В.Р.
С женой мы были приглашены на свадьбу дочери моего давнего пациента. Приглашенные им гости были мне неизвестны. Вряд ли среди них будут мои знакомые. Идти не было особого желания. Но… Не хотелось обидеть хорошего человека отказом, показаться высокомерным. Как и обычно, выход на подобные мероприятия сопровождался традиционной дискуссией с женой, возмущавшейся тем, что я её тороплю. «Ты же знаешь, что приглашение на семь не говорит ни о чём. Начнут не раньше девяти» — Вполне справедливо заметила жена. «Знаю. Но мы приглашены на семь» — упрямо ответил я.
К месту свадьбы приехали точно в семь часов вечера. Шикарный зал для торжественных церемоний мог бы ошеломить нас в пору, когда мы были новыми репатриантами. Но сейчас всё было привычным. Мы поздравили родителей невесты, они представили нас отцу и матери жениха. Их, естественно, мы тоже поздравили и пожелали счастья.
Как всегда, жена оказалась права. Редкие гости у стойки бара выпивали в основном безалкогольные напитки. Ни одного знакомого. Мой заказ «кровавой Мери», в которой водки было больше, чем томатного сока, привлекает внимание окружающих. Всё как всегда. Жена молчала, изредка осуждающе поглядывая на меня, торопившегося не опоздать к семи часам.
Симпатичная девушка у входа в зал вручила нам номер нашего стола. Семь. Хороший номер. И главное — далеко от оркестра. Представлял себе, как он будет греметь.
За столиками в зале всего несколько человек. За нашим, седьмым столом, сидела красивая пара. Он — мужчина средних лет с аккуратной бородкой седеющего шатена, с гладко зачёсанными волосами над высоким лбом с залысинами и выразительными серыми глазами. Производил впечатление интеллигентного человека. Но она! Знаете, в таком возрасте, где-то в районе между сорока и пятьюдесятью, о красивой женщине уже не говорят красавица. Но тут! Уверен, даже мужчины не моего возраста, даже юноши не смогли бы не отметить удивительную красоту этой женщины. Дело, думаю, не в совершенной форме библейского лица и больших, широко расставленных глаз, чёрных-чёрных, и не в точёной высокой шее, удивительно плавно перетекающей в покатые плечи. Дело в том, что лицо это излучало какой-то непонятный свет, какую-то внутреннюю доброту и понятливость. Над столом возвышалась её совершенная фигура. По форме красивых, почти полностью оголённых рук можно было предположить, что и всё скрытое под столом не менее совершенно. Она доброжелательно посмотрела на мою жену, когда, поклонившись и произнеся два-три приветственных слова на иврите, мы сели за столик. Она явно оценила в моей жене свою, хоть и старшую, но соперницу. Женщина не может быть другой. Женщина никогда не откажется посмотреть на себя в зеркало.
Столик сервирован на восемь персон. Мы сели напротив этой красивой пары. Он улыбнулся и обратился ко мне по-русски.
— Откуда вам известно, что я владею русским языком? — С удивлением спросил я.
— Я сразу узнал вас. Дело в том, что все ваши публикации иллюстрируются фотографией, на которую вы действительно очень похожи. В отличие от многих авторов, представленных фотографиями тридцати-сорокалетней давности, вы выглядите точно, как на фотографии. Кстати, мою жену зовут Авива, меня — Виктор. Если вы не возражаете, мы сядем рядом с вами.
Естественно, мы не возражали. Моё имя оказалось им известным. Жена представилась. Они пересели к нам.
— Знаете, — начал Виктор, мне давно хотелось встретиться с вами. Но, когда я прочитал ваш рассказ «О пользе языка идиш», это желание стало почти непреодолимым. Не знаю, описали ли вы действительное, или это плод вашей фантазии, но в моём случае идиш оказался фактором определяющим. Мне очень хотелось рассказать вам об этом. Я знал, что мы встретимся на свадьбе. Ваш пациент — мой старый близкий друг. Он предупредил меня, что вы приглашены. Больше того, он рассказал о том, что вы не терпите опозданий. Поэтому и мы пришли вовремя, чтобы иметь возможность поговорить ещё до того, как начнёт играть оркестр. Если вы не возражаете, я расскажу вам нечто такое, что, возможно, покажется вам интересным. Виктор осведомился о том, что мы будем пить, наполнил бокалы дам вином, а нам налил в рюмки водку.
— Со знакомством, дорогие Дегены.
Мы выпили.
— Итак, о пользе языка идиш. В ту пору я был начинающим инженером-электронщиком. Год после окончания института. Это была моя первая командировка в Москву. Мне исполнилось двадцать четыре года, но я уже носил эту самую бороду. Считал, что таким образом демонстрирую своё еврейство. Знаете, ровно через год после потрясающе победоносной Шестидневной войны израильтян, нам очень хотелось хоть каким-нибудь боком стать причастными к этой победе. Мне ещё за год до этого, еще во время экзаменационной сессии в институте хотелось отрастить бороду, но… Я же не должен объяснять вам обстановку. Тем более, что мы земляки. Итак, я приехал в Москву в мою первую в жизни командировку. Должен ли я объяснять, что каждую свободную минуту я тратил на посещение музеев и театров. Но именно в то самое время, о котором я сейчас расскажу, очень торопился на встречу с консультантом в научно-исследовательском институте. Я спускался на эскалаторе в метро, когда вдруг услышал донесшийся сверху взволнованный женский крик: «Мейше, Мейше!» И сразу же стоявший передо мной старый мужчина, повернувшись назад, на красивом идише ответил: «Не беспокойся. Я жду вас внизу». Как вы понимаете, услышать идиш в московском метро летом 1968 года было событием, выходящим далеко за пределы обычного. Я не удержался и тоже на идише спросил: «Это обычная форма вашего общения?» Старик явно удивился тому, что кто-то еще здесь на эскалаторе говорит на его языке. Кстати, по поводу старика. Как потом выяснилось, ему ещё не исполнилось пятидесяти лет. Но ведь мне было двадцать четыре.
Мы остановились внизу между перронами, ожидая, пока спустится окликнувшая его женщина. Я еще не знал, что она не одна. Старик, которого назвали Мейше, приступил к опросу. Прежде всего, он выяснил, откуда у меня такой идиш. Я объяснил, что родился во время войны, что меня воспитывала моя дорогая бабушка, потому что мама должна была круглыми сутками зарабатывать на кусок хлеба. Отец после ранения приехал к маме в трёхмесячный отпуск и снова ушёл на фронт. И погиб. И я никогда не видел своего отца. И маму по причине её занятости я видел нечасто. Так что бабушка была единственной, кто воспитал меня. Идиш, разумеется, от неё. Мейше учинил мне форменный допрос. Тем временем рядом с ним оказалась его жена и две девочки такой красоты, что я просто обомлел. Две девочки погодки. Старшей, как выяснилось, восемнадцать лет. Их мама, та, что кричала Мейше, такая холёная европейская дама. Не улыбайтесь. Я понимаю, что вы имеете в виду. Не забудьте, что они рижане, то есть, европейцы. Да-да, Киев тоже в Европе. Но Киев всё-таки это Советский Союз, а Рига, что ни говорите, Европа.
Так вот, получив мою обстоятельную анкету, Мейше вдруг сказал:
— Значит так, дорогой Виктор, мы, значит, моя мишпухе, сейчас живём в Риге. Но жизни в Риге остались, можно сказать, считанные дни. Вся моя мишпухе — сплошные женщины. Мне нужен ещё один мужчина. Должен вам сказать, дорогой Виктор, что вы меня вполне устраиваете. Вот перед вами две мои дочки, два моих солнышка. Выбирайте любую и дело с концом.
Вы представляете себе моё состояние. Представьте себя на моём месте. А тут ещё две красавицы доброжелательно смотрят на меня, молча выслушав предложение отца. Я что-то начал объяснять. Вероятно, я больше заикался, чем говорил. Сказал даже, что должен понравиться не только отцу, но и той, на ком должен жениться. Отец Авивы (я уже услышал её имя, которое меня даже удивило; такого раньше я никогда не слышал) сказал, что я не должен сомневаться, что я ей понравился. Авива только улыбнулась, да так, что я тут же превратился в комок плавящегося воска. И всё-таки войдите в моё положение. Начнём с того, что они уезжают в Израиль. Конечно, и я, и все мои еврейские друзья бредили Израилем. Но кто в ту пору в Киеве мог мечтать о выезде в Израиль? Во-вторых, я же был типичным советским человеком со всеми присущими ему страхами. И хотя, возможно это вас рассмешит, я тут же на перроне московского метро втрескался в Авиву. Но всё-таки так сходу жениться? Я же вообще еще не думал о женитьбе. Начинающий советский инженер. С его достатком. С его жилищными условиями. Вы должны меня понять. Короче, я ответил старику, что не могу так сходу, что он меня просто огорошил, что дам ему ответ в течение нескольких ближайших дней. Скажем, в течение трёх дней. Но старик возразил, что об этом не может быть и речи. У него нет трёх дней. Всё необходимо оформить немедленно. Естественно, у меня тут же оказались причины для отсрочки. Материальные. Объяснение с мамой. Всякие организационные. Женатый человек, в Израиле я должен буду обеспечить существование семьи. А я ещё не представляю себе, как сложится у меня жизнь в Израиле. Ну и всё такое прочее. Старик отметал всё с необычайной лёгкостью и, главное, мгновенно. Как игрок в теннис, отбивающий мяч. Что касается жизни в Израиле, нет никаких оснований для беспокойства. Во-первых, моя профессия. А во-вторых, и это не менее важно, у него в Израиле родственники и, главное, очень влиятельные друзья. Я вдруг почувствовал себя на крутом берегу над бешеным потоком с омутами. Я даже не могу объяснить вам, что со мной произошло. Короче, тут же на перроне московского метро я дал своё согласие. Но что самое главное, на лицах обеих девочек я увидел радость. Отец был сугубо деловитым. Он властно приказал нам: «Поцелуйтесь!». Тут впервые я услышал голос Авивы: «Тате, вос тист ду?» — «Отец, что ты делаешь?». Но надо было вам увидеть в этот момент старика. «Поцелуйтесь немедленно!» И мы поцеловались. Как два ребёнка. Но в Киев я увёз ощущение этого поцелуя. До самого переезда в Ригу, который отец организовал почти немедленно, этот поцелуй окутывал меня, как… Не умею объяснить вам это ощущение. Учёные говорят об ощущениях плода в утробе матери. Так вот я, вероятно, чувствовал себя именно так. Тогда на перроне московского метро старик говорил, что он единственный мужчина в женском обществе, что ему необходимо мужское подкрепление. Не думаю, что я оказался таким уж подкреплением. Старик был блестящим организатором с большим количеством связей и с немалым количеством денег. Он и в Израиле, куда мы приехали в конце 1968 года, проявил себя таким. В ту пору главной проблемой для меня был иврит. Но оказалось, что этот компьютерный язык, этот логичный язык был создан специально для меня. Авива в некоторой мере владела основами иврита. Учила ещё в Риге. Уже через полгода у меня не было проблем с ивритом. А кончилось тем, что я увлёкся переводом с иврита на русский и наоборот. Кстати, зная, что мы с вами встретимся, я взял с собой образец моего перевода.
Виктор преподнёс нам солидный том — роман известного израильского писателя. Забегая вперёд, должен сказать, что перевод просто великолепен.
Хупа, как и предсказала жена, началась уже где-то около девяти часов вечера. Всё было очень торжественно, трогательно и привычно. Стыдно признаться, но я жалел, что Виктор прервал свой рассказ.
Мы с удовольствием смотрели на то, как молодёжь отплясывает хору, подняв над головой сочетавшуюся браком пару, усаженную на стулья. Но тут уже музыка гремела по-израильски. На меньшее наша молодёжь не согласна.
О жизни в Израиле в основном рассказывала Авива. Мы были поражены, узнав, что ей пятьдесят семь лет, что она бабушка шестнадцатилетнего внука. А вообще — она мать одной дочери и четырёх сыновей. И всеми детьми у них есть основание гордиться.
Значительная часть нашей беседы глушилась оркестром, традиционными децибелами израильских свадеб и других радостных мероприятий. Что ни говорите, к этому трудно привыкнуть, хотя в Израиле мы уже тридцать лет.
Виктор предложил нам мысленный эксперимент. Как могла сложиться его жизнь, не соверши он, казалось бы, легкомысленный необдуманный поступок на перроне московского метро. Мы обсуждали варианты под гром оркестра, под выпивку и вкусную закуску. Это было относительно просто, потому что наших жен беспрерывно приглашали танцевать.
Разумеется, приглашающими были молодые парни.
2007 г.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer11_12/degen/
