Девятого апреля Сергей Палыч проснулся в пять пятьдесят пять.
Как всегда, в первые мгновения он подумал, что пора собираться на работу. Но сразу вспомнил, что на работу только послезавтра.
Сергей Палыч работал сутки через трое. Трех выходных было много и уже через два дня его тянуло назад к книгам, пешим прогулкам по лону природы, к самосозерцанию - он работал сторожем.
Сергей Палыч лежал, слушал, как через приоткрытую форточку в комнату заползают осторожные звуки, глядел как светлеет штора.
Штора была оригинальной расцветки, и напоминала Сергею Палычу желтоватый белок огромного глаза в лопнувших кровеносных сосудах.
Сергей Палыч, стараясь не скрипеть, сходил в туалет, потом вернулся, включил планшет и стал смотреть «Козла отпущения» с Бастером Китоном.
Бастера Китона, звезду немого кино, он открыл для себя недавно. Этот хрупкий молодой человек с каменным, ничего не выражающим лицом, буквально магнетизировал Сергея Палыча. Чудовищные трюки Короля Падений целый день стояли перед его глазами и снились по ночам
Отдаленное, весьма смазанное, представление о номерах Бастера Китона дает Джеки Чан в своих лучших фильмах. Но и Джеки далеко до Бастера. А ведь Китон снимался сто лет назад, в двадцатых годах прошлого века!
Особенно нравилось Сергею Палычу что Бастер Китон забыт. Это в его глазах было лишним свидетельством его гениальности.
Чарли же Чаплина он ставил гораздо ниже, примерно как Раймонда Паулса по сравнению с Моцартом.
Посмотрев «Козла отпущения», «Ученика мясника» и «Брак назло», Сергей Палыч увидел, что пора курить.
Он выкуривал по три сигареты в день. Первую он любил выкурить на маленьком базарчике возле дома, попивая «американо» и наблюдая базарные сценки.
Сейчас базарчик был закрыт на карантин и Сергею Палычу приходилось курить возле гастронома «Железнодорожник», купив кофе в кондитерском отделе, сдвигая и натягивая маску между затяжками и с отвращением глядя на свои руки в резиновых, кондомного цвета, перчатках.
Откровенно говоря, Сергею Палычу не стоило делать ни того, ни другого - ни курить, ни пить кофе. Здоровье у него было поганое, сердце подвержено порокам - то аритмии, когда пульс, слабый и неровный, взлетал до ста тридцати и Сергей Палыч, красный как помидор, лежал пластом, то - брадикардии, когда пульс наоборот опускался ниже сорока и у Сергея Палыча путалось в голове и стыли пальцы на ногах.
Медицина же давно отступила перед его недугами и сдалась. По крайней мере, в последний раз весельчак кардиолог в поликлинике сказал ему:
- Полноте, дусенька, с вашей аритмией жить и жить! Только не надо думать о плохом и хоронить себя заранее! Держать хвост пистолетом! Позовите там следующего!…
Поэтому, полагая, что двум смертям не бывать, тем более, что все мы ходим под Богом, Сергей Палыч покуривал и иногда пил кофе. Ему даже казалось, что от этого его аритмии и брадикардии делается легче.
Сергей Палыч, кряхтя, обувался в прихожей, когда из своей двери выглянула тетя и тихонько сказала:
- С днем рождения, Сергуня, племяшик дорогой!
Взгляд у нее был как у затравленной газели:
- Извини, что я опять без подарка! Вот получу антикризисные!..
Тетка получала пенсии тысячу восемьсот гривень, что в переводе на доллары означало шестьтдесят. Поэтому ей все время хотелось быть щедрой и расточительной.
- Не балуйтесь, Нина Васильевна! - сказал Сергей Палыч. - Какие подарки на позициях!
Этим он хотел сказать, что когда Григорий Мелехов, потрепанный красными, приехал в станицу на побывку, то на бабские приставания с подарками так и ответил, хмурясь как туча: «Какие на позициях подарки?»
Сергей Палыч был любящим племянником и частенько баловал тетку халвой и сосисками «Нежные», до которых она была большая охотница.
Он сходил покурить и купить хлеба.
Дома его встретила проснувшаяся жена Зинаида и сказала:
- А ныл, что не доживешь! Дожил как миленький! Ну, долгих тебе лет! - и подарила крем после бритья.
Зинаида с Нового года сидела без работы, а когда нашлось место, началась пандемия и она опять сидела дома, потихоньку начиная звереть.
- Садимся в час, - сказала Зинаида.
У Эдика, мужа зинаидиной младщей сестры Танюхи, накануне умерла мать, и Зинаида собиралась поехать на Крошню, часок-другой посидеть у гроба. Она только сомневалась, что ее пустят в троллейбус без пропуска. Но хотела попробовать, а то она уже целый месяц не видела живых людей. Поэтому Зинаида и сказала: «Садимся в час.»
Тетка налепила пельмешек, поллитра «Немирова с перцем» была куплена и только дожидалась торжественного банкета, посвященного пятидесятидевятилетию виновника торжества.
Тут на зинаидин телефон хлынули поздравления от друзей. У Сергея Палыча телефон был хороший, но кнопочный, а у жены шестой айфон, потому-то поздравления и шли не на тот телефон, а на этот.
Первый друг, Козлов, прислал стихи:
Прекрасный мужчина, отец, семьянин -
Об этом все знают, такой ты один.
Завистники пусть отдыхают в сторонке,
Давай в именины откроем бочонки!
Козлов любил поэзию, хотя и служил юристом в «Житомирсвете» Сергей же Палыч стихов не любил и не понимал, вслед за Львом Толстым считая поэзию аферой и бумагомаранием.
Но это было поздравление от друга, и это было очень приятно.
Потом пришло поздравление от второго друга, Ляха. Он прислал красочную заставку с горящим камином, а перед камином стоит столик с толстой пачкой баксов по сто долларов, пузатая бутылка коньяка, видимо, очень дорогого и коробка сигар, наверное, гаван.
Сергей Палыч весело сказал жене, что доллары и коньяк это не по его части, но что сигарку он выкурит с удовольствием.
Зинаида сказала колкость насчет умения зарабатыватьт баксы, Сергей Палыч ответил матерной резкостью и, слово за слово, началась распря. Тетка прижухла в своей комнате.
Чтобы не портить себе праздничное настроение, Сергей Палыч обулся, надел маску и пошел развеяться.
Улицы были чисты и пусты. Изредка навстречу спешили одинокие прохожие в голубых аптечных масках. «Пацаки! Всем надеть намордники и радоваться!» - с грустной иронией пробормотал Сергей Палыч. Коронавирус захлестнул мир и теперь казалось, что всю жизнь были карантин и самоизоляция, не хватало кислорода в больницах, не работали магазины. Закрытие же парикмахерских привело к тому, что волосы у Сергея Палыча отросли настолько, что он стал похож на нигилиста.
По пути Сергей Палыч набрал Ляха, который тоже изнывал дома с женой, тихой, забитой им в психологическом плане, женщиной. Они договорились встретиться у входа на бывшую «Выставку достижений сельского хозяйства УССР», которую в далеком тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году открывал лично дорогой Никита Сергеевич.. Теперь весь район назывался Выставкой, а от самой выставки осталась лишь триумфальная арка, увитая гипсовыми снопами и овощами.
Друзья сели на скамейку, сдвинули маски и, зорко поглядывая, нет ли мусоров, закурили. Опасения эти не были напрасными, уже был не один случай, когда за маски штрафовали на семьнадцать тысяч. Для Сергея Палыча, получавшего три пятьсот, это бы стало катострофой «Титаника».
Два друга покурили и, поговорив какое-то время о днях рождения и о старости вообще, перешли к другим темам.
- Знаешь, Вадимыч, - сказал Сергей Палыч, - я открыл для себя старую звезду немого кино Бастера Китона! Я бы хотел чтобы ты тоже посмотрел и сказал свое мнение. Я думаю, ты чокнешься!
- Мне больше делать нехрен, как смотреть твое глухонемое кино! - ответил Лях, бывший и вообще-то грубоватым, а сегодня почему-то особенно не в духе. - Ты слышал, что учудила твоя любимая Россия?
Лях был стихийным русофобом, а по каким причинам, он бы и сам не смог сказать. Это было тем более странным, что все хохляцкое он ненавидел еще больше. Сергей же Палыч был, возможно и не русофилом , но, по крайней мере, считал, что война Украины с Россией это ужасная ошибка и тому, кто это устроил, нужно вырвать яйца с мясом.
На этой почве у них с Ляхом возникали споры, доходившие до криков, визгов и посыланий, напоминая споры между почвенниками и англоманами в 19 веке.
Но тут вдали показался патруль и друзья натянули маски по самые брови, надели резиновые перчатки и стали постепенно остывать. А скоро беседа вошла в мирное русло и зашла о недавних событиях в Вацковском переулке. Там три дня назад похоронили Анатолия Оноприенко, известного в прошлом культуриста Аполлона, который, дожив до шестидесяти лет, вдруг омрачил свой юбилей самоубийством.
Теперь два друга спорили, каким именно способом Аполлон это совершил, не замечая, что это, в сущности, детали, а главное, что не стало человека, тихого и невредного.
А вскоре они попрощались и пошли по домам, потому что было уже пол-первого, и Сергей Палыч не хотел опаздывать на пельмени. Как гласит народная мудрость: «В большой семье свои нюансы.»
Пельмени теткины удались, и они кушали их с маслом и с уксусом, наливая рюмочки и произнося тосты. Зинаида, выпив, смягчилась. Тетка сидела на краешке стула и деликатно жевала беззубым ртом.
Вечером Сергей Палыч лежал у себя и смотрел все подряд: «Козел отпущения», «Невезение», «Пугало», «Копы», «Паровоз Генерал», «Навигатор» и ужасную «Лодку».
Потом ему взгрустнулось. Он думал о Бастере, как он не смог приноровиться к эре звукового кино, как разорился, как стал пить запоем и курить по три пачки, как состарился и умер от рака легких в 67-м, когда ему было семьдесят, а Сергею Палычу было пять.
Он чувствовал себя совсем несчастным, когда позвонили дети из Финляндии. Сын сказал: «Ну, старый симулянт, тебя и ломом не добьешь! Расти большой и толстый!»; невестка ему улыбнулась и сделал ручкой, а внучка представила дедушкин портрет - классическую сахарную голову с ниточками по бокам, и рассказала стишок на финском языке. Сергей Палыч вслушивался в загадочный внучкин лепет и умилялся. Вообще, он считал, что Луиза, эта маленькая пятилетняя девочка, должна прожить прекрасную, счастливую, редкостную жизнь и стать если не президентом Европейского Союза, то хотя бы финской писательницей вроде Астрид Лидгрен, объездить весь мир, долго жить на Барбадосе и получить Нобелевскую премию два раза подряд. Иначе объяснить, зачем появились на свет и жили свои жизни они с Зинаидой, было просто невозможно.
Зинаида же в троллейбус не попала, у гроба не посидела и была вне себя от злости, так как купила восемь гвоздик, пять из которых стояли теперь в вазе, а три в банке на кухне.
Когда Сергей Палыч заснул, то ему приснилось, что он внутри какого-то фильма с Бастером Китоном и его все время возят в инвалидной коляске на высоких тонких колесиках.
КОНЕЦ КИНО
Наконец, час «эм», или, другими словами, час «икс», о котором так долго говорили ютубовцы, настал.
В одно прекрасное утро Сергей Леонидович, выйдя из подьезда, чтобы сходить в «Железнодорожник» за плавлеными сырками, увидел высоко в небе густо и дымно прочерченные траектории летящих ракет. Судя по направлению, ракеты летели с северо-востока куда-то на вест-зюйд-вест.
«Не может быть!» - подумал Сергей Леонидович, опускаясь на скамейку, так как ноги отказались его держать. Вспомнилось глупое детское: «П… подкрался незаметно, хоть виден был издалека».
В окнах кухонь забелели ошарашенные лица соседей, с треском распахивались заклееные рамы, слышался тихий ропот. Дети, совершенно очарованные полосатым небом, стояли, задрав головенки.
Вся жизнь пронеслась перед внутренним взором Сергея Леонидовича. Но сначала он, по вполне понятным причинам, подумал о сыне Володьке, невестке Вере и внучонке Кристиане в Дании. Затем подумал о жене Галине, пошедшей на маникюр, о теще в Коростышеве, о двоюродной сестре в Краснодарском крае, о дяде Саше и тете Рае в Ленинграде, то есть в Петербурге, а уже потом перед его внутренним взором замелькала его жизнь в виде обрывочных воспоминаний и туманных картин. Странно, что жизнь проносилась перед Сергеем Леонидовичем не в хронологическом порядке: детство - отрочество - старость и так далее, а вразнобой, россыпью.
Так, сначала ему вспомнилось, как в учебке он прокалывал иголкой дни в календарике, дожидаясь такого недостижимого «микродембеля», и какая тоска брала его, когда он видел, что до весны по-прежнему далеко. Самые употребимые слова в химбате были: «тоска», «вешайся» и «все в соплях», почему-то через букву «н» - «в сопнях».
Сразу вслед за этим привиделось Сергею Леонидовичу, что он живет в станице с дедушкой и бабушкой. Он смотрит в окно, а за окном метет снег. В сенях жалобно, по-бабьи, вскрикивает дверь, и в горницу входят огромные люди в кожухах и папахах, а потом долго играют с дедушкой в «дурня», а на столе лежит гора семечек и все, не отрываясь от карт, их лузгают, а потом, наигравшись, выпивают самогонки под моченый арбуз, а арбуз из бочки, а бочка в кладовой… На чердаке банный дух от пучков зверобоя… Курица бежит с отрубленной головой… Майкоп, Армавир… «Ты мой миткалевый!» - говорит бабушка…
Вслед за этим вспомнилось Сергею Леонидовичу, как однажды на зимних каникулах в пятом классе, когда они жили уже на Украине, он поехал на турпоезде по маршруту: «Киев-Чернигов-Брянск-Москва-Житомир», и как он потерял этот турпоезд в Киеве, и вернувшись с Крещатика, бегал по перронам, и какое отчаяние его охватывало, а ранние сумерки все сгущались, и поезда все уходили, пока, плача, он не подбежал к милиционеру, и тот не отвел его на запасной путь, куда переставили турпоезд, и он тут же тронулся.
Потом, непонятно почему, память Сергея Леонидовича переключилась на последние события его жизни, как он недавно хоронил друга детства, умершего от «ковида», и как он не испытывал особой скорби, и много и с аппетитом ел на поминках, понятно, что от нервов, но все же это было скотством. А раньше он тяжело переносил похороны, и даже пил таблетки от сердца. Вспомнил, как кто-то сказал на перекуре: «По крайней мере, у Витька есть могила» - как будто предчувствуя сегодняшнее. Но, вообще-то, эта фраза давно уже стала популярной и часто произносилась на похоронах, как когда-то: «Бог дал - Бог взял» или «Земля ему пухом». Затем…
Впрочем, сколько бы ни перечислять всех воспоминаний Сергея Леонидович, все равно это заняло совсем немного времени, пусть не секунду, как когда летишь с балкона или тонешь на зимней рыбалке, но тоже быстро.
Да и ничего тут оригинального или своеобразного не было и, наверное, со многими в эти минуты происходило то же самое, и вообще во многих книгах мировой литературы с героями это часто случается, например, в «Снегах Килиманджаро».
Сергей Леонидович, забыв о плавленых сырках, вернулся домой и набрал жену. Телефон не работал.
- Все, - сказал Сергей Леонидович, - кина больше не будет.
Зельдин Сергей, родился в 1962 г. в станице Ярославская Краснодарского края, Россия. С 1972 проживаю в городе Житомир, Украина. Закончил школу, служил в армии, работал стеклодувом, инкассатором,был бизнесменом, сторожем и даже политиком. Публиковался в журналах «Радуга» (Украина), «Крещатик» (Германия), «Волга» (Россия), «Новый берег» (Дания).
