(продолжение. Начало в №7/2020 и сл.)
Глава двадцать пятая
I
Вступая в войну, король Хусейн вряд ли лелеял слишком уж агрессивные планы. Иорданские войска оставались на своих позициях по всей границе, кроме разделительной полосы в Иерусалиме. Там они все-таки двинулись вперед. Целью было, во‑первых, обозначить свое участие в войне, во‑вторых, захватить какие-то плохо лежащие кусочки территории в Иерусалиме. Поэтому иорданские атаки были направлены атаки на «… анклав ООН…», который никто не защищал, и на гору Скопус, которую защищал взвод израильской полиции (по крайней мере — официально).
Израильское командование оценивало намерения короля Иордании именно так, как король и планировал, было удовлетворено таким положением дел, и на утро 5-го июня директивы по всему Центральному фронту были простые: «…не отвечать на огонь…».
Разрешалось использовать только стрелковое оружие, и только для самообороны. Поэтому, когда Арабский Легион двинулся к кусочку территории под управлением ООН, стреляли по нему с израильской стороны только с экспериментальной фермы, и только потому, что жена управляющего, Рахиль Кауфман, и трое ее работников директив Генштаба не получили.
Но к полудню оценка ситуации изменилась. Напрасно все-таки иорданская артиллерия взялась пострелять по Кнессету. Были приняты определенные меры, и они оказались настолько действенными, что уже к вечеру первого дня войны, 5-го июня 1967, просьбы иорданцев о перемирии достигли уровня крещендо.
Но теперь уже израильское командование не желало их слушать. Иорданские войска на западном берегу Иордана теряли позицию за позицией. Ну, так зачем же было останавливаться, если Иордания даже не объявляла официального перемирия, а вместо этого просила о перемирии тайном и неофициальном?
II
Нечто подобное происходило и на Синае. Все предварительно поставленные цели были достигнуты за 35–40 часов. При самом большом старании египетское командование не могло бы проникнуть в точные планы дальнейших действий своего противника, потому что этих планов просто не было.
Тем не менее, питая самые черные подозрения в отношении коварства врага, высшее египетское руководство решило действовать проверенным образом. Войну следовало перенести в русло, которое в 1956-м году принесло Египту успех — в политическое.
Надо было немедленно организовать впечатление, что «… Египет пал жертвой агрессии западных стран…». Это автоматически обеспечивало поддержку всех стран социалистического лагеря, и всего блока стран Движения Неприсоединения. А тем временем следовало собрать все уцелевшие военные части поближе к Каиру и подальше от места проигранного сражения.
Поэтому Радио Каира обвинило США и Англию в «…низком и коварном нападении…», и добавило драматические подробности:
«…тысяча двести американских самолетов, поднявшихся с авианосцев Шестого флота, нанесли коварный удар по египетским аэродромам…».
Заодно радио сообщало, что эта правдивая информация подтверждается материалами допроса пленных израильских летчиков, и прибавило, что, по крайней мере, один зоркий египетский пилот опознал американские самолеты, подходившие к Египту с моря.
Египетские войска на Синае получили приказ отступать к Каналу, а представителю Египта в ООН была дана твердая инструкция: не соглашаться ни на какое перемирие, если в резолюции не будет сказано об агрессии против Египта, и о «…необходимости немедленного отвода войск на те позиции, которые они занимали до войны…».
Оба этих распоряжения оказались до крайности неудачными.
Что касается приказа об отступлении, то он был, мягко говоря, недостаточно подробным. Кому следует идти куда, в каком порядке, по каким дорогам — все эти вопросы были оставлены на усмотрение местных командиров. Решения же им пришлось принимать в явно нездоровой обстановке, под бомбами, в отсутствии всякой связи друг с другом и с центральным командованием. И практическим следствием оказалось повальное бегство.
Ему немало поспособствовали действия израильских дивизий. Собственно говоря, они получили приказ столь же неконкретный: «… преследовать отступающего противника, препятствуя ему в организованном отходе…».
Единственное твердое указание, которое дал своим комдивам Даян — «…не подходить близко к Суэцкому Каналу…».
Для этого имелись серьезные причины: Суэцкий канал был важнейшей артерией мировой торговли. Перенос военных действий в зону непосредственную близости к нему мог вызвать немедленное вмешательство великих держав. А Израилю хотелось иметь как можно больше времени до того, как прозвучит сигнал остановиться…
Тем временем дивизии Таля и Иоффе выделили группы преследования, которые начали это самое преследование по той же дорожной сети, по которой враг собирался отступать. Другой сети на Синае не было. И получилось так, что преследование зачастую шло не позади отступающих египетских частей, а впереди, а то и вперемешку с ними.
Задачей преследователей был перехват перевалов на подходе к Суэцкому каналу. Важно было не нахватать пленных, а не дать противнику увезти тяжелую технику. В основном план удался. Египтянам правда, удалось спасти некоторые танковые части — те, которые стояли ближе к Каналу, но потом фельдмаршал Амер изменил свои намерения и отдал приказ о контратаке. Танковое столкновение окончилось поражением египетских частей и нарушением «…строгого приказа Даяна…». B пылу боя израильские танкисты вышли к берегу Суэцкого Канала почти на всем его протяжении. Египтяне срочно уничтожили мосты через Канал.
Они опасались наступления на Каир.
Потери были понесены ужасающие: около 15 000 убитыми, до 50 000 ранеными. Уже потом было установлено, что 90% всей военной техники, часто совершенно исправной, все запасы боеприпасов, горючего, снаряжения — все это досталось противнику. Немалая часть этой беды случилась благодаря распоряжению Насера тянуть время, и ни в коем случае не соглашаться на перемирие.
Он надеялся на вмешательство великих держав, которое его спасет.
III
Надежды его оправдались только частично. Советский Союз в течение первых двух дней всячески старался не допустить даже обсуждения проблемы в Совете Безопасности. В Москве, в общем, верили в успехи арабских армий, o которыx вещало Радио Каира.
Лидеры СССР и США, впрочем, обменялись посланиями по «горячей линии», но единственное, что показалось тогда русским необычным, было обращение президента Джонсона к Председателю совета министров СССР, начинавшееся словами: «Дорогой товарищ Косыгин».
В Кремле усомнились — нет ли тут элементов неуместной шутки?
Но после заявления Насера об «…атаке его страны американской авиацией…» напряжение возросло на порядок. Что, собственно, великим державам следовало делать? Что следовало делать советскому правительству?
Египтяне жаждали спасения, как в 1956-м.
Но платонически грозить ракетами не слишком великим державам вроде Англии или Франции, твердо зная при этом, что США уже высказались против них, и что решение об отступлении ими уже принято — это одно дело. А грозить уже самим США, делая это на основе очевидно ложных обвинений, выдуманных перепуганным Насером, уже совершенно другое.
Американцы между тем определенно растерялись. По арабскому миру прокатилась волна демонстраций. Возбужденные толпы громили американские и английские консулаты и культурные учреждения. Президент Джонсон пошел так далеко, что предложил «…посещение нейтральной комиссией авианосцев Шестого флота и американской военно-воздушной базы…» (существовавшей в ту пору в Ливии) с целью доказать, что они никак не использовались против Египта.
Это сногсшибательное предложение настроений в арабском мире не переменило, но некую пользу все-таки принесло.
Советский Союз повел себя ответственно, на рожон не полез и египетской выдумки не подхватил.
Вместо этого посол СССР в Египте Пожидаев сообщил Насеру, что его страна готова немедленно предоставить Египту 200 МиГов. Но поставки эти должны были быть осуществлены морем, через Алжир, самолеты прибывали бы упакованными, в ящиках — в общем, поставки заняли бы несколько недель. А пока рекомендует срочное заключение перемирия.
Из слов посла следовало, что «…рекомендации СССР…» о согласии на перемирие следует принимать.
Египетское руководство было настолько не в восторге от столь трезвой позиции, что фельдмаршал Амер в нарушение протокола высказал свое крайне негативное мнение о качестве советского оружия. Пожидаев вежливо ответил, что:
«…сам он не специалист в вопросах вооружений, но по отзывам других людей знает, что советское оружие показало себя самым хорошим образом. Например, во Вьетнаме…».
Делать было нечего. Египетский представитель в ООН Мухаммед Эль Кони был совершенно потрясен, получив новые инструкции: соглашаться на перемирие на месте, не настаивая больше ни на каких предварительных условиях.
Израильское правительство тем временем вмешалось в действия своего министра обороны — оно отменило его «строгий приказ» в отношении Иерусалима. 7-го июня Старый Город — тот самый «…Ватикан…», к которому Даян не хотел даже подходить, был занят израильскими войсками.
Первым членом правительства, который его посетил, был сам Даян. Он даже позаботился о том, чтобы сфотографироваться там вместе с Рабином и Наркисом. Раз уж с его мнением не посчитались, он решил в свойственной ему манере «…перехватить инициативу…».
9-го июня 1967, на четвертый день от начала военных действий, было объявлено перемирие, достигнутое Израилем и с Египтом, и с Иорданией.
Война казалась законченной.
IV
9-го июня Насер, по настойчивому предложению группы офицеров, подал в отставку, объявив об этом публично.
Начальник Секретной службы Египта, генерал Салах Насир, посетил в Каире американского дипломата Нольте и заявил ему буквально следующее:
«…Египту угрожает коммунистический заговор, который непременно произойдет, если только американцы не сделают резкий поворот в своей политике в про-арабскую сторону…».
Сказочную, просто первобытную наивность этого заявления даже трудно комментировать.
По всему Египту 9-го июня пошли стихийные демонстрации протеста против отставки Насера. Президент был по-настоящему популярен. Когда он выступал по радио, в Каире останавливалось движение. Размеров поражения народ толком не понял. Все знали, что стряслось несчастье, но обвинять в нем лидера никто не хотел. Hаоборот, его заявление было воспринято как благородный жест истинного отца народа.
Насер немедленно поменял свое намерение и взял отставку обратно. Переворот ему теперь не грозил. Вскоре фельдмаршал Амер был арестован и даже ухитрился совершить самоубийство, «…чтобы спасти свою честь офицера…». Вообще-то это было непросто сделать, находясь в тюрьме по обвинению в государственной измене, но, видимо, в службе Салаха Насира были гуманные люди, которые фельдмаршалу помогли.
Однако 9-го июня война не закончилась. Перемирие вообще-то было принято и Сирией, но с оговоркой:
«…прекращение огня вступит в силу только тогда, когда Израиль сделает то же самое…».
Ну, а пока сирийские пушки продолжали стрелять с Голанских высот. Это вполне могло бы сойти сирийцам с рук, если бы не представитель СССР в ООН Федоренко. Он неожиданно уперся и начал настаивать на включении дополнительных статей к резолюции о перемирии, требующих «…осуждения Израиля за агрессию и отходa его войск на начальные позиции…».
Резолюция в итоге не прошла, заседание оказалось отложено, и это обошлось Сирии очень дорого.
Моше Даян решил воспользоваться случаем, и отменил свой собственный «…строгий приказ об ограниченной обороне» на Голанах.
Сирийская оборона стояла там на практически неприступных укреплениях, насыщенная артиллерией до такой степени, что ее пушки были способны выпускать 45 тонн снарядов в минуту. Однако рухнула она за один день. Сведения о том, что случилось на других фронтах, сирийскому командованию были известны, и его дух был сломлен еще до начала израильского наступления.
Страшная бомбежка с воздуха доты не разрушила, но сирийское руководство решило, что целью наступления является смена режима, и опасалось, что, помимо Голан, вскоре последует второй удар на Дамаск, на этот раз через Ливан.
Соответственно, начался срочный отвод войск к столице. Хафез аль-Асад, министр обороны Сирии, выступил с обращением к армии:
«…О, солдаты… — сказал он —…300,000 бойцов Народной Армии стоят вместе с вами в этом бою, а за ними — 100 миллионов арабов. Наши лучшие войска сейчас на фронте. Нанесите удар по вражеским городам, превратите их в пыль, замостите арабские дороги черепами евреев. Разите их без пощады…»
Если эта риторика покажется читателю чрезмерной, то следует знать, что в ту пору в Сирии все было чрезмерным. Страна прошла через 16 переворотов за примерно такое же количество лет. Влиятельный политик должен был быть «…великим и ужасным…».
Многие секретные службы делают разного рода неаппетитные дела, а уж в арабских странах — тем более. Но только в Сирии глава Секретной службы считал полезным и правильным заявить в газетной статье, что он лично пытал пойманного предателя.
Если дипломатия как процесс имеет, скажем, три измерения, то в арабских странах — четыре, а в Сирии в ту пору — пять. Сирийские газеты могли грозить американскому Шестому флоту потоплением, называя его «…кучей банок из-под сардин…». А в то самое время сирийские дипломаты объясняли своим американским коллегам, что это все так, к слову, а вообще было бы неплохо поговорить об инвестициях в нефтепроводы, идущие через сирийскую территорию.
Так что Хафез Асад был вполне в рамках принятого в его стране этикета.
В Советском Союзе израильское наступление вызвало, в отличие от наступления на египетском фронте, очень острую реакцию. Сирия была и географически, и политически много ближе к СССР, чем Египет. Советская пропаганда дала залп в полную силу. Израиль был обвинен во‑первых, в «…геноциде…», а во‑вторых, в «…заговоре, имеющем целью достичь мирового господства…».
Приписать такое намерение стране с населением, не достигавшим и двух с половиной миллионов человек, было поистине смелым полетом фантазии, но в горячке происходящих событий о правдоподобии думать было некогда.
Посол Чувакин буквально ворвался в кабинет к Эбану и заявил ему, что:
«…ввиду неприкрытой агрессии Израиля против арабских стран и грубейших нарушений резолюций Совета Безопасности ООН Советский Союз решил разорвать с Израилем дипломатические отношения…».
Эбан, надо отдать ему честь, очень сдержанно и разумно ответил:
«…действительно, существуют значительные разногласия между правительством, которое представляет уважаемый посол, и израильским правительством, но такого рода различия как раз требуют углубления отношений, а не их разрыва, потому что в случае полного согласия дипломатам осталось бы только ходить друг к другу на приемы с коктейлями…»
Чувакин, понизив голос, сказал:
«То, что говорит Ваше Превосходительство, вполне логично. Но я не послан сюда для того, чтобы быть логичным. Я послан для того, чтобы сообщить о разрыве дипломатических отношений».
После этого, к огромному изумлению своего собеседника, посол разрыдался и выбежал из его кабинета. Рыдал он не зря — у него назревали крупные служебные неприятности. Вскоре посол вылетел с работы, и не только с работы, но и вообще из МИДа. Результатом войны было огромное поражение советской дипломатии, вот его-то и назначили виновным. Война завершилась 10 июня 1967, на 6-й день от начала ведения военных действий.
Шестидневная война. Так ее и назвали.
Глава двадцать шестая
I
В 1957 году в Германии был опубликован роман под названием «Homo Faber». Он принадлежал перу швейцарского писателя, Макса Фриша. B названии, на латыни означающем «Человек производящий», была явная аллюзия к «Homo Sapiens» — «Человек разумный».
Главному герою книги, которого зовут Вальтер Фабер, около 50 лет, он инженер, очень успешный в своей профессии, и состоит на службе в ЮНЕСКО, почему его и носит по свету.
Пересказывать замысловатый сюжет романа не хочется — достаточно сказать, что Вальтер Фабер, человек предельно рациональный и здравомыслящий, вдруг натыкается на такие трудно формулируемые понятия как Рок и Случай, после чего, по всей видимости, к нему приходит Смерть.
В 1959 роман был переведен на английский, а дальше стал бестселлером и обошел весь мир — но нас он сейчас интересует не как литературный шедевр, а как своего рода «…фотоснимок времени…». Вальтер Фабер все время в пути, он пересекает страны и континенты, и автору романа показалось нужным отобразить и пестрое разнообразие людей, которых встречает его герой. B этом калейдоскопе лиц есть и немцы, и французы, и латиноамериканцы — и где-то на заднем плане, есть и один израильтянин.
Он и правда показан на заднем плане: ничем не примечательный человек, о котором только и говорится, что он агроном. Интересно тут то, что он именно израильтянин, а не еврей — а то у М. Фриша имелся бы богатый выбор стереотипов ярко окрашенном спектре «…от Маркса и до Ротшильда…».
Но нет, в поле зрения попал не еврей, а израильтянин, и это в глазах швейцарца, такого, каким был и Макс Фриш, и его герой, Вальтер Фабер — личность скромная, незаметная и занятая вопросами сельского хозяйства. Израильский агроном — а больше о нем сказать нечего. По-видимому, точно так же воспринималась и вся страна под названием Израиль, как нечто небольшое, где-то на задворках западного мира. Так обстояло дело в 50-е годы. Но в июне 1967 бренд под названием «Израиль» приобрел совершенно новый облик.
Агроном исчез — его заменил Моше Даян.
II
Хищное одноглазое лицо генерала стало чем-то вроде символа мужества и удачи. В 1968-м году большая фотография Даяна висела на стене в кабинете высокого полицейского начальника в Таиланде — рядом с официальным портретом короля.
Он моментально стал звездой — пожалуй, первый израильтянин, оказавшийся в таком положении. Его фотографировали для всех газет мира, его малейшие замечания цитировали журналы всех оттенков и направлений. Боксер Кассиус Клей (Мохаммед Али) утверждал, что он, Кассиус — самый известный человек в мире.
«…После Моше Даяна…» — скромно добавлял он.
В арабских странах Даян тоже стал чем-то вроде символа.
Конференция арабских стран в Хартуме 29-го августа 1967-го года приняла поистине исторические решение: «нет» переговорам с Израилем, «нет» признанию Израиля, «нет» миру с Израилем. Сам факт войны даже не упоминался. Pечь шла только о «…ликвидации последствий израильской агрессии…».
Говорить о войне было нельзя, ибо тогда пришлось бы обсуждать ее причины, разбирать детали поражения… Поэтому ничего как бы не было: ни поражения, ни даже и войны. Была только беспричинная израильская агрессия, ничего больше. Позиция с западной точки зрения несколько шизофреническая, но, по-видимому, единственно возможная в рамках определенной культуры.
В 1808 году в Испании в период национально-освободительной борьбы против Наполеона повсюду появились монашеские воззвания против «…дракона, адской бестии, жида и Дон Кихота…». Не очень понятно, чем так насолил Дон Кихот испанским монахам, однако по поводу трех остальных составляющих этой формулы сомнений не возникало.
Вот и в арабских странах после невыносимого позора проигранной Шестидневной Войны (настолько невыносимого, что даже в фундаментальном труде Алберта Хурани «A History of Arab People» о ней повествуется только намеками) образовались свои «… дракон, жид и адская бестия…».
Все три мистических компонента «арабская улица» не без оснований находилa в лицe совершенно конкретного человека — Моше Даяна.
III
Еще до своего феерического взлета в июне 1967 генерал Даян был в Израиле чрезвычайно популярным человеком. Успех в войне с Египтом в 1956 очень этому поспособствовал, Моше Даяна считали настоящим героем. Однако к началу 1958-го года его профессиональные заботы остались позади. Надо было начинать какую-то новую жизнь — и генерал пошел учиться. Он подал заявление на факультет физики, выразив желание изучать квантовую механику.
Заявление, пожалуй, следует рассматривать как исторический документ. Только человек сказочного академического невежества мог подумать, что с тем общеобразовательным багажом, который имелся у Даяна, он в состоянии разобраться с квантовой механикой. С другой стороны, надо было иметь непоколебимую уверенность в себе, чтобы без тени сомнения взяться за самое трудное из всего, что только нашлось в списке предлагаемых предметов.
Не могу себе представить, как бы подобный вопрос решили, например, в советском университете. Но в израильском знатному абитуриенту отказали, и с большим трудом его убедили посвятить себя изучению политических наук. Учился он неплохо, хотя и отставал с курсовыми работами. Ему было трудно помногу читать — начинались головные боли, старая рана давала себя знать. К тому же после очень деятельной жизни, проведенной в армии, он в университете страшно скучал. Видимо, от скуки он и завел роман с некоей дамой — женой его бывшего односельчанина, тоже учившейся в то время на том же факультете. Собственно, и в этом не было ничего нового. Даже на фоне израильского общества того времени, вполне терпимого к супружеским неверностям, Даян выделялся как отчаянный юбочник. Отношения с женой к 1958-му году у него испортились настолько, что он всерьез подумывал о разводе. К тому же у него появилась постоянная подруга, Рахель Рабинович.
Он встретил ее в 1955-м году, на пути из Парижа, они очень друг другу понравились, и стали любовниками почти немедленно. Она была молода, хороша собой, находилась в ожидании развода, и принадлежала к тонкой в ту пору в Израиле прослойке богатых и хорошо воспитанных людей, что очень импонировало Даяну. При всем его природном уме и при всем достигнутом им в жизни успехе любовь «принцессы» все-таки очень льстила неотесанному галилейскому фермеру.
И Рахель его действительно любила. Когда он пришел к ней с просьбой помочь ему выбраться из неудачного «университетского романа», она не спустила его с лестницы. Трудно представить себе всю меру эгоизма Моше Даяна: он совершенно искренне полагал, что его подруга просто обязана помочь ему выбраться из неприятностей, вызванных его же поведением. А неприятностей было хоть отбавляй. Оскорбленный муж его случайной подруги-студентки написал письмо — сначала жене Даяна, а потом, хотя в это трудно поверить, премьер-министру Израиля, Давиду Бен-Гуриону.
Рут Даян ответила на письмо, сообщив, что муж ее, вероятно, просто спятил после своего несчастливого ранения в голову, и что «… она уже ничему в его поведении не удивляется…». Реакция довольно обыкновенная для женщины в ее обстоятельствах.
Но что было поистине необыкновенным, так это то, что Бен-Гурион тоже счел необходимым ответить на полученное им письмо. Суть его ответа вкратце сводилась к следующему — он, Бен-Гурион, знает множество людей с совершенно безупречной личной жизнью, которые, однако, ничем особенным не помогли государству в его трудной борьбе за существование. С другой стороны, Моше Даян, при всем неправильном отношении к своей долготерпеливой жене, оказал стране услуги исключительной важности. И что пока он, Давид Бен-Гурион, будет исполнять обязанности премьер-министра Израиля, должностных лиц страны будут оценивать по их заслугам по отношению к стране, а не по промахам, совершенным ими в личной жизни.
Демарш оскорбленного мужа, таким образом, успеха не имел. Неприятности, однако, на этом не кончились, потому что его супруга (ее звали Хадасса Мор) решила извлечь из своего любовного приключения еще и материальный интерес. Она быстренько настрочила роман для «летнего чтения», в котором вывела и себя, и Даянa под очень прозрачными псевдонимами. Книжка раскупалась как горячие пирожки — амурные подвиги известного генерала были столь же известны, сколь и те, что были совершены им на поле брани — но вот освещались они, по мнению широкой публики, недостаточно.
Интимные детали, добавленные компетентным пером дамы, которая по определению являлась, так сказать, «…очевидцем происходившего…», делали книжку и вовсе неотразимой. Что думали по этому поводу жена Даяна, Рут, и его «официальная любовница», Рахель Рабинович, осталось неизвестным, но его взрослая дочь Яэль была оскорблена до глубины души, и чувств своих от отца не скрывала.
Жизнь страны между тем шла вперед. В 1959-м году Даян вошел в Кнессет с группой «бен-гурионовской молодежи» — 44-летним Аббой Эбаном и 36-летним Шимоном Пересом. Даян получил пост министра сельского хозяйства — в Израиле члены кабинета набираются из парламентариев. Особых лавров он на этом посту не снискал — фермеры даже присвоили ему кличку «помидорного генерала» — но оставался на нем целых пять лет. Он лелеял надежду, что место в правительственном кабинете поможет ему когда-нибудь в будущем получить пост министра обороны. Из этого, увы, ничего не вышло. Коллеги-министры терпеть его не могли и считали хвастуном и выскочкой, в точности, как когда-то — коллеги-генералы.
Израиль в то время рос и развивался без осязаемого участия генерала в отставке Моше Даяна.
В 1961-м году израильские секретные службы похитили из Аргентины Адольфа Эйхмана, человека, который в годы Второй Мировой Войны отвечал за административную сторону уничтожения евреев в Европе. Он был судим в Иерусалиме и казнен — единственный в истории Израиля случай казни по приговору суда. Событие это имело значительный резонанс в мире. Аргентина, например, посчитала «… происшедший инцидент…», как варварское нарушение ее суверенитета. Что думали по этому поводу в арабских странах, сказать трудно, но, по крайней мере, одного новорожденного мальчика в Иордании родители назвали Эйхманом[1] — семья хотела «…почтить память борца с евреями и их истребителя…».
В Израиле процесс оставил память, как своего рода катарсис — неслыханная трагедия Катастрофы с казнью ее «технического организатора» получила какое-то просветляющее завершение.
К 1966-му году десять лет непрерывного мира и упорного труда дали Израилю незнакомое прежде процветание. Довольно относительное, конечно, но процветание. Отложивший честолюбивые мечты в сторону отставной генерал Даян теперь представлялся своим новым знакомым как «…отец Яэль Даян…». Он гордился дочерью, обнаружившей таланты журналиста и литератора. Она даже помогла ему в работе над его книгой «Дневник Синайской Кампании», которая вышла в свет в 1965-м году. Книгу побранили в Израиле за излишнюю откровенность. Автор и впрямь не стеснялся в критике некоторых сторон успешной военной кампании, но за границей она имела успех. Даже сейчас, через стoлько лет, она все еще читается с интересом. Это совсем не сухие «мемуары», живой ум ее автора, разбавленный легкой иронией надо всем на свете, включая и самого себя, пробивается на каждой странице.
В 52-й год своей жизни Моше Даян вступал как военный в отставке, не слишком значительный политик, начинающий литератор (он ездил с турами лекций, помогая продавать английский перевод его книги) и турист. Он даже побывал во Вьетнаме, как своего рода военный журналист-наблюдатель.
Весну он встретил дома, в Израиле, и ничего грандиозного от жизни не ожидал.
Вплоть до середины мая 1967-го года.
IV
Сражение, вошедшее в историю как Шестидневная война, завершилось полной победой. Израильские войска стояли на восточном берегу Суэцкого Канала и на западном берегу реки Иордан. Территория под их контролем превышала территорию самого Израиля в 3 с половиной раза. Протяженность границ сократилась почти вдвое, и они, впервые в короткой истории государства, стали опираться на естественные рубежи.
Победа была куплена дорогой ценой — около 800 убитых, и до 3000 раненых.[2] Но до войны даже вполне консервативные прогнозы предсказывали цифры и в 8, и в 10 раз больше. В конце мая в Тель-Авиве парки готовили под кладбища, а Бен-Гурион, резко критиковавший Эшколя, ожидал бомбежек израильских городов. Тот на критику не отвечал. Но по программе, начатой после Войны за Независимость, обочины дорог обсаживали деревьями, чтобы их листва помогала прятаться от истребителей врага — и в мае 1967 Эшколь эти работы останавливать не стал…
Немудрено, что мгновенный переход от смертельной беды к грандиозной победе вызвал эйфорию — все казалось возможным.
Даян оказался как бы фокусом этого чувства.
«…Народ в почтенной своей нелогичности, — написал однажды Томас Манн, — способен прийти к заключению, что министр сельского хозяйства, назначенный в урожайный год — хороший министр…»
Народ Израиля в 1967-м году был в полном восторге от Моше Даяна, министра обороны Израиля.
Был ли Даян и в самом деле хорош в своей должности? Ну, конечно, он был более чем компетентный человек. И он действительно был очень занят. Надо было устраивать управление новыми территориями — устройство их администрации пало на министерство обороны. Надо было заниматься дипломатией — Франция фактически расторгла сотрудничество с Израилем, но с Соединенными Штатами возник новый многообещающий союз.
В 1955-м году трезвая республиканская администрация Эйзенхауэра держалась от Израиля на большом расстоянии. Израиль был мал, слаб, беден, и представлялся помехой для установления хороших отношений с арабами.
Например, на просьбу участвовать в совещании стран-пользователей Суэцкого канала важнейший спонсор этого мероприятия, Государственный секретарь США Даллес, ответил отказом, сообщив израильскому МИДу, что:
«…объем перевозок израильских грузов через Канал так ничтожен, что не дает Израилю права на участие в совещании…»
Ответный аргумент — что в том-то и проблема, что объем перевозок так мал именно потому, что египетская блокада лишает Израиль самой возможности пользоваться международным морским путем, открытым всем другим странам мира, он предпочел не услышать.
Но после войны 1967-го года обнаружились два абсолютно объективных факта: первый состоял в том, что арабские режимы совершенно ненадежны и изменчивы, а второй — что Израиль способен побить всех своих соседей вместе взятых, сделать это быстро, качественно, и без посторонней помощи.
И следующая республиканская администрация президента Никсона сделала из этих фактов совершенно трезвый вывод: Израиль будет надежной точкой опоры на случай, если американские дела на Ближнем Востоке пойдут в нежелательном направлении.
На защиту Западной Европы США тратили огромные деньги, там приходилось держать сотни тысяч американских солдат. Советский Союз стремился обойти «европейский бастион» НАТО с юга, в этом и состояла цель финансирования и вооружения военных режимов в Египте и в Сирии.
Поскольку перекупить эти режимы американцам не удалось, а надежность «приобретения» даже в случае успеха «покупки» была бы нулевой (что Насер раз за разом блестяще демонстрировал), то представлялось выгодным заключить некий негласный союз с Израилем.
Он гарантировал доступ к своим портам и аэродромам, был в состоянии постоять за себя, и не требовал ничего, кроме помощи в приобретении оружия. Так что, начиная с конца 60-х годов, в Израиле появились американские «Фантомы» и «Скайхоки» — и процесс этот шел при самом деятельном участии министра обороны Израиля.
Но и управление новыми территориями, и новые дипломатические хитросплетения не исчерпывали круг забот Моше Даяна. Ему пришлось много заниматься и своей прямой работой — войной. Люди, обвинявшие Даяна в том, что он «…ведет себя как примадонна…», должны были признать, что сезон для «примадонны» выдался хлопотливым — это не подлежало сомнению.
Победоносная война, которая, как оптимистично предполагали в Израиле, должна была стать началом долгожданного мира, возобновилась вдоль Суэцкого Канала уже в июле 1967 года. В сентябре она приняла характер чуть ли ни ежедневных артиллерийских дуэлей.
Это был сюрприз. Вдоль Суэцкого канала, прямо под дулами израильских орудий, были расположены важные египетские города — Суэц, Исмаилия, Эль-Кунтара. Кто же будет швыряться камнями, живя в стеклянном доме?
Но рациональные соображения — по крайней мере, в западном их понимании — были далеки от мыслей арабского руководства.
Это видно на наглядном примере: в 1969-м году, в возрасте 74-х лет Леви Эшколь умер от внезапно случившегося инфаркта.
По этому случаю Радио Каира сообщило народу о «…смерти главаря банды, построившей Израиль из кусков тел замученных арабских жертв…», а Радио Багдада — о смерти «…хитрейшей лисы из всех, когда либо совершавших военные преступления на нашей захваченной земле…». Как всегда, эти достижения пропаганды были перекрыты Радио Дамаска. Выступавший там представитель Палестинской организации освобождения объяснил, что «…Эшколь был убит прямым попаданием палестинской ракеты „земля-земля”…», в то время как председатель организации, Ясир Арафат, указал, что «…теперь вот и настал правильный момент для освобождения Палестины…».
Если так комментировалась смерть одного человека, то что следовало говорить об Израиле в целом?
Страшный и неизгладимый позор поражения не оставлял места для компромиссов, война должна продолжаться, чего бы она не стоила — этого требовала честь. К тому же в Каире посчитали, что потеря даже одного солдата ежедневно для нации числом в два с половиной миллиона человек будет невыносима.
Войны на истощение Израиль не выдержит.
V
Израиль ответил. Египетские города в зоне Канала пришлось эвакуировать — беженцы в великом множестве устремились в глубь египетской территории. После того, как ракетами, выпущенными с египетских ракетных катеров советского производства потоплен израильский эсминец, артиллерия Израиля разнесла нефтеочистительные заводы в Суэце.
Зарево было видно за десятки километров. Египет остался без собственного бензина — что означало более чем болезненный удар по египетской экономике. Но Израилю это не помогло. Вообще ничего не помогало. Египетское руководство понимало, на что идет — но тем не менее упорно продолжало свою «… войну на истощение…».
Рассуждение президента Насера о невыносимости для Израиля пусть малых, но ежедневных потерь было вполне справедливым. Армия Израиля просто не могла держать достаточное количество войск на линии Канала.
Требовались какие-то неординарные меры. Меры такие нашлись. На египетское побережье в Суэцком Заливе обрушились рейды коммандос, и били они в самые неожиданные и болезненные места. С острова Рас Эль-Гариб, например, был увезен новейший советский радар — была вывезена вся станция целиком.
Группа десанта была переброшена морем на египетский берег Суэцкого залива. В нее включили технику, не вызываюшую подозрений у египтян — советские танки и бронетранспортеры, захваченные в 1967-м году — и она прошла 45 километров вдоль берега Залива, уничтожая на своем пути военные объекты. Насер был в ярости, но поделать ничего не мог. В конце концов он всего лишь уволил в отставку своего начальника Генштаба, генерала Исмаила.
В начале 1970-го года началась воздушная кампания против целей в глубине египетской территории — с января по апрель было сделано 3300 самолето-вылетов, и сброшено 8000 тонн бомб. Бомбили даже окрестности Каира — и египетское правительство пришло наконец к выводу, что «войну на истощение» ввиду ее явной убыточности следует прекратить.
Война на истощение остановилась — Египет устал от нее первым.
7 августа 1970 года при посредничестве ООН между Египтом и Израилем было заключено перемирие сроком на шесть месяцев. При этом обе стороны обязались не изменять сложившиеся военные условия в зоне шириной в 50 километров в обе стороны от Суэцкого канала — условие, которое они соблюдать, конечно, не собирались.
Тем не менее, передышка обеим сторонам показалась желательна, и перемирие было заключено.
Все долгое время с июня 1967 и до августа 1970 телевизионные экраны всего мира были непрерывно заполнены фильмами хроники, отснятыми в зоне военных действий. Очень часто на экранах появлялся и министр обороны Израиля, генерал Моше Даян, «…коготь израильской военщины…», как его называли в СССР, или «…самый выдающийся современный полководец…», как его охотно величали в западной прессе.
Получил хождение анекдот, суть которого сводилась к тому, что американцы, устав от неудач во Вьетнаме, предложили Голде Меир, сменившей Эшколя на посту премьер-министра, честную сделку: трех любых своих генералов в обмен на одного генерала Даяна.
Слово «генерал» на английском звучит как «дженерал» — и вот, согласно анекдоту, Голда Меир согласилась. Правда, попросив взамен «Дженерал Моторс», «Дженерал Электрик», и «Дженерал Дайнемикс».
Что и говорить — бренд достиг небывалой славы.
Глава двадцать седьмая
I
Министр обороны Израиля, таким образом, приобрел некоторый досуг.
Он заполнял его тем, чем поистине интересовался, а интересовался он, по собственному признанию, только двумя вещами — «…битыми старыми черепками и молодыми испорченными девушками…».
Ну, вопрос «…молодых испорченных девушек…» не нуждается в пояснении, но вот «…битые старые черепки…» заcлуживают комментария. То, что Моше Даян увлекся археологией, неудивительно — в Израиле это национальное хобби.
Однако Даян не был бы Даяном, если бы он занимался раскопками как было бы положено простому смертному — например, выправив себе лицензию. Правила были писаны для кого угодно, но не для него. Он это доказал еще будучи майором, когда без всякого разрешения «позаимствовал» снаряды со склада. Ну, a теперь, находясь в положении национального героя, он и вовсе делал все, что находил нужным.
Даян скупал все, что люди случайно находили на полях. Однажды таким образом он купил каменную маску, которую отрыл некий араб-тракторист. Даян заплатил ему за находку и спросил, не хочет ли он чего-нибудь еще. Оказалось, что хочет — он работал на тракторе, не имея прав на вождение. Ему их не выдавали, потому что он был крив — один глаз у него не видел. Даян написал собственноручную записку с просьбой выдать трактористу права «…в виде исключения, потому что возможности одноглазых не стоит недооценивать…».
Он устраивал набеги на антикварные лавки и покупал все, что ему нравилось, причем делал это следующим образом: входил в лавку, выбирал понравившуюся ему вещь, спрашивал, сколько владелец лавки за нее заплатил (не сколько она стоит, а сколько он за нее заплатил), и платил названную сумму не торгуясь. Он вручал антиквару 10 чеков со своей подписью, в сумме составляющих запрошенную цену, забирал покупку и уезжал. Владелец лавки не оставался в накладе. Он продавал чеки — но не по номиналу, а как автографы Даяна, и иной раз по 10-кратной от номинала цене. Таким образом, все было законно, все были довольны — а Даян не платил ни копейки, потому что новые владельцы подписанных им чеков вовсе не собирались расставаться со своей собственностью, и не несли их в банк для учета и оплаты.
Не следует думать, что хитроумный министр обороны заботился о наживе. Вовсе нет, им владел подлинный энтузиазм коллекционера.
Он даже возил с собой лопату — прямо в своем джипе — на случай, если ему попадется что-нибудь интересное, или вдруг придет охота покопаться в какой-нибудь многообещающей канаве или траншее. Однажды, копая таким образом, он попал под завал, был засыпан, и едва не погиб. К счастью, его вовремя откопали, но он повредил себе позвоночник, и провел три недели в больнице, в гипсовом корсете.
Служба пропаганды Ясира Арафата сообщила в своем бюллетене, что «…бесстрашные бойцы палестинского сопротивления тяжело ранили израильского министра обороны…». На этот раз о ракете «земля-земля» ничего не сообщалось, но всячески намекалось, что Моше Даян попал в засаду, будучи кругом обманут хитроумными героями сопротивления.
Засада была такой же фикцией, как и « ракета, убившая Эшколя…». Xитроумные герои приписали бы себе успех даже в том случае, если бы под Даяном подломилась табуретка на его собственной кухне — им было важно подчеркнуть, что они хитроумны.
II
Однако, когда некая юная дама — она работала в магазине одежды в Тель-Авиве на улице Дизенгоф — позвонила министру обороны и выразила желание с ним «…встретиться и поговорить…», а он согласился, то в этом ему следовало винить не Организацию oсвобождения Палестины, а только себя. Хорошо знавшая Даяна Рахeль Рабинович говорила, что ее Моше не может отказаться от красотки точно так же, как ребенок не может отказаться от леденца.
Обычно это сходило ему с рук, но тут юная Элишева (так звали предприимчивую продавщицу) через некоторое время наняла адвоката, угрожая через него судом — «…за нарушение обещания жениться на ней…».
Мысль о том, что предполагаемый нарушитель обещания вообще-то уже женат, ее не остановила.
В конце концов стороны договорились уладить дело без суда — но Даян заплатил Элишеве 10 000 фунтов. Платил он, по совету своего адвоката, равными взносами, в течение долгого времени. Адвокат хотел обеспечить молчание «истицы» на как можно более долгий срок. Последний взнос был сделан в декабре 1971 года. А уже 23 января 1972 года немецкий журнал «Штерн» напечатал огромную, на 10 страниц, историю о неудачном любовном похождении Даяна. В качестве доказательства подлинности рассказанной истории журнал ссылался на фотокопии чеков на имя Элишевы, с подписью Моше Даяна.
Он выглядел полным идиотом. Не потому, что попал в общем-то довольно обыкновенную ситуацию немолодого мужчины, влипшего в интрижку с жуликоватой девицей, но и потому, что прославленный генерал был обманут так глупо, просто по рецепту фарсовой комедии. Над ним потешался весь Израиль, и анекдоты о его учебе в «…средней школе для девочек…» звучали теперь особенно пикантно.
III
21-го мая 1973 года министр обороны Израиля Моше Даян на совещании в Генштабе сказал присутствующим офицерам, что во второй половине лета этого года им «…следует ожидать возобновления войны с Египтом, и по всей вероятности, с Сирией…». Официальный протокол заседания не публиковался, но факт заявления Даяна подтверждается несколькими очевидцами.
Моше Даян к 1973 был уже не «новоназначенным министром», каким он был в 1967-м. После смерти Эшколя его вообще прочили на пост премьер-министра. Однако поскольку в правящей Рабочей партии он был нелюбим, против него выставили другого популярного генерала, Игаля Алона, и в итоге не прошел ни тот, ни другой.
Премьером стала Голда Меир, как «…промежуточная фигура…», призванная занять кресло до того момента, когда определится настоящий лидер. Но где-то месяца через два-три стало понятно, что вопрос о премьерстве Даяна отпал сам собой — Голда Меир взяла в руки власть всерьез и надолго.
Даяна она, как и все старшие функционеры правящей партии, не любила, но в итоге они поладили. Он искренне уважал ее за ясность суждений и твердый характер, а она стала полагаться на него, как на скалу, во всех вопросах, связанных с обороной.
Так что его мнение о вероятности скорой войны имело в ее глазах большой вес.
Тем не менее, никаких мер принято не было. Предполагалось, что все необходимое уже сделано. Было даже запланировано снижение доли оборонных расходов в общем бюджете, с 40% в 1970-м году до планируемых 32% в 1973-м. В мае 1973 года в ответ на маневры египетской армии была проведена частичная мобилизация. Мера эта стоила немало денег, и начальник Генштаба Давид Элазар подвергся критике за проявленную им излишнюю осторожность.
Министра обороны Моше Даяна не критиковали. Он был звездой и выше всякой критики.
26-го июня 1973-го года, после завершения бракоразводного процесса, Даян женился наконец на своей давней подруге, Рахeль Рабинович. На церемонии присутствовало только три человека. При всей славе и влиянии у него не было близких друзей.
Таковыми можно было бы считать разве что поэта Натана Альтермана, да еще Эзера Вейцмана — в молодости он был бесшабашный гуляка, похожий на Даяна своей удалью.
Но Натан Альтерман на свадьбу своего друга Моше прийти не мог, потому что в 1970 умер, а Вейцман никак не мог там быть, потому что был женат на сестре предыдущей госпожи Даян.
Так что свадьба прошла предельно скромно.
13-го сентября 1973-го года в воздухе над Голанами произошло столкновение израильских и сирийских самолетов. Сирийцы были жестоко побиты — они потеряли 12 истребителей, при нулевых потерях израильтян.
Израильская газета опубликовала к предстоящим выборам некое рекламное объявление с картинкой израильского солдата, сидящего в кресле-качалке на берегу Суэцкого канала, с автоматом «Узи» на коленях, и с надписью:
«На линии Бар-Лева все спокойно».
Оборонительные сооружения вдоль линии Суэцкого канала неофициально назывались по имени генерала Бар-Лева, предшественника Элазара на посту начальника Генштаба.
Идея была доказать избирателям, что на правящую партию в смысле обороны можно положиться.
Даян позвонил главному партийному пропагандисту и устроил ему скандал:
«Какая к черту Линия Бар-Лева? Это — моя Линия!»
Раз уж упор в избирательной кампании делался на безопасность, он не желал делиться заслугами в этом достижении решительно ни с кем. Объявление изменили:
«На линии Суэцкого канала все спокойно».
24-го сентября 1973 на совещании в Генштабе обсуждался вопрос об увеличении количества сирийских войск, стоящих в районе Голан. Командующий Северным военным округом, генерал Ицхак Хофи был серьезно обеспокоен. Даян согласился с его мнением, что ситуация тревожна и приказал перебросить на северную границу лишнюю сотню танков. Более того, он настоял на том, чтобы на границу отправили части 7-й бронетанковой бригады, лучшей в армии.
2-го октября Даян попросил начальника Генштаба представить ему письменный доклад о состоянии дел на южной границе, где в это время египетская армия начала свои очередные маневры.
«Нет ли тут угрозы нападения?» — спросил министр обороны, и получил уверенный ответ — нет, Египет в настоящий момент атаки не планирует.
Мнение это было подтверждено военной разведкой.
В те годы самым важным местом в Израиле был не кабинет министров, а сугубо неофициальное место, которое называлось «…кухня Голды…». Собственно, это именно и была кухня в ее квартире — социалистические идеалы в Израиле были крепки, и лидеры страны жили в подчеркнуто скромных условиях.
Так вот, в среду 3-го октября 1973-го года Голда Меир по просьбе Даяна собрала у себя в кухне совещание узкого круга военных и политических деятелей.
Присутствовали там следующие лица: сама Голда Меир, Моше Даян, заместитель премьер-министра Игаль Алон, начальник Генштаба Давид Элазар, командующий ВВС Бенни Пелед, заместитель начальника военной разведки Арье Шалев, и помощники Голды Меир по военной части — Газит и Лиор. Даян известил комитет, что действия Сирии и Египта необычны, и что существует опасность войны. По предложению Алона, было решено возобновить совещaние 7-го октября.
Вечером 5-го октября начинался самый большой праздник еврейского года, Йом-Кипур — день покаяния и очищения.
6-го октября в 4:00 утра МОССАД сообщил, что война начнется в этот же день, час «Ч» запланирован на 6:00 вечера.
Даже весомое мнение внешней разведки не вызвало немедленной реакции. Совещание в кабинете Голды Меир состоялось только в 8:00 утра, и решено было провести частичную мобилизацию — против полной мобилизации возражал министр обороны. Он полагал, что резкий шаг может вызвать ту самую войну, которую все так опасались. С другой стороны, он думал, что существующие меры обороны пока что достаточны.
В 10:00 утра был отдан приказ о частичной мобилизации.
В 2:00 часа дня 6-го октября 1973-го года началась оглушительная канонада — огонь велся вдоль всей южной и всей северной границы, арабские армии перешли в наступление.
Как оказалось, министр обороны Израиля, Моше Даян проявил ничем неоправданную неосторожность не только в личной жизни, но и в сфере своей профессиональной деятельности — мобилизация была объявлена с запозданием.
Война Судного Дня началась в очень нехороших условиях.
(продолжение следует)
Примечания
[1] Младенец, родившийся в Иордании в 1961-м году, и названный родителями Эйхманом — чтобы почтить память врага евреев, казненного ими — благополучно вырос, и большую часть своей жизни прожил в условиях «израильской оккупации». Ни он, ни его семья неприятностей, связанных с необычным именем мальчика, не имели. Эйхман Абу-Атван благополучно вырос, и даже дал интервью корреспонденту журнала «New Yorker» Давиду Ремнику. Оно было опубликовано 27-го февраля 2006 года. Эйхман Абу-Атван с гордостью сообщил корреспонденту, что он голосовал за ХАМАС…
[2] Израильские потери в Шестидневной войне составили от 776 до 983 погибших, 2563 раненых и 15 пленных. Разночтения в цифрах погибших объясняется разницей в статистическом учете потерь по двум категориям: солдат, погибших в бою, чья смерть была безусловно установлена, и солдат, пропавших без вести, но считавшихся живыми вплоть до выяснения их судьбы.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer11_12/tenenbaum/
