* * *
Дети не знают, что происходит глубокой ночью,
Куда летишь вместе с городом
Под разрывы оставшихся связей
Со скоростью темени,
Относительно которой всё прочее
Измеряется по ту сторону
Человеческой фантазии.
Видишь то, что раньше было не велено,
Когда зажмуривался, в надежде подсмотреть,
Что происходит в момент её наступления,
Как из жизни пытаются подглядывать в смерть.
А теперь вот закрыть бы глаза, чтобы миновало
Это зрелище опрокинутых в безмолвие мыслей,
Где собственное одинокое начало
Пребывает, заглушённое до пианиссимо.
Где эта не придуманная никем колыбельная
Для ума, который давно всё уже понял?
Кто бы так сумел нашептать: «Не велено!»,
Чтоб уснуть, лишившись собственной воли?
Как укрыться под то спасительное одеяло,
Под которым никаких разногласий с душою,
И превратиться в прежнее малое,
Просто и радостно вливающееся в большое?
* * *
Вот так бы жить – глазами в высоту,
Вдали от одобрения и гнева,
И отпускать вовне свою мечту,
И сотворять движенье мысли неба.
Обозревать и целое, и часть,
Вплоть до помарок, до пустых брожений,
И не влиять, и чуточку влиять
На ход его всевышних рассуждений.
А жизни общепринятый устой
Пускай обходит это стороною,
Не вклиниваясь между ним и мной.
Или, точнее, между мной и мною.
* * *
Мы встретились в пространстве ночи.
Холодный ангел пел. Луной облитый,
Дом замирал, когда тянул он «ми»
Над-ми-рной полированной октавы,
Вытягивая шеи белый горн.
Я слушала за письменным столом
В соседнем сне,
Что с видом на за-сне-жье,
А дух ночной протаптывал строку:
«Тик-так, тик-так», – шаги его стучали
У самого виска, и посекундно
Рожденья-смерти отмечали стрелки
Зарубками минут на циферблате.
И лёгкие не приходили вести,
А та земля – безвидна и пустынна,
Над бездной мгла, что он исколесил, –
Приклеившись к его подошвам,
Теперь темнила вдоль и поперёк
То комнату мою, то снег тетради,
Пугая сон оборванностью строк
И буквами – подобиями впадин…
* * *
Ты слушала, смотрела, и скрестились
Вопрос с ответом в обоюдном нашем
Молчании. Ответ твой неизменный
И столь же неизменный мой вопрос
Никак не стыковались на орбите
Земной и боязливой мысли.
Ты слышала его не раз: другими
Он задавался голосами так же,
Усиливая контрапункты
Поспешно уходящих поколений.
К ним ничего мой не прибавил голос.
И ничего ответ твой не убавил.
Колыбельная
Ах, ухватиться б за подол заката
И плыть, и плыть – туда, где, не объято
Никем, пространство жмётся на краю
Всего земного, что уму понятно,
И напевает «баюшки-баю».
И на зеркально-синей акварели
Качаются как лодки колыбели,
Плывут как сны туманы вдоль земель,
И лунный свет играет на свирели
И нить судьбы мотает на свирель.
А ночью кроны – как большие крыши.
Под ними заклинается в двустишье
Магическое «баюшки-баю».
Ты слушаешь. Ты спишь. А край всё ближе.
Как ни ложись, проснёшься на краю.
И смешивая сумрак с небесами,
Единый кто-то, множась голосами,
Поёт одно и то же – «не ложись!»,
Но исподволь меняет всё местами.
Очнёшься, вздрогнув. Полоснёт, как пламя…
«Кто это был?» И вдруг прозреешь: жизнь.
* * *
Утечка летней благости, и дождь,
Срывает небо в приступе истерик,
А ты идёшь, идёшь, идёшь, идёшь –
Как одинокий движущийся берег,
Минуя погрустневшие дома,
Стоящие всю жизнь свою на рейде.
Мечта уплыть – навек погребена
В фундаменте как мавзолее смерти.
Всё мимо, мимо – чьих-то окон, глаз,
Планет, сосущих млечности созвездий...
Ты движешься, и сохранён баланс
Между чредой стремлений и бездействий.
Ты порождаешь цели бытия –
Его извечный вектор, центр и фокус.
И предназначен постигать тебя
Вокруг располагающийся космос.
* * *
Вдруг эта мысль на пробужденье,
Как ток в сознанье, что уже
Привыкло к вечной перемене
Во всем – в природе и душе.
Не нужно знать о сменах больше,
Чем пожелтевшая листва,
Что на ветру слагает: «бо-же»,
Не осмысляя существа.
И разум в этом – чуждый, лишний.
Его стремление понять
Упрётся в сердцевину жизни,
Где ноль, мигая, гонит вспять.
И по часов глухому стуку
Внутри виска, где бьётся марш,
Протянешь на прощанье руку
И что-то быстро передашь.
И выйдешь в ночь, как вихрь – в воронку,
Как в землю быстрые дожди.
И будет ум твердить вдогонку:
«Иди. Иди. Иди. Иди».
* * *
Прохлада к вечеру – как охлажденье.
Мир возвращён делам первоначальным.
В себя приходят медленно растенья,
Покачиваясь в такт воспоминаньям.
От слишком концентрированной дозы
Тумана, начинающего таять,
Не может вспомнить,
где должны быть звёзды,
Сырых небес рассеянная память.
Зачем-то прожит этот день, зачем-то
Остались волны мутного, живого.
Здесь кто-то был и усугубил лето
И на прощание расплавил слово.
Упала тень от ветки на ступени.
По ним с утра вбегали только сутки.
И кто-то ожил, обхватил колени,
И слушал уплывающие звуки.
Преодолев накопленную вялость,
Поднялся ветер и разнёс их в клочья.
От августа до сентября осталась
Часть вечера и капля ночи...
