***
Проще пареной репы
и мыслей, распаренных зноем,
придорожной сурепки
и выбоин в рыхлом асфальте –
мы отравлены постмодернизмом
и новой войною,
но сегодня жара
ненадолго ослабила хватку.
Ночью падали звёзды –
к утру расцвели чернобривцы,
или бархатцы –
уху имперца претит украинский,
а цветам всё равно,
им дождаться бы влажного бриза,
в них пульсирует капелькой ртути
субстанция истин.
Мушмула, кипарисы
и тёзки мои олеандры,
осторожно втекает рассвет
сквозь раскрытые шлюзы,
это – рай, без притворства,
мы – изгнаны.
Мыслей меандры
жалко мечутся
в призрак империи, в призрак Союза…
Ладно, справимся,
будем дышать через раз, чай не баре,
инфантильно смеяться,
сливать всё, что дорого было,
власть – от бога, мозги – от лукавого,
правду – гитаре,
ты и впрямь виноват,
раз корёжит тебя от обиды.
С агрессивным «пожалуйста»
путь пробивая локтями,
это мутное время проходишь,
боясь замараться,
в вязком воздухе
твой суперджет не дрожит плоскостями –
только свет и листва,
как в июне на кладбище братском.
***
паук поймал локально в сеть
два блика в облаках
и с оловом сплавляя медь
спустился с потолка
в неоперившийся ковыль
черновика двора
упрятал свой геотекстиль
взрослеть и обмирать
и не спадает епанча
с покатого плеча
но лига дикого плюща
манит в неровен час
а стыдно только в первый раз
гляди ещё свежа
остекленевшая дыра
восьмого этажа
где окна прорезной резьбы
и племенной арбуз
но там пасётся чёрный бык
и я его боюсь
***
в апофегее карантина
созреет ясная картина
и с неба спустится молчанье
немое отвращенье к миру
увидим как мы измельчали
кого назначили в кумиры
за контрабанду пропаганды
насильно удаляют гланды
я не изображаю будду
сужу и да судима буду
полёт закольцевала плавно
мой бот сейчас в другом режиме
и скорректировала планы
на третью половину жизни
всё кончится святой еленой
и неснимаемой короной
система символов Вселенной
мощнее чем её законы
***
Когда на рыхлой штукатурке
просохнет первый свежий слой,
преображением фактуры
займутся мгла и небосклон,
и перламутровые птицы,
и призрак с трепетным лицом.
Суровый дом преобразится
и станет храмом – не дворцом.
Сквозь камень в призрачной вуали
на долгий век проступишь Ты –
в какой бы цвет ни грунтовали
Твои бездонные холсты.
***
Мороз мешает внятно говорить –
молчи и погружайся в белизну.
Что слово? То ли дело снегири –
смешно ему, когда я поскользнусь.
И невпопад обнявшись у реки,
друг в друге рады этим снегирям.
Целуешь воздух у моей щеки,
как будто из металла я и впрямь.
В единственном и двойственном числе
осваиваю космос языка
замёрзшего, оставившего след,
звенящего сквозь клинопись конька,
ажур мостов и макраме оград.
Хидраргирум – вода из серебра.
Молчать несложно, я же интроверт.
Мой инструмент расслышит этот свет
и на родной язык переведёт,
используя ему известный брод.
***
Сначала надо выйти в море
и осмотреться. Синий бриг,
тонуть устав, природе вторит,
смотри, что у него внутри,
какая боль, морзянка, блики,
какая хтонь и глубина.
Не останавливайся, двигай,
касайся эхолотом дна –
и резко вверх. Твоя кессонка
важнее бездны. Будь собой.
Все пораженья философски
ты принял, но – последний бой…
Да, в переполненном сосуде
нет места свежему ручью,
но победителя – не судят,
а проигравшего – не бьют.
Час пик, нацеленных друг в друга,
но – одноразовых, на час,
не суть. Нужна перезагрузка
звезды сомнительного счаст…
…И хаотичными рывками
подслеповатой стрекозы,
ни в чём судьбу не упрекая,
он канул в синь за облаками
и вырвал грешный свой язык.
***
От людей остались их глаза.
Всё под маской, только боль – наружу.
Бог им всё, что мог, уже сказал,
так себя нелепо обнаружил,
так спалился…
Много чересчур
нас у бога – страны, континенты…
Хватит невесомому лучу
палеолитической Венеры.
Нас легко по щелям распихав,
вырвется лавина на просторы –
интернет отключим от греха,
спрячемся и заглушим моторы,
и никто ни в чём не виноват –
не хватило нам подъёмной силы.
Лампочку, горящую в сто ватт,
выключили – светит некрасиво.
Кто всё время тут бормочет? Я?
Я, заткнись, не говори, а слушай!
Робок путь простого муравья,
и ему не выбраться наружу.
Я верну по описи – лови! –
малое во мне Твоё сиянье.
Приступ истерической любви
переходит в навык состраданья.
***
жук жужжал отражал
и летел и бежал
и сиял переливчато-синим
у него под крылом и темно и бело
и подборка по краю что иней
что о нём стрекоза
говорит за глаза
вы не слушайте
всё многотравье
в этом зеркале крыл
и текстуре коры
можжевеловой
тоже потрафил
***
Меня подхватит свет,
согреет лунный снег,
я сохраню тепло
до спелого сегодня
немыслимой зари,
когда её корвет
войдёт в моря из рек –
забыв меня у сходни.
Измятый целлофан
поверхности воды,
чудовище-метро,
досужие соседи,
ненужная инфа –
но в мягкий нежный дым
рифмуются цвета
физалиса и меди,
визгливой чайки плач
вдрызг разнесёт асфальт,
младенец закричит –
и всё начнёт с пелёнок.
Надену алый плащ –
теперь немного скальд,
и рухнет с плеч гора –
лишь ахнет изумлённо.
Злой волей изнутри погасят фонари,
останусь говорить – фигурой умолчанья.
Так после февралей приходят октябри
и сносят до конца здоровые начала.
