Роман
Зачем себя томить и утруждать,
Зачем себе чрезмерного желать?
Что предначертано, то с нами будет.
Не меньше и не больше нам не взять.
Омар Хайям
ВСТРЕЧА
Надо зайти в аптеку, в русский магазин, овощной... Куда-то ещё? Не помню. Может, потом вспомнится. А не вспомнится, значит, так тому и быть. Обойдётся. Господи, как мне все это надоело! Вечно в бегах! Абсолютно нет ни времени, ни сил побыть наедине с собой, расслабиться или, наоборот, сосредоточиться и подумать о том, зачем всё это. Я катастрофически быстро старею. Один день похож на другой, как вот эти близнецы в коляске, которую так бодро катит молоденькая мама. Неужели так будет всегда, до самого конца? Каким будет мой конец и когда он наступит, – мрачно думала Наташа, по-мужски размашисто, как настоящий заправский водила, паркуя машину на Брайтон-Бич авеню. Был седьмой час вечера. Она возвращалась домой с работы. Декабрьская ночь наплывала огромной тёмной волной, грозя вот-вот потопить судорожно барахтающийся в предрождественской суете город Бруклин.
Наташа осторожно глянула на себя в зеркальце. Так и есть. Её лицо было неприкрыто усталым и увядшим, как роза, подаренная на день рождения и отстоявшая в вазе свой срок. Крашеные в каштановый цвет волосы растрепались по ветру. Остатки помады на губах поблекли, тушь потекла с ресниц, образуя под глазами чёрные кляксы. Словом, весь разрушенный мейкап говорил о том, что женщина в зеркальце спешила домой после утомительного рабочего дня и не имела возможности да и, если откровенно, желания замазать следы усталости на лице. В это время суток ей было абсолютно всё равно, как она выглядит. Лицо как лицо... Одно из толпы. Женщина за сорок. Есть в этом определении некая обреченность, связанная с фатальностью предлога “за”. Ну, а если его заменить на обтекаемую незавершенность предлога “под”? Ведь уже под пятьдесят. Нет, так ещё хуже. От слова “пятьдесят” веет предпенсионностью и становится совсем уже тоскливо. Пусть будет “за сорок”», – думала Наташа.
Она снова и снова пристрастно всматривалась в свои черты. Натянуто, как перед фотокамерой, улыбалась знакомому отражению, говорила сама себе “cheese”, стараясь одолеть свой пессимистический настрой. Вообще-то, если закрыть глаза на развороченный мейкап, не так уж и плоха. Напротив, даже миловидна. Так, по крайней мере, говорили оценивающие взгляды еще не старых мужчин на улице и в сабвее. Если очень захотеть, можно поиграть своими серо-голубыми с тёмным ободком, как у Мишель Морган, глазками. Надо только сменить фокусировку и направление взгляда с центробежного, направленного в себя и замкнуто-печального, на центростремительный, притворно оживлённый взгляд на окружающий мир. Придётся потренироваться.
У входа в сумбурно-безвкусно обустроенный, но, тем не менее, популярный своими ценами продовольственный «русский» магазин «Золотой Ключик» Наташа столкнулась с человеком, лицо которого ей показалось странно знакомым. Оно неожиданно вынырнуло откуда-то из давно затонувшего прошлого и никак не вписывалось в привычный брайтонский пейзаж. И вдруг догадка осенила её.
Неужели Игорь? – ошеломленно подумала Наташа. – Боже мой! Не может быть! – Ей даже больно стало от этой мысли, настолько она была нереальна и абсурдна. И тут Наташа поймала себя на том, что она громко, не стыдясь, буквально орёт на весь Брайтон.
– Игорь! – закричала Наташа, опасаясь, что этот человек уйдёт и она его больше никогда не увидит. – Игорь! – Ноги вдруг стали ватными, голова закружилась. Чтобы не упасть, она ухватилась рукой за дверной косяк магазина.
Мужчина, невероятно похожий на Игоря, разве что постаревший, с сединой в волосах, неохотно, даже несколько подозрительно оглянулся, лениво посмотрел на неё пустым взглядом, мол, кто тут меня зовёт? И вдруг как бы засуетился мыслями, закопался в памяти. Сначала улыбнулся несколько растерянной улыбкой и побледнел, потом покраснел от неожиданности. В его глазах засветилась радость узнавания.
– Наташа?! – пробормотал он. – Господи! Наташа! Наташенька! Не может быть! Сколько лет?!
– Двадцать! Уже двадцать лет! – сказала Наташа с особой, даже какой-то знаковой торжественностью.
***
Последний раз они виделись двадцать лет назад. Это была случайная, прямо-таки роковая встреча нос к носу в московском метро на переходе станции «Площадь революции», встреча, после которой их пути снова разошлись, как тогда казалось, навсегда. Игорь быстро взбирался к вершине внешторговской карьеры. С гордостью от собственных семейных и карьерных достижений и почти холодным равнодушием к Наташе (ей так показалось) он рассказал о рождении второго ребёнка, дочери. Несмотря на остатки юношеского романтизма, Игорь по натуре был прагматиком. Продолжение романа с Наташей в то время становилось для него чересчур обременительным и рискованным. Оно могло даже оказаться опасным для карьеры и семейной жизни. Слишком серьёзно Наташа воспринимала тогда их отношения. Значит, пришло время эти отношения прервать! Чего это ему стоило, она не знала. В чужую душу, даже если она любимая, не залезешь. А если и удастся каким-то чудом туда проникнуть, то, возможно, найдёшь такое, что лучше бы и не пытаться. Одно расстройство.
После долгих болезненных раздумий Наташа всё это поняла и, не желая быть ему в тягость, с жертвенной мудростью отступила, решив раз и навсегда вычеркнуть Игоря из своей жизни. Клин клином вышибают. На счастье, подвернулся абсолютно не женатый Миша, добрейший, интеллигентный человек, к тому же, симпатичный и наполовину еврей – факт немаловажный для Наташиных родителей. Он приносил цветы, приглашал в театр, на концерты. Словом, упорно и красиво ухаживал и наконец сделал ей предложение. И Наташино разбитое сердце неожиданно быстро склеилось. На удивление себе самой, она сразу же согласилась. Вышла замуж. И вскоре они уехали в Америку. (Через несколько лет, уже в Америке, родилась Машенька.) Шёл 1979 год, самый «урожайный» год эмиграции третьей волны. Наташа ничего не сказала Игорю о своем отъезде. Они даже не простились.
Так Наташа с Игорем оказались не только в разных полушариях, но и во враждебных мирах. Наташа вспоминала об их любви, как о прекрасном прошлом, которого не вернёшь. Вначале, по свежим следам расставания, вспоминала часто, потом всё реже и реже, а в последние годы почти совсем не думала о нём. И образ его, за давностью, потускнел, размылся как старый портрет, написанный гуашью, и вот уже казался почти стёртым и даже вымышленным.
Теперь же, двадцать лет спустя, как это бывает только в романах и в кино, они снова встретились в Америке, в самом центре русской эмиграции – на Брайтон-Бич. Похороненное прошлое неожиданно ожило и ворвалось в настоящее, соблазняя душу и тело новыми надеждами и искушениями. Наташа смотрела на Игоря, на его высокую плотную фигуру, слегка расплывшиеся, но всё ещё красивые черты: полные губы и тёмные бархатистые глаза, из-за которых она столько проплакала... смотрела и думала:
Вот она судьба! Наконец-то! Нет, теперь я его никому не отдам!
Они стояли у входа в магазин и глядели друг на друга в абсолютной растерянности, боясь лишним словом или жестом нарушить это удивительное мгновение, которое всё еще длилось и обещало быть реальностью.
– Ну, что встали на дороге? Ни туда, ни сюда! – послышался недовольный южно-русский говорок. Голос принадлежал крупной женщине в норковой шубе с опушкой и кокетливым разрезом сбоку.
Ну куда ещё было надевать норковую шубу! В Метрополитен оперу ты же вряд ли ходишь. Не висеть же такой роскошной шубе всю зиму в шкафу, привлекая моль! – насмешливо пронеслось в Наташиной голове.
Наташа очнулась от оцепенения, развела руками, улыбнулась, выдохнула и, запинаясь, сказала:
– Б-брайтон есть Б-брайтон... Т-ты... как? Т-ы что здесь делаешь? В гостях или насовсем?
– Насовсем. Мы всего полгода назад приехали, – поспешно объяснил Игорь, введя безопасное слово «мы», которое означало, что он здесь не один, а с семьей.
– Иммигрант, значит, как мы все? – не удержалась Наташа.
– Стало быть, так, как все.
– Неужели беженец? Убежал от родного режима в поисках приключений? – Не могла поверить она.
– Представь себе, беженец! А ты – такая же язва, как в шестом классе.
– Ну, что ты! Жизнь вывернула меня наизнанку. Я теперь добрая и мягкая, как воск. Лепи, что хочешь. Беженец, так беженец. Лишь бы тебе было удобнее, – одобрительно сказала она и, боясь спугнуть его своим неожиданным ехидством, быстро добавила:
– Ты спешишь?
– Я, вообще-то, еду из Манхэттена домой, – неуверенно начал Игорь. – Можно и не спешить. – И глаза его сверкнули знакомым озорным блеском, который Наташа помнила ещё со школьных времен.
– Здесь недалеко есть маленькое кафе, – предложила Наташа. – Давай зайдём. – И добавила, оценив содержимое кошелька нового иммигранта. – Я угощаю.
– ОК, – сказал Игорь. – Ты, как всегда, предусмотрительна.
– Да брось ты! Я надеюсь, что скоро настанет такое время, когда платить будешь ты.
– Эх, скорей бы!
– И оглянуться не успеешь. Поверь мне, иммигрантке со стажем.
Она облегчённо вздохнула. Нет, он не собирается убегать так быстро домой. И они медленно пошли в сторону Кони-Айленд авеню.
И сразу всё куда-то отодвинулось: заботы дня, аптека, овощной магазин, русский магазин... Конечно, ни в какие магазины Наташа не пошла. Усталость как рукой сняло. Она почувствовала, как раскраснелась, её походка вдруг стала легкой. Наташа вся светилась, как последняя утренняя звезда перед рассветом. И ей вдруг показалось, что она не сорокапятилетняя отцветающая женщина, а молодая ведьма, этакая Маргарита. Дай только метлу, и она без усилий взлетит над городом. Судьба подарила Наташе редкостный второй шанс, второе счастье, и всё начинается сначала.
Зима в этом году в Нью-Йорке выдалась холодная. Выпало много снега. Вот и в этот вечер снежинки кружились в воздухе и мягко падали на землю, деревья и крыши домов. Погода была прямо-таки московская, как тогда, тридцать лет назад...
***
Было два часа ночи. Метро уже не работало. Наташа с Игорем, запорошённые снегом, медленно шли домой на Пресненские пруды после встречи Нового года в Колонном зале Дома союзов. Отец Игоря, крупный советский чиновник, подарил сыну два билета на ёлку, и Игорь пригласил Наташу. Встреча Нового года в Колонном зале была шумной. Народ тусовался разношёрстный: студенты, молодые офицеры, курсанты Суворовского училища, ярко накрашенные девицы, влюбленные парочки, случайно попавшие на лишний билетик одиночки, коренные москвичи и гости столицы.
Они танцевали, ели в буфете бутерброды с икрой и пирожные, потом опять танцевали и быстро устали от сутолоки и суеты. Им захотелось побыть наедине. Они рано покинули Колонный зал, можно сказать, в самом разгаре веселья и пошли домой пешком. Долго брели по заснеженной Москве через Арбат до Пресни и по дороге зашли в какой-то незнакомый подъезд погреться. В те времена подъезды ещё не запирались на кодовые замки.
Они любили друг друга с шестого класса, наперекор Наташиным завистливым подругам, не раз пытавшимся их поссорить.
– Неужели он тебе нравится? Он же примитив! Он же ничего не читал, кроме «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров», – насмешливо восклицала Тамара, высокая девочка с длинной косой и крупным носом, отличница и авторитет. – Уж лучше дружи с Петенькой. Он хоть и маленького роста, зато умный.
И Наташа пыталась дружить с Петенькой, Вовочкой и некоторыми другими, но всегда возвращалась к Игорю. Он с покорной готовностью окружал её своей любовью, и всё начиналось сызнова. Они ходили вместе в Краснопресненский парк кататься на лодке, ездили в Измайлово и на Ленинские горы, после школы делали вместе уроки, писали друг другу любовные записки, держались за руки, танцевали на школьных вечерах, но так и не решались поцеловаться. Эпоха была другая. К тому же, они оба были настолько чисты и целомудренны, что поцелуй казался им желанным, но пока запретным плодом. Сколько раз ей хотелось сесть к Игорю на колени, обвить его шею руками и прижаться губами к его губам... Но она не решалась, откладывая первый поцелуй на завтра, до более удобного случая. Ей казалось, что Игорь никуда от неё не денется и у них вся жизнь впереди. Игорь был абсолютно и бесповоротно её, Наташиной, собственностью, влюблённый, надёжный и даже немного смешной своей влюбленностью и постоянством. Наташа по молодости и самоуверенности не понимала, что ничто не вечно в этом мире и никогда нельзя откладывать любовные и, вообще, душевные порывы на завтра. Ну и поплатилась.
И вот в Новогоднюю ночь долгожданная возможность наконец представилась. Чужой полутёмный подъезд казался необитаемым островом для двоих. Влюбленные подростки, они стояли близко-близко друг к другу. Она решительно сняла перчатки, заледеневшими пальцами расстегнула шубку и в блаженном ожидании закрыла глаза. Игорь наклонился к ней, взял её руки в свои и тёплым дыханием стал отогревать ей пальцы. Потом она почувствовала его дыхание на своих губах.
Ну, поцелуй же меня! Что же ты медлишь? – подумала она, но сказать не посмела.
Губы Игоря робко прикоснулись к Наташиным губам... И в этот миг дверь скрипнула, и в подъезд кто-то вошел, нарушая обыденностью вторжения их решительно-романтический настрой. Наташа испуганно открыла глаза, Игорь отпрянул в растерянности. Момент был упущен. Целоваться больше не хотелось. Нет, не то. Целоваться все равно хотелось, но решительность исчезла. Кто-то из них должен был сделать первый шаг ко второй попытке, но ни он, ни она не смели. Их словно парализовало. Прошло несколько минут, которые показались Наташе вечностью. Всё, всё, всё! – грустно подумала она. – Кончено!
Смущённые и печальные, они быстро покинули чужой подъезд и молча разошлись по домам. Всю оставшуюся зиму и весну они избегали друг друга, почти не разговаривали, страшась повторить неудавшуюся попытку первого поцелуя. Потом сдали экзамены за восьмой класс. Наступило лето. Игорь написал Наташе письмо, полное отчаяния и клятв не забыть её никогда. Она, сидя на даче, долго размышляла над его письмом с вольными знаками препинания и грамматическими ошибками, вздыхала, плакала, наконец, написала ответ, но так и не бросила его в почтовый ящик. Вот приеду осенью в Москву, позвоню Игорьку. Мы поговорим, и всё образуется, – думала Наташа.
Но осенью пути их окончательно разошлись. Семья Никитиных получила новую, огромную по тем временам квартиру в другом районе. Наташа поступила в новую школу, где страстно отдалась русской литературе. Игорь тоже сменил школу и неожиданно для Наташи и самого себя заново влюбился. Нина оказалась настойчивее и смелее Наташи. Из другого конца Москвы доходили слухи о его новом увлечении, но Наташа так и не смогла поверить в то, что это серьёзно. Не звонила ему, не беспокоила... А когда поверила – было поздно. Он не поздравил Наташу с днём рождения. Явно избегал встреч. Как-то быстро исчез. Потом, через пару лет Наташа узнала, что сразу же после окончания школы Нина с Игорем поженились и у них родился сын Андрейка. Наташин верный паж Игорёк совершенно неожиданно стал чужим мужем и впридачу отцом семейства. Надо было с этим фактом как-то смириться и жить дальше... Ну она и смирилась. На время.
***
Маленькое кафе по причине пятницы было забито разношёрстной брайтонской публикой, в которой Наташа с Игорем благополучно растворились. Они заказали какие-то псевдо-французские блюда и бутылку сухого вина. Музыканты играли модные, привезённые из России полублатные песни. Полноватый певец с огромным крестом на волосатой груди исполнял их громко и с надрывом. Сочетание креста и блатного шансона тогда тоже входило в моду. Лихое наступило время.
Наташе с Игорем было много о чём рассказать друг другу. За двадцать лет столько воды утекло. Рассказать всё было абсолютно невозможно, но хотелось, чтобы этот вечер вместил в себя как можно больше. Они наперебой задавали друг другу вопросы и охотно и долго отвечали на них.
– Я готова была кого угодно встретить здесь, только не тебя, – начала она. – Ты – русский, член партии, на вершине внешторговской карьеры... в нашу еврейско-иммигрантскую братию явно не вписываешься.
Игорь слабо улыбнулся.
– Вписался. Да, русский, бывший член партии, давно выбросивший партбилет. А жена моя, если помнишь, скрытая еврейка, полукровка. У меня всегда была слабость к еврейским женщинам, – добавил он, многозначительно улыбнувшись. – Если партийные бонзы вкладывают деньги в заграничные банки и бегут – спасайся, кто может – значит, пришло время и нам, рядовым коммунистам, выбросить партбилеты и переквалифицироваться, нет, не в управдомы, а в капиталисты. Так я и сделал. Занялся бизнесом, благо образование и опыт позволяли. Сначала все шло неплохо, а потом бизнес пришлось оставить. С одной стороны, государство давило налогами. С другой, – слишком близко ко мне подползала чеченская мафия. И тем и другим надо было отстёгивать. Прибыли почти не оставалось. Терялся смысл бизнеса. Да и опасно становилось. Надо было спасать семью и свою шкуру. У Нины моей здесь, в Бруклине, уже много лет живёт сестра. Ну, мы и рванули сюда, как говорится, для воссоединения семьи. Ха-ха-ха! Ну а ты? Как ты прожила эти двадцать лет? – И добавил мягко и немного даже собственнически. – Как тебе жилось без меня, моя Наташенька?
– Поздновато ты вспомнил, что я твоя. Без тебя мне просто жилось. Как? Наверное, нормально. Нет, не то слово. Спокойно, хорошо, без больших тревог, ухабов, взлетов и падений. Ну, а ты обо мне думал, вспоминал? Только честно.
– Не только вспоминал, но много думал и несколько раз звонил и вёл долгие разговоры с твоей мамой, пока она мне не призналась, что ты вышла замуж и уехала за границу. Ну, я перестал звонить. А разве она тебе ничего не писала?
– Нет. Она, наверное, не хотела меня тревожить тобой. Боялась нарушить мой покой, мою «сладкую» американскую жизнь.
– Тонкая женщина, твоя мама. Где она сейчас?
– В московском крематории.
– О Господи! Не знал, прости.
– Когда-то давно простила раз и навсегда. Знаешь, моя судьба сложилась совсем не так, как я когда-то мечтала. Но роптать грех. Не ропщу. Ты, наверное, помнишь: я когда-то писала стихи, занималась художественным переводом, хотела взобраться на литературный Олимп... Словом, Олимп не состоялся. Богиня оказалась простой смертной. Стихи пишу редко и в стол. Переквалифицировалась. Работаю программистом, зарабатываю деньги и немалые. После того, как мы разошлись тогда, двадцать лет назад, я быстренько выскочила замуж за первого попавшегося претендента. Красиво ухаживал, помог не зацикливаться на разрыве с тобой. Случайно оказался прекрасным человеком и надёжным мужем. Его зовут Миша Литвинов. Он работает инженером в местном муниципалитете. Да, я теперь не Лещинская, а Литвинова. Тоже на Л. Мы здесь уже двадцать лет. Нашей дочке Машеньке недавно исполнилось восемнадцать. Она в Америке родилась. По-русски говорит и даже грамотно. Моя школа... – Тут Наташа запнулась и замолчала. О своей семье ей больше говорить не хотелось. – Ну, а как твои? Нина и дети?
– А моему Андрею уже двадцать пять, а Ирочке двадцать. И вообще, я уже два года, как стал дедом. Представляешь?
– Вот это да! Дедушка Игорь. Как-то в голове не укладывается. Всё равно, поздравляю! И что же вы… все вместе сюда приехали?
– Да, приехали всем табором. Так табором и живём: я, Нина, Ирочка, Андрейка с женой Людмилой и внук Данилка. Вместе тесно, врозь скучно.
– Бедный ты мой! – участливо сказала Наташа. – Туго тебе приходится. Я начало иммиграции вспоминаю, как кошмарный сон.
– Ничего, как-нибудь прорвёмся! – с деланной бодростью сказал Игорь. – Давай лучше выпьем за нашу встречу!
И они пили за встречу, за далёкую юность, за вечную первую любовь и за Его Величество случай, который их снова свёл, кто знает, на радость или на горе. Пышнотелый певец, закончив хрипеть полублатные песни, вдруг затянул приятным голосом что-то нежно-лирическое, и Игорь потащил Наташу танцевать. Они танцевали какой-то странный танец. Почти не передвигая ног, стояли обнявшись, стараясь руками, губами и телом ощутить руки, губы и тело партнёра и как бы раствориться в этом другом теле, чтобы больше уже не разлучаться. Было почти два часа ночи, когда Игорь вдруг спохватился, что не позвонил домой и Нина, наверное, в истерике.
– А мне и позвонить-то некому, – горько сказала Наташа. – Дочь вечно с друзьями где-то болтается, тусуется, как теперь говорит молодёжь. Её никогда нет дома. Муж в больнице после микроинфаркта. (Пока что микро…) Впрочем, я должна была ему позвонить в больницу. Он, наверное, ждал меня весь вечер. Как же это я? О Боже! Затмение какое-то нашло. Это все ты. Сбил меня с пути истинного.
Игорь хотел что-то сказать, но передумал и закашлялся. Наташа заплатила по счёту. Когда она доставала кредитку, Игорь отвернулся. Видимо, ему было не очень приятно, что за ужин расплачивается женщина. Бывший сотрудник Внешторга, у которого всегда водились деньги… да и женщины, он к этому не привык. Они вышли на улицу, и Наташа отвезла его домой. Как тесен мир! Оказалось, что Игорь живёт в одном доме с Наташиным отцом и мачехой. Они обменялись телефонами и ещё долго сидели в машине. Обнимались и целовались, как влюблённые подростки.
В ТУПИКЕ
Наташа приехала домой на рассвете и в гостиной с удивлением обнаружила дочь Машу, которая спала, не раздеваясь, на диване. Наташа зажгла свет, Маша тут же вскочила и с выпученными глазами набросилась на мать.
– Сколько сейчас времени? Где ты была?
– Сейчас четыре часа утра, – ответила Наташа, игнорируя второй вопрос дочери.
– Четыре утра! – в ужасе воскликнула Маша. – И ты в четыре утра являешься домой! Как ты можешь? Ты предательница! Папа звонил из больницы. Он спрашивал, где ты и почему не пришла его проведать. Где ты была?
– А это, доченька, не твоё дело! – раздражённо ответила Наташа и пошла наверх в спальню, лихорадочно соображая, что сказать в своё оправдание. Заспанная Маша всё же упрямо поплелась за ней наверх, продолжая наступление.
– Это моё дело. Ты моя мама. Я ждала тебя, я беспокоилась, я долго не могла уснуть.
– Ну, что же, значит, мы поменялись ролями для разнообразия, – жёстко добавила Наташа и закрыла дверь спальни перед носом дочери.
Зачем я так грубо ответила ей? – подумала Наташа. – Бедная девочка беспокоилась обо мне, а я ей ни за что, ни про что нагрубила. Я не только плохая жена, но ещё и никудышная мать.
В смятении она долго лежала на кровати с открытыми глазами. Сердце учащённо билось, лицо горело. Приняла снотворное. Не помогло. Сон не приходил. В голове крутились кинолентой события минувшей ночи.
– Господи! – молилась она, как умела, ибо никакой религии не придерживалась, – помоги мне! Что делать? Что же мне делать? – В который раз спрашивала она себя и сама же себе мысленно отвечала: А ничего! Просто плыть по течению. Авось, к какому-нибудь берегу да прибьёт. – Не хочу к какому-нибудь берегу. Хочу к правильному берегу, – упрямилась Наташа. – А это уж, как карта ляжет, – ехидничал внутренний голос.
Наташа поняла, что подобный диалог никуда не приведёт и не принесёт ей желанного откровения и, успокоенная этим, тотчас же провалилась в тяжёлый сон, как в пропасть.
Проснулась она лишь в полдень, отдохнувшая, обновлённая, улыбающаяся. Ей приснилось, что новогодняя ночь тридцать лет назад всё-таки завершилась первым поцелуем.
На кухне Наташу поджидала свеженакрашенная, одетая на выход, присмиревшая Маша, которая, хоть и подозрительно косилась на мать, больше ни о чём не спрашивала. Дочь молча поставила на плиту кофеварку, надела наушники и притворилась погружённой в мир музыки, мол, я больше не собираюсь докучать тебе и лезть в твои дела. Кофе они варили крепкий, по-старому, по-московски, не то, что американцы: булькает, булькает – весь аромат испаряется. Чувствуя свою вину перед дочерью, Наташа чмокнула Машу в благоухающую шампунем макушку и быстрым жестом взъерошила её длинные волнистые волосы.
– Сейчас только кофе выпью и поедем к папе. Собирайся!
Маша тут же высвободилась из тесного кольца наушников и живо отреагировала на Наташин призыв.
– ОК! Только я поведу машину. Ладно? Ну, пожалуйста!
– Хорошо! Хорошо! Ты поведёшь, – отмахнулась Наташа. Дочь только недавно получила водительские права и была готова развозить семью, друзей и родственников в любые концы, только бы ей дали порулить.
В больнице, при виде бескровно-серого, небритого лица мужа, у Наташи защемило сердце. Она казалась себе отвратительной грешницей, достойной всяческого презрения и порицания.
– Наташенька! Девочка моя пришла. Где ты была вчера, гулёна? Я так ждал тебя.
– Я была... в ресторане с... сотрудниками, – не моргнув глазом, солгала Наташа. – Понимаешь, давно обещала отвести их в русский ресторан. Мы немного посидели в кафе. Мне, мне... нужно было отвлечься. Я устала. Ты ведь у меня уже на поправку пошёл, правда? Я было собралась тебе позвонить, но как-то припрозднилась.
– Конечно, конечно, детка. Иду на полную поправку. Я понимаю, ты очень устала. И тут ещё муж, непутёвый пьяница... с сердечным приступом свалился на твою голову, – подыграл Наташе Михаил. – Ну и как? Понравилось твоим американцам в русском кафе?
– Очень! Экзотика! Хотят ещё раз туда пойти. Наташе было противно продолжать лгать, и она быстро сменила тему:
– Когда тебя выписывают?
– Не знаю. Какой-то стресс-тест ещё хотят делать и повторный анализ крови.
Наташа взяла мужа за руку, избегая смотреть ему в глаза, опустила голову.
Бедный ты мой! – Подумала она. – Лежишь здесь себе и не подозреваешь, что твоя жена вчера полночи целовалась с другим, как влюблённая пятнадцатилетняя девчонка.
А Наташин муж вовсе не был таким доверчивым, каким хотел казаться. Миша прекрасно понимал, что его жена ещё нуждалась в развлечениях или отвлечениях, которые он, человек немолодой и нездоровый, не в силах был ей дать и разделить с ней и поэтому не мучил её подозрениями и упрёками.
– Хорошо, что ты проветрилась, девочка моя, а то со мной можно вконец закиснуть. Пофлиртуй немного. Тебе это полезно, – рассудил он вслух полушутя.
– Флирт? Какие глупости! Что ты такое говоришь? Откуда ты это взял?
– Ну-ну. Это я так... к слову.
У Наташи было тяжело на душе. В Мише она нашла спасение, тихую заводь, покой, благополучие и впоследствии – даже любовь. За двадцать лет жизни с мужем она не только ни разу не изменила ему, но даже как-то не обращала внимания на окружающих мужчин. Другие мужчины для неё просто перестали существовать. Правда, в последние годы она была сама не своя, часто впадала в депрессию. Всё чаще случались бессонные ночи, после которых надо было, напившись кофе, бежать на работу и выглядеть свежей и отдохнувшей, чтобы никто не заметил следов переживаний и мешков под глазами. Ей казалось, что жизнь прожита впустую. Литератора из неё не вышло. К программированию она была равнодушна, хотя много и упорно работала и за долгие годы стала хорошим программистом. Дочь Маша, которую она берегла, как зеницу ока, раньше особых хлопот родителям не доставляла. В пятнадцать лет Маша вдруг стала плохо учиться, дерзить и поздно приходить домой. Она завела дружбу с какими-то подростками, которые не отличались особым интеллектом и, кроме английского мата, другого языка не употребляли.
Миша стал часто болеть. Прихватывало сердце, да и с почками было не всё в порядке. Вместо того, чтобы лечиться и вести здоровый образ жизни, Миша пристрастился к алкоголю. Наступил так называемый кризис среднего возраста, когда мужчина вдруг осознает, что бо́льшая и лучшая часть жизни прожита и остается лишь медленное или быстрое (кому как повезёт) угасание. Всех пьяниц можно поделить на злых и добреньких. Наташе повезло. Миша оказался добреньким пьяницей. Напившись, он не терял человеческий облик, не ругался и не лез в драку. Наоборот, он становился без причины весёлым, глупо улыбался, и его тянуло на секс. Наташе пьяный муж был неприятен. Она кричала, обзывала Мишу пьяным дураком и гнала его спать. На трезвую голову муж, как правило, любовных попыток не возобновлял. Таким образом, супружеская страсть быстро угасала, и сексуальная сторона брака сначала отошла на задний план, а потом вовсе или почти совсем перестала существовать. Дом у них был большой, комнат много, и они предпочитали спать в разных спальнях, чтобы не беспокоить друг друга. Наташе иногда еще хотелось почувствовать себя женщиной, а Миша постоянно жаловался на усталость и любовным утехам явно предпочитал бутылку коньяка, пачку хороших сигарет и телевизор. Так они и жили, как живут многие супружеские пары их возраста, пока на горизонте не появился Игорь. Наташа не умела жить двойной жизнью. Встреча с Игорем разбередила в ней старое чувство. Она снова ощутила себя молодой, красивой и желанной. Игорь был тем единственным для нее мужчиной, которого она могла любить вне времени и пространства, словом, всегда. А Миша... добрый, хороший, родной Миша, с которым прожито столько лет! Конечно, она его тоже любила. Может, какой-то другой любовью, без страсти, скорее, жалела... но, всё равно, никогда, никогда бы не оставила. И тут Наташа поняла печальную или радостную истину, которая до сих пор была вне её разумения. Жизнь так устроена, что можно одновременно любить двоих, и в этом ничего странного и необычного нет. Да, да! В этом ничего необычного нет. Ведь тогда, много лет назад, Игорь любил их обеих, Нину и её, Наташу. По-разному любил, но всё же любил. О, как хорошо она его теперь понимала!
Не привыкшая лгать, Наташа страдала от сложившейся ситуации. Она почувствовала себя в тупике, из которого не видела выхода. Опасаясь лишним словом или взглядом выдать свои тайные мысли, она начала глазеть по сторонам. Мишиным соседом по палате был пожилой ортодоксальный еврей в ермолке. Каждый раз, когда Наташа приходила навестить мужа, она заставала одну и ту же картину. Мишин сосед полулежал на взбитых подушках, уткнувшись в какую-то книгу на иврите. Может, Тору, может, какой-либо том Талмуда. Наташа не была сильна в этих вопросах. Он был благообразно невозмутим в своей сосредоточенной неподвижности, весь в себе и книге. Окружающий мир, казалось, не волновал его, хотя этот мир включал также трёх женщин, из которых, как Наташе объяснила медсестра, были его жена, сестра и старшая дочь. Эти женщины в чёрном, безликие и преданные своему мужу-брату-отцу, часами сидели на стульях вокруг кровати, такие же неподвижные, как их повелитель. Три статуи, символизирующие покорность мужу и Всевышнему.
Наташа мысленно улыбнулась, сравнивая себя с этими женщинами. Насколько разными были они в реакции на одну и ту же ситуацию: муж в больнице. Да, сравнение, надо сказать, было не в Наташину пользу. Три «статуи» служили ей живым укором, и Наташа, чтобы избавиться от них, быстренько покормила мужа апельсином и буквально вылетела из больницы, сославшись на занятость и головную боль. Не понимая, что происходит, Маша, которая вдруг стала снова послушной дочерью, побежала вслед за ней. Они молча сели в машину и поехали домой. Маша рулила и задавала вопросы:
– Почему мы так быстро уехали? Мама, что с тобой происходит? Ты сегодня сама не своя.
– Я не знаю... Я вдруг плохо себя почувствовала. Голова разболелась. Приду домой, померю температуру. Мне как-то не по себе.
– Это ты, наверное, вчера в ресторане отравилась или простудилась, – резонно рассудила Маша, и, оставив мать в покое, ушла в свои мысли, в свой мир. Всё сразу встало на свои места.
В шесть часов вечера позвонил Игорь. Хорошо, что Маша к тому времени упорхнула из дома в ресторан на очередную свадьбу своих друзей.
– Это я. Ты говорить можешь?
– Могу. Что случилось?
– Ничего. Просто я ужасно хочу тебя видеть. Дома сущий ад. Нина в очередной раз поссорилась с Люсей, Андрюшкиной женой. Они обе как с цепи сорвались, и унять их нет никакой возможности. Ну не могут поделить Андрея – и всё тут. Я вышел на улицу, чтобы не слышать женского визга. Звоню по мобильнику. Что ты делаешь?
– Пытаюсь заниматься хозяйством. Посуду мою, стираю, убираю дом.
– А ты бы не могла все это хозяйство, скажем так, на пару часиков оставить?
– Ну да, могу, в общем... – не очень решительно промямлила Наташа.
– Давай смотаемся куда-нибудь, а?
– Ну, раз ты так хочешь, давай смотаемся. А ты где? Я сейчас за тобой приеду, – решилась Наташа.
Игорь объяснил, где он находится. Наскоро одевшись и не слишком тщательно наведя марафет на лице, оставив грязную посуду в посудомоечной машине и грязное бельё – в стиральной, Наташа выскочила на улицу. Она так спешила, что даже поехала на красный свет.
Только бы не попасть в аварию, – подумала она.
Судьба была к Наташе за последние сутки чрезвычайно милостива. В аварию она не попала и благополучно доехала до перекрестка, на котором её ждал Игорь. Он быстро сел в машину, и они поехали в сторону Манхэттен-Бич, где зимой было меньше шансов встретить родственников или знакомых.
– Куда едем? – спросил Игорь, скорее так, для порядка.
– Не знаю. В музей, снова в ресторан... ну, или ко мне домой?
– Поехали к тебе, – расхрабрился Игорь. И тут же добавил. – А твоя дочка, она сейчас, дома?
– Машка уже ускакала. Она сегодня приглашена на какую-то свадьбу. Явится, наверное, под утро.
– Значит, к тебе, – уточнил Игорь.
У Наташи дрожали руки, когда она вела машину. И даже как-то дрожало внутри. Сердце учащённо билось. Это внешне она была такая храбрая обманщица, а душа её, испуганная от неожиданно решительных поступков, по-страусиному спрятала голову в песок.
У них был красивый современный дом, с большим задним двором и бассейном. Этот дом они с Мишей купили десять лет назад и уже почти выплатили. Сюда не стыдно было пригласить гостей. Наташа поймала себя на том, что с гордостью стала показывать свой дом Игорю. Как бы бессознательно она хотела доказать ему, что за прошедшие двадцать лет многого добилась. Что, если бы тогда он развёлся с женой и женился на ней, у него тоже был бы такой дом и ему не пришлось бы в сорок пять лет начинать жизнь сначала в чужой стране и ютиться вшестером в крохотной квартирке. Понимая, что столь не благородные, хотя и тайные, размышления ей явно чести не делали, она резко замолчала, прервав экскурсию по дому, и покраснела.
Игорь понял ход её мыслей, грустно улыбнулся и сказал:
– Это всё прекрасно... Но я пришёл сюда не смотреть на твой дом, Натали. Хотя сам не знаю, зачем я в гости к тебе напросился.
Он назвал ее школьным именем «Натали», и она вдруг заплакала. Не стало больше преуспевающей деловой женщины, владелицы красивого дома и дорогого автомобиля. Перед ним была прежняя Натали, которая по первому его зову бросала очередного поклонника и поздно ночью мчалась на такси на другой конец Москвы, хоть на край света, чтобы только его, Игоря, увидеть.
НАЧАЛО
Роман начался по-новой, когда Наташе с Игорем было двадцать лет. Они встретились на вечеринке, которую устроила их бывшая одноклассница Тамара. Та самая Тамара, которая из зависти или вредности характера старалась подпортить их школьный роман. Но теперь ситуация изменилась. Игорь был благополучно женат, и опасность возобновления юношеской любви казалась маловероятной. (Как же Тамара ошиблась!) На вечеринку Игорь явился с женой, Наташа – одна.
– Наташа, это Нина, моя жена.
– Нина, это Наташа, моя первая любовь. Я тебе о ней рассказывал, – храбро представил их друг другу Игорь.
Он назвал меня первой любовью, – подумала Наташа. – Значит, не забыл, к тому же, не стал трусом.
Нет, он не забыл. Он как-то вдруг все вспомнил. Катание на лодке, Ленинские горы и Новогоднюю ночь. Они стояли рядом, две молодые женщины, с которыми была связана его жизнь. Нина – высокая красивая брюнетка, располневшая после родов – спокойно смотрела на него, как на свою собственность. Наташа была меньше ростом и тоньше, не так красива, скорее миловидна. Но что-то, видимо, было в ней, чего ему не хватало в Нине. Может, в Наташиных грустных серо-голубых глазах и во всём облике была какая-то тайна, которую он, Игорь, не сумел разгадать, и которая с новой силой влекла его теперь.
– Вот гитара! Спой нам что-нибудь из своих песен, Натали, – сказала хозяйка дома, и все гости дружно подхватили:
– Спой, спой, Натали!
Наташа не заставила себя долго упрашивать, взяла в руки гитару и тихим голосом запела:
Ты где-то бродишь в ночи
В поисках нового рая.
А здесь огарком свечи
Моя любовь догорает...
Наташа пела, ни к кому не обращаясь, устремив взгляд куда-то в пустоту, но песня её была адресована Игорю. Это он «бродил в ночи в поисках нового рая». Все присутствующие так и поняли. Ну, поняли – и прекрасно. Наташе нечего было стыдиться: ведь Игорь, по праву, должен был принадлежать ей, а не этой самоуверенной, ординарной домашней хозяйке... Обуреваемая ревностью и обидой, Наташа тщетно искала определение сущности Нины и её имиджа, но мысли её путались, и кроме примитивно-обидного «домашняя хозяйка», она так ничего и не придумала. Но ведь Игорь женился на этой – Наташа все же, ради справедливости, добавила – красивой домашней хозяйке. И у них есть сын. Углубляться в столь печальные для неё размышления не хотелось.
–Уж лучше попою дальше, – благоразумно рассудила Наташа.
Очарование песни в Наташином исполнении сделало своё дело. Игорь был ещё очень молод, по сути, мальчишка, и не готов к свалившейся на него роли мужа и отца. Уставший от маленького ребенка, вечных пелёнок и бессонных ночей, Игорь второй раз влюбился в Наташу (нет, скорее, увлёкся ею), и они стали тайно встречаться.
Встречались они нечасто и как-то сумбурно. Обычно он звонил ей поздно вечером, когда Нина и Андрейка были на даче или у родителей, или ещё где-нибудь. И Наташа, не спрашивая ни о чём, летела, как на крыльях, на место встречи. Однажды в ночь на Первое мая они поехали на такси в Останкино и долго целовались на лавочке у Останкинской башни, как бы стараясь наверстать упущенное, а потом до утра катались на поливочной машине, которая мыла город к празднику. Игорь попросил водителя дать прокатиться, и тот, проникшись симпатией к молодой парочке, добродушно согласился. Неистощимый на выдумки, Игорь каждый раз придумывал для встреч с Наташей новые романтические обстоятельства, которых ему в семейной жизни недоставало.
После ночи в Останкино Игорь признался Наташе, что завалил летнюю сессию в институте. Впоследствии, по настоянию отца, он поступил в закрытую военную школу, которая должна была завершить его образование и вылепить мужественный характер. Из военной школы Игорь писал Наташе полные отчаяния, ностальгические письма, и она отвечала ему в стихах:
У пустого ящика немею.
Он зияет кошельком бедняка.
Драгоценную жду ахинею,
Что напишет твоя рука...
Первую любовную ночь они провели в Игоревой квартире. Жена и сын были на даче. Стоял тёплый июньский вечер. Перед подъездом дома на лавочке сидели несколько старушек-сплетниц – неизменный атрибут всех московских домов и подъездов. В целях конспирации влюблённые шли к дому по-одному: первой она, за ней – он. Подойдя к старушкам, Наташа отвернулась и быстро направилась к подъезду. Игорь, вместо того, чтобы последовать за ней, приостановился, широко улыбнулся и обратился к местным сплетницам с громким приветствием:
– Здорово, бабули! Отличная нынче погодка выдалась!
–Здравствуй, сынок! – хором ответили старушки, потрясённые его вежливостью.
Наташа не смогла удержаться и от души рассмеялась.
– Зачем ты с ними поздоровался? – спросила она его потом.
–Ты не понимаешь! Хорошие отношения с местным «отделом кадров» всегда пригодятся.
Наташе понравилось его образное сравнение местных сплетниц с отделом кадров. Ещё со школьных времен Игорь выделялся среди одноклассников находчивостью, изобретательностью и чувством юмора. Наташа помнила, как однажды его за какую-то провинность поставили в угол. Стоять в углу было попросту скучно. В то время, как учитель что-то долго и нудно объяснял, стоя лицом к классу, Игорь за его спиной коротал наказание, медленно передвигаясь из одного угла в другой и обратно. Класс безмолвно ликовал.
Будучи студенткой филфака МГУ, Наташа почему-то терпеть не могла своих сокурсников мужского пола, считая их всех занудами, извращенцами и литературными ничтожествами. Её гораздо больше привлекали так называемые «технари» типа Игоря, который был не слишком начитан, но зато остроумен и полон неиссякаемой энергии. Склонная к меланхолии, хрупкая, Наташа тянулась к Игорю, к его сильному, крепкому телу и к его неунывающей, жизнерадостной душе. Они были полярны, и от этого их ещё больше влекло друг к другу.
До вновь возникшего романа с Игорем у Наташи был короткий роман с одним музыкантом, студентом института имени Гнесиных. Кроме потери девственности и удовлетворения любопытства, этот роман ей ничего не дал. Она продолжала оставаться неискушённой в любви, и миг любовного блаженства всё ещё был для нее загадкой. Любовно и бережно учил её Игорь этому искусству. Подчиняясь его умению и такту, она отдавалась ему безотказно, позволяя делать со своим телом всё, что он хотел, и очень скоро научилась испытывать блаженство, о котором читала в книгах.
– Ты создана для любви, – говорил Игорь. – Если бы я только знал, что ты такая сладкая... – Тут он обычно умолкал и ни разу так и не договорил этой своей фразы. Потом он исчезал на долгие месяцы и вдруг опять появлялся, когда она, приобретя нового друга, в очередной раз пыталась Игоря забыть.
Прошло несколько лет. Игорь вступил в партию. Отец устроил его на работу в Академию внешней торговли. Игорь часто уезжал в заграничные командировки, приобрёл внешторговский лоск и был явно доволен своей жизнью. Наташа покорно страдала. Иногда, взбунтовавшись, она умоляла его покончить с ложью и развестись с женой. Наивная, она тогда не понимала, что такие, как Игорь, не разводятся. К тому же, он по-своему любил свою дородную Нину и души не чаял в сыне Андрейке.
Наташа к тому времени окончила МГУ. На постоянную работу по причине «пятого пункта» её не брали, и ей приходилось преподавать английский студентам журфака на Межфакультетской кафедре за унизительно мизерную плату – один рубль в час. Она продолжала писать стихи и много работала над поэтическими переводами, из которых ей кое-что удалось опубликовать. Все её подруги повыходили замуж, некоторые завели детей, а Наташа по-прежнему жила вместе с родителями. Её мать, Надежда Александровна, бывшая в молодости красавицей, рано увяла и после сорока лет много болела. Отец Наташи, Григорий Ефимович, работал начальником конструкторского бюро. Человек он был общительный, с большим чувством юмора, обожал свою жену и дочь и уделял много времени семье. Несмотря на постоянную занятость, он как-то всегда находил время для других женщин, которые любили его за приятную внешность, лёгкий характер и весёлый нрав. Лещинские принадлежали к среднему слою советской интеллигенции, которая по тем временам жила неплохо, но высоких связей не имела. Поэтому Наташины родители не могли устроить её преподавателем на штатную работу в МГУ или в какой-нибудь другой вуз. Для преодоления «пятого пункта» требовались сверхвысокие знакомства. Работать в школе или библиотеке Наташа, выпускница МГУ, не хотела. В двадцать пять лет она продолжала жить в мире причудливых фантазий и песен под гитару. Она написала песню о своей любви к Игорю, которую часто исполняла на вечеринках у друзей. Игорь этой песни так и не услышал.
Холодных слов стальную бронь,
Беспомощную ложь,
Забудь! Дай мне в твою ладонь
Упрятать пальцев дрожь...
ЛЮБОВЬ
– Я люблю тебя, Натали!
– Я тебя тоже.
– Я люблю тебя, как в школе. Больше, чем в школе. Я боготворю тебя!
– Говори, говори! – выдохнула Наташа.
–Знаешь, я так одинок и никому, абсолютно никому в этой хвалёной, долбаной Америке не нужен. Вроде не дурак, говорю худо-бедно по-английски, немолод уже, но ещё и не стар. Голова работает, сила в руках есть, но чувствую себя абсолютно парализованным и никчёмным. Не знаю, что делать со своей «распрекрасной» жизнью, куда податься. Ты для меня сейчас – всё. Мне не с кем слова сказать. Моя жена, дети... они против меня ополчились. После того, как у меня с бизнесом здесь ничего не вышло, посыпались упреки. Зачем ты нас сюда привез? Лучше худо-бедно жить на родине, чем быть нищими отщепенцами на чужбине. Понимаешь, привыкли к хорошей жизни. Квартира в зелёном районе Москвы не слишком далеко от центра, дача, машина, заграничные тряпки... А сейчас, вместо всего этого – откровенная бедность и неопределённое будущее. Рука Игоря потянулась в карман за сигаретами.
– У тебя курить можно?
– Кури, пожалуйста! Выпить хочешь?
– Не откажусь.
– Сейчас принесу коньяку. У моего Миши всегда в запасе коньяк. Нельзя ему пить: больное сердце и почки. А он, всё равно, пьет, упрямец, и я ничего не могу с этим поделать, – сказала Наташа с горечью и пошла в комнату мужа отыскивать спиртное. Коньяк, конечно же, нашёлся, как всегда, под кроватью. Принесла бутылку, рюмки. Игорь закурил. Руки его дрожали. Он попросил у Наташи расчёску, посмотрел на себя в зеркало и отшатнулся. Там, в зеркале, был немолодой уже человек, усталый, с серым одутловатым лицом, растрёпанными полуседыми волосами и каким-то потерянным взглядом.
Неужели это я? – в тоске подумал Игорь. – Ну и рожа! Докатился. Как зверь затравленный, готовый, чтоб его подстрелили. Нет, женщины таких не любят. Такое ничтожество вообще невозможно любить. Разве что пожалеть. – Игорь сжал зубы, чтобы не раскиснуть. Наташа молча потерлась головой о его плечо, погладила по лицу. Ей хотелось поддержать его, вселить в него прежнюю уверенность, но она не знала, какую степень жалости могла себе позволить, чтобы не обидеть, не отпугнуть его, и заговорила совсем о другом, просто чтобы не молчать.
– Закуска у меня нехитрая. Плохая из меня я повариха. Почти всё покупаю в готовом виде на Брайтоне. Ты уж не сердись, – сказала она, накрывая на стол. – Нина твоя, наверное, отличная хозяйка?
– Да нет, какая она хозяйка! Всю жизнь на диване валяется, толстеет, любовные романы читает да телевизор смотрит. Мексиканские сериалы. А дома сплошной бардак. Да ты, Наталья, не суетись. Бог с ней, с закуской. Давай просто выпьем, – сказал Игорь, наливая себе и Наташе коньяку. – За тебя! За твой красивый дом. За твой успех в Америке!
Они выпили. За окном по-зимнему тоскливо выл ветер. Снова пошёл снег, на сей раз с дождем, и мелкие твердые полуснежинки, полукапли часто-часто застучали по стеклу. В гостиной было холодно и как-то неуютно.
– Хочешь, давай растопим камин. Он у нас всамделишный, не электрический.
– Очень хочу. Давай растопим. Где угли?
– Вот всё в пакете, для удобства. Миша мой – большой специалист по растопке каминов.
– Правильно, не женское это дело – с кочергой возиться. Сегодня я буду вместо Миши, если ты, конечно, не возражаешь. А ты садись поближе и грейся. Сейчас будет тепло-тепло, и согреются наши усталые тела, и оттаят замерзшие души. Ой, что-то я заговорил образами. Вот что значит присутствие поэтессы. Впрочем, это я о себе. Ты совсем не выглядишь усталой, и на душе у тебя покой. Да?
– Красиво говоришь, но вот с телом моим и душой всё не так просто, как кажется. Прошло более двадцати лет, и мы – не те, что были раньше. Мы ведь друг друга, по сути, совсем не знаем.
– А мне всё равно, сколько лет прошло. Двадцать или сорок. Я так соскучился по тебе за эти годы! – сказал Игорь, привлекая Наташу к себе.
– Ой! Подожди! У меня же есть для тебя сюрприз, – вдруг вспомнила Наташа, – я быстро, я сейчас. – Она выскользнула из Игоревых рук, побежала наверх, принесла CD и загрузила его в радиоплейер. Полилась чарующая мелодия танго Фаусто Папетти «Маленький цветок», такая знакомая и любимая.
– Узнаёшь, мелодию, Игорь? Помнишь, как мы её слушали на школьных вечерах и танцевали?
– Конечно, помню. Под эту мелодию проходила наша юность и… любовь. Это незабытая мелодия. Её просто невозможно забыть.
Саксофон то ли плакал, то ли смеялся сквозь слёзы. У Наташи приятно закружилась голова. Она села к Игорю на колени, обняла его руками за шею и, прижавшись лбом к его лбу, прошептала:
– Господи! Неужели это не сон? Неужели ты – явь, и я снова могу целовать твои глаза? Я думала, что больше никогда, никогда тебя не увижу. – Наташа заплакала.
– Нельзя целовать глаза. Это к разлуке, – печально улыбнулся Игорь. – Я знал, я предчувствовал, что мы ещё встретимся на этой земле. Боже, как я люблю запах твоих волос. Прошло тридцать лет, а твои волосы всё ещё пахнут черемухой. Мистика! Помнишь, я дарил тебе черемуху? Это было в шестом классе. Ты для меня была, как икона. Я боялся до тебя дотронуться и каждый день приносил тебе букет черемухи с Ваганьковского кладбища. Один раз меня чуть не зацапали менты. Еле ноги унес.
– Помню. Ещё бы не помнить! Я буквально пропахла черемухой, и дома у нас во всех вазах и литровых банках стояла черемуха. А помнишь, как ты увлекался авиамоделированием. Ты сделал самолетик, назвал его «Наташенька» и гонял его под моими окнами, а я, гордая твоим вниманием, смело выходила на балкон и на виду у мальчишек и девчонок нашего двора смотрела, как он летает, и кричала тебе: «Привет!»
– Помню. Я еще мечтал стать летчиком. Господи, какой я был невинный, наивный дурак-комсомолец. А ты была такая строгая, сурово-насмешливая, дружила с Тамарой, этой стервозой-отличницей. Чего ты, вообще, с ней дружила?
– А с кем мне было дружить? Ты же помнишь наш класс. В основном, дети рабочей слободки. Махровый антисемитизм.
– Да, ты в нашем классе была редким цветком. Стихи. Частные уроки английского языка. Всегда красивое пальто, красивые туфельки. Я не знал, как к тебе подступиться. Ты то звала меня, то обдавала ушатом холодного равнодушия. А бывало, просто гадости говорила. Ты, моя дорогая, была хорошая язва.
– Это всё от неуверенности в себе. На самом деле, я была влюблена в тебя по уши, постоянно думала о тебе и ждала, когда же ты меня поцелуешь.
– И мы почти поцеловались. Помнишь новогоднюю ночь в Колонном зале?
– Ещё бы не помнить! Если бы ты расхрабрился и поцеловал меня, наконец, в этом злосчастном подъезде, может быть, всё было бы иначе.
– Не думаю. Просто не судьба нам была с тобой тогда. Как ни крутись, а от судьбы не уйдешь. Вот ведь встретились в Америке через двадцать лет. Это тоже судьба. Я, знаешь, стал фаталистом.
Руки Игоря становились всё настойчивее, проникая в интимные уголки Наташиного тела. Земля плавно уходила из-под ног. Муж, дочь, моральные устои, семейные обязанности – всё было вмиг отброшено, как лишний груз. Сколько долгих лет Наташа тащила этот груз! Довольно! Она, наконец-то, осталась налегке, наедине с тем, кого любила и желала.
– Пойдём ко мне в спальню, – еле слышно сказала Наташа.
Игорь молча кивнул, и они в обнимку пошли наверх. Ей стало страшно. Только бы он не заметил, как я постарела! – подумала она и перестала думать...
Любовь в сорок пять не такая, как в двадцать. Нет уже того юношеского пыла, ненасытности, любовных клятв и взаимных упреков. Страсть в сорок пять не вспыхивает кратковременным ярким пламенем. Она горит ровно и долго, как свеча в холодной зимней ночи, и медленно гаснет. Появляется бережное отношение друг к другу, забота, нежность, понимание и какое-то мудрое всепрощение. Любить другого человека таким, какой он есть: немолодым, усталым, несовершенным. Сострадать и стараться облегчить страдания дорогого тебе существа. Больше давать, чем брать. Вот верные сети зрелой любви, которые они друг другу расставили и в которые оба благополучно попались.
Наташа отдавалась Игорю с какой-то робкой покорностью, как юная девственница, отважившаяся на грех. Молча, без стонов наслаждения. Игорь, изголодавшись по женскому телу, – в последнее время квартирные условия им с Ниной не очень-то позволяли заниматься любовью, да и настроения не было соответствующего – зацеловал Наташу ото лба до кончиков пальцев на ногах. Наташа оттаяла, расслабилась, раскрепостилась и перестала чувствовать себя грешницей.
– Боже мой! – повторяла она. – Боже мой! Как мне с тобой хорошо!
После любовных объятий они долго лежали, слегка касаясь друг друга, и думали каждый о своём. Первым прервал молчание Игорь.
– Ты всё такая же, моя Натали! Всё так же прекрасна. Грудь, как у шестнадцатилетней девушки, – по-джентльменски врал он.
– Как сладко ты врёшь! Но зато приятно.
– Спасибо тебе, Господи, за то, что ты проложил между нами расстояния и годы и не позволил отравить наши чувства каждодневным общением. Моя маленькая, сильная Натали! Ты прошла хорошую школу жизни и многого добилась. У тебя есть всё! Чем я, нищий новый иммигрант, могу украсить твою жизнь? У меня ничего нет, кроме потрёпанного лица и тела. Этого стареющего тела, которое, слава богу, ещё годится для любви, – высокопарно высказался Игорь.
– Ты – прекрасный оратор! Что и говорить. Чувствуется внешторговская школа подготовки к переговорам. Но теперь помолчи, умоляю тебя, помолчи! Не порть печально-высокопарным штилем волшебство нашей встречи, – прошептала Наташа.
Мой дорогой, седой мальчик! – думала она. – Хорошо, что мы встретились сейчас, а не через десять лет. Любовь осталась, она не умерла. Через десять лет, наверное, было бы уже поздно. Однако, как потрепала тебя жизнь! Ну, да ничего, ты ещё воспрянешь! Я, твой ангел-хранитель, помогу тебе.
В десять часов вечера Игорь заторопился домой:
– Ну, мне пора, а то мои женщины меня совсем заклюют.
– Господи, как не хочется, чтобы ты уходил. Если бы я только могла оставить тебя здесь навсегда! Я, кажется, схожу с ума... Да, конечно, иди. Я сейчас оденусь и отвезу тебя.
– Спасибо, не нужно. Тут недалеко. Я пройдусь пешком. Мне есть о чем подумать. Да и мозги заодно проветрю. Проводи меня до двери.
Надевая куртку, Игорь столкнулся в дверях с Машей, которая неожиданно рано вернулась домой и уставилась на него в недоумении. Наташе ничего не оставалось, как представить их друг другу.
– Машенька! Это друг моей юности Игорь Никитин. Он недавно приехал из России. Игорь, моя дочь Мария.
– Приятно познакомиться, – сухо сказала Маша, окинула Игоря дерзким, оценивающим взглядом и с вызовом проигнорировала его руку, протянутую ей для рукопожатия.
– Мне тоже очень приятно, – пробормотал Игорь. – Я почему-то себе представлял твою дочку подростком, а она, оказывается, взрослая девушка, к тому же красавица. Она ужасно похожа на тебя в юности.
Маше приятно польстили слова Игоря. Она сразу сменила гнев на милость, улыбнулась и сказала по-русски уже более длинную фразу с легким американским акцентом:
– Что же вы так рано уходите? Ведь сегодня суббота. Оставайтесь пить чай.
– Спасибо! У меня много дел. Я и так слишком засиделся.
– У вас есть жена? – вдруг в лоб спросила Маша и посмотрела на Игоря испытующим взглядом.
– И жена, и дети, и даже внук, – улыбнулся Игорь. – Моя дочь, Ира, она, примерно, ваша ровесница. Тоскует она. Жених её, все друзья и подруги остались в Москве. Я бы хотел её с вами познакомить, если, конечно, вы не против.
– ОК, – благодушно согласилась Маша.
– Будем дружить домами, – подытожила Наташа и как-то нервно засмеялась.
Поворот событий был неожиданным и странным. Колесница жизни летела вперёд в направлении, одному только Богу известном. Остановить её было невозможно. Оставалось покориться и ждать, что будет.
ДОЧКИ-МАТЕРИ
Как только Игорь ушел, Маша подозрительно посмотрела на мать и строго сказала:
– Так, теперь ты должна мне всё рассказать!
– Это допрос? – усмехнулась Наташа.
– Никакой это не допрос. Просто расскажи мне всё, как было и как есть.
– Мне нечего тебе рассказывать!
– О да! Тебе есть что мне рассказать. Я это чувствую. Ты являешься домой поздно. И вот теперь этот sexy Игорь… У тебя нет другого выхода. Просто возьми и честно всё мне расскажи.
Наташа поняла, что деваться ей некуда: придётся дочери кое-что рассказать.
– Игорь – моя первая любовь ещё со школы. Это было задолго до того, как мы познакомились с твоим отцом.
–Твои стихи – они об этом человеке? Ведь правда?
–Да, многие мои старые стихи посвящены ему. Но тебе нечего беспокоиться. Это всё было так давно... Остались одни воспоминания, не больше.
– Ты врёшь. Ты до сих пор его любишь. Я вижу это по твоим глазам. Как ты на него смотришь! С такой нежностью! Ты так никогда не смотришь на моего папу.
– Перестань! Как тебе не стыдно? Не смей так говорить со мной. Я люблю твоего отца. Игорь – просто старый друг. Поверь мне! – возмущённо и одновременно беспомощно оправдывалась Наташа.
– Нет! Я не верю ни одному твоему слову!
– Ты мне не веришь? Это твоя проблема. Лучше скажи, почему ты так рано вернулась. Что произошло?
– Не меняй тему разговора. Первая любовь – это навсегда.
– Мария, ты переходишь границы дозволенного. Я – твоя мать, я никогда тебе не лгала и... я требую к себе уважения! – взорвалась Наташа.
– ОК, ОК! Я уважаю тебя и твои тайны. Успокойся! Перестань оправдываться. Я не только твоя дочь, я уже выросла. Я ведь тоже женщина. Но ты этого ещё не заметила. Разве не так?
– Я всё замечаю, поэтому и спрашиваю. Что случилось в ресторане?
– Ничего! – ответила Маша, и в глазах ее блеснули слёзы. – Алекс не хотел со мной танцевать. Он меня просто игнорировал. Как будто я ему никто. Там была женщина, постарше, лет тридцати. Юлия. Он всё время говорил с ней. Я чувствовала, что между ними что-то есть. Я не могла больше этого вынести. Я вызвала такси и поехала домой.
Тут Маша вконец разрыдалась на плече матери. Её длинные темно-каштановые волосы выбились из высокой прически, крашеные ресницы потекли чёрными разводами по щекам, губная помада размазалась по подбородку... На Машу было жалко смотреть. Наташа, как могла, утешала свою взрослую дочь, приговаривая:
– Не плачь, доченька! Не стоит он твоих слёз! Подумаешь, примитивный плейбой. Вот поступишь в колледж, найдёшь себе другого, достойного. Ты ведь у меня и умница, и красавица. У тебя вся жизнь впереди...
***
Был уже первый час ночи, когда Наташа легла в постель. Как всегда, в последние годы она долго не могла уснуть. Почитала немного детективный роман. Не помогло. Под пуховым одеялом было жарко. Она открыла окно. Снова легла в постель. На тумбочке около кровати стоял портрет Надежды Александровны, покойной Наташиной матери. Она посмотрела на мамин портрет и вспомнила, что завтра исполняется десять лет со дня её смерти. Наташа встала, спустилась в гостиную, достала из шкафа свечу в тяжёлом медном подсвечнике и поставила её рядом с портретом. Как только она зажгла свечу, комната осветилась каким-то странным сиянием, повеяло холодом, и что-то белое, воздушное проникло через окно и повисло в воздухе в ногах кровати. Наташе хотелось кричать, но голосовые связки не повиновались. Кричать она не могла и только в ужасе смотрела на портрет, из которого, как со сцены, сошла Надежда Александровна и, как ни в чём не бывало, села на Наташину кровать. Портрет зиял чёрной пустотой. Мама выглядела моложе и стройнее, чем та больная женщина, которую Наташа помнила перед отъездом в Америку. Она, пожалуй, выглядела даже моложе Наташи. Её тонкое, благородное лицо было неестественно бледным, длинные, тёмно-рыжие волосы ниспадали на плечи. Во взгляде её карих глаз были грустная нежность и сочувствие. Она заговорила быстрым полушёпотом, как будто куда-то торопилась.
– Наташенька, солнышко мое! Я так давно хотела поговорить с тобой. Всё не могла решиться, боялась напугать тебя своей нереальной реальностью. Ты думаешь, что меня нет, Наташенька, но, ты же видишь: ведь я есть, есть. Не бойся меня, я не причиню тебе вреда. Ведь я так любила... люблю тебя! Как ты там без меня? Кто за тобой ухаживает, когда ты болеешь? Ты ведь так часто простужаешься.
– Никто не ухаживает, мама, – услышала Наташа свой голос, который вдруг прорезался. – Я сама теперь за всеми ухаживаю. Болеть-то мне некогда. Я уже взрослая женщина, мама. Мне сорок пять лет!
– Ой, Господи! Я забыла. Ты ведь совсем большая уже. А для меня ты всегда останешься моей маленькой, кудрявой голубоглазой девочкой.
– Зачем же ты оставила свою маленькую девочку, мама? Скажи мне, зачем, почему ты так рано умерла? Мне казалось, что ты наказываешь меня за жестокость нашего поспешного отъезда, за то, что я вас, стариков, бросила на произвол судьбы. Но ведь это чересчур суровое наказание, мамочка. Ведь смерть – это навсегда.
– Нет, нет! Не упрекай себя. Не думай так! Я умерла не в наказание тебе. Я умерла потому, что просто устала жить. Отец твой совсем замучился со мной. Двадцать лет сплошных болезней. Надо было освободить его от этой тяжести. Я так любила твоего отца, а он так любил жизнь! Мне хотелось дать ему возможность пожить еще сколько-нибудь лет по-настоящему. Как он там без меня?
– Ничего. Приобщается к Америке. Хорошо, что ты его всю жизнь учила английскому. Пригодилось. – Тут Наташа замялась. – Знаешь, у него ведь... вторая жена, твоя подруга Рая. Они трогательно заботятся друг о друге. И тебя помнят. Вся квартира у них увешана твоими портретами.
– Рая! Это к лучшему, – облегченно вздохнула Надежда Александровна. – Хорошо, что он на Тане не женился. Она бы высосала из него все соки и деньги и бросила.
– Мама, а как там у вас... ну, в том, в другом мире? – осторожно спросила Наташа. – Она уже свыклась с паранормальностью ситуации и продолжала разговор, как будто не происходило ничего сверхъестественного. Будто мама просто зашла её навестить, и они говорили по душам, как в старые добрые времена.
– Зачем тебе это, доченька? Придёт время – узнаешь. Ещё никто на земле не остался. Живи сегодняшним днем, Наташенька. Завтрашний день сам позаботится о себе. Старайся взять от жизни как можно больше.
– Я стараюсь, мамочка. Я даже чересчур стараюсь. Мне тебя так часто не хватает! Вот и сейчас, я запуталась в любви, а посоветоваться не с кем.
– Советуй – не советуй, ты всегда была упряма и поступала по-своему. Не беспокойся, всё само распутается. Муж у тебя золотой. Да ты это и сама знаешь. Дочку вот береги, Машеньку. Молодая она ещё. Трудная ей предстоит дорога. Ну, мне пора. Папу поцелуй. Я хочу, чтобы он был счастлив.
Тут Наташа протянула руку, чтобы дотронуться до материнского лица, но на том месте, где сидела мама, уже никого не было. Исчезновение матери было таким же внезапным, как и её появление. Портрет по-прежнему стоял на тумбочке, и его пустота снова наполнилась изображением молодой прекрасной женщины с мягкими карими глазами и длинными волосами цвета меди. Свеча догорала. В окно мягко проникал рассвет.
– Что это было? – в испуге подумала Наташа. – Дух, видение? У меня галлюцинации. Я, кажется, схожу с ума. Слишком много снотворных! А может, это мне просто приснилось? Конечно же, это был сон, вещий сон, – решила Наташа и успокоилась. – Сейчас закрою глаза и буду спать дальше.
Но вместо того чтобы спать дальше, Наташа погасила огарок свечи, почему-то зажгла настольную лампу и ещё раз взглянула на мамин портрет. Откуда-то появилась ручка и листок бумаги, и она, полулежа на кровати, принялась лихорадочно писать. Строчки стихов рождались сами, без всяких умственных усилий, как будто продиктованные внутренним голосом. Наташа еле успевала записывать.
Настанет день, и мы друг друга встретим
На той черте меж небом и землей.
Примчишься ты в заоблачной карете
И явишься так странно молодой...
Нью-Йорк, Июль 2021 г.
(продолжение следует)
Yelena Litinskaya was born in Moscow. She graduated from the Moscow State Lomonosov University with the Master’s Degree in Slavic Languages and Literature. In 1979 Yelena immigrated to the United States, where she received her second Master’s Degree in Library and Information Science. She has been working at the Brooklyn Public Library for 30 years (1980-2010) and continued writing poetry and prose. She published 9 books of poetry and short stories in Russian: “Monologue of the Last snow” (1992), “In Search of Me” (2002), “At the Canal” (2002), “Through the Time Distance” (2011), “From Spiridonovka to Sheepshead Bay” (2013), “Games with Muses” (2015), “Woman in a Free Space”(2016), “Librarian’s Notes, or My Town Brooklyn” (2016), “Extrasensory of Love. Tales and Short Stories” (2017). One can find her translations, poems, short stories, tales and articles in literary journals, magazines and almanacs in the US and Russia. http://magazines.russ.ru/authors/l/litinskaya. She is award-winner and a finalist of several international literary contests. Yelena is one of the editors of the Literary Magazine “Gostinaya” (gostinaya.net) and the vice-president of the Russian American Writers’ Association ORLITA.
