(продолжение. Начало в № 12/2011, далее в № 4/2021 и сл.)
(Главы 5,6 опубликованы в № 6/2012)
Глава 18
Елизавета Тюдор и ее советники
I
Утром 17 ноября 1558 года по дороге, ведущей из Сент-Джеймса в Хэтфилд, резиденцию принцессы Елизаветы Тюдор, сломя голову летел всадник. Это был сэр Николас Трокмортон (Throckmorton) — он вез кольцо королевы Марии Первой, снятое с ее пальца. Еще за пару недель до 17 ноября было условлено, что это кольцо будет знаком и доказательством кончины королевы, и ее наследница сможет вступить в свои права, не совершая тем самым акта измены по отношению к своей предшественнице. Согласно легенде, он застал принцессу Елизавету в парке, сидящей под огромным дубом и читающей Библию. Как сообщает нам предание, книга была на греческом языке — а тот факт, что во второй половине ноября в Англии сидеть на земле, пусть даже и под дубом, должно быть очень холодно и мокро, никого не смутил.
Но кто знает — может быть, денек выдался теплым, а дождя не было уже давно?
Как бы то ни было — получив весть о смерти королевы Марии, новая королева, Елизавета Первая, преклонила колени и процитировала на латыни слова из 118-го псалма (1):
«Ночью вспоминала я имя Твое, Господи, и хранила закон Твой…»
Впрочем, есть и другая версия:
«…Сети нечестивых окружили меня, но я не забывала закона Твоего…»
В литературе есть несколько вариантов стиха, использованного Елизаветой при получении известия о смерти ее сестры Марии, но все они указывают на 118-й псалом. Это немудрено — псалом 118 повествует об уповании на спасение рукой Господней, а Мария, несмотря на все хлопоты дона Филиппа, вполне могла казнить свою сводную сестру. Но сейчас, избавленная от беды и опасности, молодая (ей едва исполнилось 25 лет) королева Елизавета Первая начала свое собственное правление и, что характерно, избежала соблазна немедленных действий.
На нее возлагались горячие упования протестантов, на нее же с огромным подозрением взирали сторонники усопшей королевы Марии — и она немедленно проявила себя монархом осторожным и не склонным к резким движениям. Она пунктуально исполнила все установленные католической церковью формальности, никак не препятствовала служению мессы при дворе и самолично отправилась на рождественскую службу, проводимую по католическому обряду. И однако в самом конце службы она вдруг устроила «театр», отвергнув одну из деталей службы, которую протестанты находили идолопоклонством, и демонстративно вышла из церкви, не дожидаясь благословения священника.
Коронация состоялась через три недели, 15 января 1559 года. Церемония стоила Короне 16 тысяч фунтов стерлингов, и примерно столько же пожертвовали отцы города Лондона, истинный оплот социального порядка. Что интересно — епископа для проведения церемонии коронования выбрала сама королева Елизавета, и им оказался едва ли не последний в иерархии Церкви Англии, Оуэн Оглторп, епископ Карлслайский.
Кардинал Поул, примас Англии, кардинал Кентерберийский, скончался в тот же день, что и королева Мария, Хеф (Heath), епископ Йорка, сослался на нездоровье. Формально вслед за ними по статусу стоял епископ Лондонский. Но он был известен своим пристрастием к преследованию еретиков и протестантами именовался «кровавым епископом» с репутацией не лучше той, которая была у королевы Марии.
Получить корону из его рук Елизавета не захотела. К тому же он был глубоко убежденным католиком, как и все епископы, назначение которых пришлось на царствование Марии Тюдор.
В принципе, он должен был проделать формальную процедуру, расписанную до мелочей, но королева, по-видимому, не захотела рисковать даже в формальных вещах. Так что она избрала такого епископа, от которого неприятностей можно было не ожидать.
25 января 1559 года первый Парламент нового царствования собрался в Вестминстере. Ему предстояло принятие важных решений.
II
В числе мер, принятых новой королевой, было и преобразование Тайного Совета (Privy Coincil). Томас Кромвель в свое время сделал из него такой инструмент власти, который был способен функционировать в качестве эффективного правительства, и вот им Елизавета занялась сразу, буквально через несколько часов после того, как стала королевой Англии. Очень быстро она урезала его состав с 30 человек до 19 и сделала так, что одни члены Совета уравновешивали других, оставляя таким образом конечные решения в руках самой королевы. 10 человек из числа советников принадлежали к «консервативной партии» времен Генриха Восьмого — они безоговорочно принимали идею главенства английского монарха в делах Церкви, но в целом стояли за сохранение традиций. С другой стороны, девять советников были протестантами, вполне согласными с политикой Томаса Кранмера и его питомца, юного короля Эдуарда.
Что было важно, так это то, что в числе членов Тайного Совета не было ни одного священника, к какой бы версии доктрины он ни принадлежал.
С чисто деловой точки зрения самым заметным человеком в окружении Елизаветы был сэр Уильям Сесил. В 1558 году ему исполнилось 38 лет, и он был человеком придворным уже в третьем поколении. Еще его дед совсем мальчишкой примкнул к войску графа Ричмонда, ставшего первым королем династии Тюдоров, сделался пажом при его дворе — и с тех пор семья Сесил считалась верной и достойной некоторого внимания. Впрочем, ни дед, ни отец Уильяма Сесила особых высот не достигли, хотя и сумели разбогатеть в степени, внушающей к ним уважение.
Уильям Сесил в 14 лет поступил в университет в Кембридже. Он учился очень хорошо, но не все свое время отдавал занятиям и в итоге женился совсем молодым на дочери своего преподавателя греческого, некоего Джона Чека, чье семейство содержало винную лавочку. Семейство Сесил приняло этот брак без особой радости, и Уильяму пришлось оставить университет. Отец отослал его в Грейс-Инн, юридическую ассоциацию в Лондоне, и там он показал себя таким же прекрасным студентом, как и в Кембридже. К 1543 году он овдовел и в 1545-м, в возрасте 25 лет, женился еще раз, теперь уже куда удачней — на Милдред Кук, дочери гувернеров короля Эдуарда. Таким образом, Уильям Сесил получил исключительно полезные связи и по очереди служил Сеймурам и Дадли. В 1551 году он унаследовал отцовские земли в Линкольншире и был посвящен в рыцари — теперь он именовался сэр Уильям. Исключительно осмотрительный человек, он благополучно пережил годы правления королевы Марии, хотя и принадлежал к окружению ее сводной сестры, материальными делами которой был назначен заведовать.
Став королевой, Елизавета сделала его своим главным советником и в назначении этом не ошиблась. Он когда-то сказал ей, что его советы будут даваться совершенно честно и искренне, независимо от того, что думает на эту тему сама королева, и что он будет защищать свою точку зрения даже против нее, но, получив окончательный приказ действовать, будет проводить в жизнь то, что королева ему прикажет, теперь уже без оглядки на собственное мнение.
Вот его собственные слова:
«…Я действительно придерживаюсь и всегда буду придерживаться такой линии в тех делах, по которым мое мнение не совпадает с мнением Ее Величества: до тех пор пока мне будет позволено давать советы, я не буду менять свое мнение, утверждая противоположное, ибо таким образом я оскорбил бы Господа, которому я прежде всего повинуюсь, но как слуга я буду повиноваться приказаниям Ее Величества, ибо неразумно противоречить одному и тому же, принимая во внимание, что здесь она главный исполнитель воли Господа, и это Господня воля выполнять ее приказы после того, как я выполнил свой долг в качестве советника, и в глубине моего сердца я буду желать ее распоряжениям такого успешного осуществления, какое, я уверен, она задумывала…»
Надо сказать, что именно такого образа действий он и держался — и его повелительница настолько уважала своего советника, что окрестила его своим «умом». Она охотно давала прозвища своим приближенным, и получить такого рода особое имя было знаком ее расположения.
Но, понятное дело, 25-летняя женщина не могла жить одним «умом»…
III
Роберта Дадли, очень скоро назначенного конюшим королевы, она звала своими «глазами». Роберт был сыном Джона Дадли, когда-то всемогущего герцога Нортумберлендского, казненного Марией Тюдор. Дадли-младший был другом детства Елизаветы — у них был один учитель, Роджер Эшам. Но, понятное дело, после ареста его отца в Тауэр угодил и Роберт. Ему, однако, удалось выбраться оттуда живым — политика поменялась, заключенных начали выпускать, и леди Дадли сумела выцарапать из тюрьмы всех своих сыновей, кроме Гилфорда, казненного вместе с отцом и с женой, леди Джейн Грей.
Полную амнистию Роберт Дадли получил благодаря заступничеству дона Филиппа — в числе прочих молодых английских дворян Роберт сражался против французов на стороне Испании и участвовал в славной испанской победе под Сент-Квентином. После Французской кампании Елизавета взяла его к себе, и он жил при ее маленьком «дворе» в Хэтфилде. Он был хорош собой, прекрасно танцевал и после восхождения Елизаветы на престол стал обычным партнером королевы во всех придворных развлечениях.
Все только и шептались о том явном предпочтении, которое она ему оказывала.
И в самом деле — Роберт Дадли получил орден Подвязки, его включили в Тайный Совет и наделили землями в Йоркшире. А еще он получил место смотрителя Виндзорского дворца и выгодную лицензию на экспорт сукна без обложения налогами в пользу королевской казны.
В сочетании с подаренным ему королевой дворцом в Кенилворте все это выглядело как первый шаг к чему-то большему, и любимой сплетней при дворе было обсуждение того, как скоро Роберт Дадли станет герцогом. Обсуждалась и возможная женитьба на королеве — конечно, не сию минуту, а только тогда, когда ему удастся избавиться от его законной супруги. Ибо Роберт Дадли был женат, и уже давно. И хотя его супруга, Эми Робсарт, безвыездно жила в провинции, и представить ее ко двору он не спешил, она все-таки существовала.
Как докладывал испанский посол своему государю, дону Филиппу:
«… Лорд Роберт сделался хозяином всего государства и даже самой особы государыни и собирается принести неисчислимый вред интересам королевства, женившись на королеве…»
Он сообщал также, что когда Уильям Сесил намеревался поговорить с королевой о важных государственных делах, он не мог добиться аудиенции, потому что она была слишком занята приготовлениями к балу или к охоте. Конечно же, и то и другое было плодом организационных усилий лорда Роберта — что приводило сэра Уильяма Сесила просто в отчаяние. Он считал, что Роберт Дадли решительно не способен к тому, чтобы подать королеве нужный совет в важном деле, а годен только на то, чтобы отвлекать ее развлечениями. И вообще, он слишком глуп, пуст и недостаточно образован. Испанский посол держался примерно такого же мнения и писал в этом духе к своему двору.
Впрочем, посол Венеции держался о лорде Роберте более благоприятного мнения и находил его человеком умным, любезным и обходительным. И он вовсе не находил его таким уж необразованным.
Впрочем, посол мог быть пристрастен — Роберт Дадли беседовал с ним на итальянском.
IV
Согласно принятому еще при Кромвеле протоколу, правительство начало свою политическую кампанию с выдвижения перед Парламентом законодательных инициатив — и носили они выраженный протестантский характер: предлагалось признать королеву главой Церкви Англии. Надо сказать, что это было смело: правило, признающее монарха главой Церкви, было введено при Генрихе Восьмом, поддерживалось при Эдуарде Шестом, но было отменено при королеве Марии. Ввести его заново означало передать полномочия главы Церкви женщине, чего еще не бывало и что считалось невозможным святотатством даже протестантскими богословами, вроде Джона Нокса[i].
Палата общин одобрила предложение просто моментально, но вот Палата лордов высказала целый ряд возражений. Елизавета не настаивала, Парламент был распущен и собран вновь только в апреле. К этому времени два члена Палаты лордов, епископы Винчестера и Линкольна, оказались в тюрьме — и в итоге было достигнуто соглашение, согласно которому королева признавалась «…верховным лицом, правящим Церковью…» (Supreme Governor), хотя и не ее главой. Что было существенно, так это отмена верховенства Папы Римского в духовных вопросах. Законы о ереси в результате отпали чуть ли не сами по себе — их больше не поддерживала юрисдикция Рима в такого рода делах.
С другой стороны, обязательное поношение Папы Римского как злокозненного «…епископа Рима…» было удалено из молитвенников. Королева не хотела задевать без нужды религиозные чувства тех своих подданных, которые были католиками. Зато она посчитала нужным привести епископов Церкви Англии к нужному послушанию. Здесь ей сильно помогло то обстоятельство, что кардинал Поул и тогдашний Папа Римский Павел IV сильно поссорились в свое время. В результате многие епископские кафедры так и пребывали незаполненными, потому что папа не хотел утверждать тех кандидатов, которые ему предлагались. Ну, из оставшихся верными Риму епископов один ушел сам, два умерли, а остальных королеве удалось сместить без особых затруднений. Но теперь не было никаких казней — она решительно не одобряла крайние меры. По ее мнению, они приносили больше вреда, чем пользы.
Но она приняла самые серьезные меры для того, чтобы Церковь оставалась подчиненной именно ей, а не какой-нибудь вновь организовавшейся клике епископов-протестантов. Мало того, что они были весьма принципиальны в делах веры, чем могли втянуть ее в конфликты с католическими державами на континенте, так к тому же могли еще упереться и начать препятствовать политике Короны по дальнейшему изъятию церковных фондов. Монастырей, конечно, уже больше не было, но вот епископства и их доходы все еще оставались.
Уильям Сесил считал, что оставлять епископские кафедры вакантными — это, конечно, грех. Но что не использовать доходы от незанятых кафедр для затыкания дыр в государственном бюджете — грех уже совершенно непростительный.
И в результате такого хода его рассуждений пост епископа Бристоля оставался незаполненным в течение 14 лет, пост епископа Эли — в течение 19 лет, ну, а с прочими кафедрами поступали когда как. Случались перерывы лет в 7–8, а потом кафедра передавалась лицу, удобному в политическом отношении, готовому иной раз делиться с казной или с теми, кого ему укажут.
Тем временем королева Елизавета по-прежнему старалась балансировать между крайностями и распутывать узлы, в которые завязывались религиозные и политические распри. Когда Парламент принял закон, согласно которому вторичный отказ принести клятву верности принципу главенства английского монарха в делах Церкви Англии становился преступлением, Елизавета побеседовала с Мэтью Паркером, своим архиепископом Кентерберийским, и посоветовала ему сделать так, чтобы никого после отказа признать ее главенство не принуждали клясться вторично.
Раз за разом она накладывала вето на акты Парламента, затруднявшие жизнь английских католиков. Ее единственным требованием к ним было только одно — они должны были оставаться ее верными подданными. Это было не всегда удобно. Многие течения протестантской веры считали англиканскую церковь слишком «…земной…» и отвергали ее доктрины. Многие католики считали недостаточным то, что они могут жить более или менее безопасно до тех пор, пока они не стремятся к политическим изменениям. И тем не менее королева Елизавета продолжала держаться избранного ею курса.
Она не желала «…заглядывать в душу…» к своим подданным.
Глава 19
О трудных путях установления истинной веры…
I
Джон Нокс, право же, был примечательным человеком. Он был родом из не больно-то богатой дворянской семьи, однако средств все-таки хватило на то, чтобы в юности он успел поучиться в хорошем университете в Глазго. В начале 1540-х годов Джон Нокс был рукоположен в сан католического священника и начал службу в одной из приходских церквей его родного Лотиана.
Однако ветры с континента доходили и до далекой Шотландии. Уже в 1545 году Джон Нокс стал пылким приверженцем протестантской веры и примкнул к известному проповеднику Джорджу Уишарту. Политическое положение в Шотландии и всегда-то было не больно устойчивым, а теперь, после того как взрывные идеи Лютера и Цвингли достигли шотландских берегов, оно и вовсе закачалось так, что гражданская война стала вполне возможным делом. Католическая партия опиралась на Францию, и возглавлял ее кардинал Дэвин Битон.
Законы против еретиков практически не действовали. Кардинал попытался «…очистить церковь от влияния новых идей…» — и 1 марта 1546 года с его санкции Джордж Уишарт был казнен — в порядке, так сказать, оздоровления среды. В общем-то, это было весьма опрометчивым решением — замок Сент-Эндрюс, где помещалась резиденция кардинала Битона, был взят, и его самого без долгих разговоров убили. Порядок пришлось наводить французским войскам. Верный приверженец Уишарта, Джон Нокс, был схвачен и отправлен во Францию гребцом на королевские галеры — такова тогда была форма каторги. Он вряд ли выжил бы долго под плетью надсмотрщика, но ему повезло — через 19 месяцев английское правительство обменяло его на пленного француза. При протестантском дворе короля Эдуарда VI Джон Нокс быстро достиг известности как проповедник. Понятное дело — при смене режима, когда на престол взошла Мария Тюдор, ему пришлось бежать.
Он поселился в «протестантской Мекке», в Женеве, и начал свою деятельность пропагандиста и публициста. У него был редкий дар слова, и вскоре памфлеты его сочинения стали необыкновенно популярны. Надо сказать, что шел он при этом так далеко, что от его идей, по слухам, поеживался даже Кальвин. Скажем, против отказа от епископата он не имел ничего, но вот идею «…справедливости убийства тирана-правителя…» явно не одобрял.
Впрочем, разговор у нас сейчас не о тонких различиях в доктрине между «апостолами Реформации», а о том, что Джон Нокс написал трактат под красноречивым названием: «Первый трубный глас против чудовищного правления женщин» (англ. The First Blast of the Trumpet Against the Monstrous Regiment of Women), направленный, ясное дело, против правления женщин. Метил он в Марию Тюдор, а уж заодно и в Марию де Гиз, королеву-регентшу Шотландии. Она правила страной после гибели своего мужа и во имя своей дочери, Марии Стюарт.
Выражений он, надо сказать, не выбирал:
«…Ставить женщину на любой руководящий пост над любой областью, нацией, городом отвратительно, противоестественно, богохульно, это наиболее всего противоречит Божьей воле и здравому порядку и в конечном счете извращает хороший порядок, все добро и справедливость…»
И только уже опубликовав свою работу, он узнал, что на престол Англии взошла молодая и расположенная к протестантам королева Елизавета. Джон Нокс был не только проповедник, но и политик. Он, конечно, не мог знать русского языка, но в данном случае начал действовать в точности по русской поговорке.
Он решил, что надо «…разворачивать оглобли…».
II
Нокс написал Уильяму Сесилу письмо, в котором предложил следующую комбинацию: он, Нокс, берется объявить Елизавету исключением из сформулированного им правила о вредоносности правления женщин и сделает это на том основании, что и в Ветхом Завете упоминается пророчица Дебора, «… наставленная самим Господом в том, как ей повести избранный Им народ к спасению…». А в обмен пусть королева Елизавета разрешит ему въезд в Англию.
Королева отказала.
У нее с Джоном Ноксом имелись принципиальные разногласия. Она, собственно, не отрицала того, что женщины, как правило, не правят, и не водят войска, и не заседают в суде и в Парламенте. Но коли Божья воля по ведомым лишь Господу причинам сделала так, что бремя власти пало на слабые женские плечи, значит, так тому и быть. Елизавета Первая не соглашалась быть королевой в силу того, что она «…защищает правое дело…».
Нет, нет и нет — она была королевой по праву рождения, и всякий, кто сомневался в этом, был ей не друг, а враг.
В общем, Джон Нокс отправился не в Англию, а в Шотландию.
11 мая 1559 года он произнес в церкви Св. Иоанна в Перте такую проповедь «…о губительности идолопоклонства и незаконности правления королевы-регентши Марии де Гиз…», что в городе начался мятеж. К нему вскоре примкнули влиятельные люди, и восставшие вскоре захватили Эдинбург. На следующий день после этого знаменательного события случилось другое, пожалуй, еще более знаменательное: король Франции, Генрих Второй, был смертельно ранен на турнире[ii].
16-летняя королева Шотландии, Мария Стюарт, была замужем за принцем Франциском, наследником французского престола, и после смерти короля Генриха Франция и Шотландия становились чем-то вроде единого государственного организма.
Молодая чета — Франциск Второй и его жена, Мария Стюарт, — становились королем и королевой Франции и Шотландии. Союз «и», стоящий между названиями двух королевств, весил очень много. Положим, королю Франциску Второму было всего 15 лет, но ему было на кого положиться. Во Франции дела правления взял в свои руки дядя Марии Стюарт, брат ее матери — герцог де Гиз. Он был лучшим из французских полководцев — Кале в свое время взял именно он. Понятное дело, следовало ожидать французской интервенции.
Спасения можно было чаять только от Англии, и Джон Нокс воззвал к помощи королевы Елизаветы. В обычных обстоятельствах она не шевельнула бы и пальцем — но обстоятельства не были обычными. Представлялся шанс убрать французскую угрозу с северной границы Англии — и уже в июле 1559 года Уильям Сесил начал оказывать помощь шотландским протестантам, как он говорил: «…сперва словами, потом — деньгами, а потом, если будет надо, и оружием…»
Королеву Елизавету он убедил довольно быстро-то, что принципы и интересы не всегда совпадают, и то, что интересы, как правило, важнее принципов, она понимала не хуже своего многоумного советника. Но действовать надлежало осторожно — с Францией существовал договор, в котором была и статья «…о неоказании помощи мятежникам…».
Так что деньги в Шотландию переправляли в виде золотых монет французской чеканки, иметь дело с Джоном Ноксом королева отказалась, и ставка была сделана на графа Аррана. Он, правда, долго жил во Франции, но он набрался протестантских идей от женевских проповедников.
Сесил посчитал, что на него можно рассчитывать.
III
Послом Елизаветы в Париже был сэр Николас Трокмортон — тот самый, который доставил ей кольцо, снятое с пальца скончавшейся королевы Марии. Понятное дело — послом он стал не только по этой причине. Он был родственником Катерины Парр, в доме которой после смерти Генриха Восьмого подрастала принцесса Елизавета, и все, кто был близок к ее мачехе, пользовались ее расположением.
Сэр Николас был убежденным протестантом.
Он вручал свои верительные грамоты, адресованные новому королю Франции, Франциску Второму, и обменивался комплиментами с фактическим главой нового режима, герцогом де Гизом, как раз в то время, когда герцог решил разгрузить парижские тюрьмы от накопившихся там еретиков. Их осудили еще при прежнем государе, Генрихе Втором, но покуда не трогали из уважения к чувствам влиятельных вельмож, державшихся идей Реформации, — например, принца Конде.
Герцог де Гиз решил, что это все совершенно излишнее слюнтяйство, и велел отправить осужденных на костер. Заодно был принят новый закон, по которому всякий, кто не донес на подозреваемого в ереси, сам считался еретиком, даже если потом оказывалось, что подозреваемый — добрый католик. Это было отнюдь не так глупо, как казалось, — до принятия этого закона люди, уличенные в том, что дали убежище агенту-провокатору, изображавшему из себя жертву преследований, оправдывались тем, что укрывали не еретика, а католика.
Трудно сказать, с какими чувствами сэр Николас приходил ко двору выразить свое почтение юной королеве Франции и Шотландии Марии Стюарт, известной своим благочестием. Не очень понятно также, как проходила любезная беседа между герцогом де Гизом и его гостем, сэром Николасом Трокмортоном, «…послом дружественной Англии…», когда людей, весьма похожих на сэра Николаса, по приказу герцога де Гиза публично сжигали в целях укрепления морали и единства Королевства Франция.
Возможно, в качестве примера сэр Николас Трокмортон смотрел на свою государыню, королеву Елизавету Первую, которая писала в Шотландию самые вежливые письма королеве-регентше Марии де Гиз, сестре герцога де Гиза, в которых уверяла ее, что все слухи о том, что она якобы оказывает помощь протестантской Конгрегации, засевшей в Эдинбурге, — это просто злонамеренная ложь.
В августе 1559 года стало известно, что дон Филипп Испанский покидает свои владения в Нидерландах, где ему пришлось улаживать массу неприятнейших проблем с местной знатью, и направляется обратно, в Испанию. Он предполагал путешествовать морем — и Елизавета Первая отдала строжайший приказ всем своим слугам по всем графствам от Кента до Корнуолла: в случае, если противные ветры или неблагоприятная погода загонят испанские корабли в какой-либо английский порт, властям надлежит встречать дона Филиппа с величайшим почетом и уважением.
Тут надо сказать, что в мае этого же года, примерно дней через десять после начала восстания Джона Нокса в Перте, в Вальядолиде прошло аутодафе. Сам король на нем не присутствовал — он был в Нидерландах, — но зато его сын и наследник, 14-летний дон Карлос, украсил собой список почетных гостей, приглашенных на церемонию. Это было его первое публичное появление на торжественном событии государственного значения.
А все было обставлено действительно очень торжественно — девять мужчин и четыре женщины были сожжены на костре. Некоторые из осужденных были особами высокого ранга — например, уличенный в ереси бывший духовник самого короля Филиппа Второго или виновная в том же самом грехе дочь главы казначейства Кастилии, — но это им не помогло. Заодно спалили и двух евреев, принявших было католицизм, но, по-видимому, отрекшихся от него в пользу своей старой религии. Их покарали «…без милосердия, как отступников…». Дело в том, что в Испании раскаявшихся еретиков не жгли живьем, а милосердно душили прямо у столба, к которому они были привязаны. Ну, а тех, кто отречься не пожелал, или тех, кто был уличен в рецидиве, жгли живыми, но во избежание всяких там инцидентов в духе Томаса Кранмера с его «…последними речами…» им предварительно вгоняли в горло основательный кляп. У испанских инквизиторов был накоплен большой опыт, «…промахов по некомпетентности…» они не допускали — в отличие от своих английских коллег времен королевы Марии Тюдор.
Нечего и говорить, что об этом «…акте веры…» королеве Елизавете было доложено во всех подробностях. Тем не менее отданные ею приказы повелевали всем ее подданным оказывать королю Филиппу, буде его занесет на английскую землю, самое полное почтение.
Это было в высшей степени разумно — Англии в тот момент, когда ее отношения с Францией грозили перейти из дружественных во враждебные, ни в коем случае нельзя было ссориться еще и с Испанией. Как будет сказано через два с половиной века другим выдающимся политиком, Наполеоном Бонапартом:
«…У политики нет сердца, а есть только голова…»
Королева Елизавета в первую очередь была политиком…
Глава 20
Война с Гизами, 1559–1561
I
Глубокой осенью 1559 года советники королевы Елизаветы резко разошлись во мнениях по вопросу о том, следует ли Англии затевать форменную войну на шотландской границе. Николас Бэкон (англ. Nicholas Bacon) был резко против. Как-никак он был видным юристом, лордом-канцлером, лордом-хранителем Большой Печати — и когда он призывал к осторожности, к его мнению стоило прислушаться. Он указывал на совершенно неоспоримые факты — казна была пуста, королева Елизавета уже была в долгу и при этом на очень существенную сумму в 60 тысяч фунтов стерлингов, у нее не было никакой готовой армии, которую еще только требовалось создать и за снаряжение которой еще надо было заплатить, флот из-за недостатка средств находился в большом небрежении и так далее. Многие из знатных дворян, которые в принципе должны были возглавить вторжение в Шотландию в поддержку протестантов, сами симпатизировали католикам.
Наконец, огромное значение имела позиция короля Испании, Филиппа II. То, что он считает себя оплотом истинной католической веры, было вещью общеизвестной. Как он отнесется к тому, что союзная ему Англия начнет военные действия в поддержку дела протестантов в Шотландии? На совершенно противоположных позициях стоял обычно осторожный сэр Уильям Сесил. Он доказывал, что сейчас подворачивается шанс решить давнюю стратегическую проблему Англии — избавиться от французского присутствия на ее северной границе, и шанс этот ни в коем случае не следует упускать.
Его поддержал сэр Николас Трокмортон, который даже испросил дозволения вернуться в Лондон, чтобы иметь возможность лично отстаивать в Тайном Совете решение о необходимости интервенции в дела Шотландии.
В конечном счете мнение Уильяма Сесила перевесило — он был настолько убежден в своей правоте, что даже как бы пригрозил выходом в отставку. Он сказал королеве, что он никогда не стал бы проводить в жизнь политику, которую его повелительница не одобрила бы, но он настолько уверен, что в случае Шотландии он прав, что не будет в состоянии вести там дела, если королева решит вести себя примирительно, и попросит о милостивом дозволении заняться чем-нибудь другим — лишь бы не Шотландией. В общем, окончательное решение было принято Елизаветой — она решилась. В начале декабря на помощь шотландской Конгрегации протестантов были посланы те военные суда, которые удалось наскрести, — и сделано это было, несмотря на зимние штормы. В конце концов, еще худшую бурю ей предстояло встретить самолично, только не в море, а на дипломатическом фронте.
Ей предстояло крайне неприятное обьяснение с послом дона Филиппа, сеньором Куадра.
Она сказала ему, что вынуждена принять оборонительные меры против Франции, что герцог де Гиз посылает дополнительные войска в Шотландию вовсе не для того, чтобы оказать помощь своей сестре, вдовствующей королеве-регентше, а для того, чтобы подготовиться к вторжению в Англию. Соответственно, королева Елизавета вынуждена обороняться и «…просит своего друга и союзника, дона Филиппа, короля Испании, о помощи и содействии против их общего врага…».
Посол Куадра не поверил ни единому ее слову.
II
И совершенно в этом духе и написал дону Филиппу в Мадрид — по мнению посла, королева Англии только и думала о том, как бы распространить протестантскую заразу и на Королевство Шотландия. С послом не согласилась герцогиня Маргарита Пармская[iii], правившая от имени испанской Короны в Нидерландах. Она доводилась дону Филиппу сводной сестрой, хоть и по боковой линии, и он доверял и ей, и ее суждению. Так вот, герцогиня Маргарита предостерегала своего брата и говорила ему, что английское вторжение в Шотландию представляет собой большую угрозу интересам Испании, но вовсе не потому, что укрепит ересь, а потому, что французы побьют английские войска и утвердятся и в Шотландии, и в Англии. Мария Стюарт, королева Франции и Шотландии, по закону является наследницей Елизаветы Тюдор, если только та не выйдет замуж и не родит законных детей.
И если Мария Стюарт осуществит свои права наследования, то французские укрепления и флот окажутся по обе стороны от пролива Ла-Манш, и в Кале, и в Довере, и это практически отрежет морской путь из собственно Испании к испанским владениям в Нидерландах. Так что герцогиня советовала Филиппу II «…предостеречь опрометчивую молодую королеву Елизавету…» и твердо сказать ей, что на испанскую помощь она может не рассчитывать.
Таким образом, дон Филипп получил два совета — и оба они, хоть и давались по разным причинам, сводились к тому, что англичан хорошо бы попридержать.
Но придержать их уже не получалось — 27 декабря 1559 года 14 английских кораблей отплыли из порта Гуллингхэм и добрались до Ярмута примерно за день — но и застряли там из-за непогоды. В Шотландию они попали только к концу января 1560 года, и такая задержка могла бы им дорого стоить — да вот у французов из-за зимних штормов дела шли не лучше.
К концу марта лорд Грей с 9000 солдат перешел шотландскую границу. Совершенно неизвестно, чем бы это все закончилось — французы готовились к переброске войск на помощь правящей королеве-регентше Шотландии, Марии де Гиз, но тут случилось нечто совершенно неожиданное.
Во Франции в марте 1560 года был раскрыт так называемый «амбуазский заговор» — дворяне-протестанты собирались захватить королевскую резиденцию в Амбуазе, взять под свой контроль короля Франциска Второго и его жену, королеву Марию Стюрт, а семейство Гизов перебить.
Целью заговора было установление правления протестантов во Франции.
Герцог де Гиз действовал, как всегда, с большой решительностью. На Амбуаз были двинуты войска. Заговорщики заперлись было в домах города и устроили баррикады, но сдались, получив уверения, что пощадят всех, кроме зачинщиков. Обещание было нарушено сразу же после того, как они сложили оружие. Правительственный совет заявил, что в тот момент, когда обещание пощады было дано, размах заговора еще не был известен. Следовательно, решение было неверным. Поэтому офицерам, что дали свое слово не убивать заговорщиков в случае сдачи, будет дано церковное отпущение грехов, а с заговорщиками будет поступлено по закону.
Пленников вешали целыми гроздьями на деревьях вокруг Амбуаза — впрочем, некоторых зашили в мешки и утопили в Луаре. Несколько человек было казнено колесованием — идея заключалась в том, что осужденному, привязанному к колесу, последовательно ломали кости, начиная с конечностей.
Казни проходили в присутствии 16-летнего короля Франциска Второго и его супруги, 18-летней королевы Марии Стюарт. Распоряжался всем дядя королевы, герцог де Гиз. К его большому сожалению, он не сумел захватить «…истинных вдохновителей заговора…» вроде принца Конде — уж не говоря об английском после. Герцог проклинал правила дипломатического иммунитета. Он был твердо уверен, что весь заговор в Амбуазе сплел именно сэр Николас. И вообще он рассматривал его как своего личного врага.
Некоторые основания для этого действительно имелись.
III
Дело тут в том, что еще 24 марта 1560 года, за пять дней до вторжения войск лорда Грея в Шотландию, когда казни в Амбуазе были в самом разгаре, Елизавета Первая, королева Английская, издала прокламацию, направленную против семейства Гизов.
Она утверждала, что у нее нет никакой, даже самой малейшей ссоры со славным королем Франциском Вторым и с его супругой, королевой Марией Стюарт, но вот вся беда в том, что Гизы, пользуясь молодостью своих монархов и игнорируя желания «принцев крови» Франции, захватили власть во Франции и теперь норовят сделать то же самое и в Шотландии. Поэтому королева Елизавета, желая сохранить мир и безопасность Англии, примет для этого необходимые меры, но призывает всех своих верных подданных не наносить никакого ущерба ни французам, ни интересам французской Короны. Таким образом, война объявлялась не державе, а частному семейству, члены которого находились на службе этой державы.
Трудно представить себе нечто более необычное…
Ну, семейство Гизов реагировало предсказуемым образом. Кардинал Лотарингский, отпрыск де Гизов, написал письмо дону Филиппу в Испанию с просьбой поглядеть на проблему непредвзято. По его мнению, протестантский заговор был налицо, английские щупальца протянулись от Амбуаза до Эдинбурга, и этому следовало положить конец. Посланец самого дона Филиппа в Англии, сеньор Куадра, советовал ему то же самое и рекомендовал направить испанские войска в Шотландию, на помощь шотландским католикам. Противоположный совет ему дал прославленный полководец Испании, герцог Альба. Он сражался с французами добрых 30 лет и совершенно не понимал, зачем надо помогать им в улаживании их проблем в Шотландии, на далеком севере Европы.
В итоге было измыслено предложение, которое решало все вопросы сразу. Елизавете отправили из Испании любезнейшее письмо, в котором извещали, что король Филипп Второй не оставит свою верную союзницу без защиты и, пожалуй, отправит в Шотландию несколько тысяч своих солдат. Они подавят восстание протестантов, а заодно и отнимут у Франции предлог для усиления ее войск вокруг Эдинбурга.
Это предложение было трудно отклонить — но Елизавета все-таки попыталась и в столь же вежливом тоне ответила дону Филиппу, «…своему другу и союзнику…», что она ему глубоко благодарна, но, к сожалению, его войска не смогут оставаться в Шотландии вечно, ибо они нужны ему самому. Надо «…поискать какое-то другое решение…». Ей ответили — как-то невнятно…
А в апреле 1560 года до Лондона дошли сведения о 4000 испанских солдат, готовых отплыть в Шотландию из Антверпена. Все это начинало выглядеть очень невесело — но 25 апреля 1560 года от Трокмортона из Парижа пришли обнадеживающие вести: экспедиция в Шотландию отменяется. На испанский флот в Средиземном море напали турки, поэтому корабли и солдаты дона Филиппа отправятся на юг, а не на север.
Сэр Николас оказался совершенно прав — сведения у него были из первых рук. Он сумел перехватить письма герцога Гиза его брату, кардиналу Лотарингскому, в которых излагались новости из Испании.
Королева Елизавета решила действовать, и немедленно — второй такой благоприятной возможности могло и не подвернуться. Английские войска в Шотландии были усилены, а за дипломатические переговоры с обеими сторонами конфликта в Шотландии взялся сам сэр Уильям Сесил.
6 июля 1560 года он подписал Эдинбургский мирный договор.
Французы согласились увести свои войска из Шотландии и позволить шотландцам самим решить вопросы своей веры. В обмен англичане снимали вопрос о возвращении им Кале и отказывались от союза английской Короны с лордами протестантской Конгрегации. Все это выглядело разумным компромиссом, приемлемым для всех заинтересованных сторон, но, как известно, всякий дипломатический текст содержит еще и мелко набранные дополнительные параграфы, и дьявол там-то и живет.
Сэр Уильям в мудрости своей выговорил, что вопрос религии в Шотландии будет решен не королевой Шотландии, Марией Стюарт, а шотландским Парламентом. Это нарушало принцип «Чья земля, того и вера»[iv], который как практическая мера ограничения конфликтов был более или менее принят государями Европы, но делать было нечего. Испания была занята войной с турками, а у Франции хватало внутренних проблем с ее собственными протестантами.
15 августа 1560 года Парламент Шотландии провозгласил королевство протестантским государством — крупный успех для Англии. Сэр Уильям Сесил оказался прав — без французских войск и союза с Францией Шотландия была уже не опасна.
Елизавета I одержала победу — северная граница Англии была обеспечена.
IV
Франциск II и Мария Стюарт как «…суверены Шотландии…» отказались ратифицировать Эдинбургский договор. Сэр Николас Трокмортон имел по этому поводу беседу с одним из дядюшек Марии Стюарт, кардиналом Лотарингским. Идея того, что война ведется не против Франции, а против семьи де Гиз, была доведена до логического конца — английский посол обсуждал проблемы войны и мира не с французскими должностными лицами, а с отпрыском этого семейства. Вот ему-то он и жаловался на нестерпимый для чести Англии афронт — Мария Стюарт поместила в своем гербе английских королевских леопардов[v].
И посол требовал убрать леопардов, ибо это означало притязание королевы Франции и Шотландии еще и на английский престол. Кардинал разумно заметил своему гостю, что герб — гербом, а реальность гербу может и не соответствовать, и в доказательство сослался на герб Елизаветы I — на нем были изображены королевские лилии — fleur-de-lys — традиционного герба королей Франции.
Казалось бы, на такой аргумент трудно возразить — но сэр Николас Трокмортон был опытным дипломатом и за словом в карман не полез. Он ответил кардиналу, что эмблема эмблеме рознь — английские короли включили лилии Франции в свои гербы уже больше двухсот лет назад, в то время как Стюарты, хоть и старая династия[vi], раньше не делали ничего подобного.
Что уж там собирался отвечать на это Шарль де Гиз, кардинал Лотарингский, мы не знаем и, по-видимому, не узнаем никогда, потому что его следующая встреча с английским послом не состоялась.
Дело в том, что 6 декабря 1560 года король Франциск II внезапно умер.
Если бы в его браке с Марией Стюарт у него родился сын, то королем Франции был бы провозглашен этот гипотетический младенец, регентом — мать короля, вдовствующая королева Мария — и все шло бы по-прежнему. Но младенец так и остался гипотетическим, новым королем Франции стал Карл IX, брат Франциска II, — а поскольку ему было всего 10 лет, то править за него стала его мать, Екатерина Медичи. Гизам пришлось оставить двор, их безраздельному правлению Францией пришел конец.
Так что в этом смысле война Англии с Гизами закончилась — ей стало не с кем воевать.
Но если Гизы перестали править Францией, им все еще принадлежал другой королевский престол. На семейном совете было решено, что Марии Стюарт следует вернуться в Шотландию — там предполагалось создать новый оплот могущества рода.
Имелось, правда, одно препятствие.
До неоспоримого господства английского флота в водах Ла-Манша оставалось еще побольше ста лет, но и во второй половине шестнадцатого века существовал заведенный обычай просить английских монархов о праве на свободный проход через моря, примыкающие к берегам Англии. Как мы помним, дону Филиппу такое право было предоставлено даже и без просьбы, как любезность и знак дружбы.
Марии Стюарт Елизавета I в праве на свободный проход в Шотландию отказала.
Это не означало, что английский флот обязательно будет пытаться препятствовать ее высадке, вовсе нет. Но это означало, что королева Елизавета Английская отказывается гарантировать безопасность королевы Марии Шотландской. Королева Мария с этим не посчиталась. Ее корабли отплыли из Кале 14 августа 1561 года.
Пятью днями позже она высадилась в Шотландии.
(продолжение следует)
Примечания
[i] Псалом включен в Приложения весь, целиком, и читателю предоставляется выбор того стиха, который он сам найдет наилучшим.
[ii] Джон Нокс (англ. John Knox; ок. 1510–24 ноября 1572 г.) — крупнейший шотландский религиозный реформатор XVI века, заложивший основы пресвитерианской церкви.
[iii] Маргарита Пармская — герцогиня Пармская и штатгальтер-регент Испанских Нидерландов с 1559 по 1567 год, внебрачная дочь Карла V.
[iv] Cujus regio, ejus religio — чья область, того и вера. Принцип, установленный в 1555 году (так называемый Аугсбургский мир) в результате войн между протестантскими князьями Германии и императором Карлом V.
[v] Три леопарда на красном поле щита появились при Ричарде I, прозванном Ричардом Львиное Сердце. Гербовый щит с леопардами долгое время оставался единственным символом Англии.
[vi] Первым королем Шотландии династии Стюартов стал Роберт II в 1371 году (Robert II became King of Scots in 1371 as the first monarch of the House of Stewart). В принципе можно было бы и прибавить, что таким образом Стюарты оказывались на добрых 100 лет постарше Тюдоров, но этот щекотливый вопрос сэр Николас Трокмортон мудро обошел.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer11/tenenbaum/
