Ире
ЯНВАРЬ
Там в глубине, пока здесь ледяная
Покрыла корка очерствелый прах,
Они лежат, холодные, не зная
Ни о каких сверкающих мирах.
Озимые зимой в земле прозяблой,
Как в летаргии — слабое тук-тук,
Пульс нитевидный. Но рыхлили грабли,
И пласт взрезал, наваливаясь, плуг.
Все это было… Небо смотрит хмуро,
На низкий горизонт облокотясь;
Безликое, как содранная шкура,
Пространство белизны, слепая бязь.
Никто не догадается (откуда!),
Что там под нею… сбитые в комок
Есть семена пророщенного чуда,
Воскресшей жизни, ждущей только срок.
ФЕВРАЛЬ
Не навсегда, не навсегда
Твои февральские метели.
Снег — лишь замерзшая вода,
А птицы только улетели
На юг, чтоб перезимовать,
Но также светел луч скользящий, —
От утра к утру на кровать
Ложится жарче все и чаще.
И веселей морозный зуд
Для обновляющейся кожи.
Проснись, красавица! Зовут!..
Как дни последние похожи
Зимы на предрассветный сон:
Поля, поля в пыли поземки,
И вздохи ветра в унисон
Кустов подрагиваньям ломким.
Еще не началось… Но вот —
Сугробов вздувшиеся чрева:
Зима, беременная, плод
Донашивает, словно Ева.
И ей родить, и ей страдать?
И ей быть матерью?.. Безлюбой?
Свои застуженные губы
Слепому солнцу подставлять…
МАРТ
И как бы надорвавшаяся в
Усилии родить земля ослабла,
Из-под покрова космами травы
Пугая — прошлогодней, серой, дряблой.
Распорот снежный полог, как живот
При кесаревом… Где тут в смрадной ране
Рожденный новых сил круговорот
Соцветий всех, всех птичьих трепыханий?
Такая участь! Вот он, перегной
Для будущего лета — тонкой жилкой
Росток, в пространство вдавшийся (как Ной
С морской своей чудовищной копилкой
Всех жизней, всех семян, всех тварей, всех
Рождений и смертей). — И рвется вверх!
И нам с тобой когда-то предстоит
Родить пустое место, очищая
Путь тем, кто ждет, кто в очереди, слит
Пока что с тьмой, кому еще, вращая
Свой купол, будет небо потакать,
Лаская ветра свежего посылом.
И нам дарилось… Что же, вымогать,
Тоскуя, большее с неблагодарным пылом?..
АПРЕЛЬ
1.
Есть то, что спит внутри тебя, как в талом
Снегу— вода, просачиваясь вниз.
Линяет мир: под белым одеялом
Травы зеленой клочья принялись.
И видно, как из ничего, из глины,
Из мертвой почвы, сращенные с ней,
Протягивая трубки-пуповины,
Ползут живые тьмы стеблекорней.
Что там — внутри — сосут они из праха,
Какую эманацию? Какой
Убийственный желания и страха
Состав, бегущей жизненной рекой
По руслам всем, по каждой клетке новой,
Мерцающий, пульсирующий, тот,
Что кровь и кожу, вены, альвеолы
Пресуществляет, душу им дает?
И вот — одушевленное — дыханьем
Пространство полнится, как небо синевой,
И солнце, раскрасневшись, с замираньем
Привычный путь задерживает свой.
И кажется, что каждое мгновенье
Подведено таинственным ключом.
И ты, и ты к чему-то подключен
Чрез замирание, сердцебиенье.
2.
Серенький денек, сыростью набрякший:
Стает — и опять утром все в снегу,
Словно в Воркуте, словно в Кандалакше,
Северней еще… Больше не могу!
И пока, карабкаясь по широтам, к Невской
Доползет губе праздное тепло,
Жди, как там растет, там за занавеской,
Нечто, что опять мир заволокло.
Чтобы маховик раскачать упрямый
Жизни (или это лишь сны вкушает плоть?)
Вновь — в который раз — смена панорамы:
Правою — сажать, левою — полоть.
Это вот сейчас из холодной слизи,
Грязи, напитав вяжущий состав,
Прет на божий свет будущий Элизий
Пышноцветных кущ, стелящихся трав.
Что ж, давай, расти! — И хотя ответа
Нет, зачем опять повторится путь,
Просто подождем, доживем до лета,
Погостим, глотнем воздуха чуть-чуть.
МАЙ
1.
Горький запах тополиный
Новым утром пьет рассвет,
Жилки листьев паутиной
Свой ведут кордебалет.
В этой дыбящейся, новой,
Тяжелеющей, дурной
Юности, на все готовой,
Ты не встретишься со мной,
Потеряешься в шумящей
Массе одуревших крон;
Даже ветер — настоящий —
Их кипеньем утомлен,
Как бы бульканьем, кудлатым,
Бутафорским взмахом крыл.
Это жизнь. — Ее анатом,
Как ни мучался, не вскрыл.
Ах, избыточно все это —
Плоть, взмывающая вверх.
Как иголку в стоге света —
Сена — времени… На грех
Времени-то слишком мало,
Уж к июню отцветут…
Жалко мне, смотрю устало
На убойный, буйный труд.
2.
В жадном мае нам с тобою,
Ах, друг друга не найти.
Что пленяться кружевною
Плотью мира во плоти,
Суррогатной, ненормальной,
Прущей дальше всех преград! —
Так с обложечки журнальной
Мускул дыбится, покат.
Вот и вся забота юной
Жизни: семя прорастить.
Смысла зыбкого лакуны,
Перерезанная нить.
В буйных зарослях блуждая,
Жду, когда настанет срок,
Чтобы осенью тебя я
Издали увидеть мог.
ИЮНЬ
Подумай, на живую землю глядя,
Очнувшуюся — в зелени сплошной,
На гибких ив свисающие пряди,
На тополя, пушистой пеленой
Дорогу затянувшие, на белый
Кистей, лиловый сумрак, что сирень
Раскинула, на долгий-долгий день,
Ночные потревоживший пределы,
На бабочек резвящихся наряд,
На то, как в жидком воздухе горят
Стрекозок юрких крылья слюдяные,
На ирисов тревожащие взгляд
Мерцающие контуры резные
(Как впалых лепестков упруга плоть,
Рисунок четок совершенных линий,
И сразу фиолетовый и синий,
И желтый) — кто задумывал? — Господь?
Природа? Мне не важно. Не дает
Другой покоя мне вопрос: вон тот
Цветок, вот эта бабочка в лимонной
Пыльце — слепая красота — она
Самодостаточна, но жизни лишь нужна
Для продолжения; порой осенней, сонной,
Увянув, сморщившись в хранящий семя плод,
Благословенная, бесследная, уйдет,
Предпочитая хмурое соседство
Распада, тления, пугающего глаз.
Жизнь — понимаешь! — жизнь. Что цель для нас,
То для нее всего лишь только средство.
ИЮЛЬ
День или год к середине теряет
Свежесть свою, целомудренный вид.
Солнце себя же жарой отравляет —
В небе, расслабленное, полуспит.
Лишь, над водою повиснув, стрекозы
Искрами сине-зелеными глаз
Радуют. Пляжно-аморфные позы,
Мысли и даже надежды у нас.
Что тут загадывать, лежа в зените
Отпуска, опыта, силы, тоски.
Речка плетет золотистые нити
Бликов, такие же, как волоски
На загорелой, подсохнувшей коже.
Лучше не будет — спокойней, полней…
Шмель, забирающийся в цветоложе
Всех отступивших и будущих дней.
На золотой, так сказать, середине
Не удержаться ему — полетел
Дальше. А мне вот достаточно и не
Хочется переступать за предел.
АВГУСТ
Листва как будто тяжелей
И гуще стала. К знойной лени
В леса вдающихся полей
Льнут набегающие тени
Башноподобных облаков
Стопарусных, текущих вяло.
Так вот он образ твой каков,
Конца роскошное начало!
Еще и семя отвердеть
В плоде созревшем не успело,
Еще все силится продеть
Стрекозка замершее тело
Свое в воздушную петлю,
Как нитку скользкую в иголку,
И я надеюсь и люблю,
Еще люблю тебя — что толку!
Тебя, в слепящей полноте
Подспудно зреющей утраты;
Но что потом рассветы те
И августовские закаты,
Когда мгновения, дрожа,
Сползают в ночь по кромке алой…
Что памяти до дележа
С той будущей тоской усталой?!
СЕНТЯБРЬ
И вот любовь, оставшись без предмета
Любви, как перезрелый плод томит.
Так понимать, так чувствовать все это…
И тщетен нив колышущихся вид,
Пусть золотых — но что мне для помола
Сбираемое в житницы зерно!
Здесь скоро будет холодно и голо,
А было!.. Ах, не все ль теперь равно? —
Нет? Что мы любим после, понимая,
Что некого и силы больше нет,
Что не продлить надежду, что иная
Пора приходит? Оскудевший свет
С небес поблеклых смотрит с сожаленьем,
С тоской на роскошь накладных румян,
На царственную пышность, в туне тленьем
Отравленную, трупики семян
Стыдливо прикрывающую. Ими,
Проклюнувшимися, страдать другим.
Пока живой, с пока еще живыми…
И меркнущий день возблагодарим.
ОКТЯБРЬ
Только в теплом доме, пока снаружи
Ветер сатанеющий день ото дня,
Волны влаги слизистой, липкой стужи
Рвущий, все со мною и для меня.
И из-за стекла прозрачною грудью в злую
Непогоду выставленного, смотрю,
Как терзает пурпурно-золотую
Крону, поредевшую к ноябрю
Клена, как кусты испуганные ерошит,
Как сбивает галку с нетвердых крыл.
Но чем там безрадостней, тем дороже
Всё, что здесь. И двери бы я закрыл
Поплотней, покрепче. В осенний кокон
Напоследок прячется жизнь. В росе
Грани запотевших, померкших окон.
Горько, хорошо… еще живы все.
НОЯБРЬ
А в ноябре и мира больше нет:
Так — нечто студенистое, и свет
Сквозь перистые клочья затянувшей
Все небо серо-сизой пелены
Едва проходит. Никакой вины
И никаких иллюзий о минувшей,
Заканчивающейся жизни… Там,
Куда сползает время, мокрый хлам
Гниющих листьев на земле, циничный,
Нагой, наглядный вещества распад,
Как бы стриптиз старухи, свой наряд
Снимающей у грани пограничной.
И потому теперь пора слепых
С рождения. Скуливший ветер стих,
Нетвердой почвы хруст, новокаином
Словно пропитанной, пустого сердца стук:
Ни чувств уже своих, ни ног, ни рук,
Ни сожалений, канувших в едином.
ДЕКАБРЬ
Я только голос, уже пустой, —
Такой, каким навсегда останусь.
Мир этот разве что на постой
Пускает. Времени глупый Янус
Никак не выберет, что ему
Рассматривать. Просто глаза закрою:
В конце концов, отступая в тьму,
Пора приучаться к ее покрою.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer1/mashevsky/
