***
Закат покажется – лови.
Пускай настоян на крови,
Но эти шуточки и штучки!
Всё – относительно. Пока
Мы вместе – ходят облака
По небу. Парами. За ручки.
Река зачитана до дыр.
Ещё двояковыгнут мир,
Но в синеву макает почки
Моя акация. Она
Полна зелёного вина
До птичьей маковки.
До точки.
Раздет до пауз разговор.
Теплеют улица и взор,
А там, где стыло пепелище –
Восходит лунная трава.
Весна, конечно, не права,
Но разве правых кто-то ищет?
Как много музыки в словах.
Ночь начинается на «Ах»,
Чтобы закончиться на «Где ты?».
Я расскажу тебе секрет:
Любая ночь летит на свет,
Но слишком мало в мире света.
А потому – лови, лови!
Любая ночь летит на vie:
И пусть разлука в изголовье
Прядет невидимую нить,
Всё, что помиловать – казнить –
Надеждой. Верою. Любовью.
Вся правда – в шорохе ветвей:
Здесь каждый тёмен и ничей,
Но не лови меня на слове.
Среди листвы, среди огня –
Ты – относителен меня.
Я – относительна любови.
***
Когда слова теряют звук,
Как небо кисточки и краски,
Ты понимаешь – у разлук
Свои, особенные ласки.
Скрипит простуженная дверь,
Окно застёгнуто неплотно.
Я б улетела. Но теперь
Волшебники неперелётны.
Пусть непростые времена,
И удивительное – вышло
В расход.
Но дудочка одна
Ещё топорщится и дышит –
На руки песенку берёт,
Словам присваивает звуки.
И крыша задом наперёд
Летит в надежду из разлуки.
***
Дойти до правильного звука,
Туда, где сосны, только б выше,
Чем эта стылая разлука,
Чем эта тающая крыша.
Где бессловесные причины
Бескомпромиссно обоюдны,
Где горбят плюшевые спины
Гористо-хвойные верблюды.
Где небо самой высшей пробы
Роняет ёлочную хрупкость,
Где ходят парами сугробы
И солнце смотрит через лупу
На нас – отважных и беспечных,
Совпавших алым и нестылым.
Где всё, что было, было, было –
Всего лишь будущая встреча.
***
Там – паводок.
Здесь – воздух тяжелее
Насупленных платановых бровей.
Ты говоришь: – Смелее. Не робей.
И я с тобой нисколько не робею.
Наоборот.
За поворотом – ад.
Мы говорим с тобою невпопад,
Но совпадаем музыками. Ишь ты.
Единственное счастье – не спешить.
Затачивает март карандаши,
Лепечут в почках будущие вишни,
Сквозь сердце пробивается трава.
Иду по льду. Проваливаюсь. Таю.
Ты хмуришься:– Шагала бы по краю.
Шагал приносит краски и слова.
Жизнь состоит из пауз и морфем.
Пусть этот воздух выстиран и нем,
Но слава богу – выпущены птицы,
Натянута невидимая нить.
В который раз попробуй разбудить,
В который раз попробую присниться,
Приклеиться, прижаться насовсем.
Или хотя бы выдохнуть:
– Je t'aime.
***
Если бы у рыбы были ноги,
Она бы побежала по дну,
Едва увидев тень рыбака на берегу.
Если бы у рыбы были руки,
Она бы дотянулась до крючка
И вытащила его из груди.
Если бы у рыбы была кожа,
Она бы завернулась в серебряную чешую
И не позволила себя трогать.
Но вот какая незадача –
Стоит напялить чешую на голое тело,
Тут же пропадают и руки, и ноги,
И уже не вырваться,
Не убежать с крючком в сердце.
Только и осталось, что бить плавниками по клавиатуре:
– Где вы, русские буквы?
***
Бегония, петуния, герань.
Дотронуться б.
Вставать в такую рань,
Натягивать шагреневую кожу
Я потому без устали могу,
Что вспоминаю утром на бегу –
И мы цвели. И мы теряли тоже
Напоенные негой лепестки.
Июль встаёт на самые носки,
Но дотянуть до августа не может.
Вот так и я. Тянусь к тебе, тянусь,
Протягиваю сердце на ладони.
И расцветает аленькая грусть
В саду неунывающих бегоний.
***
И как в письме без прилагательных?
Пишу – «далёкий», «дорогой».
В лесу постукивает дятел и
Щегол щебечет заводной.
Булавкой зноя протаранена
И ошарашена весьма,
Слетает бабочка карманная
С вечнозелёного письма.
Игла сосновая подстрочная
Сшивает мысли и слова,
И спеют железы молочные,
И облетает голова.
Светляк в фуражке и под градусом
Несёт фонарик в тыщу ватт.
А если вовремя не спрятался,
Так это август виноват.
Гремят на стыках «лю» и «надо же»,
В малине зреет первый гром.
На небе вспыхивает радужка,
Как будто ножик под ребром.
Звенит кувшинка в подстаканнике,
Луна закатывает глаз,
И мы с тобою. На завалинке.
Ах нет. Завалинка без нас.
***
Пока без шума и без толка
Листва колышется на ветках,
Охотник пялится на волка,
Ему и весело, и метко.
А волку, вот какая жалость,
Должно быть вовсе не до смеха,
Чтобы охотнику досталось
Немного глаз и горстка меха.
Дрожит поджилками осина
Внутри у волка зло и ало,
Такой красивой умной псины
Давно осина не видала.
Осина шепчет помогите,
Кричать в три горла вроде глупо,
К тому же надо есть и пить, и –
Она захлопывает дупла.
Охотник целится не глядя,
Внутри него темно и сыто.
Такой неслабый храбрый дядя,
Когда с ружьём – тогда не ссыт он.
У волка есть жена и дети,
Он шепчет пуле – ах ты падла.
Осина ищет Бога – где ты?
Потом вздыхает – ну и ладно.
Светает нехотя и вяло,
На небе выстрелы отметин.
Но погляди – взметнулся алый –
Осина вспыхнула и светит.
***
Дождь выходит за дверь, у дождя ни плаща, ни берета,
В мире кончился свет, впрочем, нашим глазам не до света.
Под ногами листва говорит на простом и нездешнем.
Наверху голоса. Это птицы снимают скворечни.
Расскажи, где ты был. Беспокойная выдалась ночка.
Столько лет не писал, а теперь – журавлиная строчка.
Не промок, не продрог, отчего же так близко и жарко?
И зачем этот пёс? Хорошо, я впущу, мне не жалко.
И зачем этот дождь, если неба за тучами мало?
Сколько было тебя, всё равно никогда не хватало.
И неважно где был, если, господи, как ты мне нужен.
Дождь выходит за дверь. Коньяком наполняются лужи.
***
Мои друзья – деревья и цветы.
Всё то, что ты. Не спрашивай – не вру ли.
Ты помнишь дуб протягивал листы,
И желуди раскачивали пули,
Качался дым в сиреневой дали,
А голуби командовали – пли.
Ты помнишь парк, распахнутый как дом,
Стеклянный пруд и облако на блюде,
Там ангелы за праздничным столом
Рассказывали бабочкам о людях,
О том, что с нами будет после сме…
Но мне о том рассказывать не сметь.
Там тополя шагали кто куда,
А яблоки нашептывали «съешь нас»,
И время утекало как вода,
Как будто за водой приходит нежность.
Казалось жизнь – многосерийный сон,
А горе просто выбежало вон.
С тех пор мои деревья и цветы –
Всё то, что ты. Усаживайся, слушай,
Я расскажу, как свет из пустоты
Заходит в нас и вкладывает душу.
