* * *
Испания,
холмы твои, сады,
воспетые поэзией Галеви...
Земле, и королю, и королеве
служили мы до черной той беды...
Испания, горьки твои плоды!
Германия,
добры твои леса,
волшебные, как музыка ночная...
Мы верили в тебя, и в чудеса,
твоих поэтов знали голоса,
своей судьбы трагической не зная.
О, Украина, свет твоих озер,
твоих лугов, и слов славянских милость.
Как верилось, как пелось, как любилось!
Ну, а потом погром, резня, позор...
Прощай и ты, чтоб всё не повторилось.
Как мы любили силу стран чужих!
Как верно им служили. Воевали.
На языках заемных воспевали.
А нас потом соседи убивали,
Закапывали в ров детей живых.
Израиль мой, земля твоя суха,
но к нам твоя любовь неизмерима.
И наша жизнь навек тобой хранима!
А нас опять волнует призрак Рима,
чужой надел и рабская соха...
* * *
Как за соломинку держусь
за певчую строку.
Я не про музыку – про грусть,
про птицу на току.
Про слов спасительный запас,
про рифмы колдовство...
Я не про музыку – про нас,
про горе и вдовство.
Про то, где силы зачерпнуть,
про сон, про Третий храм...
Я не про музыку – про суть,
неведомую нам.
* * *
Слава Богу, зимний перепад –
свечку запалить, добыть огня.
Вот бы все забыли про меня:
враг и друг, а может быть, и брат.
Слава Богу, что горит огонь
в очаге. И шуму не слыхать.
Можно к небу протянуть ладонь,
свечка б не устала полыхать.
С ожиданий снят последний слой.
Слышу шепоток лесных совят.
Слава Богу, больше ни хвалой,
ни хулой – меня не удивят.
* * *
Какой январь – любви предтеча,
Холмов янтарных торжество,
Зима моей российской речи,
Весна иврита моего.
Двойной словарь судьбы единой,
Неразделимых азбук круг.
То лепет слышу лебединый,
То дразнит тайною старинной
Гортанный непокорный звук.
Своей дороге не переча
И злого не боясь огня,
Живу.
И вечно два наречья –
Два ангела – хранят меня.
ИЕРУСАЛИМ
У этого воздуха ткань совершенно другая,
и свет невозможный, и городом правит печаль,
и осень уходит, в своем же огне догорая,
и Божье присутствие всюду,
дыханье Его и печать.
Над городом нашим звезда замирает высоко,
над пламенем листьев ночной проливается дождь,
у осени этой другая совсем подоплека,
и кажется, все разгадаешь, и все, что искала, найдешь.
И белые камни, и солнца горячее око,
и горло схватило, хоть что тут такого,
и все ж...
* * *
А будет еще голубиная осень,
и ливни протяжные где-то вдали.
И что, уходя, мы с собою уносим?
На глади зрачка – отпечаток земли,
малинную сладость и горечь полыни,
и леса осеннего нежную глушь –
все это смешение желтого с синим,
смещение линий, смятение душ.
* * *
Касаюсь далекой материи,
Читаю магический код.
В эпоху безумия верю я
В счастливый и добрый исход.
На краешке облака белого –
Небесных стихов волшебство...
Всё то, что из воздуха сделано,
Наверное, крепче всего.
* * *
Когда-то давно это было, давно…
Крутили на улицах вальс «Домино»,
И лампы почти не светили,
И ночью звонок надрывался дверной,
И днем керосинки коптили.
От флагов всё красным казалось вокруг,
И друг был опасным, и дантовский круг
Смыкался петлею над каждой судьбой.
И вальс «Домино» пел шарманщик слепой…
* * *
Все теплится, все еще тянется, длится,
над сонной печалью и радостью тихой плывет.
На донышке счастья невнятная горечь таится,
на донышке горечи легкая сладость живет.
Как рано еще, как протяжно, блаженно и странно
на город обрушился этот сиреневый свет,
орешник расцвел над волшебным мостом Варизано.
Такая весна, от которой спасения нет.
И все еще сбудется, что-то еще может статься,
и мост изогнулся над бездной беспечной дугой.
И кто может знать: перед тем, как навеки расстаться,
придет невозможная радость из жизни другой...
* * *
Николаю Мухину
А жизнь и есть тепло и торжество,
короткое паренье над веками.
Не надо добиваться ничего,
а просто жить, как дерево и камень.
И просто воздух медленный вбирать,
не умирать, покуда не приспело,
и не просить, и ничего не брать,
а только жить легко и неумело.
* * *
По лунному календарю
сегодня – середина лета.
Все разбазарю, раздарю
за злое полнолунье это.
За еле видимый во тьме,
но обнимающий и нежный
весь этот лунный свет безбрежный,
доставшийся сегодня мне.
За временность земного пира,
за вечность музыки живой,
за этот отсвет роковой
еще неведомого мира.
ИЕРУСАЛИМСКОЕ УТРО
И снова я в начале дня,
В начале всех чудес грядущих,
В дому своем, как в райских кущах,
Где столько света и огня.
И ночь, которая придет,
Так далека еще, как будто
На всем на белом свете утро
Свою льняную ткань прядет.
* * *
Три цвета осени моей –
зеленый свет сосны счастливой,
златая дымка над оливой
и голубая сеть дождей.
И есть ли музыка верней,
и есть ли в мире звуки тише,
чем шелест листьев, вздох корней,
и шорох чьих-то крыл над крышей.
