-
M.I. Rostovtsev, Russian Liberation Committee [Publication], 1919, No. 11
Проживая ещё в России под властью большевиков1, я наслушался от них об их поддержке и защите искусства и культуры. Они выделяли значительные средства на нужды культуры и притом усердно старались заручиться поддержкой некоторых известнейших интеллектуалов. Тем не менее, результатом всех их сладких речей и некоторой деятельности оказалось лишь уничтожение, частично преднамеренное, частично невольное. Начатое большевистскими вождями, они были бессильны остановить его. Институты, развивавшиеся столетиями творческой работы и тщательно поддерживаемые в течение первой революции Временным правительством, чахли и погибали один за другим несмотря на крупные средства, иногда предоставляемые им. И ничего не было создано взамен. Я, конечно же, не могу считать кинотеатр в Зимнем (это всё, что я видел собственными глазами) альфой и омегой творческой работы в области культуры.
Оказавшись в Англии, мне пришлось выслушать от здешних большевистских друзей пылкие рассказы о деятельности большевиков в области культуры, восхваления широты и глубины новых идей, на которых эта деятельность была основана, и её замечательных последствий. Лица, подобные Хагбергу Райту, которые считались, и считали сами себя великими знатоками России, публиковали длинные статьи в серьёзных журналах, превознося Луначарского и Пролеткульт [см. БСЭ, 3-е издание, т. 21, 1975; во всех дальнейших ссылках на БСЭ подразумевается это издание].
Трудно было поверить всему этому; виденное мной было так непохоже на то, что я здесь прочитал. Но внешний вид иногда столь обманчив, а слова очень часто ошибочно считаются действиями; справедливость и беспристрастность требовали, чтобы я тщательно проверил свои впечатления, и я начал очень внимательно следить за советской прессой. Я попытался достать официальные издания Комиссариата просвещения и Пролеткульта. Полученные материалы, несмотря на их неполноту, оказались очень интересными и поучительными и полностью подтвердили мои личные впечатления.
Я понял, что со времени моего выезда из России никакого улучшения не произошло, но что, напротив, многое ухудшилось, а многое другое приходится считать безнадёжно погибшим без каких-либо шансов перестройки.
-
Теория
[1.1] Стараясь разобраться в бесконечных теоретических системах, относящихся к деятельности большевизма в области культуры и опубликованных в различных органах большевистской прессы, я прежде всего заключил, что среди большевиков преобладают громадные разногласия и что в этой области царит безнадёжный хаос. Нет никакой всеобще признанной теории большевистской культуры, а мнения большевистских вождей отличаются друг от друга по самому существенному вопросу. Даже до сих пор они не пришли к согласию в том, что такое пролетарская культура, и что такое культура вообще, и в какой мере и форме культура необходима социалистической коммуне.
Некоторые из них во главе с Луначарским настаивают, что существует, а более точно, должна существовать (потому что ныне ничего подобного нет) специальная пролетарская культура, созданная пролетариатом для себя. Другие, обладающие большими знаниями и более привычные к научному мышлению (как, например, М.Н. Покровский, один из коллег Луначарского в Комиссариате просвещения и историк России), разделяют всеобще принятый взгляд о том, что существует лишь одна культура. Участие пролетариата в этой культуре они считают необходимым. Для подтверждения сказанного я цитирую редакционную статью в журнале Пролетарская культура [в дальнейшем ПК] №3, с. 37:
Наши специалисты-педагоги, как хорошо известно, придерживаются различных взглядов на пролетарскую культуру. Некоторые их них, включая наркома просвещения тов. Луначарского, полагают, так же, как и мы, что в области науки, равно как и искусства и обычаев, пролетариату предстоит создать свою собственную культуру, полностью отличную по качеству от прежней, буржуазной культуры. Другие, как тов. М.Н. Покровский, отрицают это, допуская, например, специальный пролетарский взгляд на науку только в области социальных наук, притом только частично, исключая всю их формальную сторону. В остальном они допускают существование внеклассовой культуры, т.е. науки и культуры вообще.
Схватка по этому основному вопросу продолжается по всему фронту. Самой острой критике подвергается точка зрения Пролеткульта, хотя только она верна ортодоксальному учению. Даже Ленин, кажется, объявил, что он против неё, однако, с другой стороны, как бы для равновесия, её поддерживает Бухарин, другая звезда (см. ПК, №3, с. 35 и след.). Другими словами, согласия нет и не предвидится.
Точка зрения Покровского не ортодоксальна и не социалистична, если допустимо сказать так. Во всяком случае, она не согласуется с духом крайнего социализма. Она прогрессивна и демократична и принята всем культурным миром, а потому о ней ничего не скажешь. Точка зрения Луначарского совершенно другого порядка и очевидно разделяется официальной большевистской Россией, и её следует подробно рассмотреть. В любом случае, она сейчас определяет деятельность большевиков.
С точки зрения Луначарского и Пролеткульта вся культура по существу классова, а вся прежняя культура от начала до конца является творением буржуазии и отражает только буржуазные жизнь, душу и понятие о нашем мире. Новый пролетарский мир чужд этой культуре и должен создать свою собственную новую культуру из своего собственного чрева, культуру пролетариата, основанную на понятии мира, разработанного или указанного Марксом. Такой культуры ещё нет, но массы уже изобретают средства для её изготовления фабрично-коммунистическим образом, и программы уже изготовлены.
В памфлете Самообразование рабочих, изданном в Лондоне и написанным, судя по названию, Луначарским, описывается эта пролетарская культура. Как бы странно это ни было, она противостоит социалистической культуре, хотя некоторые соотношения между ними и указываются. Фундаментом этой культуры является учение Маркса.
Тем не менее, говорит автор, есть все основания ожидать, что пролетарская культура будет обладать свойствами, возможно немыслимыми в социальной системе победившего социализма. Но возникает вопрос, действительно ли борющийся пролетариат имеет какую-либо культуру. Да, определённо имеет. Главное, он обладает всем существенным в марксизме, т.е. утонченным и мощным исследованием социальных явлений, основой социологии и политэкономии, ядром философского понятия о мире.
Мне неясно, как можно объединить эти два высказывания и ещё более странно, что с точки зрения классового происхождения всей культуры и науки кто-то не из рабочих, т.е. не пролетарий, создал единственное, чем гордится пролетарская культура и на чём она основана. Труды Маркса, конечно же, являются настолько же творением буржуазной культуры, как и работы Трайтшке и Бисмарка.
[1.2] Но оставим это и попытаемся узнать, как большевики применяют в жизни идею пролетарской культуры. Первый трудный вопрос, с которым они столкнулись, был: что же делать со старой культурой, с достижениями всего мира за многие столетия? Хотя она и не была создана по определённому рецепту, а труды Маркса составляют лишь малое и притом не лучшее звено в её структуре, она всё же существует и проникла во все поры понятия о мире, сложившегося у современного человечества, а вот на том месте, которое должно быть занято пролетарской культурой, нет абсолютно ничего, кроме работ буржуазного Маркса, видна лишь зияющая пустота.
И по этому вопросу в кругах большевиков существуют глубокие разногласия. Их экстремисты говорят: “Мы не хотим этой культуры, она пагубна ибо заразна, а потому должна быть уничтожена. В.Т. Кириллов [см. БСЭ, т. 12, 1973], звезда на новом пролетарском небосводе и поэт, лишённый изрядной меры таланта, так выражает эту точку зрения:
Во имя нашего завтра мы сожжём Рафаэля, // разрушим музеи, раздавим цветы искусства, // потому что девы в сверкающих царствах будущего // своей красотой превзойдут Венеру Милосскую.
Чтобы быть последовательным, пылкому поэту следовало бы сжечь и Маркса, но большинство большевистских вождей не воспринимает сочувственно подобную [кирилловскую] гинденбургскую теорию (как её называют сами большевики, см. ПК, №№2 и 3). Полагаю, что она более распространена среди масс, потому что разрушение сопровождается грабежом. Формула большинства такова:
Старую культуру следует всосать, пересмотрев её с позиций марксизма. Её следует подвергнуть строжайшей партийной критике, а после очистки в этой камере пыток её можно будет использовать как орудие для создания новой культуры пролетариата. Рецепт такой очистки и проверки предложил А.А. Богданов [см. БСЭ, т. 3, 1970] в своих статьях “Наша критика” (ПК, №№2 и 3). Они слишком длинные и цитировать их невозможно, а цель у них только одна: доказать, что всё, не основанное на формуле Маркса, бесполезно; всё, что не отражает понятие рабочих о мире, должно быть отброшено. Идея человек исчезла, осталось лишь понятие о рабочем. Нет ничего хорошего ни в чём, что нельзя согласовать с этим понятием человека как рабочего, или даже станочника.
[1.3] Культуру пролетариата следует создать новым коммунистическим путём, в определённой степени фабричным процессом, сотрудничеством всей коммуны, в которой выхолащивается творческая индивидуальность. Она ужасна, потому что равнозначна буржуазии, буржуазной анархии. Всё должно быть сковано железными цепями принудительного коммунизма. Для этой цели должны быть созданы специальные организации, как, например, сам Пролеткульт и его отделения, − клубы, так называемые семинарии и т.д.
Так в чём же сущность новой пролетарской культуры? Как старая культура преобразуется при марксистском пересмотре? На эти вопросы отвечают программы пролетарской культуры, представленные Всероссийской конференции культурных и воспитательных пролетарских обществ в сентябре 1918 г. (см. ПК, №2, с. 21 и след.) и, разумеется, принятые ей.
В программе Наука и рабочий класс вслед за некоторым числом гуманных, но лишь наполовину понятных утверждений, описывающих предположенное отвратительное положение не-пролетарской науки, А.А. Богданов формулирует, к примеру, как должны быть преобразованы точные науки и философия, чтобы стать приемлемыми социалистическому или коммунистическому пониманию. Заявив, в своём восьмом положении, что науку следует пересмотреть с пролетарской точки зрения не только по существу, но и по форме своих утверждений, он в девятом положении указывает, что астрономию следует преобразовать в учение об ориентировке усилий труда в пространстве и времени; физику, в науку сопротивлений, оказываемых коллективному труду людей (а как же индивидуальные усилия, разве они не подвергаются сопротивлению? М.Р.); физиологию, в науку о силе труда; логику, в теорию социального согласования идей, т.е. организующих орудий труда.
Хотелось бы знать, что скажут великие учёные, — астрономы, физиологи и философы, − от которых потребовали бы строго подчиниться новым пролетарским определениям науки. К счастью, однако, физика − это физика, и никогда не будет никакой пролетарской физики, как никогда не было буржуазной.
Программа Луначарского, Пролетариат и искусство (опубликованная в том же журнале) настолько бессодержательна и бессмысленна, что всерьёз говорить о ней трудно. Её основная идея сосредоточена в жалком и бессмысленном утверждении, что вся эволюция искусства зависит от социальной структуры, которая в свою очередь определяется соотношением классов, и может быть объяснена лишь этим, и что единственный верный анализ искусства это классовый анализ2.
Программа народного воспитания основана на одной идее, которую, вообще говоря, можно принять, на идее о трудовой школе, в которой обучение труду сочетается с умственным развитием. Ниже мы увидим, как это понятие преобразуется в практике большевиков.
У меня нет возможности подробно обсуждать остальные программы Пролеткульта. Я уже сказал вполне достаточно для прояснения сути и значения так называемой пролетарской культуры. В соответствии с идеалом, на котором она основана, пролетарская культура является громадным ухудшением, громадным шагом назад по сравнению с культурным идеалом, созданным человечеством столетиями творческого труда. Ни один созидатель культуры никогда даже на мгновение не думал, что трудится или может трудиться лишь для некоторой части человечества, для какого-то специального класса, только для станочников, как сами большевики объясняют выражение пролетариат.
[1.4] Искусство, науки и воспитание выбрали своим объектом не пролетария, а человека, для которого они творили и работали, для человечества вообще. Humanitas, — великая греко-римская идея, была и целью создателей культуры, и их окончательным объектом. Большевики пытаются теперь заменить понятие человек на пролетарий, т.е. стараются сковать культуру, ограничивая её выбором особого типа людей и заставить её сотрудничать в насильственном преобразовании всего человечества в этот теоретически созданный тип.
Культура и культурная работа были всегда свободны, без свободы не может быть никакого творчества. Наука, литература и искусство всегда боролись против всякой догмы любого возможного толка. Теперь же их заставляют трудиться в соответствии с заданной схемой, подчиниться особой вере, которую они обязаны считать непогрешимой.
Человечество едва освободилось от оков, они же хотят вновь заковать его. Единая теория, единая научная гипотеза поднята на уровень открытия непогрешимой научной истины, и вся жизнь должна быть согнута и искривлена в соответствии с этой гипотезой. Никогда прежде человечество не опускалось до такого идолопоклонства, до какого дошли марксисты при обожествлении Маркса и его последователей. Своей борьбой против индивидуальной творческой силы большевики хотят поработить каждого единой идее. Залогом развития мысли и творческой силы является лишь борьба идей. Всё, что пытается заковать свободную мысль и свободную творческую силу, — это реакция, самая огромная и самая чёрная. От неё до инквизиции только один шаг, и большевики уже вступили на её путь.
Нигде и никогда культура не создавалась по подготовленным рецептам и программам, её всегда вела творческая сила. Теория следовала за ней, поясняя и комментируя творчество. Никто, никогда не отрицал важность и значимость коллективной творческой силы или организованного труда, но всем было ясно, что жизнь и суть любому труду придавала творческая, абсолютно свободная и неконтролируемая индивидуальность. Искоренение индивидуальной творческой силы является серьёзнейшим преступлением против человечества в целом.
Признаюсь, что имело смысл трудиться для наших культурных идеалов. Теперь же, как кажется, приходится заменять всеобщую человеческую культуру на культуру одного класса, который даже не составляет большинства; заменять свободное творчество творческой работой по рецептам, а бесконечный поиск истины − подчинением единой, исключительно узкой и спорной теорией. Уважающие себя работники культуры не пойдут и не смогут пойти по этой дороге. Голодом, штыками и пытками можно заставить часть интеллектуалов соблюдать повестку дня, но никакой творческой работы не последует, и никакой творческой силы не даст тот класс, из-за которого всё это происходит. Они тоже человеческие существа, а условия, введенные большевиками, в равной мере пагубны творческой силе любых людей.
Результатом большевистской теории может быть только упадок творческой силы и вырождение культуры, возврат к варварству. Пролетарии отделяются от человечества, и результатом будет возврат к животному состоянию. Россия уже шла по этому пути, и последствия сказались очень быстро! Они хотят насильственно свернуть нас на тот путь, которым шла слабеющая Римская империя. Взамен Платона, Аристотеля, Эратосфена, Аристарха Самосского мы очень скоро получим Hellei и Athenaei, после чего заснём, как в раннем Средневековье.
-
Большевистская практика культурной работы
[2.1] Её отличает основная черта, а именно неизменное развёртывание из центра и проведение на бюрократической основе. Личная деятельность и инициатива разрешена только большевистским работникам, да и то лишь в определённых пределах и в соответствии с программами, выработанными в центре. Собрания, как мне хорошо известно на примере Конференции по университетским делам, созываются только для штамповки заранее решённого. Если же конференция отказывается приложить свою печать, то реформы проводятся вопреки мнению её членов.
Но в случае культуры и воспитания централизация ещё не завершена полностью. Во главе дела большевики поставили два учреждения вместо одного, два комиссариата с громадными штатами, Пролеткульт и Комиссариат просвещения. Теоретически их задачи различны: Пролеткульт содействует пролетарскому творчеству, организует пролетариат для культурной работы и самообразования, а комиссариат обеспечивает воспитание населения и ведает старыми и новыми школами.
В действительности же, как утверждают сами большевики, оба института были заняты одним и тем же: они расплодили армию чиновников, которые получают зарплату, но ничего не делают. Кроме того, и тот и другой, заняты очень важным делом, ссорами друг с другом. Комиссариат хочет прикрыть Пролеткульт, считая его совсем бесполезным. Его доводы очень интересны; их можно найти в Известиях 15 авг. 1918 (ср. ПК, №3, с. 27 и след.) и 22 марта 1919 г. Первую статью написал Пискунов, один из заместителей наркома, вторую — Мицкевич [см. БСЭ, т. 16, 1974]; и оба они — известные большевистские публицисты.
Вторая статья прежде всего показывает, что Моссовет уже давно решил объединить Пролеткульт и Комиссариат, но его решение так и не было выполнено3. Этот факт сам по себе характеризует непоколебимость силы Советов в тех случаях, когда дело касается самих большевиков. Пролеткульт продолжает существовать. Далее, Мицкевич показывает, что цели обоих институтов буквально одни и те же, − создание (на бумаге) тех же самых организаций. “Что же остаётся”, спрашивает Мицкевич, “для собственной независимой работы Пролеткульта?” Абсолютно ничего. Вся его деятельность проходит параллельно работе отделов Комиссариата. Он использует наши не очень многочисленные силы и тратит народные средства, которые получает из того же источника, т.е. из Комиссариата, и для той же работе, которой занимаются его отделы, организует свои собственные студии, назначает своих собственных инструкторов, пытается создавать свои собственные организации на тех же заводах и фабриках, противопоставляет свою собственную работу по созданию пролетарской культуры той же работе представителей пролетарских властей и таким образом создаёт смятение в умах пролетарских масс.
Но не могло ли так случиться, что вожди Пролеткульта выказали специальные знания методов подхода к массам и связи с ними? Вовсе нет. Совет Пролеткульта состоит из интеллектуалов, которые на первом собрании пожаловались Конференции4, что за целый год работы пролетариат не проявил никакой специальной склонности приблизиться к ним; пожаловались, что между ними и массами существует брешь. Местные подразделения Комиссариата добились несколько большего в этом направлении и крепче связались с массами.
Большинство студентов в студиях Пролеткульта не состоит исключительно из рабочих; к примеру, представитель одного из регионов пожаловался на Конференции, что в одной из студий его региона лишь 5 из 15 студентов были рабочими.
[2.2] Ясно, как следует из этой статьи и ответов Пролеткульта на неё и на многие другие того же рода, что вся деятельность культурных большевистских организаций страдает одним большим недостатком: никто не желает присоединиться к ним. Рабочие им не сочувствуют, а пассивные интеллектуалы остаются там лишь для того, чтобы получать жалкие гроши. Всё, что Комиссариат говорит о Пролеткульте, столь же успешно Пролеткульт мог бы сказать о нём. Всё это подтверждается новостями с мест, где клубы и другие коллективные организации проявляют мало жизни при рождении, а затем умирают ввиду незаинтересованности населения в них. Областная секция журнала Пролетарская культура наполнена отчётами того же содержания. В первом выпуске (с. 21 и след.) описана деятельность петроградской и московской секций. Заполучив дворец местной знати, петроградский Пролеткульт начал рекламировать себя и свои достижения, как указано в опубликованных выпусках Грядущего. Сразу же заметна недостаточная связь с регионами, потому что (там же), вся работа является лишь парадом сил центра и то лишь в области искусства. Это, следует признать, немного. Позднее появились отчёты о конференциях с жалобами на недостаток средств и на распыление сил. Положение в Москве ещё хуже:
Московский Пролеткульт по многим причинам не смог показать себя. Теперь препятствия к его прогрессу устранены, и мы полагаем, что его жизнь потечёт от победы к победе. Но мы обязаны сообщить, что его безжизненное состояние с марта до июня не могло не повлиять на отношение рабочих к нему.
Снова сообщается о конференциях и обсуждениях. Большевики не любят говорить о своём нынешнем и прошедшем, предпочитая рассуждать о будущем. Во втором выпуске (с. 33 и след.) публикуется сводка отчётов с мест, показана та же картина. После церемонии открытия, или, как случилось в Козлове [Мичуринске], после нескольких церемоний, связанных с двумя днями просвещения, которые организовали железнодорожники, снова начались обычные серые будни. Они, с их непрестанным уходом членов и посетителей, приводят всех в недоумение и очень часто возбуждают негодующие протесты. К примеру, в Петрограде молодой пролетарий, в статье, характерно названной “Для чего вас выбрали”?, протестовал против бездействия культурной комиссии и закончил словами: “Стыдно, товарищи! Такие вещи не положено делать”.
Профсоюзы в Пензе, призыв которых был помещён перед этим, жалуются на уклонения от посещения собраний, и такие же жалобы поступают отовсюду. В третьем выпуске (с. 31) сводка с мест начинается так:
Летнее время естественно ослабляет активность рабочих классов по установлению новых форм культуры. Это сезонное препятствие заставляет наших товарищей спрашивать о причинах плохих успехов некоторых наших начинаний прошлой зимой.
[2.3] Мы должны помнить, что это опубликовано в официальном журнале. Кое-кто пытается скрыть горькую правду, но это трудно. Активность Пролеткульта и Комиссариата замерла. Нет и никогда не будет никаких результатов, и не родилась ещё новая культура. В рецензиях на новые книги и журналы мы видим в большевистской печати те же прежние имена интеллигентов-дезертиров, о которых пролетарии отзываются очень презрительно и высокомерно, смотрят на них свысока, как на илотов и рабов. Большевики не доверяют им, не доверяют даже тем, кто, как профессор Тимирязев, искренне желает в свои старые годы воспринять новую пролетарскую психологию. Первые писатели, которые дезертировали в большевистский лагерь, Яссинский [Бруно (Виктор Яковлевич) Ясенский или Ясеньский, см. БСЭ, т. 30, 1978] и Блок, держатся под подозрением, находятся почти вне закона. А.Н. Бенуа [см. БСЭ, т. 3, 1970] уже под запретом; уверен, что вскоре та же участь постигнет Горького5. Все они недостаточно правоверны, хотя и стараются ублажать большевиков. Они, ведь, из буржуев, а не истинных пролетариев, бесплодных, как бесплодна ненавистная смоковница [ср. От Матфея 21:19], либо пишущих что-то, совершенно лишённое таланта, с таким абсолютным отсутствием смысла, что даже в какой-то степени пугают своих более развитых товарищей.
[2.4] Пролетарская культура ещё не родилась, а коллективная творческая сила оказалась ничтожной. Почему? Потому что обычный большевик не имеет ничего общего с культурой. Его призвали уничтожать и грабить буржуев, искоренять хозяев. На эту работу он охотно согласился; она была нетрудна, прибыльна и безопасна. Но совсем иное дело отобрать у буржуев, у хозяев их культуру. Для этого нужны труд, энергия, сдержанность, да и некоторая доля творческой силы. Прибыли никакой нет, а работа тяжела, и они просто не справляются с ней. Немногие сейчас в России хотят работать, все предпочитают доставать деньги, кормиться и отдыхать.
И поэтому ни один из новых большевистских институтов не оказался жизнеспособным. Они учредили новую Социалистическую академию6 в надежде заменить ей прежнюю, которую всё же пришлось оставить, потому что новая оказалась бесполезной. Она, конечно же, не может выполнять никакой научной работы, в ней нет учёных и образованных людей, а только жулики, подобные Радеку и посреднику в бизнесе Парвусу, и другие разновидности большевиков. Простые люди надеялись, что Академия окажется воспитательным учреждением, но что именно оказалось на деле видно из письма её студентов (Известия 20 февр. 1919; я не могу поручиться за точность цитаты):
Социалистическая академия находится в состоянии серьёзного кризиса. Хоть есть лекторы и инспектора, число студентов всё более убывает, а лекции читаются только на бумаге. Жизнь Академии как института воспитания свелась к нулю.
Удивляться здесь нечему, если вспомнить, что весь штат Академии состоит из невежд и малообразованных людей. Аналогична участь пролетарских университетов. Университет в Москве раздирается внутренними раздорами (см. ПК, №2, с. 36). Пролетариат порицает свой собственный университет и поносит его программы, считая их неестественными и лишь окрашенными в пролетарские цвета. Тем временем, несмотря на громадные затраты народных средств, воспитательной работы совсем нет. То же, как я уже сказал, происходит в искусстве. Бесконечные слова и споры, например, о программе пролетарского театра, но результата нет никакого.
[2.5] Всё ещё живы лишь старые институты, и они продолжают жить вопреки большевикам и их воле, приспосабливаясь к обстановке и болтаясь в бурных водах. Да, живут в жутких условиях, находясь под подозрением и преследуемые. Жива и всё ещё работает старая Академия, хотя и теряет своих членов одного за другим. Некоторые из них умирают голодной смертью (как востоковед В.В. Радлов, археолог И.И. Смирнов, историк А.С. Лаппо-Данилевский) или кончают самоубийством (как известный [механик и] математик Ляпунов). Они не в состоянии оставаться очевидцами ужасающей действительности; некоторые эмигрировали (как экономист П.Б. Струве, химик Вальден [см. БСЭ, т. 4, 1971], мы сами). В 1918 г. умерло 17 академиков и членов-корреспондентов, и 4 академика умерло за первые три месяца 1919 г7.
Старые университеты ещё также живы. Насколько я могу судить (писем от своих коллег я не могу получать), все попытки преобразовать их были выполнены лишь на бумаге. Что-то, конечно, пострадало, к примеру юридический факультет8. Многие его профессора были арестованы или всё ещё сидят в тюрьмах. Другие (профессора А.А. Кизеветтер [см. БСЭ, т. 12, 1973], Пергамент сбежали [Кизеветтер был выслан]), чтобы избежать той же участи. Но попытки преобразовать университеты оказались безуспешными. Неграмотные, которых почти силой направили в университеты, не хотят идти туда, выяснив, как можно было бы ожидать, что им там нечего делать. Некоторые прежние студенты и профессора продолжают работать, насколько позволяют их силы, работать как прежде, для всех, для Человечества, для Науки. Группа едва образованных студентов-большевиков клеймит их как реакционеров. Жизнь высшей школы в Петербурге описана в следующем обращении социалистических студентов (Северная коммуна, 26 марта 1919):
Власть рабочих желает превратить высшую школу в лабораторию науки, доступ рабочих масс в которую, нетруден, но антисоциалистическая секция студентов и профессоров извращает эту идею. Буржуазное большинство реально существующего совета старейшин и Центральный Комитет не реформируют, а топчутся на месте, а мысль о социальном благополучии заменяется проматыванием народных денег. С этого момента исключительное влияние на жизнь высшей школы должно принадлежать истинно революционным студентам.
[2.6] Это означает, что и здесь существует диктатура меньшинства над большинством, бездельников над работающими, подкреплённая силой и штыками. Переживёт ли наша Наука это издевательство? Дай Бог! Действительно ужасные вещи творятся в детских школах, преобразуемых большевиками и превращённые в обыкновенные трудовые школы. Я процитирую рассказ учительницы такой школы (Русская жизнь 19 мая 1919):
Нельзя даже представить, до какой степени дети изголодались. Однажды зашла речь о том, что для продолжения занятий они должны будут перейти улицу в другое здание. Они обступили меня и совершенно серьёзно сказали: “Вы должны знать, что нам это не под силу. Придётся четыре раза пройти по лестнице вверх и вниз и перейти улицу …Мы так устаём …Нам это будет слишком тяжело”. Глядя на усталые, истощённые лица и серьёзный вид, с которым они говорили о теме, обычно не обсуждаемую детьми так серьёзно, я поняла, что они и в самом деле так слабы, и так долго голодали, что подобные прогулки для них практически невозможны.
Ребята целый день сидят на одном и том же месте. Очень трудно вывести их на перемену, когда классы надо проветривать. Иногда по их глазам можно отгадать, что они готовы на всё, кроме как встать со своего места и выйти из класса. Надо, конечно, вспомнить, что происходило на переменах в старые времена. Теперь же дети даже не гуляют по залам “института” (финансируемого государством пансионата для девочек старших классов из хороших семей), а всё время тихо сидят в классах. Они немного оживают, когда идут на обед. Затем, собрав все силы, бегут как можно быстрее к столам, вырывают еду друг у друга и умоляют о добавке.
Я сама видела, как их лица и глаза проясняются во время обеда. Какой-то болезненный цвет появляется у них на щёках, и они начинают выглядеть в некоторой степени как обычные дети. Но после обеда заметно, что они снова блекнут. Идут в классы, сидят, склонившись над партами, наполовину заснув и наполовину бодрствуя. У кого есть деньги, покупает сушёную рыбу или селёдку. Очень часто вижу, как маленькие мальчик или девочка сидят в одиночестве в уголке, скрываясь от других, и едят сушёную рыбу с костями, головой и хвостом.
Вы спрашиваете, что происходит в спальнях? Ну, однажды я пошла туда, но не ждите, чтобы я повторила этот опыт. Воздух, донельзя вонючий, от которого кружится голова; простыни и подушки земляного цвета (большевики реквизировали прежнее белое постельное бельё для Красной Армии, а нового нам не дают), простыни и наволочки редко меняются чаще, чем раз в месяц.
Нам пришлось перестать посылать детей в бани. Они не отапливаются, и в последний раз, когда дети были там, 40 детей заболело гриппом, а ведь в школе их не более 300. Чтобы описать положение, должна сказать, что вшей столько, что дети, со своим обычным умением подбирать прозвища, назвали свои одеяла “ползунками”. И происходит это, когда в городе свирепствует эпидемия. Неудивительно, что дети быстро умирают от всяких болезней. Дифтерия, корь, тиф, — всё было, и эти бедные дети обречены.
Большевики уничтожили иконы, запретили детям молиться и приказали забрать у них принесенные ими из дома нательные крестики. Один из посетивших нас комиссаров решительно говорил с нами об этом. Фамилию его я забыла, помню только, что, судя по одежде, он, видимо, был рабочим, и говорил он очень чётко, будто приказывал. Собрав детей, это новое светило педагогики заявило коротко и ясно: “Дети, мы упразднили бога, и выкиньте весь этот хлам”, он показал на икону, висевшую в углу, “в мусорный ящик”.
Вы спрашиваете про уроки, и как они происходят? Ну, так их вообще нет9. Как можно учить чему-то детей, которые медленно умирают от голода? У них нет сил, чтобы готовить или учить уроки, и, слава Богу, сами комиссары не очень заботятся об учении. Они не обращают никакого внимания на общие дисциплины, а взамен в школы посылаются груды руководств по обучению “политической зрелости”и по русской истории, все события в которой примитивно подразделяются по линиям борьбы пролетариата против буржуазии и царей. Посылаются и программы компартии со строжайшими предписаниями для учителей развивать в детских умах социалистические идеи рассказами о жизни бронштейнов и апфельбаумов10 и требовать приобретения детьми досконального знания всех большевистских лозунгов и их основных “подвигов”. По четвергам, под председательством какого-нибудь комиссара просвещения, организуются утомительнейшие собрания, на которых детям читаются лекции, иногда длящиеся до 11 часов вечера или полуночи, и дети должны петь “Интернационал” и “Марсельезу”.
Детская нравственность, к сожалению, ухудшилась, почти все дети стали воришками. Они крадут ночью, в основном еду или деньги, чтобы купить сушёную рыбу или селёдку. Как-то раз группа девочек, бывших воспитанниц институтов, и все из очень хороших семей, подделали какие-то документы и под видом детей рабочих проникли на фабрику Bligken & Robinson. Там они украли почти два пуда шоколада, подготовленного для Красной Армии. Большевики хотели расстрелять их, и только после громаднейших усилий учителей и многочисленных посещений Горького и Луначарского смертные приговоры были заменены переводом в другие институты11.
Как можно хотя бы упоминать выработку нравственного сознания у детей, если большевики сообщают малышам на вечерних “культурно-просветительных” собраниях, что дом и семья — это лишь мифы, выдуманные как завеса для отвратительного сожительства людей мужского и женского пола, и если после таких лекций малышей ведут в кино, где им показывают самые непристойные фильмы.
Все эти опыты на детях ради “социализации” могут лишь повредить им, и я не ошибусь, если скажу, что 80% уцелевших окажутся кандидатами в сумасшедшие дома. Но уцелеет ли кто-либо? Только быть может самые дюжие и особо стойкие по природе. Вы, быть может, не поверите, что их смертность выше, чем можно себе когда-либо представить. Их тела слабеют с каждым днём. С 1 января умерло больше, чем за весь прошлый год большевистского режима. Малейшей простуды вполне хватает, чтобы погубить ребёнка. В некоторых институтах смертность доходит до 60 и даже 70% [в год?]. Не знаю, что будет дальше, но нынешнее положение не может долго продолжаться.
Такова реальная жизнь в большевистских школах. Окажется ли действительно возможной жизнь для младшего поколения, несмотря на все эти опыты над их умами и телами?
[2.7] Подведём итоги. В области творчества результат нулевой, в сфере уничтожения прогресс громаден, как и во всей жизни государства, в социальной жизни и экономике. Но быть может большевики стараются защитить и спасти культурные ценности нации, исторические памятники, музеи, частные коллекции, книги? Самоотверженные сотрудники, не покинувшие своих постов, сумели кое-что спасти. Большие музеи ещё не уничтожены; делаются попытки защитить некоторые памятники. Но всё это покрыто какой-то мглой, никто об этом не говорит. Впрочем, иногда завеса приподнимается, и места, освобождённые от ярма большевизма12 выглядят отвратительно, а масштаб разрушений громадным. Иркутская жизнь публикует такие отчёты из Сибири и соседних территорий про деятельность большевиков, когда они хозяйничали там:
Они закрыли 8 высших и 68 средних школ, реквизировали и разграбили 109 библиотек, уничтожили 32 исторических памятника и 8 музеев, сожгли одну высшую и 6 средних школ и 15 библиотек.
Кажется, даже немцы в захваченных ими губерниях показали, что обладают большей культурой и более гуманны. Все помнят отчёт о том, как большевики используют реквизируемые книги для изготовления бумаги для папирос. Жутко подумать о массе книг, икон и священных сосудов, погибших при преследовании церкви и грабеже дач. Такова жестокая действительность. Болезненная, противоречивая, реакционная классовая идеология, полное бессилие в творческой работе и громадное мастерство при уничтожении. Да спасёт Бог Россию и да защитит Он остальной цивилизованный мир от тех же страданий!
Примечания
-
Слово большевик автор часто упоминает, имея в виду лиц, поддерживающих или одобряющих теорию и практику большевизма.
В одной из своих статей Ростовцев (2002, с. 11, цитата из комментария И.В. Тункиной) заявил: Никогда не ломали школу так нагло, невежественно и варварски, как в эпоху просвещённого диктаторства Луначарского.
Мог ли Моссовет по существу упразднить общероссийский институт, или Пролеткульт был лишь московской организацией?
Какой же именно конференции?
Существует предположение, что в 1936 г. Горького фактически убили, и именно потому, что он был недостаточно правоверен, мог бы помешать сталинскому террору. Он, кстати, вовсе не был из буржуев.
Социалистическая академия (см. БСЭ, т. 1, 1970, статья Академия коммунистическая), 1918–1936, с 1924 г. именовалась Коммунистической. Учёные и образованные люди (см. ниже) в ней всё же были, хотя, возможно, в более поздние годы. Высокое положение в ней занимал, к примеру, О.Ю. Шмидт, однако троглодитов там тоже было немало, и они-то вероятно задавали тон. Так (Шейнин 2001, с. 182), в 1934 г. Мария Смит заявила, что Гаус (не Гаусс!) хотел свирепо подчинить мир единым вероятностным законом. В 1939 г. она стала членом-корреспондентом Академии наук …
И.В. Тунина (Ростовцев 2002, с. 102) сообщила, что в Петрограде в 1918–1920 гг. умерло 167 тыс. человек, а Академия Наук потеряла почти треть своих членов. Если принять (Чупров 2009, с. 80), что в 1921 г. население этого города составляло 777 тысяч, то окажется, что годовая смертность там дошла до 7.1%, сам же Чупров указывал 8.8%. Чудовищные цифры, но следует добавить, что ни одно из приведенных сведений не было обосновано.
Юридический факультет какого университета?
В начале своей статьи автор упомянула (несостоявшийся) переход ребят в соседнее здание для продолжения занятий.
Автор, видимо, обобщённо имеет в виду евреев, занимавших высокое положение в большевистской иерархии. Евреи не могли ожидать ничего хорошего от победы белого движения, и, в отличие от русских, не участвовали в нём, стало быть, были более благонадёжны.
Автор почему-то несколько раз упоминает институты вместо школ.
Во время гражданской войны громадные территории длительное время находились во власти Колчака.
Сведения о некоторых лицах
Парвус Александр Львович (Израиль Лазаревич Гельфанд), 1869–1924, доктор философии, проницательный аналитик, публицист, удачливый бизнесмен и авантюрист. Истинный автор теории перманентной революции, возможный вдохновитель Ленина.
Радек Карл Бернгардович, 1866–1933, политический деятель. Был репрессирован как сторонник Троцкого, убит в тюрьме. Автор назвал его жуликом, но не обосновал своего утверждения.
Райт Хагберг (Wright), 1862–1940, писатель, участник политических дискуссий, либеральный русофил.
Трайтшке Генрих Готхард (Treitschke), 1834–1896, историк, политик, публицист. Автор подхваченного нацистами антисемитского лозунга.
Библиография
Ростовцев М.И. (2002), Избранные публицистические статьи 1901 − 1923. М. Ред. И.В. Тункина.
Чупров А. А. (2009), Письма К.Н. Гулькевичу 1919–1921. Берлин. Также www.sheynin.de
Шейнин О.Б. (1990), А.А. Чупров. Жизнь, творчество, переписка. М., 2010.
— — (2001), Статистика и идеология в СССР. Историко-математич. исследования, вып. 6 (41), с. 179−198.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer2_3/rostovzev/