Я сел писать эту заметку 27 января 2022 года — в День снятия блокады Ленинграда. Очень много написано о Блокаде, яростные споры о ней, и мере ответственности за нее, мы видим поныне. От себя я ничего не могу добавить к блокадной летописи (я родился в 60-м), но это событие коснулось нашей семьи, потому что мои папа и мама ленинградцы, и на момент начала войны семьи их жили в городе. Вещественный след блокады остался в теперешней моей жизни в виде нескольких сохранившихся писем деда из блокадного города (ответные письма бабушки из эвакуации не сохранились). В памяти задержались, конечно, и некоторые устные рассказы, но письма всё же более весомый документ.
Письма не содержат никаких важных или неизвестных фактов о Блокаде. Это частная, чисто семейная переписка, которой дед уделял редкие свободные минуты. Я долго сомневался, стоит ли предавать письма гласности, и могут ли они вообще представлять интерес для кого-либо… Однако, в них нет ничего предосудительного, и я не думаю, что дед, глядящий на меня с небес, будет против. Письма совершенно не дают пищи для споров и идеологических оценок. Просто в них я чувствую подлинное, живое и страшное дыхание времени, не приукрашенное, не политизированное. Я привожу их с незначительными сокращениями, без корректуры, но прошу учесть, что дедушка был инженер, а не писатель или журналист. Небольшие мои комментарии к письмам тоже будут иногда необходимы.
Немного предыстории. Мой дед Гирш (Гриша) Левин родился в 1906 г. в городе Нежин на Украине, в довольно обеспеченной семье. Отец Гриши Мотель владел магазином скобяных товаров. У них в Нежине был большой двухэтажный дом, и даже имелась прислуга (кухарка, няня). Детей было трое: младший Гриша, старший брат Давид (Дода), и средняя сестра Сонечка. Революция стала бедствием для Мотеля: у него, естественно, “экспроприировали” магазин и загнали работать в какую-то трудовую артель. Он там заболел и вскоре умер. Однако, мать Гриши Дарья Григорьевна оказалась очень стойким человеком — она прожила более девяноста лет, была во время войны в эвакуации с моей мамой и бабушкой, и умерла уже незадолго до моего рождения. А для Гриши революция 17-го распахнула дверь к высшему инженерно-техническому образованию, о котором в юности мечтал.
Гриша поступил в киевский Политехнический и окончил его в 1929 году. Время было полуголодное и, по рассказам дедушки, в студенческой столовой кормили бледными запеканками из манной крупы, которые, чтобы создать хоть какое-то разнообразие, нарезали разной геометрической формы (“вам какую, трапецевидную или ромбическую?”). Старые профессора, из “бывших”, опасающиеся классовых преследований, боялись пролетарских студентов и ходили, глядя в пол. Многие зачеты сдавались не индивидуально, а всей группой, что, разумеется, не способствовало высокому уровню знаний у большинства… По окончании, Гриша получил распределение куда-то очень далеко на восток, и, с молодой женой Фаней (моей бабушкой), прибыл в Москву, чтобы получить нужные сопроводительные документы.
Инженеры в те годы были на вес золота, их катастрофически не хватало везде. И в приемной наркомата, где Гриша оформлял направление на работу, он наткнулся на человека из Ленинграда, приехавшего выпрашивать инженеров для заводов Ленинграда. Уговорить Гришу ехать в Ленинград было нетрудно, направление поменяли, и так Гриша с Фаней стали ленинградцами.
Гришу оформили инженером на завод “Экономайзер”, который находится в Невском районе (уже в моё время он стал частью объединения Пролетарский завод). На весь завод тогда было лишь трое дипломированных инженеров. Включая директора. Главным инженером завода работал специалист старой, еще дореволюционной формации, очень интеллигентный, образованный человек, отнесшийся к молодому специалисту с симпатией. Дед Гриша был ему очень многим обязан, и всегда вспоминал о нем с большой теплотой, считал, что именно этот человек сделал из него инженера.
Потом было рождение дочери (моей мамы), получение отдельной квартиры недалеко от завода, и напряженная работа, результатом которой было и назначение на должность главного конструктора, и орден Трудового красного знамени (редкий на то время). А потом была война…
Как вспоминала моя мама, в первых числах сентября 41-го Фаня получила повестку: срочно с ребёнком покинуть город. Гриша, в немалой суете, отправляет из города троих — мать Дарью Григорьевну, жену Фаню, и семилетнюю дочь Инну. Сначала на грузовике, потом в товарном вагоне поезда они добираются до Волги, где их перегружают на баржи. По трем рекам — Волге, Каме, Чусовой, — они добираются до деревни Каменка, Молотовской области (город Молотов — это нынешний город Пермь), где им предстоит провести зиму 41–42.
Гриша, оставшийся в Ленинграде, не знал, где они окажутся. Работа на заводе давала ему бронь от призыва в армию, как специалисту, необходимому в тылу. Но тыл все больше становился прифронтовым. Первые редкие налеты на город начались еще в июле, в сентябре их интенсивность резко возросла: 8 и 10 сентября 1941 года был печально известный немецкий авианалёт, который полностью уничтожил “Бадаевские склады” с тысячами тонн муки и сахара; 19 сентября — самый страшный налёт за всю войну, убивший примерно тысячу человек на Суворовском проспекте. Немцы вышли на левый берег Невы километрах в 20 от невской окраины города. Правобережную ТЭЦ “Красный Октябрь”, дающую электроэнергию предприятиям Невского района, постоянно бомбили; а она расположена буквально в километре от завода, на другой стороне Невы. Впрочем, бомбили все электростанции. Жилые кварталы Ленинграда остались полностью без электричества.
Теперь сами письма:
Письмо 1-е
Ленинград 25/09/41
Здравствуйте Дорогие!
Наконец от Вас получил телеграмму с известием о том, что вы обосновались в деревне Каменке. Представляю себе, чего стоила вам эта дорога. Но я каждый день здесь благословляю тот час, когда я вас отправил. Как бы вам там тяжело не было, но то, что вы уехали отсюда — это был правильный и своевременный шаг. Если бы ты осталась у Ир.Ник. <Ирины Николаевны?> — это было бы сейчас уже безнадёжно плохо.
Я пока на прежнем месте, но вероятно скоро придётся оставить производство и идти в армию. Вчера отправил Вам телеграфом 300 руб. Завтра отправлю еще 350р. По указанию почты отправляю по след. адресу:
Переволоки — Молотовской<области>,
Черновский район,
истоперевалочный сельсовет,
деревня Каменка.
Искал по карте Вас — не мог найти. Сообщите возле какого крупного города Вы.
Фанюша, дорогая, сообщи подробнее как устроились с жильем, работой, кормежкой, какая там жизнь и люди, как Инуля и мама. Пишите мне чаще, т.к. не все письма доходят.
Я переведен на казарменное положение и поэтому дома почти не бываю (там теперь мало кто живет), поэтому мне пишите по этому адресу:
Ленинград 33
ул. Цимбалина 3
завод Экономайзер
главному конструктору
Левину Г.М.
Мама, напиши и ты мне. Уверен, что Вы по настоящему стоически перенесёте все те трудности, которые сейчас будут на нашем пути. Ничего, родные мои, враг силен, но мы его одолеем и еще вместе с Вами будем видеть хорошие дни.
Главное надейтесь только на себя, старайтесь на этом строить всю свою жизнь. Я конечно приложу все усилия, чтобы Вас насколько только возможно обеспечить, но обстановку Вы сами должны понимать.
Ваш адрес я сегодня телеграфно сообщу Соне. Вы сами с ней свяжитесь письменно или телеграфно. Если будут хоть немного подходящие условия, очень будет хорошо, если к Вам приедет Соня. Вместе Вам будет много легче пережить это трудное время.
Инуся! Девочка моя родная! Слушайся маму и бабушку. Папка тебя крепко, крепко целует.
Ну, дорогие, пишите, не откладывая. Целую Вас
Гриша
Комментарий Е.В.:
какое-то время, по рассказам деда, руководство было почти уверено,
что немцы станут прорываться в город. Готовились взорвать завод,
уже началось его минирование. На соседнем с заводом пустыре
проводились занятия по метанию гранат и штыковому бою. Но потом
ситуация изменилась и завод продолжил работу. Выпускали, в основном,
минометные снаряды, а, может, и что-то еще для фронта…
Письмо 2-е (на открытке)
2/10/41г. Ленинград
Куда: Молотовская область
Черновской район
Чистоперевалочный сель(хоз.) совет
Деревня каменка
эвакуированной
Левиной Ф.Г.
—————————————————————
Здравствуйте дорогие!
Я жив и здоров. Нахожусь на прежнем месте.
От Вас получил телеграмму. С нетерпением жду письма.
Сегодня отправил Вам телеграфом еще 350р. Надеюсь Вы их получите. Обязательно письмом или телеграфом еще раз подтвердите Ваш адрес. Укажите ближайшее почтовое отделение. Мне сообщите ближайший город, т.к. я никак не могу найти на карте где Вы. Как Вы там устроились — с жильем, с едой, с работой? Обязательно мне обо всем напишите. Дорогие, крепитесь и верьте в то, что будут еще лучшие времена. Фаня и мама, ради Инуси Вы не должны никогда падать духом. Связались ли Вы с Соней? Целую Вас всех и Инусю особенно
Ваш Гриша
Письмо 3-е (на открытке)
5/10/41г. Ленинград
Куда: Молотовская область
Черновской район
Чистоперевалочный сель(хоз.) совет
Деревня Каменка
эвакуированной
Левиной Ф.Г.
—————————————————————
Адрес отправителя: Ленинград 33
ул.Цимбалина д. N3
завод Экономайзер
Гл. констр. Левину
—————————————————————
5/10/41г. Ленинград
Здравствуйте дорогие!
Только что пришел домой в надежде застать от Вас письмо, но его, к сожалению, всё нет.
Я переведен на казарменное положение и поэтому живу на заводе.
Домой захожу только на 1/2 часа проверить нет ли писем. Мне пишите на завод.
Я Вам дважды отправил по немного денег. Как Вы там живете?
Хочется думать, что как нибудь устроились. Фаня, попытайся найти работу по специальности (учителем). В письме укажите рядом с каким городом Ваша деревня. Получили ли Вы мои переводы? Телеграфно еще раз подтвердите Ваш адрес, т.к. я не уверен, доходят ли до Вас мои письма и переводы.
Инуся, слушай маму и бабушку, учись и будь хорошей девочкой.
Когда проклятых фашистов разобьем, война кончится и мы снова будем все вместе.
Обязательно спишитесь с Соней. Крепко Вас целую, мои дорогие!
Ваш Гриша
Письмо 4-е
<начало письма утеряно, октябрь 1941 г.>
…
Получили ли достаточно денег, чтобы дотянуть до весны? Я их выслал достаточно.
Фанюша, имеешь ли работу? Какую? Хорошо было бы на зиму тебе устроиться в школе.
Мама, как твоё самочувствие?
Инулинька! Какая ты теперь. Как бы я хотел хоть одним глазком на тебя взглянуть.
Я тоже здорово изменился за эти дни и ты бы меня, детка, не сразу узнала. Стал носить большие грубые русские сапоги, шапку ушанку, ватник, рукавицы. Так лучше здесь.
Дорогие, верю что наступит день, когда можно будет нам снова свидеться. Вот будет торжество. Но пока нас разделяет проклятый враг, который хочет нашей смерти, нашей крови. Он сам получит всё то, что нам готовит. Ничего. Пока все мои силы уходят на то, чтобы делать то, чем его разят другие. Придёт время и сам буду разить без жалости, без пощады.
Привет Антонине Ивановне и Шуре. Дорогие мои, всех Вас крепко целую.
Ваш Гриша.
Пишите
Письмо 5-е
Ленинград 20/10/41
Здравствуйте мои дорогие!
Ваши 2 письма и открытку я получил. Я очень рад, что Вы там кое—как устроились. Я Вам послал по телеграфу 24/9 — 300р., и 2/10 — 350р.
Надеюсь Вы их уже получили. 15/10 я отправил Вам ещё 450р., которые к моменту получения этого письма Вы вероятно получите. Постараюсь ещё Вас поддержать, так как связь между нами может оборваться. Именно поэтому, на те суммы, которые я Вам отправил, Вы смотрите не как на основной источник, а как на поддержку. Фанюша, старайся так устроиться, чтобы Вы могли самостоятельно существовать, и то, что Вы получите из моих переводов, чтобы для Вас было только помощью — резервом. Один перевод я сделаю на имя имя Антонины Ивановны, для тебя. По некоторым соображениям это целесообразно.
Ну, с этим кончено. Я живу на заводе. Последнее время работаю начальником спец.цеха. С работы ухожу только поспать несколько часов. Тяжело, но мысль о том, что эта работа сейчас очень нужна, и то, что Вы кое как устроены там, придаёт мне силы.
Нужно бороться, мои дорогие!
Пока все силы отдаю трудовому фронту, придёт час, выполню свой долг на боевом фронте. А Вы, мои дорогие и любимые, боритесь также, боритесь с трудностями в Вашей жизни, боритесь за то, чтобы преодолеть все тяготы, которые нам сейчас выпали из за проклятых фашистов.
Мама, почему ты не пишешь мне? Обязательно напиши мне в следующем письме. Первые ваши письма задержались в дороге более месяца. Но последующие закрытые письма дошли быстрее — дней за 18—20. Телеграмма Ваша шла 9-ть дней. Пишите, дорогие, поэтому почаще. Хоть часть ваших писем я получу.
Очень хорошо мы сделали, что решились на Ваш отъезд. Юля Пошуменская приехала в Сталинград, там её не прописали и она с ребятами поехала в Кусду, мне передали здесь, что она уже туда доехала. Значит она где—то возле Вас.
Володя уже в армии. Сейчас находится еще в городе. Наш дом пока цел и не пострадал. С Савелием и Витой я связи не имею, т.к. у них телефоны не работают. Кажется, у них благополучно.
Имеете ли Вы связь с Соней и Додой? Соня последнее время опять переехала в Москву, и совершенно напрасно. Если бы она могла добраться до Вас, это было бы лучше всего. Недавно я получил от нее телеграмму о том, что она опять переехала в М.<оскву>
Имеете ли Вы там дрова? Если будет возможность, постарайтесь там купить себе валенки, т.к. без них в тех местах Вам будет плохо. Как жаль, что мы здесь Вам не купили по паре простых свободных ботинок на низком каблуке.
Мои дорогие, мои мысли часто возвращаются к Вам. Иногда я вечером смотрю на Ваши карточки и мне страшно хочется Вас всех прижать к себе.
Инуся! Ты ведь помнишь своего папку? Помнишь, как мы с тобой катались на американских горках, и смотрели зверей в зоопарке? Слушайся маму и бабушку. Не бегай на улице раздетой. Не капризничай с едой. И занимайся с мамой. Научись писать — пришли мне своё письмо.
Ребят здесь почти нет. Все разъехались. Чтобы ты папку не забывала, посылаю тебе мою карточку. Когда мы фашистов разобьем и прогоним, мы снова будем все вместе.
Фаничка, насчет твоей работы я не могу здесь решить, что лучше. Нужно брать то, что надёжнее, что дает Вам возможность существовать и что под силу.
Очень тебя прошу, пиши мне о Вашем житье. Как твоя работа, как Ваше здоровье? В чём нуждаетесь? Как Инуля и мама?
Я так замотался, что редко стал Вам писать. Обещаю Вам, что буду писать теперь чаще. Постараюсь раза 2 в неделю. И Вы пишите не реже.
Сейчас у нас пару часов перерыв между сменами. Я им воспользовался и пишу это письмо. Кончаю. Побегу за хлебом и зайду в столовую, т.к. пропустить кормежку сейчас здесь ни в коем случае нельзя.
Ну, мои дорогие и любимые, крепко Вас целую. Всей душой и мыслями с Вами. Крепитесь. Не падайте духом. Впереди ещё будут лучшие времена.
Целую Ваш Гриша
Письмо 6-е
Ленинград 1.XI.41
Здравствуйте мои Дорогие!
Дней 6 тому назад отправил вам письмо. От Вас за это время еще ничего не имел. Последнее письмо, датированное 1/Х я получил.
Дорогие Вы мои, я благословляю тот день, когда Вас удалось отправить. (Помните этот до отказа набитый вагон, дождь, и все наши «муки»). Если бы Вы были бы здесь, то я очень бы мучился по многим вопросам. Верьте мне — не сомневайтесь в целесообразности этого шага. Как бы Вам тяжело там временами не было, хорошо, что вы там. Боритесь, трудитесь, верьте в лучшее будущее. Гитлеровские банды будут сломлены и лучшие дни еще будут.
Я работаю по 16–17 часов. Сплю на заводе. Делаю то, что сейчас нужно делать. Фанюша, ты пишешь, что хотела бы со мной поговорить. Дорогая моя, я бы тоже хотел быть с Вами, пойти куда нибудь в тихий летний лес и там поговорить обо всём, что наболело за эти месяцы. Но кругом здесь такая обстановка, что написанные выше строки мне кажутся преступной сентиментальностью. Отложим же наш разговор до лучших времён, а пока пиши, дорогая, без стеснения обо всем, что у тебя на душе, что хочешь сказать.
Дорогие! Ну конечно меня интересуют все стороны вашего материального бытия, здоровы ли, сыты ли, есть ли дрова, тёплые вещи, зарабатываете ли, получаете ли мои переводы, какими горестями и радостями Вы живете.
Мама, почему ты мне не пишешь? Как себя чувствуешь? Как Вы там живете? Как устроились? Где сейчас Соня я не знаю. Возможно, она пробирается сейчас к Вам.
Инуся, дорогая, ты помогай бабушке и маме. Тогда Вам легче будет жить всем вместе. Сегодня фашисты на нас налетели ночью, и давай в нас бросать бомбы, а наши бойцы по ним как начали стрелять из пушек—зениток. Фашисты испугались и удрали скорее к себе. Они очень хотят к нам забраться в Ленинград, да мы их не пустим.
Ну, дорогие, целую Вас,
Ваш Гриша
Письмо 7-е
Ленинград 7.XII.41г.
Дорогие и горячо любимые Инуся, Фаня и мама!
Пишу Вам это письмо из далекого, далекого для Вас Ленинграда.
Мы всё еще здесь. Ни холод, ни голод, ни бомбежки не заставят нас сдаться проклятому врагу. В минуты, когда бывает тяжело, я вспоминаю Вас, и мысль о том, что Вы там не переживаете всего того, что здесь переживают дети и женщины, меня радует. Я с благодарностью вспоминаю о том суматошном дне, когда мы Вас погрузили в вагон. Я вспоминаю наши с тобою, Фанюша, сомнения и терзания, и с радостью думаю о том, что мы тогда приняли правильное и исключительно своевременное решение.
Дорогие и родные мои, Вы конечно желаете поскорей узнать подробности обо мне. Сообщаю их: до настоящего момента я работаю на том же заводе — начальником цеха. Вчера приказом по заводу я с этой работы снят как несправившийся, т.к. в ноябре мы программу по некоторым изделиям не выполнили. Но моя совесть чиста. Я работал как зверь, не щадил себя ни на минуту, работал по 18–19 часов ежедневно. Людей не щадил никогда, и если не вышло, то только потому, что сам директор многих вещей не понимает и мне не помогал в том, что без него я не мог сделать. Не знаю, сможет ли справиться человек меня заменивший. Где меня используют в дальнейшем, пока не знаю.
Вы пишите по-прежнему сюда же. Деньги я вам посылал уже несколько раз. Надеюсь, что хоть часть из них к Вам дошла. Остальные вероятно дойдут позже. Я их всегда отправляю телеграфно. Прошу подтвердить письмом получение.
Писем от Вас я не имею уже почти два месяца. Последнюю телеграмму получил 15/XI. Вами она отправлена 30/Х. Не надеюсь чтобы это письмо к Вам дошло раньше, чем через месяц. Но всё же я буду Вам писать, а Вы обязательно пишите мне. Изредка давайте телеграммы о Вашем здоровье. Деньги буду продолжать высылать 1–2 раза в месяц.
Дода выехал в Сызрань с семьей. Соня очутилась в Уфе и, я думаю, от неё Вы уже имеете письмо и адрес. На всякий случай, сообщаю её адрес:
город Уфа
ул.Сталина 140
Логун С.М.
_______________________
Катя Баранова надеется, что ей удастся отсюда выбраться. Она тогда с тобой спишется и подробнее расскажет.
Мои родные! Как Вы там живёте? Как переносите местный климат и морозы?
Комментарий Е.В.: когда я прочел в письме деда “людей не щадил никогда”,
я внутренне вздрогнул — надо знать мягкий доброжелательный
характер деда, чтобы понять, насколько не соответствуют эти
слова его образу, его отношению к людям. Но… это война.
Письмо 8-е
Ленинград 12 янв. 42 г.
Здравствуйте мои дорогие!
Давно я Вам не писал. Но мысленно я ежедневно с Вами.
Вашу телеграмму о том, что Вы получили 700 руб., я получил. Получил также твои, Фанюша, открытки датированные 7/XI—41.
Конечно, на заработок в 100 руб. в месяц жить нельзя, но всё же я думаю, что нельзя тебе порывать с колхозом, т.к. только через него ты, вероятно, сможешь иметь продукты. Деньгами Вы, надеюсь, обеспечены, т.к., кроме указанной суммы, я Вам еще 3 раза высылал, и пока я нахожусь здесь и жив, буду систематически высылать. Учтите, что зима у Вас долгая и суровая, и постарайтесь, в меру возможности, сделать необходимые запасы дров и продуктов до весны. Также подумайте вперёд об одежде и обуви всем.
Мужайтесь, мои родные и любимые. Ещё придется потерпеть немало, но зато теперь положение куда лучше, чем было несколько месяцев назад.
Вполне возможно, что мы с Вами скоро увидимся и снова заживём все вместе.
Я пока работаю на прежнем месте, но теперь не начальником цеха, а главным механиком завода. На этой новой должности мне приходится нелегко, так как работа сейчас очень тяжелая (поэтому меня сюда и бросили), но ничего, сейчас втянулся, и дело налаживается. В моём ведении 4 цеха и 2 мастерские.
Занимаюсь ремонтами оборудования, строительством, отоплением, водоснабжением, и прочими делами, которые сейчас нужны заводу. Сам себе удивляюсь — до чего же я, всё же, универсальный инженер. Но это хорошо и я испытываю удовлетворение от вновь построенного мною общежития, от пущенного центрального отопления, от удачного решения вопроса с освещением завода или ремонтом оборудования.
Живу на заводе, почти не выходя за его ворота. За все время дома был 2—3 раза, и то не ночевал. Эх, хорошо, что я Вас тогда отправил. Я был бы очень несчастен теперь, если бы это не свершилось тогда. Поймите это, цените Ваши условия, не страдайте от тех неудобств, с которыми Вам приходится сталкиваться там, они проходящи.
Главное, не теряйте бодрости духа, боритесь за жизнь и победа будет за нами. Проклятому Гитлеру в конце концов шею сломят.
Очень беспокоюсь, как Вы там переносите морозы. Не обморозились бы. Особенно нужно этого опасаться тебе Фанюша, когда идешь на работу полем. Если сможешь устроиться на молочную ферму или куда либо на ставку, это будет не худо, но главное, чтобы ты получала за работу натурой, а не деньгами.
От Сони вчера имел телеграмму в ответ на мою. Она сообщает, что связалась с Борей <мужем> и в деньгах не нуждается сейчас. Здорова. От Доды давно писем не имел. После начала войны имел только одно письмо. Его главк <отдел министерства> выехал куда-то в Сызрань. Сегодня попытаюсь отправить ему письмо.
Инуся, напиши мне письмо. Ведь тебе уже пошел восьмой годок, и в этом году осенью тебе уже нужно в школу начать ходить. Ты ведь наверно понемногу с мамой занималась и сейчас уже лучше пишешь, чем раньше. Напиши мне, как живешь ты, бабушка и мама. Слушаешься ли ты их. С кем играешь. Помнишь ли своего папку.
Мама, чего ты мне за всё время ни разу не написала. Очень прошу тебя это сделать. Напиши как живете, как здоровье. О судьбе Савелия и Виты
…
Письмо 9-е
Молотов (Пермь) 8/II—42
Здравствуйте дорогие!
Пишу Вам это письмо в самой непосредственной близости от Вас. (Через 1/2 часа буду в Молотове, где и опущу это письмо.) К сожалению, не могу поехать прямо к Вам, а должен ехать сначала в Свердловск (куда еду по вызову наркома).
Путь, которым пришлось выбираться из того места, где я был всё время, был весьма сложен и тяжёл, и местами опасен. Но он теперь позади и о нем сейчас нечего говорить. Сейчас пишу это письмо из вагона скорого поезда, сижу в тепле и сыт, но ослаб немного и простудился.
Завтра 9/II буду в Свердловске, и раньше чем приступить к делам, по которым меня туда затребовали, постараюсь дня 2–3 отдохнуть, отоспаться, отъесться и подлечиться. Затем, после устройства служебных дел, выясню положение с личными делами. (Где буду работать, кем, будет ли комната, оклад, условия проживания в этой местности, и прочее.) После этого очень бы хотел приехать к Вам на 8–10 дней, чтобы пожить с Вами, т.к. мне это совершенно необходимо после последних 6—ти месяцев, прожитых там. Если это сделать сразу не удастся, то мы спишемся о том, как будем поступать дальше. Ведь теперь письма будут идти 2–3 дня, а не 2–3 месяца как раньше.
Свой адрес, как только он у меня выяснится, я Вам сообщу. Пока же, не дожидаясь его, пишите мне по адресу:
г. Свердловск
Стахановская ул. дом N6 кв.12
Каждану А.Я. для Левина
Напишите, как живете, как здоровье, получаете ли деньги. Кроме подтвержденных тобою, Фанюша, я еще сделал 5, 6, 4 и 4.5 <сотен руб>. Как у Вас жизненные условия (цены, возможность достать нужные продукты). Узнайте, можно ли что либо послать посылкой в Свердловск.
Если мне удастся получить комнату, и в Свердловске мало мальски сносные условия, я Вас заберу сюда, чтобы нам снова жить вместе.
Но вполне возможно, что вместо комнаты я получу только койку в общежитии. Тогда придется нам, дорогие, ещё немного повременить.
Но, во всяком случае, тогда мы будем часто видеться, т.к. сможем через короткие промежутки времени наезжать друг к другу.
В Свердловске жизнь, говорят, очень дорогая (мясо — 120р. кг, масло — 200р.кг). Правда это или нет не знаю. Выясню на месте.
ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, ВЫ У СЕБЯ НА МЕСТЕ НИКАКИХ МЕР ПО ЛИКВИДАЦИИ ВАШЕГО ПОЛОЖЕНИЯ ПОКА НЕ ПРЕДПРИНИМАЙТЕ. И НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЕ.
Запасите немного мёда, масла, сала, муки, и проч., что сочтёте нужным к моему приезду. Более подробно обо всём расскажу при личном свидании. Целую Вас. И жду немедленного ответа на это письмо в Свердловск.
Целую, Ваш Гриша.
Послесловие
Из 5-го письма видно, что на заводе рабочим давали дополнительный паек: дед пишет “Побегу за хлебом и зайду в столовую, т.к. пропустить кормежку сейчас здесь ни в коем случае нельзя.”
Не знаю, что входило в этот заводской “обед”, но и его было совершенно недостаточно. Постепенно оставшиеся на заводе рабочие и женщины слабели от голода, многие умирали дома или замерзали прямо в цехах у станков. Дед рассказывал, что ему приходилось заставлять людей подняться и что-нибудь переносить с места на место, просто потому, что тот, кто переставал двигаться — впадал в сон и замерзал насмерть.
У деда от голода стали опухать ноги (от нажатия пальцем на ноге надолго оставалась ямка глубиной несколько сантиметров). В один из немногих дней, когда он пришел с завода домой, он перерыл весь кухонный буфет, и внизу за ящиками, у самой дальней стенки, обнаружил завалившийся туда кулёк манной крупы, грамм 200. Из этой крупы он, приходя домой, варил себе жиденькую манную кашу, и это его поддержало.
В январе 42 деда затребовали из Ленинграда в Свердловск, он был нужен там, т.к. на Урале развертывалось производство снарядов и мин. Дед, как многие, проехал ночью по льду Ладоги, по знаменитой “Дороге жизни” в кузове грузовика, набитого людьми, на южный, волховский берег озера, где стояли русские военные части. Дорога по льду даже ночью была освещена, потому что немцы запускали над озером слепящие осветительные ракеты. Дорога обстреливалась, и во льду было много воронок, как свежих, так и старых, уже затянутых тонким ледком, и потому особенно опасных (на глазах у деда одна из впереди идущих машин ушла под воду вместе с людьми). Затем, уже по земле, дед добрался до Тихвина.
В Тихвине на станции железной дороги была столовая, и там он чуть не погиб, потому что набросился на еду. Официантка, видя как он жадно ест, предложила еще порцию. Дед сказал “неси!”. Потом еще… И тут его остановила женщина (как оказалось, медсестра), сидевшая у соседнего столика. Она его силой вывела из столовой, и хорошо сделала, потому что переесть после долгого голодания — смертельно опасно. Дед её смог отблагодарить потом за это. Им обоим надо было ехать дальше, в Москву, уже поездом. А людей там в Тихвине скопилось много больше, чем мест в поезде. Благодаря ордену, дед имел право на два билета без очереди, и он им воспользовался — взял билет себе и этой медсестре. Последнее из писем деда написано в поезде уже на пути в Свердловск, после этой истории.
В Свердловске он получил направление в уральский городок Куса — создавать там, практически с нуля (станки первое время стояли под открытым небом), новый цех по производству мин. Рабочими должны были стать необученные старики-казахи, которых туда привезли из Казахстана, и женщины. Но вначале он попросил директора дать ему недельный отпуск, чтобы перевезти семью из Каменки в Кусу.
Но это уже другая история.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer1/evladimirov/
