(Валентина Синкевич, При свете лампы. Стихи разных лет. –
Нью-Йорк, The New Review Publishing, 2016. – 136 с., илл.)
«При свете лампы» – последняя прижизненная книга поэта, изданная к 90-летию со дня рождения, щедро проиллюстрированная фотографиями её встреч с русскоязычными писателями Америки. Я получил эту книгу с царственной дарственной надписью автора. Валентина – эмигрант второй волны. Она прожила долгую и насыщенную жизнь. Издавала в Штатах альманахи, которые объединяли под одной обложкой русскую творческую эмиграцию. «Встречи» выходили на протяжении тридцати лет, с 1977 года. Поэт Лев Лосев так написал о важности литературного подвижничества Валентины Синкевич: «Что же делать русской лире / в неуютном этом мире? / Наши варварские речи / не оценят, не поймут. / Валентина, Ваши «Встречи» – / наш единственный приют».
«Каждый пишет, как он дышит, – говорил Окуджава. К Валентине Синкевич это относится в очень большой степени. Её дольники кажутся порой корявыми, но это стиль, хорошо отражающий её душу, её многомерную личность. Она ушла из «большого и стройного хора» приверженцев классической силлабо-тоники и обрела свой голос, не похожий ни на кого.
СОЛО
Первое, что я помню: были какие-то странные звуки,
нестройные и непонятные, как иностранный язык.
Но из этого хаоса, из радости этой и муки
песня рождалась, к ней мой слух не привык.
Ещё не зная слов и не понимая мотива,
я повторяла что-то, стараясь подражать другим,
старалась петь в унисон, слова произносить красиво,
и не могла. А регент был суров и нетерпим.
И я ушла из большого и стройного хора,
и вдруг запела, сама сочинив слова и мотив.
И пою сейчас, ни перед кем не опуская взора,
не заботясь, чтоб стих был гладок и голос красив.
Помните, у Цветаевой: «Что вам, молодой Державин, мой невоспитанный стих?». Валентина Синкевич сама признаётся в том, что её стихи, с точки зрения формы, не являются образцом для подражания. В чём это обычно проявляется? То и дело в строчках появляется «лишняя» стопа. Однако интонационно всё хорошо обыгрывается, словно бы и не было избыточных для классической метрики слогов. Нужен особый поэтический слух, чтобы расслышать эту «неправильность». Валентина Алексеевна взрастила собственный стиль, который допускает отклонения от метрического канона. Она говорила в интервью, что на ритм и метр её стихотворений повлияла в первую очередь современная американская поэзия. По сути, все стихи Валентины Синкевич – это лирический дневник, исповедь. Познание жизни через живую и пытливую душу. Что поражает в последней прижизненной книге поэта? Обилие новых стихов, написанных уже на девятом десятке лет. Вот, например, «Прогулка»:
Сегодня собака не лает
и воду она не пьёт.
Может быть, она знает,
что день это тот,
в который уйду из дома
и не вернусь назад,
слова мои будут гулко
стучаться в чужой фасад,
а я буду всё упрямо
на ощупь идти, на авось,
мне нужно б идти прямо,
а я, как всегда, вкось,
где всё незнакомо: дома, переулки,
всё не туда, и не то…
Но я возвращусь с прогулки
лет, может быть, через сто.
Бросается в глаза, что все стихи Синкевич – «штучные», не похожие друг на друга. Наиболее близки мне у неё стихи амбивалентного звучания. «Когда-то нас вспомнят: мы пели / на этой красивой и страшной земле», – говорит поэт, и это не изыск, не поза. Эти строчки вызывают у меня в памяти посыл великого русского прозаика ХХ-го века Андрея Платонова «в прекрасном и яростном мире». Пожалуй, «на красивой и страшной земле» – звучит даже более парадоксально. «Контраст! Дайте мне контраст!» – восклицал другой эмигрант, приехавший из России в Америку, – знаменитый пианист Владимир Горовиц. У Валентины Синкевич контрастность даёт нам ощущение максимального объёма бытия.
В стихотворениях, вошедших в книгу «При свете лампы», много изюминок. Так, например, осень у Синкевич «своя», а лето – «чужое». Иногда поражает сам взгляд поэта на мир. В стихотворении «Платье» женщина и её платье хороши в симбиозе, дополняя друг друга: «Оно танцевало и пело… / А в нём было тело, / нагое и бедное без него». Без своего платья женщина, мягко говоря, неубедительна. А без женщины и платье – лишь бесформенный кусок материи. В другом стихотворении Синкевич героиня сходит к людям с холста. А вот её строка про Новый год: «Звезда разбилась, упавши с ёлки». Всё это очень необычно, поэтично, с «небесной стереометрией» Лобачевского.
Почти все стихи последних лет у Валентины Алексеевны – «адресные». Когда человеку исполняется 90 лет, он становится лёгким, как пушинка. И, чтобы его окончательно не сдуло с земли, он ещё сильнее привязывается к друзьям и любимым. Поздние стихи Синкевич посвящены Михаилу Мазелю, Борису Рыжему, Ивану Елагину, Владимиру Шаталову, Владимиру Агеносову, Марине Адамович, Павлу Бабичу, Марине Гарбер, Сергею Голлербаху, Тамаре Гордиенко, Юлии Горячевой, Елене Дубровиной, Евгению Евтушенко, Татьяне Корольковой, Рине Левинзон, Игорю Михалевичу-Каплану, Николаю Моршену, Люсе Оболенской, Виталию Рахману, Гале Рубинштейн (знаменитой Гале Руби из стихотворных посвящений Дмитрия Бобышева), Раисе Резник, Ирине Чайковской и другим писателям и литературным деятелям русского зарубежья.
Валентина Синкевич умела дружить! Мы видим, что среди её адресатов присутствуют на равных правах и живые, и уже ушедшие. Существует неделимость пространства в сердце человека. Сердце одинаково объемлет и привечает и по ту, и по эту сторону океана жизни. Конечно, поэт славен, прежде всего, «лица необщим выраженьем», и у Валентины Алексеевны, на мой взгляд, с этим полный порядок. Думаю, в последние годы жизни писать ей было проще, поскольку новейшее время готово игнорировать строгие формы стихосложения.
Утро – всегда вдруг.
Утром звонит друг
из другого сна,
другого окна.
И я,
она
отвечаю,
отвечает
тебе,
ему
из моего,
её сна.
И я,
она
сплю,
спит,
а телефон
звонит,
звонит.
И я,
она
не пойму,
не поймет,
почему из пустоты
зовёшь ты,
зовёт он,
почему телефон
звонит
в 7.30
утра…
Теперь, когда земная жизнь поэта завершена, нам бессрочно «звонят» по книжному телефону её строки. Валентина Синкевич щедро одарила меня дружбой, сердцем, протянутым через океан. Это было неожиданно и радостно. Мы никогда не виделись воочию, но она расхваливала американским друзьям по телефону мою статью о Бродском. Подарила мне книгу Валерия Перелешина, которую он подписал ей много лет тому назад. Надеясь, что отдаёт в хорошие руки. Моя душа согрета навсегда её голосом, которого я никогда не слышал. «Лампой» её души, которая продолжает светить.
