***
Под утро сон не отпускал, маня,
под веками мозаика крутилась...
Мой личный Бог всё знает про меня,
и я сегодня в этом убедилась.
Пока я вижу эти небеса
и лунный камень в облачной оправе,
пока я слышу птичьи голоса –
я сетовать на жизнь мою не вправе.
В свои стихи как в зеркало смотрюсь,
и будни мои праздничны и праздны.
Тоска смиренна и нарядна грусть,
и ничего не целесообразно.
Я в розовый бинокль вижу мир.
Достойного любви там очень много.
В душе горит не гаснущий камин.
Да, я одна, но я не одинока.
Единственна… как все мы на земле.
Отмечена… и с неба светит око,
чтобы душа всегда была в тепле,
чтобы земля была не одинока.
***
Жить и жить себе внутри тумана,
вместо денег звёздочки считать...
Вынет месяц ножик из кармана –
разрезать страницы и читать
в книге судеб, писанной вселенной,
чей глядит на нас печальный глаз,
чтобы в жизни, немощной и тленной,
стало легче нам от лунных ласк.
Плыть и плыть бездумно по теченью,
пока кто-то руку не подаст,
не напоит чаем нас с печеньем,
не обнимет в самый чёрный час.
Я не повторяю имя всуе,
писем не пишу тебе я, но
всю себя тебе я адресую –
прочитай хоть строчку перед сном.
Словно дети, друг от друга прячась,
прячемся от счастья – не беды...
Ведь любовь – единственная зрячесть,
всё другое – формы слепоты.
И куда судьба опять заманит,
где рассвет неясен и белёс...
Мы плывём, как ёжики в тумане,
ничего не видя из-за слёз.
***
Читатель мой, советчик, врач,
в ответ хотя бы мне аукни.
Искала б днём с огнём, хоть плачь,
но от огня остались угли.
Уставший к вечеру денёк
прилёг, не вымолив отсрочки.
Вид на помойку как намёк,
где кончат жизнь живые строчки.
А где ж им быть потом ещё?
Забыты, выплюнуты, жалки,
от жарких душ и мокрых щёк –
прямым путём к дворовой свалке.
Как ни крути и ни крои,
альбомы, письма, посвященья,
слова в невысохшей крови –
в одно стекают помещенье.
Дожди легко их смоют след.
Бросаю, как бутылку в море...
Вдруг кто-то через сотню лет
прочтёт мою любовь и горе.
***
Я сновиденья превращаю в явь,
идя на те места, что мне приснились.
И возвращаю, словно букву ять,
их тени, что здесь где-то схоронились.
Вернее, их пытаясь отыскать
средь незнакомых старых переулков...
Какая неизбывная тоска
в шагах как эхо отдаётся гулких...
Ещё не доводилось никому
здесь проходить пожизненно влюблённой,
и видя недоступное уму,
вдруг повстречать свой сон овеществлённый.
О как деревья были зелены,
пока на них там не было управы…
Кинотеатры, стёртые с земли –
«Курятник», «Летний», «Искра», боже правый!
А вот и я бегу вперёд машин
не по волнам, а по мосту, как ветер,
колени обвивает крепдешин,
красна улыбка, юный взор мой светел.
Здесь все дома и улицы мои,
и вечер нежно обнимает плечи,
и в жизни моей нет ещё любви,
а лишь предвосхищение той встречи.
Спешу по нашей будущей весне
средь лет, что как деревья облетели...
Я помню лишь, как было всё во сне…
Я позабыла, как на самом деле.
***
Первые книжки, школьные ранцы…
Помню, с отцом мы по садику шли.
«Листья кружатся в медленном танце...» –
вдруг я сказала, ловя их с земли.
Замер отец, как споткнулся о камень.
«Что же там дальше? Ну-ка, я жду!»
Листья летели, хрустя под ногами…
«Падают тихо в забытом саду...»
Голос отца становился серьёзней.
– Ну же! – маня меня в эту игру…
«И по аллее... осенью поздней...
я прохожу... по цветному ковру!»
Батюшки, что ж это я натворила!
Я сотворила всамделишный стих!
Я танцевала, в небе парила,
пела его на случайный мотив.
Ты всё просил повторять меня снова,
радуясь первым неловким шагам.
Первую искорку слова живого
как же ты пестовал и разжигал!
Первая книжка вышла однажды...
Я подписала, от счастья тиха:
«Папе, родившему автора дважды,
первый – для жизни, второй – для стиха».
Наши родные, к несчастью, невечны.
Это в двухтысячном было году…
Вот и доехала я до конечной.
Вышла в каком-то забытом саду.
Снова деревья в жёлтом багрянце…
Девочка, руку отца теребя:
«Листья кружатся в медленном танце...»
Но без тебя... без тебя... без тебя…
***
Вечерами у окна
я люблю сидеть одна.
Небу, кажется, видна там
вся душа моя до дна.
Как в подзорную трубу
вижу всю мою судьбу,
всё, что было, есть и будет,
что несу я на горбу.
Вижу мамины глаза,
руки папины, и за
ними ясно проступают
прежней жизни голоса.
Вижу словно во хмелю
лица всех, кого люблю,
за кого в ночи беззвёздной
слёзно Господа молю.
Но пока ты не в гробу –
продолжай свою судьбу,
продираясь сквозь преграды,
невозвраты и табу...
По ночам луна в окне,
а душа моя в огне.
Пусть горят, вовек не гаснут
все любимые во мне.
Шуточка
Ах, Наденька, как ты с горы летела,
от страха ни жива и ни мертва...
Ты так тогда отчаянно хотела
услышать вновь те главные слова!
Впервые мне пропел их в уши ветер.
Сказал их Чехов. Прочитал отец.
И я ждала, когда же мне на свете
всерьёз их кто-то скажет наконец.
Ты мне шептал их много лет ночами,
но вот ушёл и те слова унёс.
Всё кажется пустыми мелочами
без этих слов, сияющих от слёз.
И до сих пор я вслушиваюсь в ветер,
что воет по ночам как свора псов:
«…люблю, люблю… ты лучшая на свете...
расслышь меня сквозь хоры голосов...».
***
А звёзды дрожали ресницами,
сухими колючими иглами...
Всё это могло бы присниться нам,
казалось небесными играми.
Меж видимым и невидимым
границы такие тонкие...
И чудо, что стало обыденным,
как будто ношу в котомке я.
Осилю ли эту зиму я,
душа – что голь перекатная.
Звезда моя негасимая,
любовь моя незакатная…
***
По компу музыка без звука –
полночный час, соседи спят...
Жизнь без тебя – такая мука,
родного с головы до пят.
Твой взгляд с портрета и с фейсбука –
мне как танталовый глоток,
как эта музыка без звука
или без запаха цветок.
Когда тебя во сне я вижу –
как без меня там одинок,
то потолок уходит выше,
земля уходит из-под ног.
И я лечу к тебе сюрпризом
над миром, что бездарно спит...
Мне никакой закон не писан –
ни притяженья, ни орбит.
***
Что держит меня на свете,
на жизни, что без тебя,
когда всё сдувает ветер,
в бессмысленный ком сметя?
Но движется всё живое,
срастаются все клочки,
и где-то нас снова двое,
и с неба — твои зрачки...
Не высечена из камня,
жизнь движется и течёт,
и видится сквозь века мне
наивный её расчёт.
Нас ветер несёт друг к другу,
ты смотришь сквозь облака.
Ну дай же скорее руку,
кивни мне издалека.
Пространство своё сужаю
до сердца, где ты и я.
Пусть буду для всех чужая,
зато для себя твоя.
Брожу по пустой квартире...
Но знаешь — такая жесть! –
пусть нет тебя в этом мире,
а я могу, чтобы – есть.
***
Не надо мне большого счастья,
оно бывает только раз.
Я буду рада малой части
того, что радовало нас.
Тем, чем когда-то дорожили,
тащили в милую нору,
тем небом, под которым жили
и любовались поутру,
и лесом в посвистах и росах,
что нам шептал своё люблю,
и вазами в огромных розах,
что покупал, пока я сплю,
и книгами в твоих пометках,
намёками о тех деньках,
и праздником в сосновых ветках
в весёлых детских огоньках...
Все неприятности отринув,
иду, гляжу на белый свет,
и отражения в витринах
мне улыбаются в ответ.
И знаю я, что где б ты ни был,
ты освещаешь горизонт
и надо мною держишь небо,
как будто разноцветный зонт.
***
Только отблески, только блики
от того, что пылало в нас...
Как закат этот солнцеликий,
опускаясь, медленно гас...
А когда фонарные бусы
ночь нанижет на нить аллей,
и луны золотое пузо
замаячит средь тополей,
вот тогда наконец настанет
мой поистине звёздный час.
И любовь из стихов восстанет,
улыбаясь, летя, лучась...
***
Мой разговор с тобой – как миссия иль месса,
обыденная речь ушла куда-то прочь.
Как будто с глаз моих отдёрнулась завеса,
и светлый день пришёл, смутив старуху-ночь.
Да, каждый стих всегда в какой-то мере фокус,
ведь на тебе сошлось созвездие лучей.
И Фолкнер на столе, и твой любимый крокус –
всё в топку для тебя топящихся печей.
Да, крокус или флокс, и на могиле ирис –
всё говорит: я здесь, люблю тебя, держись.
Но то, что я пишу, похоже на папирус.
Засушенный цветок, засушенная жизнь…
Лечу навстречу дню, надеждою богата,
несбыточность её давно уж ей простив.
Как сладостно звучит хорал в лучах заката...
Не повод, чтобы жить, но для стихов мотив.
***
Смотрят на меня глазами окон
призраки любимых и родных.
И луна косит печальным оком,
освещая нас с тобой одних.
Те места, что улетели с дымом,
в памяти нетронуто целы.
Там со мною нерушимо ты был,
там навек прочны мои тылы.
Птицей в ночь летит тоска о друге.
Где ты, моё счастье ни о чём?
Призрак манит, не даётся в руки,
ускользает солнечным лучом...
С той поры, когда была женою,
как-то всё похолодало тут.
Стены оглушают тишиною.
Страшен дом, в котором нас не ждут.
Но ещё свежо, свежо преданье,
как тот вальс кружил с тобой в ночи...
Давними аккордами страданья
нестерпимо музыка звучит.
И несёт она меня над бездной
к тем далёким памятным местам...
Где-то ждёт единый дом небесный,
и мы все как дома будем там.
***
По капле тепло убывает…
Боюсь ноябрей-декабрей.
Они в нас тепло убивают,
другое, не от батарей.
Ах, пане-панове, не внове
той песенки зябкая дрожь…
Ищу его в голосе, в слове,
но нет его там ни на грош.
Хоть льдинки не вижу в глазу я,
но холодом веет в тепле.
А я его преобразую
в морозный узор на стекле.
За этим волшебным рисунком
дороги весны не видны...
От голоса веет рассудком
и губы твои холодны.
***
С отстранённым прохладным взглядом,
непонятный, родной, чужой,
тот, что был никогда не рядом,
о, постой над моей душой.
Я люблю всё, что без ответа,
что похоже на сон и бредь,
что не носит серого цвета,
не боится светить и греть.
Из всех слов, что учила в школе,
я запомнила лишь «любовь».
Знала, что это будет вскоре –
ты уроки, душа, готовь!
Никого со мной не стояло –
это был комплимент большой.
Но мне этого всё же мало.
Ты постой над моей душой.
***
Что, если б ты пришёл сейчас,
внезапно изменив маршруту...
О сколько радости подчас
вмещается в одну минуту!
Пусть я тебя бы не ждала,
пуст холодильник, суп вчерашний,
пусть я была бы в чём была,
всё это было бы не страшно,
когда над всем, что отошло,
исчезло в дальнем окоёме –
вдруг – словно солнышко взошло,
твоё лицо в дверном проёме...
Как сразу заиграла б жизнь!
Я на плите бы ужин грела.
Луна, по-бабьи подпершись,
на нас с тобой в окно б смотрела.
Все утомлённые мечты,
и даже те, что и не снились,
и все спалённые мосты
вмиг ожили б, соединились.
Всё бы, да если б, да кабы…
О сослагательные жизни!
От несложившейся судьбы –
до поминания на тризне...
Но пусть не близкий и не друг,
и жизнь не утоляет жажды,
но есть живое слово «вдруг»,
«откуда ни возьмись», «однажды».
Что, если вынырнешь из них,
внезапно соскочив с трамвая...
И машинально на двоих
я ужин свой разогреваю.
Наталия Кравченко, родилась и живёт в Саратове. Филолог, член Союза журналистов, работала корреспондентом ГТРК, социологом, редактором частного издательства. Читаю публичные лекции о поэзии разных стран и эпох. Автор 18 книг стихов, литературных эссе и критических статей.
Публиковалась в журналах и литературных альманахах "Саратов литературный", "Эдита", "Русское литературное эхо", "Сура", «RELGA», "Новый свет", "Фабрика литературы", "Порт-фолио" , «Артикль» , «Эрфольг», "45-я параллель", "Семь искусств", «Нева», "Золотое руно", «Гостиная», «Подлинник», «День и ночь», «Южное сияние», «Зарубежные Задворки», «Бумжур», «Камертон», «Топос», «Новый день», «Журнал-мастерская Берковича», «Слово\Word», «Твоя глава», «Сова». Лауреат 13-го Международного конкурса поэзии "Пушкинская лира" (Нью-Йорк, 2 место). Финалист 5-го Международного конкурса поэзии им. Владимира Добина (Ашдод-Израиль). Лауреат Международных поэтических конкурсов "Серебряный стрелец", "Цветаевская осень", "45 калибр", «Эмигрантская лира-2013/2014», конкурса имени Игоря Царёва "Пятая стихия", конкурса имени Дюка де Ришелье (Серебряный Дюк), международного конкурса «Серебряный голубь России 2016» (Санкт-Петербург, 4 премия), финалист и дипломант межобластного конкурса поэзии "Чем жива душа..." (Ярославль, 2016), международного литературного конкурса «Родной дом» (Минск, 2016), лауреат литературной премии «Свой вариант» (Луганск, 2016).
