Илья Николаевич, не называю, а показываю!..
Попытку номер №1, вам посвящаю.
В общем, закидываю я ее ноги к себе на плечи… По дому тосковал сильно, по горам нашим, воздуху, людям, по песням заунывным, душу бередящим. Потому представил себе губную гармошку, только вертикальную и ка–ак затянул… Так сыграл, что немцы встали и вышли из комнаты со слезами на глазах. Когда все кончилось, полковник встала и, оправляя юбку, вгляделась мне в глаза и тоже со слезами поцеловала с чувством, с задержкой, будто солдат, давно не куривший, папиросу затянул. Затем заулыбалась и, пошарив в карманах, вытащила что-то наподобие жвачки и вложила в ладонь, подталкивая ее к моему лицу со словами: «Кauen, Кauen! Die Melodie war schwer»[1]. Ну, я и зажевал.
На следующий день сама лично высвободила из плена. Выпроводила за ворота и даже два танка подарила со словами: «In Erinnerung an mich...»[2]. Правда, при этом кричала, не в себе, на своих подчиненных: «Unter meiner Verantwortung!»[3]. Я руками развел и говорю: «Как я их поведу?.. Я ж один». Задумалась на минуту. Оглянулась на своих несколько раз и говорит вкрадчиво, будто проверяет – поверю или нет: «Weißt du, lass uns eine Fahrt machen! Ich werde dich zu deinem begleiten. Keine Angst, ich bin hier aufgewachsen – wenn du willst, wirst du es nicht finden»[4]. Развернулась и пошла к танку, вспорхнула как воробушек и, уже спрятавшись по шею в башне, крикнула: «Nur nicht hinterherhinken!»[5].
Доехали до места в поле ничейном – ни их, ни наше. Спрыгнули с машин. Стоим. Уткнулись в землю. Молчим.
«Wissen Sie, als Kind, vor dem Krieg, habe ich in einem anderen Leben auch Musik studiert. Und das Instrument gut gespielt»[6] – говорит. Сдернула штаны. Присела на корточки и не хуже моего, как сыграла на трубе.
Когда все кончилось, она встала, и я с чувством, с задержкой, обхватив одной рукой за тонкую талию, другой за белокурые волосы, поцеловал ее. Вытащил из кармана жвачку, завернутую в кусок газеты и, разворачивая, протянул ей. Она засмеялась и положила в рот.
– Wie kann ich jetzt sein?.. Ich wollte mich an den Geschmack der Melodie erinnern, die ich gespielt habe?[7]
Я улыбнулся, и она в ответ хихикнула.
После мы стояли молча, вглядываясь друг другу в глаза.
И эти голубовато-серые глаза заставили меня обнять ее до хруста в суставах, и внюхиваясь в пропитанные запахом пороха и сырой земли волосы, едва слышно, как заклинание, произнести:
– Останься!..
Она высвободилась из объятий. Спрятала руки в карманах. Отвела взгляд. Улыбнулась. И подминая ногой траву, сказала:
– Krieg!.. Deiner – wird nicht akzeptiert! Meins wird es nicht verstehen! Sie werden sich nicht demütigen... sie werden töten! Liebe ist nichts für sie! Für den Krieg – war er immer, obwohl er immer gekämpft hat, – тяжело вздохнув, замолчала. – Also ich muss gehen. Auf Wiedersehen![8].
Глядя на ее удаляющийся силуэт, я переминался с ноги на ногу и, делая два шага вслед за ней, останавливался. Хватался за голову, силясь придумать слова, что смогут ее остановить. Пусть, не навсегда. И минута бы порадовала. Лишь бы еще раз вглядеться в складки губ, ямочку на левой щеке, едва заметные морщинки, в глаза, которые наряду с резкими, светлыми бровями и верой в то, что превыше войны, остались ею нетронутыми. Почувствовать этот запах – дикой лаванды и степной травы – ее запах. Ощутить кислый вкус ее поцелуев. Ощутить то, чего так не хватало зимними ночами в холодных окопах вдали от дома. Еще хоть разок ощутить то, чего еще долго не будет.
Проклятье!.. Прошу! Дай, еще минуту... чтобы понять, о чем она навсегда умолчала…
– Спасибо за танки! – не найдя ничего лучше крикнул я.
– Danke dir![9]
– За что?
Она остановилась. Обернувшись, выпалила:
– Für alles!.. Dafür, dass er an die Dinge und Gefühle des Ewigen erinnerte, die den Tod nicht fürchten, Muscheln, Feuer... – она, вскинув голову к небу, раскинув в стороны руки, покружилась. – Für deine Seele, die meine Gestalt nicht sieht, einen Feind, sondern eine sieht Mann, eine Frau, die ich selbst schon lange vergessen habe. Dafür, dass du mich so angesehen hast, wie kein anderer aussah. Wenn nicht der Krieg... Auf Wiedersehen![10]
И побежала прочь.
Из последнего я многого не понял. Но пообещал себе, что обязательно найду ее после войны.
Обещания не сдержал.
Завтра я умер.
Рядовой 28-й танковой, Ваня И.К.,1942г.
[1] Жуй, жуй! Мелодия-то тяжелая была – (перевод с нем.)
[2] На память обо мне... – (перевод с нем.)
[3] Под мою ответственность! – (перевод с нем.)
[4] А знаешь, прокатимся! Провожу тебя до твоих. Не бойся, я здесь выросла – захотите не найдете – (перевод с нем.)
[5] Только не отставай! – (перевод с нем.)
[6] Знаешь, а я в детстве, до войны – в другой жизни, тоже занималась музыкой. И неплохо играла на инструменте – (перевод с нем.)
[7] Как же мне теперь быть?.. Я хотела сохранить в памяти вкус сыгранной мною мелодии? – (перевод с нем.)
[8] Война!.. Твои – не примут! Мои – не поймут! Не смирятся... убьют! Любовь для них ничто! Для войны – она всегда такою была, хотя та всегда боролась, – тяжело вздохнув замолчала. – Ну, мне пора. Прощай! - (перевод с нем.)
[9] Тебе спасибо! – (перевод с нем.)
[10] За все!.. За то, что напомнил о вещах и чувствах вечных, которым не страшна смерть, снаряды, огонь... – она, вскинув голову к небу, раскинув в стороны руки, покружилась. – За твою душу, что не видит мою форму, врага, а видит человека, женщину, про которую я сама давно забыла. За то, что смотришь на меня так, как никто не смотрел, – распростерла руки в мою сторону. – Ах! Если бы не война... Прощай! – (перевод с нем.)
Саламатов Урмат Саламатович — родился 03 октября 1990 года в Бишкеке (Кыргызская Республика). Окончил Академию Управления при Президенте Кыргызской Республики, специальность — банковское дело. Публиковался в журналах «Южная Звезда» и «Нева». Автор книги «Плата за рай» (Б., 2019). Живет в Бишкеке.
