РЕНАРТ ФАСХУТДИНОВ
Санкт-Петербург
ЧЕТВЁРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
Назову героя, допустим, Жаком
(а возможно, Дмитрием, но не суть).
Он идёт с работы летящим шагом,
по ночным кварталам срезая путь.
Остановка, мост, поворот направо,
через парк и к дому – маршрут таков.
Но сегодня в парке торчит орава
молодых жестоких сорвиголов.
Я-то знаю, что ожидает Жака:
потасовка, кладбище, море слёз…
Но терять такого героя жалко.
Значит, надо вмешиваться всерьёз.
У меня хватает на это власти,
потому что авторам можно всё.
Я беру не глядя мой верный ластик,
провожу по карте – и Жак спасён.
Он меняет курс перед самым парком
и шагает долгим кружным путём –
Подворотня, жёлтый фонарь и арка,
драный кот, пустившийся наутёк.
Чертыхаясь, Жак огибает ямы,
бормоча: «Да что это я творю!»,
И выходит, хоть и не очень прямо,
к своему подсвеченному двору.
Отведя беду, оседаю в кресле
(по идее, спать бы уже давно)
И опять задумываюсь – а есть ли
вот такая сила и надо мной,
Чтобы крепкой дланью брала за ворот
не забавы ради, а пользы для?
Я смотрю в окно на погасший город
и затылком чувствую чей-то взгляд…
БИЛЕТ ДО ЛХАСЫ
Ты думал, мой друг, что скоро придёт пора и тебе
Свой город сменить на горы, желательно – на Тибет,
В окошке авиакассы (напрасно кассир хамит!)
Билет попросить до Лхасы с тремя пересадками.
А дальше рюкзак за плечи – и в долгий неспешный трип
По миру, который лечит изломанное внутри,
И чтоб непременно яки по чахлым брели кустам…
Послушай меня, приятель, не рано ли ты устал?
Плевать, что невыносимо ярмо ежедневных битв –
Я знаю, какая сила под кожей твоей кипит,
Какие творятся чары, слетают замки с ворот,
Когда ты берёшь гитару, как женщину, в оборот.
Пока не придут на смену моложе и горячей,
Шагай-ка себе на сцену – в скрещение всех лучей,
Невыбрит, охрип, простужен, измучен огнями рамп.
Тебе говорят: ты нужен, а стало быть – не пора!
В огромном концертном зале грохочет твой лучший хит…
По парку, прикрыв глаза, я иду, бормоча стихи,
Беря из воздуха фразы, рифмуя любую жесть.
А в куртке – билет до Лхасы, просроченный лет на шесть.
ХОЛОДНАЯ КРОВЬ
Майор Мак-Наббс неизменно меток,
Охотясь на горных коз.
Он попадает за двести метров
В подброшенный абрикос.
Когда он на ночь встает дозором
Среди кустов и коряг,
Приходит финиш тревожным спорам
О пумах и дикарях.
Едва покинув дрянную шлюпку,
Промокшую вкось и вдоль,
Откуда-то извлекает трубку,
Не тронутую водой.
Летит лавина, кружится кондор –
Майор спокоен, пока
Поблизости не возьмут аккордов
Хайлендерского полка.
Идёт, не дрогнув, маршрутом верным
По диким, глухим местам.
И мне по вкусу такие нервы,
Я сам о таких мечтал,
Поскольку склонен кипеть подолгу,
Воюя с самим собой,
Вестись на дружескую подколку,
На вражеское «слабо»,
Почти без повода, понапрасну
Взрываться до самых недр.
Как жаль, что я не могу набраться
Холёных его манер!
Бреду по дебрям своим, шатаясь,
Без компаса и ножа.
Как жаль, что я не майор-шотландец!
А в общем-то, и не жаль…
МЕЖДУВЕКОВЬЕ
На Лигурийском побережье
Апрель – раздолье для теней,
Зияют звёзды, словно бреши
В непроницаемой стене,
В лагуну падают Плеяды,
Цветет миндаль, а потому
В такие сумерки, приятель,
Гулять не стоит одному.
Неважно, что тебе нужна лишь
Луна в дыму от сигарет.
Пойдём со мной, ты сам не знаешь,
Какое время на дворе,
В какой квартал средневековый
Тебя случайно занесло.
Ты слышишь – цокают подковы,
И погружается весло,
И сыплют стражники проклятья,
И лают псы, и вообще –
Сегодня в городе прохладно,
А мы с тобою без плащей.
Здесь пахнет морем, дёгтем, рыбой,
Навозом и сырым бельём.
Ростовщики считают прибыль,
Кухарки стряпают бульон.
Вдали кричат: «Держите вора!»
Узнать бы, что он там украл.
В окне упрямца Христофора
Свеча не гаснет до утра.
И чайки носятся над пирсом,
Уходят корабли на юг…
Не хочешь ли, дружок, напиться?
Я знаю место, где нальют.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ – МОРЕ РТУТИ…
Четырнадцать месяцев – море ртути
(а помнишь, когда-то была вода!).
Четырнадцать месяцев мы, по сути,
не можем продвинуться никуда.
Четырнадцать месяцев нет ни чаек,
ни даже каких-нибудь там медуз.
Четырнадцать месяцев мы скучаем,
как мухи, увязнувшие в меду.
Четырнадцать месяцев в каждом скрипе
рассохшейся палубы ищем знак.
Четырнадцать месяцев стонет шкипер,
и боцман ему подвывает в такт:
Какое мучение это, дескать,
четырнадцать месяцев не у дел!
И лишь календарь уверяет дерзко,
что штилю не более двух недель…
