Древний город Бари с 200-тысячным населением и историей, восходящей к античности — это административный центр итальянской провинции Апулия (Puglia) на юге Апеннинского полуострова. Его средневековая часть — Старый город, — компактно расположена вдоль побережья Адриатического моря. В узких улочках, вымощенных брусчаткой, которая помнит рыцарей-крестоносцев, находится норманнская крепость и Базилика Святителя Николая, где с 1087 года, — в подземной крипте, — покоятся мироточащие мощи этого великого святого, почитаемого христианами всего мира. Древние дома, храмы и памятники Старого города прекрасно сохранились до нашего времени и считаются одними из самых красивых образцов норманно-апулийского стиля на юге Италии. Новая часть Бари; — с набережной Лунгомаре, широкими проспектами, и современными зданиями, среди которых выделяется прекрасно оборудованный стадион и аэродром Палезе (Palese), — в основном была обустроена во время правления Муссолини.
Итальянская кампания союзных войск во Второй мировой войне началась с высадки на Сицилии в июле 1943 года. Уже 11 сентября 1943 года, — практически без боёв, — город Бари был захвачен британскими десантниками, и попал под британскую юрисдикцию. Порт Бари стал узловым пунктом материального обеспечения для 500-тысячного контингента союзников на Балканах и в Северной Италии, и начал исполнять функции основной базы снабжения для 8-й армии генерала Бернарда Лоу Монтгомери (Bernard Law Montgomery, англ.) и 15-й армии ВВС США под командованием Джеймса Дулиттла (James Doolittle, англ.).
Апулия, — и прежде всего Бари, — тут же превратилась в один из крупнейших эмиграционных центров в Европе. Сюда прибывали десятки тысяч беженцев разных национальностей, — в основном евреи, спасавшиеся от нацистских репрессий на Балканах. Бежали от немцев на юг Италии албанцы, греки, югославы и мальтийцы.
Именно поэтому — на исходе 1943 года, — этот древний город словно очнулся от многовекового сонного оцепенения, — количество его жителей резко увеличилось. На улицах царило оживление, практически был приостановлен комендантский час, шли занятия в школах, снова открылись университет и семинария, работали кинотеатры и рестораны, процветал черный рынок. Союзники поселились в лучших зданиях, на виллах и в городских отелях.
В порту Бари поток судов порою достигал критических значений. Круглосуточно шла разгрузка тысяч тонн нефтепродуктов, боеприпасов, медикаментов, транспорта, запчастей. Всё это надо было принять, учесть, отсортировать, складировать, перенаправить на фронт; — порт, аэродром и город гудели как улей.
***
26 ноября 1943 года в порт Бари прибыло американское, — серии «Либерти» — грузовое судно «Джон Харви» («John Harvey») под командованием капитана Элвина Ф. Ноулза (Elwin F. Knowles, англ.). («American Liberty» — тип транспортных судов, в массовом порядке строившихся в США в годы Второй мировой войны. Эти корабли строились методом секционной сборки с применением сварки, а не клепки, что позволило наладить их конвейерное производство — авт.).
На нём находились две тысячи сто фунтовых авиабомб «M47A1» с ипритом. Они выглядели обманчиво обычными. Груз «Джона Харви» был суперсекретным — даже команда этого судна (кроме капитана и нескольких лиц из специального сопровождения — авт.) не знала, что на нём находятся бомбы, начинённые смертоносным химическим оружием — ипритом, общим весом около 100 тонн.
***
Справка. Яд цитотоксического действия — (2,2 — дихлордиэтилсульфид) — с формулой S(CH2CH2Cl)2 был синтезирован в 1860 году Фредериком Гатри (Frederick Guthrie, франц.). Впервые в качестве боевого отравляющего химического вещества он был применен Германией против англо-французских войск во время Первой Мировой войны. У бельгийского города Ипра (отсюда и произошло название этого вещества — авт.), в ночь с 12 на 13 июля 1917 года, немцы обстреляли окопы противника снарядами, содержавшими маслянистую жидкость. В ту ночь ипритом отравились около 2500 человек, из которых погибло 87. Эффективность иприта оказалась настолько высокой, что в СМИ его тут же окрестили «королем газов». А из-за паров жёлтого цвета и специфического «чесночного» запаха его называли ещё и «горчичным» газом. Попадание иприта на кожу вызывало образование огромных пузырей, которые, лопаясь, превращались в гнойные язвы, не заживавшие несколько месяцев. Наиболее чувствительными к действию этого газа были глаза: даже маленькая доза иприта вызывала их воспаление и последующую потерю зрения. Всего во время Первой мировой в результате применения химического оружия погибли около 100 тыс. человек, а пострадали 1,3 млн человек.
Иприт уничтожает иммунную систему, губительно действуя в первую очередь на клеточный иммунитет, что делает людей беззащитными перед туберкулёзом и пневмонией. Иприт также сильнейший канцероген и поэтому срок жизни у поражённых этим химическим оружием крайне короток.
С конца августа и до середины ноября 1919 года войска Британии применяли иприт и другие виды химического оружия на севере России — в Архангельской области. Примечательно, что военным министром Британии, отдавшим приказ о применении химического оружия в России, был в то время Уинстон Черчилль.
Использование химического оружия в боевых действиях было объявлено вне закона Женевскими протоколами о запрещении применения на войне удушающих, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств. Протоколы были приняты 17 июня 1925 года и вступили в силу 8 февраля 1928 года. Однако до 1972 года не было запрета на изготовление или транспортировку этих средств. Согласно этим протоколам, страна, против которой было применено химическое оружие, автоматически получала право на аналогичное и легальное применение такого оружия в качестве ответного удара.
Иприт активно применялся итальянскими войсками во время Второй итало-эфиопской войны (1935–1936). И хотя итальянские военные заявляли, что примененное в ходе боевых действий вещество не является летальным, — за все время конфликта от отравляющих веществ погибли около 100 тыс. человек (военных и мирных граждан), которые не имели даже простейших средств химической защиты.
Стороны, участвующие во Второй мировой войне, отказались от применения химического оружия. Но в 1940 году, — когда Британия столкнулась с реальной угрозой нацистского вторжения, — премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль сделал всё, чтобы создать в стране мощный арсенал химического оружия для «достойной встречи» немецких солдат на британской территории. Даже после исчезновения угрозы вторжения на острова, англичане не остановили производство этого вида оружия. Черчилль ясно дал понять Гитлеру, что если Британия будет атакована химическим оружием с воздуха, то немцы получат аналогичный ответ в гораздо большем объёме, поскольку стратегическое превосходство в небе у ВВС союзников было неоспоримым. Хотя британцы подписали и ратифицировали Женевские протоколы, — они не особо церемонились в вопросах возможного использования химического оружия в боевой обстановке, считая его просто ещё одним видом вооружения для ведения боевых действий.
В Германии ещё в 1934 году был разработан новый тип фосфорорганического химического оружия — табун, а в 1938 — зарин. Нацистами были произведены и накоплены также большие запасы и других видов химического оружия. В 1943 году была вероятность, что немцы могут попытаться использовать химическое оружие на фронте. Но Гитлер не был особым сторонником химической войны, — возможно ещё и потому, что сам был отравлен газом во время Первой Мировой войны и даже временно ослеп (не исключено, что этот факт — легенда нацистских пропагандистов — авт.). Если бы фюрер был уверен в изменении стратегического равновесия в свою пользу с помощью химического оружия, возможность его применения, — по мнению разведки союзников, — возросла бы. К 1944 году нацисты имели одного только табуна столько, что могли погубить всё живое в Лондоне. Но, несмотря на то, что бо́льшую часть войны Германия располагала артиллерийскими снарядами, заправленными табуном, зарином и зоманом, — нацисты не рискнули применить химическое оружие на поле боя. Они не посмели его использовать даже при высадке союзников в Нормандии, когда стратегически сложилось так, что условия для применения химического оружия были практически идеальными.
Тем не менее, во время Второй мировой войны химическое оружие широко использовалось нацистами для уничтожения людей в концентрационных лагерях. Пестицид на основе синильной кислоты под названием «циклон-Б» широко применялся в Освенциме. Впервые эти гранулы, выделяющие смертельный газ, немцы использовали 3 сентября 1941 года. Жертвами стали 600 советских военнопленных и 250 поляков. Во второй раз погибло около 900 советских военнопленных. В итоге, — от использования «циклона-Б» в нацистских концлагерях погибли сотни тысяч человек.
Летом 1944 года немцы начали обстреливать Лондон реактивными ракетами с обычными боеголовками, но с очень неудачно выполненными системами наведения. Это приводило к тому, что эти ракеты падали там, где им заблагорассудится. Начались массовые жертвы среди случайных гражданских лиц. Тогда Черчилль, — в отместку, — чуть было не принял решение о начале бомбардировок немецких городов бомбами с химическим и бактериологическим оружием. Однако британским военным удалось отговорить его от этой затеи.
Союзники были обеспокоены тем, что Гитлер мог использовать химическое оружие, и хотели быть в состоянии оперативно ответить, если бы такое оружие было бы применено против них. И хотя США не ратифицировали Женевские протоколы, — американский президент Франклин Делано Рузвельт считал химическое оружие варварским. Американская военная промышленность всю войну производила химическое оружие в больших количества, — хотя Соединенные Штаты и были «оплотом демократии», — по выражению Рузвельта… Начиная с 1942 года, — после значительных финансовых вливаний, — были построены заводы по его производству и мощности для хранения в городе Пайн-Блафф (Pine Bluff) штат Арканзас и Скалистых горах, арсенал недалеко от города Денвер (Denver), штат Колорадо. Был открыт огромный полигон «Дагвэй» («Dugway») в штате Юта, где тестировались новые образцы химического и биологического оружия. Президент Рузвельт специально выступил с программным заявлением, осуждающим использование химического оружия, и заверил, что США ответит тем же, если противник решится использовать такое оружие. В августе 1943 года, Франклин Рузвельт по согласованию с Уинстоном Черчиллем, приказал тайно доставить 100 тонн авиационных бомб с ипритом в Италию, — для возмездия в том случае, если немцы начнут химическую войну против союзных войск. Так, по крайней мере, гласит официальная версия.
***
Загрузившись в Балтиморе авиационными бомбами с ипритом, — доставленными, как полагают, со складов Эджвудского арсенала (Edgewood Arsenal), — транспорт «Джон Харви» без происшествий пересек Атлантику, удачно избежав встреч с немецкими подводными лодками. (Эджвудский арсенал расположен в 25 километрах от Балтимора. В 1917 году военное министерство купило землю на полуострове Харфорд в штате Мэриленд и оборудовало там базу для изготовления газов и наполнения ими гранат. После второй мировой войны база переключилась на научно-исследовательские работы, в частности, над захваченным у гитлеровцев нервно-паралитическим газом зарином — авт.). После остановки в Оране (Алжир), корабль отплыл в Аугусту (Сицилия), и оттуда в порт Бари, где и был пришвартован к причалу №29. Помимо капитана корабля Элвина Ф. Ноулза, — офицер Томас Х. Ричардсон (Thomas H. Richardson, англ.), отвечавший за безопасность груза, был одним из немногих людей на борту, который знал об иприте.
Ноулз и Ричардсон, естественно, хотели как можно скорее разгрузить смертельный груз, но, когда 26 ноября 1943 года корабль достиг Бари, — их надежды не оправдались. Гавань была «под завязку» забита военными кораблями, и еще один конвой ожидался в самое ближайшее время. Десятки судов стояли на рейде, вдоль пирсов и причалов, в ожидании своей очереди для выгрузки. Поскольку официально химическое оружие на борту «Джона Харви» не числилось, корабль был поставлен в общую очередь на разгрузку.
В течение следующих пяти дней нервотрёпки, «Джон Харви» мирно покачивался у причала, а Ноулз и Ричардсон тщетно пытались заставить британских портовых чиновников ускорить выгрузку. Это было трудно, потому что суперсекретность груза «Джона Харви» была для них реальным «кляпом во рту». И хотя некоторые официальные лица среди командования союзников были осведомлены о необычном и чрезвычайно опасном грузе «Джона Харви», предпочтение всё же было отдано другим судам, поскольку они перевозили медикаменты и обычные боеприпасы. Это и сыграло впоследствии роковую роль.
Порт Бари находился под юрисдикцией английских войск и считался главной базой снабжения для Восьмой армии под командованием генерала Бернарда Лоу Монтгомери. Кроме этого, — на аэродроме Палезе (Palese) в пригороде Бари (ныне это район города — авт.) базировались штаб и имущество Пятнадцатой армии ВВС США. Она занималась бомбардировками стратегических целей на Балканах, Германии и в фашистской части Италии. Именно для этой армии и предназначались авиабомбы с ипритом, складировать которые предполагали в Фодже — аэродроме союзников в 120 км от Бари. Командующий Пятнадцатой армией ВВС США Джеймс Дулиттл (James Harold «Jimmy» Doolittle, англ.) прибыл в Бари как раз 1 декабря 1943 года и практически ещё не успел принять дела. Таким образом — в основном из-за бюрократических организационных нестыковок союзного военного руководства и секретности груза, — разгрузка корабля «Джон Харви» застопорилась надолго.
Еще одно обстоятельство, — и это реальный исторический факт, — даже корабль «Джон Харви» с секретным грузом иприта не имел средств защиты от воздушной атаки. В этом, безусловно, вина командования союзных войск. Никто не ожидал, что немцы решатся на рейд вглубь территории союзников, хотя Бари в начале декабря 1943 года находился всего лишь в 250 км от линии фронта.
Есть предположение, что немцы тоже узнали о грузе «Джона Харви» от своих агентов в Алжире. (Косвенным подтверждением этому служит тот факт, что сразу после налёта знаменитая немецкая радиоведущая, американского происхождения Милдред Элизабет Гилларс, (Mildred Elizabeth Gillars, англ.) она же «Лиза из Берлина» по кличке Аксис Салли (Axis Sally) во время пропагандистской передачи посочувствовала: «Я слышала, что вы, ребята, отравились своими газами» — авт.).
***
На немецкие разведывательные полёты над Бари руководство союзных войск смотрело как на досадную неприятность и не особо по этому поводу беспокоилось, ошибочно полагая, что у «Люфтваффе» не хватит ни сил, ни решимости для нанесения бомбового удара по городу и порту. Поэтому британские зенитные батареи очень вяло реагировали на немецкие самолёты-разведчики регулярно появлявшиеся в небе над Бари, и обстреливали их через раз, считая бессмысленным тратить на них боеприпасы.
Союзники также крайне самоуверенно полагали, что контроль над южно-итальянским небом у них был полным, — с середины октября 1943 года дальние немецкие бомбардировщики совершили всего восемь рейдов на юг Италии, из которых четыре против Неаполя. Почти три четверти самолетов «Люфтваффе» были переведены в Германию для защиты рейха, в то время как бомбардировщики союзников неуклонно увеличивали давление на противника. Поэтому организация противовоздушной обороны города и порта Бари по всем правилам попросту игнорировалась, и была совершенно недостаточной.
Как показали дальнейшие события, — стратегическая недооценка авиационного потенциала немцев в Италии, была огромной и фатальной ошибкой союзников. Возможности «Люфтваффе» на самом деле были далеко не на пределе, и немцы не отказались от тактики одиночных бомбардировочных рейдов большим количеством самолётов. Совершенно очевидно, что в Бари необходимо было иметь и достаточные средства ПВО, и готовые к отражению подобных атак самолёты. Но в те декабрьские ночи 1943 года, у союзных войск в Бари, не было ни того, ни другого.
Это вызывало вопросы у журналистов и здравомыслящих военнослужащих. И так случилось, что именно 2 декабря 1943 года, — во второй половине дня, — британский маршал авиации сэр Артур Конинхэм (Air Marshal Sir Arthur Coningham, англ.) провел пресс-конференцию и поведал журналистам, что «Люфтваффе» полностью побеждены в Италии и немцы никогда не нападут на Бари. Более того, — маршал даже самодовольно заявил собравшимся, что любую попытку активности со стороны «Люфтваффе» в этом плане он будет расценивать как личное оскорбление.
С такими утверждениями были согласны не все. В частности, капитан британской армии Б. А. Дженкс (B. A. Jenks, англ.), который был ответственен за защиту порта, знал, что сил и средств для отражения воздушного нападения на порт абсолютно недостаточно, но его мнение на этот счет было проигнорировано. Поэтому по ночам, вместо полагающейся инструкциями в таких случаях защитной светомаскировки, порт Бари сиял огнями как рождественская ёлка. Второе декабря 1943 года не стало исключением. В гавани находилось около тридцати судов, они стояли так плотно, что почти касались бортами друг друга. Десятки судов с грузами военного назначения находились на рейде.
***
Надо отметить, что вообще-то авиаудар по Бари планировался заранее — командование «Люфтваффе» и генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг (Albert Kesselring, нем.) лишь выжидали подходящий момент. В качестве возможных мишеней обсуждались также и другие аэродромы, и порты союзников, но сил у «Люфтваффе» к тому времени было недостаточно для нанесения эффективных ударов по нескольким целям — поэтому немцы решили совершить авиарейд только на порт Бари. Автором и разработчиком этой воздушной операции считается немецкий генерал-фельдмаршал Вольфрам фон Рихтгофен (Wolfram Freiherr von Richthofen, нем.), командующий 2-м воздушным флотом — двоюродный брат прославленного летчика-аса Первой мировой войны Манфреда фон Рихтгофена (Manfred Albrecht Freiherr von Richthofen, нем.) — легендарного «Красного барона».
Альберт Кессельринг поддержал предложение Вольфрама фон Рихтгофена ещё и потому, что в случае успеха рейда снабжение 8-й Британской армии и 15-й армии ВВС США было бы серьёзно подорвано. Рихтгофен сообщил Кессельрингу, что только «юнкерсы» — «Ju-88», эффективны для выполнения такой задачи и, если повезет, он может «наскрести» 150 таких самолетов для рейда.
***
Второго декабря 1943 года более 100 бомбардировщиков «Люфтваффе» неожиданно атаковали корабли союзников, пришвартованные в гавани Бари. На одном из кораблей — американском транспорте «Джон Харви», в нарушение всех международных соглашений, находился секретный груз бомб, начинённых ипритом, и даже команда этого корабля не знала о его наличии. В результате налёта погибли тысячи человек. Нацистские бомбы уничтожили 17 кораблей союзников в порту Бари, более 31000 тонн ценных грузов и вызвали самую большую химическую катастрофу Второй мировой войны, которую называют химический «Пёрл-Харбор» Средиземноморья.
***
Реконструкция событий четверга 2 декабря 1943 года.
Обратный отсчёт до трагедии начался утром 2 декабря, когда немецкий самолёт-разведчик зафиксировал небывалое скопление кораблей в гавани. В тот день воздушную разведку на «мессершмитте» «Ме-210» в районе города Бари проводил пилот немецких ВВС, обер-лейтенант Вернер Хахн (Werner Hahn, нем.). Несмотря на прекрасно видимый в небе инверсионный след, — силы и средства ПВО союзников никак не среагировали, и немецкий самолёт-разведчик, сделав второй круг над городом и портом, лёг на обратный курс, — на север.
И практически в то же самое время, когда капитан Ноулз и офицер безопасности Ричардсон тщетно боролись с бюрократами в портовой администрации за ускорение процесса разгрузки «Джона Харви», летчик-разведчик Вернер Хахн вернулся на базу с фотоотчётом об огромном скоплении кораблей в акватории порта Бари. Доклад и фотографии, которые он предоставил, вызвали большой интерес у командования «Люфтваффе», и оно решило в тот же вечер нанести массированный авиаудар по порту.
16-00. Немцам удалось оперативно подготовить к вылету 105 самолётов. Расчёт, помимо большого числа самолётов, был на внезапность удара в ночное время суток. В первые дни декабря 1943 года Луна была в новолунии, что сделало самолеты «Люфтваффе» ещё менее заметными. Некоторые самолёты были снабжены кассетами с полосками алюминиевой фольги для «ослепления» радаров. Задача немецким лётчикам была поставлена следующая — прибытие в Бари примерно к 19-30, сброс первыми самолётами фольги и осветительных бомб на парашютах для облегчения работы атакующим самолётам.
Ближе к вечеру 2 декабря 1943 года, более сотни «юнкерсов» — бомбардировщиков «Люфтваффе» «Ju-88», вылетели с нескольких аэродромов. Большинство фашистских самолетов, использованных в атаке на Бари, взлетели с баз в северной Италии, другие прибывали к месту сбора воздушной армады с двух греческих аэродромов вблизи Афин.
В Бари ничего не предвещало надвигающейся катастрофы. Рестораны, кинотеатры и театры города были открыты и полны англичан и американцев; — в театре «Маргарита» (Teatro «Margherita», итал.), переименованном в «Garrison Theatre» и кинотеатре «Восток» («Oriente», итал.) были аншлаги — шёл новый американский фильм «Весна в Скалистых горах» с Бетти Грейбл (Betty Grable, англ.) и Джоном Пейном (John Payne, англ.). Старшие офицеры союзных войск по вечерам обычно собирались в офицерском клубе «Барион» («Barion»). Многие горожане спешили к театрам Петруцелли (Teatro Petruzzelli, итал.) и Пиччини (Teatro Piccini, итал.). Вечерние концерты в опере — важная часть национальной итальянской культуры и проводятся они независимо от того, чья и какая власть контролирует страну. Однако простые апулийские рыбаки и их семьи, которые жили в Старом городе недалеко от набережной и порта, редко могли позволить себе концерты. Подростки обычно ходили посмотреть, как американцы играют в бейсбол или футбол на стадион «Бамбино» (стадион был построен и назван так по распоряжению Муссолини в знак благодарности жителям Апулии за самую высокую в Италии рождаемость — авт.). Пожилые жители Бари посещали мессы в Базилике Сан-Никола — храме XI века, построенном в честь святителя Николая Угодника. Больные и инвалиды оставались дома.
19-15. Немецкие бомбардировщики, ведомые обер-лейтенантом Густавом Тойбером (Gustav Teuber, нем.) начали сбор в боевые порядки на расстоянии около 30 миль к северо-востоку от Бари, и снижение на малую высоту (около 50 метров), чтобы избежать вражеских радаров. Задача первого этапа рейда была выполнена — немецкие бомбардировщики добрались до города по графику. (Есть данные, что по техническим причинам 17 немецких самолётов были вынуждены покинуть маршрут ещё над Адриатикой, так что самолетов, фактически принимавших участие в заключительной фазе воздушной атаки на Бари, было 88 — авт.).
19-25. В Бари завыли сирены воздушной тревоги, но освещение в порту не выключили. Более того, — офицеры союзных войск, гулявшие по городу и сидевшие в ресторанах, даже не среагировали на них, решив, что тревога учебная. Послышался звук самолётов, летящих с северо-востока. Стало ещё светлее — самолёты сбросили осветительные бомбы. Они начали медленно спускаться на парашютах. Первые два рейдера воздушной армады «Люфтваффе» сбросили кассеты с полосками из фольги для «ослепления» радаров. Эта уловка сработала полностью ещё и потому, что в тот вечер был отключён для регламентных работ основной радар (расположенный на крыше театра Пиччини на проспекте Витторио Эмануэле — авт.), а британские патрульные самолёты, барражировавшие небо вокруг Бари, к этому времени уже вернулись с дежурства.
Совокупность этих благоприятных факторов и позволила первым 20 бомбардировщикам «Ju-88» практически незаметно подлететь к цели и, визуально — по работающему маяку (подчёркнуто мной — авт.), — атаковать ярко освещённый порт Бари, и сам город с высоты менее пятидесяти метров. Экипажи нацистских бомбардировщиков, пролетая над портом итальянского города Бари, возможно даже задавались вопросом, а действительно ли они находятся в зоне военных действий, а не, к примеру, — над берлинским бульваром Унтер-ден-Линден в канун Нового года?
Внизу, несмотря на военное положение, была прекрасно освещенная гавань, без всякого затемнения. Портовые краны и доки были ярко освещены, а восточный причал был полностью забит кораблями. На борту у них были боеприпасы, топливо, медикаменты, продукты питания, запасные части. Порт Бари был так освещен, не только из-за чрезмерной беспечности, но ещё и из-за спешки союзников. Разгрузочные работы в порту велись круглосуточно, даже в ночные часы, чтобы обеспечить постоянное снабжение топливом, продовольствием, боеприпасами и личным составом 8-ю армию Монтгомери, застрявшую на линии «Густав».
19-30. Первые бомбы, которые упали возле отеля «Корона» («Corona») в центре города, — убили и ранили множество военнослужащих и гражданских лиц, Те, кто был в оперном театре, не пострадали, но многие были в панике. Жители Бари не привыкли к воздушным атакам. В Старом городе люди уже выходили после мессы на улицу из Базилики Сан-Никола, когда прозвучали первые взрывы. Сотни людей, схватив детей и спасаясь чтобы выжить, побежали к морю и набережной по узким и извилистым улочкам старого города, задыхаясь от пламени и дыма пожаров. Туда же, — к гавани с кораблями, — летели на предельно малых высотах и немецкие самолёты, и вскоре их основной удар был перенесён на порт.
19-35. Немецкие пилоты проводили бомбометание в гавани практически с топ-мачтовых высот и поэтому бомбы начали поражать корабли со смертельно-ювелирной точностью. Первым, — от прямого попадания бомбы, — загорелся, взорвался и поджёг корабли вокруг себя американский транспорт «Джон Л. Мотли» («John L. Motley»), который был загружен бомбами и авиационным топливом. Взрывная волна выбила окна в домах в радиусе нескольких километров. Из трубопроводов в море вылились реки топлива, нефти и масла, моментально превратившие акваторию порта в один огромный пылающий костёр. Теперь, весь порт был сущим адом на земле, где языки желто-оранжевого пламени, взметаясь в воздух, производили густые столбы едкого дыма. Корабли горели, взрывались и тонули. Поверхность воды была покрыта 30-сантиметровой вязкой плёнкой масла, нефти и топлива, — она обжигала, ослепляла и душила спасающихся вплавь, — тех, кому не повезло быть в спасательных шлюпках.
Всего около 30 судов стояло на якоре в ту ночь в гавани, и каждый экипаж был вынужден реагировать на налёт самостоятельно и как мог, поскольку внезапность нападения и неготовность всех служб спасения к нему была полной. Времени на подъём якорей и уход в море не было. Корабли начали гореть и своими силами справиться с пожарами моряки не могли, поскольку многие из них находились на берегу в увольнении. Они наблюдали с набережной, как бомбы прямым попаданием уничтожают их корабли, а огонь пожаров постепенно пожирает соседние. В бессильной ярости, выкрикивая проклятия, моряки стреляли по пролетающим над их головами немецким самолётам из личного оружия.
Очнувшиеся от шока зенитные батареи порта начали свою работу — небо было пронизано трассирующими снарядами, однако работа зенитчиков была малоэффективной. В полосках фольги, медленно спускавшихся к земле, отражались мечущиеся в небе лучи прожекторов и отблески пламени пожаров, создавая фантасмагорический инфернальный эффект.
Транспорт «Джон Харви» содрогнулся ее от носа до кормы под дождем из бомб. Судно по-прежнему было на плаву, хотя и понесло урон от прямого попадания немецкой бомбы. Оно загорелось, и ситуация была вдвойне опасна с учётом бомб с ипритом на борту. Между тем, экипаж «Джона Харви» в полном составе участвовал в героической битве за спасение своего корабля. Капитан Ноулз и другие члены экипажа отказались покидать свои посты и боролись за живучесть судна, но их героизм был в конечном итоге напрасен.
19-40. Корабль «Джон Харви» взорвался, исчезнув в огромном, грибовидном огненном шаре, который разметал куски судна и его груз на сотни метров вокруг и в воздух. По всей гавани взрывная волна сбила людей с ног. Вся команда корабля погибла на месте. Оставшиеся в живых моряки танкера, стоявшего на якоре возле «Джона Харви», вспоминали позже, что ударная волна была так сильна, что наклонила их корабль на 35 градусов. Взрыв был похож на адский фейерверк, который осветил гавань так, что стало светло как днём. Так иприт, попал из авиационных бомб во внешнюю среду. Затем начался дождь. Он продолжался несколько минут и закончился так же внезапно, как и начался. Позже стало понятно, что этим «дождём» был жидкий иприт из разрушенных взрывом бомб. После взрыва «Джона Харви» и странного «дождя» спасающиеся моряки вдруг почувствовали сильный запах чеснока, многие начали задыхаться.
Бомбы с ипритом не взорвались потому, что на них не было детонаторов. Но значительная их часть была разрушена при взрыве и пожаре. (Бомбы M47A2 с ипритом были сделаны из тонкого листового металла, и покрыты изнутри маслом для защиты от коррозии. Конструктивно они были достаточно хрупкими и большинство их просто разлетелось на осколки после взрыва «Джона Харви» — авт.). Иприт, находившийся внутри бомб и его испарения, взлетели высоко в воздух, а затем медленно опустились в гавань, покрывая всех и всё поблизости. Кроме этого, иприт, — а это тягучая маслянистая жидкость со специфическим запахом чеснока, — из повреждённых авиабомб начал вытекать в море, в котором было огромное количество людей с пылающих кораблей. Смешиваясь с нефтепродуктами на поверхности воды, он пропитывал одежду спасавшихся вплавь моряков. Спасатели на берегу, не зная о том, что люди поражены ипритом, вместо полагающейся в таких случаях полной санитарной обработки, укутывали их не снимая одежды в одеяла, тем самым значительно усиливая его поражающий эффект.
Облако из паров иприта начало медленно двигаться к набережной. Однако ветер вдруг внезапно усилился и сменил направление; — и пары иприта, не дойдя до набережной, были унесены в открытое море. Этот неожиданный союзник дул и в последующие два дня, — поэтому токсические облака и клубы ядовитых испарений от горящих в море кораблей почти не попадали в город. Жители Бари до сих пор уверены, что горожан и город с помощью этого восточного «священного ветра» от гибели спас его патрон — Святитель Николай Угодник. Кто-то из жителей Старого города даже поклялся, что видел, как Святой Николай на крыше Базилики тушил зажигательные бомбы. Через несколько дней, — 5 декабря 1943 года в день памяти Святителя Николая, — все, кто остался в городе, пришли на мессу в Базилику Святителя Николая, чтобы поблагодарить Святого покровителя города Бари за ветер Провидения.
23-00. Сирены в городе умолкли.
Немецкий авианалёт начался в 19:30 вечера и продлился около 20 минут. Потери немцев были незначительными (ПВО союзников удалось сбить, по разным данным, от 1 до 2 немецких самолётов — авт.), а вот урон они нанесли колоссальный. Были потоплены 17 кораблей союзников, восемь были повреждены очень серьёзно. Американский адмирал и историк Самуэль Элиот Морисон (Samuel Eliot Morison, англ.) назвал воздушную атаку на порт Бари самой разрушительной для союзников после Перл-Харбора. Американцы потеряли 5 кораблей, англичане — 4, итальянцы и норвежцы — по 3, поляки — 2. Было уничтожено более 30 тысяч тонн боеприпасов и грузов военного назначения. В результате бомбардировки города и порта, — к ночи 2 декабря 1943 года погиб 181 военнослужащий, а ранено было несколько тысяч. Данных о жертвах среди мирного населения нет вовсе, поскольку их учёт никем не вёлся. Большинство раненых при бомбардировке поступили в 98 армейский госпиталь британских сил, располагавшийся в 15 минутах езды от гавани.
Справка. 98-й британский армейский госпиталь общего профиля (98 British General Hospital) под руководством полковника Веллингтона Дж. Лэрда (Col. Wellington J. Laird, англ.), располагался с октября 1943 года и до конца войны, в комплексе монументальных зданий городской поликлиники Бари. Она была построена во времена правления Муссолини в качестве образца фашистского здравоохранения и вмещала медицинские палаты, хирургический блок и лаборатории. При авианалёте 2 декабря 1943 года здания госпиталя были повреждены, но не критически (было временно отключено электроснабжение, выбиты окна и сорваны с петель наружные двери — авт.) и медицинский персонал продолжал оказывать помощь. Именно туда и был направлен основной поток пострадавших при авианалёте. При таком количестве одномоментно поступающих тяжелых пациентов, у медиков физически не было возможности проводить первичную санитарную обработку. Всем поступавшим кололи морфий и сортировали по степени тяжести. Наиболее тяжелых пациентов отправляли в операционные, а остальным выдавали одеяла и горячий сладкий чай. Медицинский персонал при свете спичек и фонарей делал внутривенные инъекции, ставил капельницы. Все палаты и коридоры были забиты пострадавшими, поэтому некоторых из них, после оказания первой медицинской помощи (время ожидания составляло до 12 часов и больше — авт.), — отправляли в казармы. Уже тогда медики отметили странный факт — многие пациенты, несмотря на клинические признаки шока (прерывистый слабый пульс и низкое артериальное давление), были апатичны и не предъявляли особых жалоб, кроме одной доминирующей — практически всех мучала сильная жажда. К рассвету у пострадавших жажда усилилась, появились жалобы на тошноту, рвоту, сильный жар, кожа покрылась огромными волдырями, появились жалобы на рези в глазах. К обеду некоторые из них ослепли.
Многие из тех пациентов, которых после оказания медпомощи в первые часы после налёта отправили в казармы, — к обеду вернулись в госпиталь с жалобами на сильные боли, затруднённое дыхание, рези в глазах, кожные высыпания в виде волдырей и зуд. От бомбардировок следовало ожидать осколочных ранений и взрывных травм, но никак не появления водянистых пузырей на коже, выраженной светобоязни, резкого снижения зрения вплоть до слепоты и ощущение «песка в глазах». Состояние таких раненых резко ухудшалось, несмотря на симптоматическое лечение. Между тем, — эта симптоматика была настолько массовой и необычной, что врачам было предписано до установления её причин, отмечать диагнозы в историях болезней пострадавших как «дерматит NYD» (Not Yet Diagnosed — еще не диагностированный — авт.). Спустя несколько дней у многих пациентов появились респираторные симптомы — резкие боли в горле с затруднением глотания, нарушения дыхания, кашель.
Первая внезапная и клинически необъяснимая смерть наступила в обед 3 декабря 1943 года — через 18 часов после нападения. Через два дня число внезапно погибших достигло 14. Результаты аутопсий показали, что эти пациенты умерли не в результате бронхопневмоний, как можно было бы ожидать, а от сердечно-сосудистой недостаточности. Британские врачи были сильно озадачены — поползли слухи о применении немцами во время налета неизвестного химического оружия.
Помимо человеческих жертв были и стратегические потери — порт Бари был полностью закрыт в течение 3 недель после бомбардировки, что, несомненно, замедлило наступление союзных войск на Апеннинах.
***
Справка. Спустя 72 года после трагедии, в 2015 году на странице Facebook бельгийской радиостанции «WW2 Radio» появилась исключительная по своей важности и эксклюзивности серия фотографий, в которой был зафиксирован точный момент воздушного нападения немецких «Люфтваффе» на Бари. Изображения запечатлели бомбардировку порта, которая произошла между 19:25 и 20:00, а также огромный огненный шар, который был следствием взрыва одного из кораблей. Вероятно, это был «Джон Харви», перевозивший секретный груз иприта в авиабомбах. Эти 15 фото, сделанных военным фотожурналистом Джорджем Роджером (George Roger, англ.), опубликованы известным американским журналом «Life» (статья «Raid On Bari. — январь 1944 года»). Фото технически несовершенны, поскольку фотограф, вероятно, был поражен ударной волной, вызванной взрывами.
***
На следующее утро выжившие при авианалёте ужаснулись от увиденной картины опустошения. Часть Старого города была разрушена до основания. На месте рухнувших средневековых зданий даже возникла небольшая площадь рядом с ризницей кафедрального собора Сан-Сабино, который также был повреждён. Базилика Святителя Николая не пострадала. Взрывные волны при налёте были такой силы, что вылетели стёкла окон в половине домов города. Город сильно изменился, — битое стекло, щебень и руины, везде вырванные с корнем деревья. Пожары в городе и гавани продолжались, и густая завеса черного дыма висела в небе, но сильный ветер вторые сутки не менял направления и дым уносило в море. Некоторые корабли сгорели и их обломки медленно дрейфовали вдоль полуразрушенных причалов, другие утонули и только мачты торчали из маслянистой поверхности морской воды, в которой лицом вниз плавали трупы погибших. Спасатели доставали их сетями. Берег был усыпан изуродованными телами жителей Старого города, которые прибежав к морю в надежде спастись от пожаров, погибли там от взрывов, осколков и ударной волны. Погибших военнослужащих увозили в морги военных госпиталей, а трупы гражданских лиц добровольцы из отрядов взаимопомощи в первые несколько дней складывали на тротуарах вдоль дорог, чтобы родственники и знакомые смогли их опознать и похоронить…
К утру 3 декабря 1943 года в списках погибших при налёте числилось уже более тысячи военных и моряков с торговых судов, а 628 были госпитализированы в местные больницы и госпитали. В течение следующих нескольких недель погибло 83 пациента, из тех 628, на кого были заведены истории болезни.
Общее число жертв среди мирного населения мы так никогда и не узнаем. По самым скромным подсчётам — их около одной тысячи, хотя, — наверное, больше. Из города начался массовый исход населения. По воспоминаниям очевидцев многие уходили, бросив практически весь скарб — на руках уносили больных, детей и стариков. Те, кому повезло больше, — уехали на поезде, составленном из огромного количества вагонов для перевозки скота…
Никакой информации местным жителям союзники не предоставляли, гуманитарной помощи населению не оказывали. Лишь католическая церковь, чем могла, помогала в те дни беженцам. До сих пор на кладбищах города Бари можно увидеть захоронения, в том числе и семейные, на которых выбита одна дата смерти — 2 декабря 1943 года…
Тем не менее, события в Бари, и особенно огромное число жертв, — только в Пёрл-Харборе были потери подобного масштаба, — получили настолько мощный общественный резонанс, что военные власти США были вынуждены выступить с официальным заявлением. Но произошло это лишь через две недели (!!! — авт.). Цитата: «ВАШИНГТОН, 16 декабря. Успешное воздушное нападение Германии на итальянский порт Бари 2 декабря было объявлено сегодня военным министром Генри Л. Стимсоном (Henry Lewis Stimson, англ.) как катастрофа значительной величины, в которой «ряд» кораблей союзников (…) были уничтожены или повреждены, и 1000 человек погибли». (цит. по газета «Нью-Йорк Таймс» от 17 декабря 1943 г.).
Англо-американские оккупационные власти Бари, собравшиеся утром 3 декабря 1943 года на совещание для оценки ситуации и ущерба от авианалёта, решили засекретить факт взрыва сотен бомб, начинённых ипритом, на американском корабле «Джон Харви», тем самым обрекая на мучительную смерть своих же солдат и офицеров, и жителей Бари, поражённых этим химическим оружием. Причина молчания, как свидетельствуют рассекреченные документы и мемуары генерала Дуайта Эйзенхауэра (Dwight David Eisenhower, англ.) — боязнь дать немцам повод для начала полномасштабного применения химического оружия во Второй Мировой войне. Позже Дуайт Эйзенхауэр (главнокомандующий союзными силами в Европе, избранный президентом Соединенных Штатов в 1952 году — авт.) признал в своих воспоминаниях, что «…мы понесли самые крупные потери от действий вражеской авиации за весь период кампаний на Средиземноморском театре военных действий и в Европе. Мы потеряли шестнадцать судов, некоторые из них с исключительно ценным грузом. (…). К счастью, был ветер, и поражения не произошло…». (цит. по «La Gazzetta del Mezzogiorno» от 2 декабря 2013 года.).
С утра 3 декабря 1943 года в Бари работало несколько киногрупп. Они снимали спасательные работы и тушение пожаров в порту и городе. Легенда о «ветре Провидения» не беспочвенна — на кадрах, особенно снятых с самолёта, хорошо видно, как дым от пожаров в порту уносится ветром в море. На этих же кадрах видно и преступное отношение властей союзников к своим же солдатам — пожарные в порту работают без средств химической защиты — на некоторых даже нет касок. Очень много помощников пожарных вообще не в униформе — видно, что обычные люди просто пришли им на помощь, чтобы спасти то немногое из грузов, что не было уничтожено пожарами и взрывами. Много зевак с детьми в зонах, где находился иприт — набережные, порт. Только люди из похоронных команд, вылавливающие трупы из нефтяной жижи в порту одеты в спецсредства, но без респираторов. (Важная кинохроника — авт.).
***
Справка. Покров тайны над этим событием был снят только в 1967 году в публикациях ВМС США, хотя некоторые факты и документы о химической атаке в Британии были открыты для общественности в 1958 году. В Британии лишь в 1986 году ветеранов Второй Мировой войны, — оставшихся в живых после налёта в Бари, — официально признали жертвами химического поражения.
***
Больницы города были забиты ранеными настолько, что командование союзников было вынуждено организовать их эвакуацию в госпитали остальной части освобожденного Апеннинского полуострова и даже в Северную Африку. К счастью, Бари был местом дислокации нескольких союзных военных госпиталей и смежных вспомогательных медицинских учреждений. Усугубила трагизм ситуации полнейшая неготовность врачей к оказанию квалифицированной помощи таким поражённым, в связи с отсутствием информации о конкретной причине поражения. Персонал был беспомощен перед этой симптоматикой, и поражённые вскоре начали массово погибать. О количестве поражённых и погибших гражданских лиц — жителей города Бари, никто достоверно до сих пор не знает, так как их учёт не вёлся и они, — чаще всего, — были лишены элементарной медицинской помощи и умирали дома в муках.
Таким образом, — через несколько дней после авианалёта в Бари сложилась критическая ситуация, — слишком много людей, которые выжили при бомбардировке 2 декабря, умирало по необъяснимым причинам и происходило это слишком быстро. Симптомы не были похожи ни на что, что военные врачи видели раньше. Они начали подозревать, что при бомбёжке немцами было использовано неизвестное химическое оружие. Донесение об этом было направлено медицинскому командованию в штаб-квартиру союзников в Алжир.
Lieutenant Colonel Stewart Francis Alexander
Чтобы разгадать эту медицинскую тайну, в Бари был откомандирован 29-летний выпускник Колумбийского университета, медицинский эксперт по химическому оружию — подполковник медицинской службы армии США Стюарт Френсис Александер (Lieutenant Colonel Stewart Francis Alexander, англ.), в тот момент прикрепленный к ставке генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра в Штабе союзных сил в Алжире (Allied Force Headquarters in Algiers — AFHQ.).
***
Справка. Стюарт Фрэнсис Александер (Stewart Francis Alexander) (1914–06.12.1991) родился в Парк-Ридж, штат Нью-Джерси (Park Ridge, New Jersey) в семье евреев — выходцев из Восточной Европы, которые спасаясь от голода и погромов, эмигрировали в США в 90-х годах девятнадцатого столетия. Воспитывался мальчик в патриархальной еврейской семье, и родители внушили ему чувство вечной благодарности к их новой Родине. Его отец был семейным врачом в Парк-Ридж, и Стюарт Френсис Александер с детства готовился продолжить семейную традицию. Учился в Военной академии в Стонтоне (Staunton Military Academy) и в возрасте 15 лет был принят в Дартмутский колледж (Dartmouth College). Далее была учеба в Медицинской школе Колумбийского университета (Columbia University Medical School) и ординатуре в Нью-Йорке. Завершив медицинское образование Александер вернулся домой. Он собирался заняться семейной врачебной практикой вместе с отцом, но началась Вторая мировая война.
Весной 1940 года Стюарт Френсис Александер записался добровольцем в армию и уже в ноябре этого же года был призван на действительную военную службу в 16-й пехотный полк (16th Infantry Regiment), который дислоцировался в Мэриленде, недалеко от Эджвудского арсенала (Edgewood Arsenal), где размещалось командование химических войск (Chemical Warfare Service — CWS). Вскоре он предложил CWS новаторский дизайн очков, которые подходили под лицевую часть армейского противогаза. (Стюарт Френсис Александер получил патент на эти очки, но передал все права на него армии — авт.). Молодого врача заметили в CWS и вскоре перевели в Эджвуд, где Александер прошел ускоренный курс специальной подготовки. В возрасте 27 лет он был назначен директором медицинского отдела исследовательской лаборатории CWS, в которой разрабатывались новые образцы химического оружия и проводились эксперименты на лабораторных животных. В марте 1942 года именно эта лаборатория в Эджвуде, получила образцы азотистых соединений иприта (nitrogen mustard), тайно вывезенных из нацистской Германии. При постановке лабораторных экспериментов на 20 кроликах Александер с коллегами получили вполне ожидаемые результаты поражения ипритом — поражения кожи, глаз, дыхательных путей. Неожиданностью для исследователей явились результаты тестов крови, лимфоидных и кроветворных органов — количество лейкоцитов в них стремительно упало практически до нуля. Эксперимент немедленно повторили на другой партии кроликов и других лабораторных животных (морских свинках, крысвх, мышах и козах — авт.) и получили аналогичные результаты (лейкопения, лимфопения, резкое угнетение костного мозга с прекращением кроветворения, поражение и инволюция лимфатических узлов — вплоть до их полного разрушения и замещения соединительной тканью). Однако из-за требований военного времени результаты исследований были засекречены, а дальнейшие эксперименты и исследования прекращены.
Он мог бы пересидеть войну в тыловом госпитале или исследовательской лаборатории в США, но желание служить на фронте было очень сильным. В октябре 1942 года подполковник Александер, — в качестве медицинского консультанта по химическому оружию Западной оперативной группы, — в составе 35-тысячного военного контингента под руководством генерала Паттона (Maj. Gen. George S. Patton, англ.), высадился в Марокко, где впервые начались прямые боевые действия между армией США и нацистами. Далее он продолжал службу в Алжире, в ставке генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, из которой 7 декабря 1943 года был откомандирован на юг Италии, — в город Бари, — для расследования причин загадочных смертей военнослужащих союзных войск после бомбардировки города и порта немецкими самолётами 2 декабря 1943 года. После двадцатидневного изучения и анализа последствий поражения ипритом в Бари, — 27 декабря 1943 года, — подполковник Александер подготовил доклад, который был немедленно засекречен личным указанием Черчилля и поддержавшим это решение генералом Эйзенхауэром. В своем докладе, — несмотря на искусственно созданный английским командованием дефицит достоверной информации, — Френсис Стюарт Александер абсолютно точно указал и агент поражения (иприт) и его источник (взорванный немецкой авиабомбой американский корабль «Джон Харви» с грузом авиабомб с ипритом). Любое упоминание об иприте было исключено из официальных медицинских отчетов и записях в историях болезней пострадавших. К сожалению, — из-за военного времени, — возможности клинических лабораторий в госпиталях Бари были весьма ограниченными, и провести полноценный анализ костного мозга и лимфоидных органов пораженных в Бари было невозможно. Подполковник Александер лично собрал и подготовил образцы поражённых тканей и органов погибших для отправки в Эджвуд для дальнейшего исследования, и придумал даже фиксирующий раствор для них. Хотя британские официальные лица так и не признали отчет Александера, — он получил высокую оценку со стороны старших медицинских советников Эйзенхауэра. Однако, подполковника проинформировали, что в благодарности/награде ему будет отказано из-за опасений оскорбить премьер-министра Черчилля.
Стюарт Френсис Александер был уволен в запас в июне 1945 года и вернулся домой вместе с женой — самой высокопоставленной медсестрой в американской армии, — подполковником Бернис «Банни» Уилбур (Lt. Col. Bernice «Bunny» Wilbur, англ.). Он отклонил предложение своего бывшего начальника по CWS — полковника Роадса поработать в Институте Слоуна Кеттеринга (Sloan Kettering Institute for Cancer Research — (SKI), и сдержал обещание, данное отцу, продолжить семейную практику в Парк-Ридж, штат Нью-Джерси, где он стал очень популярным врачом-кардиологом и где они вместе с Банни вырастили двух дочерей. В течение 18 лет Александер работал директором больницы округа Берген-Пайнс (Bergen Pines County Hospital) и преподавал в медицинских школах Колумбийского и Нью-Йоркского университетов. В 1961 году Александр вызвался помочь Национальной академии наук провести исследование американцев, выживших после авиарейда в Бари, но проект не был реализован. Умер Стюарт Френсис Александер в возрасте 77 лет от злокачественной меланомы — 6 декабря 1991 года. О своем личном вкладе в расследование химической катастрофы в Бари, и в создание нового метода лечения в онкологии, — химиотерапии, — он никогда и никому не распространялся…).
***
Реконструкция расследования подполковника Александера в Бари.
7 декабря 1943 года. В 17:00 — через пять дней после атаки на Бари, — самолет с подполковником Александером приземлился на аэродроме Палезе в Бари. На взлетной полосе его ждали старший офицер медицинского корпуса британской королевской армии и группа директоров больниц, которые сообщили ему результаты своих медицинских наблюдений.
Доктор Александер немедленно начал свое расследование со сбора анамнеза и побеседовал с огромным количеством пострадавших. У каждого он выяснил и отметил на карте порта Бари следующее:
-
— на каком корабле находился, — как он спасался, — как и где получил первую помощь, — как попал в госпиталь, — сколько ждал оказания помощи, — в каком объеме она была оказана. — какие жалобы и клиника поражения.
Как специалисту в области химического оружия ему сразу стало ясно, что у большинства пациентов, помимо термических, присутствуют химические ожоги и выраженная симптоматика поражения именно химическим оружием. Подполковник Александер знал, что источником самого распространенного симптома у пораженных в Бари — пузырей на коже, могли быть три химических боевых агента — серный иприт, азотистый иприт и люизит (хотя их и называют газами, — при комнатной температуре это маслянистые жидкости — авт.). Уловив в помещениях госпиталя запах чеснока, исходивший от пациентов, он укрепился в своем первичном предположении о том, что поражающим фактором был иприт. Несколько дней он изучал и систематизировал медицинские записи как коллег, так и своих бесед с пациентами.
Распределение и величина ожоговой поверхности у поражённых было различным, но определенные клинические закономерности, — спустя несколько дней, — всё же начали вырисовываться. Оказалось, что площадь и глубина ожоговой поверхности зависела от площади контакта тела с маслянистой плёнкой воды в гавани. У тех, кто, спасаясь вплавь, погружался в воду полностью, — были стопроцентные ожоги, а те, кто спасался на лодках и замочил лишь руки и ноги — ожоги были только в месте контакта с водой. У тех немногих пациентов, которые при поступлении смогли принять душ и сменить бельё — поражения кожи были минимальными. Тогда же медики обнаружили странные ожоги у некоторых пациентов, находившихся на берегу во время немецкого авиарейда. Сами пострадавшие связывали их с попаданием на лицо и открытые участки тела маслянистой жидкости пролившейся с неба во время «дождя» возникшего после взрыва «Джона Харви».
Попытки подполковника Александера найти информацию о наличии в Бари иприта у британских официальных лиц (он пытался выяснить это у полковника Лэрда — командира 98-го госпиталя и в Navy House — местной штаб-квартире британского адмиралтейства) не увенчались успехом — британцы наличие иприта в Бари категорически отрицали. Доктора Александера эти ответы официальных властей не убедили, и он настоял на тщательном и полном вскрытии всех пациентов, умерших при загадочных обстоятельствах, и приказал собрать и проанализировать пробы воды в гавани.
8 декабря 1943 года. Подполковник Александер лично осмотрел порт Бари, к тому времени уже разминированный. Несмотря на продолжающиеся спасательные работы, порт был завален осколками мин и снарядов, обломками портовых конструкций и искореженными кораблями конвоя. Наиболее пострадавшие корабли уже были отбуксированы из гавани, некоторые из них были взорваны и затоплены. Сопровождавший Александера моряк сообщил ему, что после налёта вода в гавани была покрыта 30-сантиметровой жижей из нефтепродуктов. Это и натолкнуло доктора Александера на предположение, что отмеченная медиками отсроченность клинических проявлений поражения ипритом у большинства поражённых, — вызвана тем, что иприт попал в их организм не только путем вдыхания или непосредственного контакта с глазами, а и после всасывания (резорбции) через кожные покровы. Этим же, по мнению доктора Александера объяснялась и необычайно высокая смертность пострадавших в Бари (примерно в 6 раз выше, чем во время 1-ой мировой войны — авт.).
9-10 декабря 1043 года. Доктор Александер занимался изучением результатов вскрытий, лабораторных исследований макропрепаратов, лично присутствовал и участвовал в аутопсиях. Тогда же он и отметил у поражённых в Бари поразительное совпадение результатов тестов крови, костного мозга, лимфатической системы (лейкопения, лимфопения, инволюция лимфоузлов) с результатами подобных тестов у лабораторных животных в лаборатории Эджвуда при изучении им образцов немецкого иприта в марте 1942 года. Предположение о поражении пациентов ипритом переросло у доктора Александера в аргументированную объективными данными уверенность.
11 декабря 1943 года. Подполковник Александер официально сообщил командованию в штаб-квартиру AFHQ в Алжире предварительное заключение о том, что ожоги, обозначенные британскими врачами в историях болезней пострадавших как «Dermatitis NYD», — результат поражения ипритом, который попал на поверхность воды в гавани после немецкого авиарейда. Однако ответов на главные вопросы, — откуда взялся иприт в гавани Бари после налёта и чей он, — у него все ещё не было. Тем не менее, подполковник Александер дополнительно изложил свои соображения в телеграммах, отправленных им на имя президента США и Премьер министра Великобритании. Рузвельт в ответе попросил держать его в курсе дальнейшего расследования. А вот реакция Черчилля поставила доктора Александера в тупик — Черчилль коротко и ясно ответил, что никакого иприта в Бари нет, и что поражение ипритом выглядит совершенно по-другому. Понятно что такой ответ британского премьера мог означать только одно — в расследовании американского подполковника Френсиса Стюарта Александера упоминаний об иприте быть не должно. Британские коллеги подполковника Александера предупредили его, что с Черчиллем не спорят. А уж если ему так хочется обозначить иприт причиной поражения, то единственный способ это сделать — обвинить немцев в использовании иприта при авианалёте на Бари 2 декабря 1943 года.
Френсис Стюарт Александер наверняка испытал чувство близкое к когнитивному диссонансу. Как врач и ученый он был абсолютно уверен в доказательной базе своего доклада, но как военнослужащий он вынужден был подчиниться императивному мнению, — хоть и высокопоставленного, — но все же далеко не специалиста в данной области… Подполковник Александер прекрасно понимал насколько высоки политические ставки в этой ситуации, и то, что права на ошибку у него нет.
Дальнейшие события помогли ему правильно идентифицировать происхождение иприта.
-
Американский водолаз поднял со дна гавани осколки авиационных бомб, которые были идентифицированы офицерами ВВС США как американские 100-фунтовые бомбы M47A2 (подчеркнуто мной — авт.), которые помимо взрывчатки, могли снаряжаться ещё и ипритом. На этих осколках в лаборатории были найдены следы иприта. (Немецкие бомбы с химическим оружием всегда помечались отличительным знаком Gelb Kreuz, или желтым крестом — авт.). Немцы были исключены из числа подозреваемых в применении химического оружия. Но даже и тогда (по одной из версий нынешних исследователей — авт.) доктора Александера не проинформировали о секретном грузе «Джона Харви». Подполковник Александер покомандно проанализировал количество поражённых и совместил их с картой расположения судов во время авианалёта. Ему стало понятно, что основная масса поражённых приходится на экипажи судов стоявших рядом с «Джоном Харви», которое он обозначил как эпицентр поражения. («Джон Харви» полностью затонул через 2 часа — максимум поражений пришёлся на диаметр в 300-400 метров от него — авт.).
Только после этого анализа доктору Александеру была предоставлена секретная информация о грузе «Джона Харви». Однако драгоценное время было упущено, — большинство поражённых погибло в муках…
17 декабря 1943 года. Подполковник Александер подал командованию «Окончательный отчет о причинах и жертвах поражения ипритом в Бари» («Final Report of the Bari Mustard Casualties».), который был немедленно засекречен.
***
Интересный факт. Тогда же было обнаружено, что при налёте немцами был впервые использован и новый тип бомб итальянского производства — «мотобомбы FF». Это были бомбы, вооруженные 120 кг взрывчатки и снабжённые электромотором. Их сбрасывали на парашютах, а в воде они превращались в нечто вроде торпеды. Аббревиатура FF получена от имён конструкторов подполковника Ферри (Ferry) и полковника Фиоре (Fiore).
***
Неловкости в ситуации с химической катастрофой в Бари добавлял тот факт, что ипритом были поражены союзные войска в порту, официально находившимся под британской юрисдикцией. Поэтому британский Премьер Уинстон Черчилль и американский Президент Франклин Рузвельт решили навсегда оставить инцидент с ипритом в тайне. Судьбы тысяч своих соотечественников, которых погубила или навсегда искалечила эта «секретность» (не говоря о жертвах среди мирного населения Бари — авт.) — их, по-видимому, не очень волновали. Более того, — сразу же после налёта, — британцы вывели несколько повреждённых кораблей из гавани Бари и затопили их неподалёку, оставив на морском дне Адриатического моря множество опасных снарядов и бомб, обнаруженных в период с 1995 по 1996 год группой ученых из Бари под руководством Анджело Неве (Angelo Neve, итал.).
Интересный факт. Немцы, как сейчас выясняется, тоже оперативно узнали об источнике иприта и о поражении людей в гавани Бари. После авиаудара местный водолаз — немецкий агент — обнаружил и передал немцам фрагмент оболочки американской бомбы M47A2 со следами иприта.
В конечном итоге химическое оружие, отправленное США в Европу, оказалось ненужным. Нацисты не рискнули использовать его на поле боя, хотя в концлагерях они его широко применяли. Союзники по антигитлеровской коалиции им тоже не воспользовались. К тому времени уже началась эра ядерного оружия, что и продемонстрировали США, сбросив в конце Второй мировой войны атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки.
С конца 1943 года на окраине города Бари в местности «Карбонара» существует военное кладбище. Здесь похоронены люди, которые погибли от бомбардировки 2 декабря 1943 года. На военном кладбище в Бари находится 2128 захоронений англо-американских союзников Второй Мировой Войны, из них 170 — неизвестные солдаты. Кроме того, есть могилы воинов других национальностей.
Только в 1947 году начались плановые мероприятия по очистке акватории порта от оставшихся на дне неразорвавшихся бомб, которые продолжались несколько лет. Из отчётов известно о найденных неразорвавшимися 15 551 снарядах и 2 533 авиабомбах, многие из которых были начинены ипритом.
До сих пор боеприпасы попадают в сети рыбаков, которые, несмотря на завесу «конфиденциальности», прекрасно знают о «проблеме горчичного газа» (иприта). Моряки, ведущие промысел в акватории Бари и его окрестностей, неоднократно обращались за медицинской помощью по поводу странно опухавших рук, трещин и язв межпальцевых промежутков, слезящихся глаз, кашля и затруднённого дыхания. По данным итальянской прессы только с 1946 года и до 90-х годов прошлого века было документально подтверждено 239 случаев поражения ипритом вдоль побережья от Бари до залива Манфредонии, пять из которых закончились смертью пострадавших. В 1994 году дайверы Бари обнаружили бомбы с ипритом в акватории порта. В 1996 году бомбы были обезврежены. Пресса сообщала также о том, что в рыбе, выловленной в акватории Бари, найдены «значительные следы мышьяка и производных иприта». «Рыба этой части Адриатического моря», «особенно подвержена раку репродуктивной системы», и «подвергается реальным генетическим мутациям». Таким образом, южная часть Адриатики до сих пор остается огромной свалкой боеприпасов, причем не только снарядов и бомб с ипритом времён Второй мировой войны, но и боеприпасов, попавших на дно в результате конфликта между НАТО и Сербией в 1999 году. По оценкам экспертов, «в Адриатике захоронено около 90 тысяч тонн разного вида оружия», и химическое оружие составляет лишь малую часть этого «склада». (цит. по сайту «Euronews» от 21 февраля 2014 года).
25 августа 2008 года общественность Бари официально запросила у Регионального агентства по охране окружающей среды Апулии данные по химическому мониторингу акватории после «странных» случаев заболеваний итальянцев (ожоги гениталий у женщин) купавшихся 27 июля 2008 года в море на городских пляжах (Торре Gavetone, итал.).
Последствия трагических событий 2 декабря 1943 года «могли стать причиной возникновения эпидемии лейкемии», охватившей население Апулии в 70-х годах прошлого века. (цит. по газете «La Stampa» от 27 апреля 2018 года.).
В 1997 году производство, хранение и применение иприта было объявлено вне закона — вступила в силу «Конвенция о запрещении химического оружия». К тому времени мировые запасы иприта составляли 17440 тонн иприта.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
У этой истории очень необычный финал. В конечном итоге взрыв в порту Бари 2 декабря 1943 года американского транспорта «Джон Харви» с грузом иприта, привёл к разработке нового метода лечения рака — болезни, которая развивается в течение жизни примерно у трети человечества.
Ученые-химики быстро поняли, что события в Бари — это практическая модель того, как может выглядеть настоящая химическая война. Доктор Стюарт Фрэнсис Александер, специалист по химическому оружию, первым исследовал жертв бомбардировки. Вскрытие погибших и гистологическое исследование их тканей показали угнетение лимфатической и миелоидной тканей после контакта с ипритом. В дальнейшем это привело доктора Александера к предположению, что иприт и его менее токсичные производные могут быть использованы для замедления роста определённых типов раковых клеток. Во время вскрытия жертв он обнаружил практически полное отсутствие лейкоцитов в их крови, костном мозге и лимфоузлах и в своем отчете заключил, что иприт нарушает способность к делению клеток в организме, что, в свою очередь, может использоваться в терапии онкологических заболеваний. На предложение заняться после войны научными исследованиями в этой области доктор Александер ответил отказом и выполнил обещание данное отцу — вернулся к семейной медицинской практике в Нью-Джерси…
Исторически, — факты снижения общего числа лейкоцитов и аплазии костного мозга у поражённых ипритом (уменьшение массы и подавление функции кроветворения — авт.), — впервые были зафиксированы и описаны в медицинской литературе ещё медиками времён I Мировой войны. Однако в то время они не были должным образом систематизированы и проанализированы.
Справедливости ради необходимо также отметить, что за год до трагедии в Бари — в 1942 году два фармаколога из Йельской школы медицины, — Луис Гудман (Louis Goodman, англ.) и Альфред Гилман (Alfred Gilman, англ.) были наняты министерством обороны США для изучения влияние иприта на клетки животных и способов защиты от иприта. Они изучали воздействие иприта и его соединений на лимфатические железы и костный мозг кроликов и заметили уничтожение ипритом лейкоцитов, но не опубликовали это открытие из-за условностей военного времени. После появления доклада Александера интерес к ранее проведенным исследованиям у них возник вновь, и эти исследования были продолжены. Гудман и Гилман — фармакологи по образованию, — превратили иприт в более безопасный мехлорэтамин (mechloraethamine).
Интересный факт. Токсическое воздействие иприта на быстроделящиеся лейкоциты, отмеченное в засекреченном докладе подполковника Александера, привлекло внимание его начальника — главы службы химического оружия армии США, полковника Корнелиуса П. «Дасти» Роадса (medical chief of the Chemical Warfare Service, Col. Cornelius P. «Dusty» Rhoads, англ.). Основываясь на данных отчетов Александера по Бари и клинических исследований в Йельском университете, — Роадс в 1945 году смог убедить магнатов — председателя «General Motors» Альфреда П. Слоана мл. (Alfred P. Sloan Jr., англ.) и Чарльза Ф. Кеттеринга (Charles F. Kettering, англ.) финансировать создание института исследования онкологических болезней. Во вторник, — 7 августа 1945 года, — было объявлено о создании Института исследования рака им. Слоана Кеттеринга (Sloan Kettering Institute for Cancer Research (SKI). По странной иронии судьбы это произошло — именно в день, когда на Японию американцами была сброшена атомная бомба…
В этом институте Роадсом была создана лаборатория синтеза новых и малотоксичных производных иприта, укомплектованная преимущественно специалистами в области химического оружия — бывшими военнослужащими. Усилия ученых института позволили разработать первое лекарство от рака Мустарген (мехлорэтамин) и сформировать новое направление в онкологии известное сегодня как химиотерапия. В 1949 году Мустарген был успешно применен для лечения неходжкинской лимфомы. Эти достижения позволили американскому обществу онкологов признать катастрофу в Бари — началом новой эры терапии онкологических заболеваний.
Вот так и началась современная «химиотерапия»…
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer11_12/tatkov/
