КОГДА СТУКНЕТ…
И время стучится в рёбра, и мы по нему подковами.
Гримасы необщих лиц фиксируем строф гвоздями,
а перфоленту из будней на глади его мелованной
дырявим на конфетти… Бог весть, какими вестями
оно на десерт порадует. Но барабанных палочек,
которые в такт стараются, держат гонор и ногу,
из нас уже не получится. Разве что так, по мелочи –
чеканом ли, бубенцом ли. И ладно, и слава богу.
Мы бьём, как пёстрые дятлы, как бьют на берёзе зяблики,
до финиша полагаем, что действуем самостийно,
нам пухом гнёзда галактик, мы портим райские яблоки,
и средства наши негодные становятся кровным стилем.
Долбим скорлупу Вселенной, настырные, желторотые,
в слоистых светлых мирах следим красоту детали,
готовим снадобья в ступках для зелия приворотного,
настоянного на днях, что рядом прострекотали.
О САМОАНАЛИЗЕ
Психолог тот, и тонкий автор – тот,
кто в образе героя ли, страдальца –
но так себя на блюде подаёт,
что все гурмэ облизывают пальцы.
Но я не интересен для себя,
(хотя и не люблю об этом – всуе).
Меня снаружи будни теребят,
поэтому вовне и адресуюсь.
К тому же мне никак не по плечу
самоанализ и другие «авто».
И пусть давно указано врачу
(который в нашем случае и автор),
чтоб исцелился сам, а не дерзал
лечить других, и непременно – чохом, –
но всем рекомендую Кинозал,
способный демонстрировать эпоху, –
не эндоскопы. Любопытства ген
определяет внешние запросы.
…Я не люблю клистиры и пурген,
как средство провокации поносов,
хоть и вербальных. Тяжек дух складской
любвей зачахших, чувственных проекций,
фатальных фраз. Всё это мне на кой?
Я просто не дорос до вивисекций,
рефлексии, нудизма, (повторюсь!)
до самоедства с луковой подливой,
до ливера, распахнутого в Русь!..
Пускай другой в манере прихотливой
себя в себе опишет до кости.
А мы не станем. Мы побережёмся.
Прошу принять, как тезис, этот стих
а не как проявление пижонства.
КАК У ПТАШКИ КРЫЛЬЯ
Когда хотелось чувство оттенить
на фоне увлечения, на лоне
любви – бывало, руку протяни –
и пара строф затеплится в ладони.
Но что-то я давненько не пишу…
Потенция – потенцией, а всё же
кинетика желательна на ложе
поэзии. Любому шалашу,
укрывшему меня с моей милашкой,
я был бы рад… И будет ночь нежна,
когда одна она тебе нужна –
да кофе чашка.
Годятся также пустынь или лес,
но только чтобы ни единой рожи,
готовой неприятно потревожить
в интимном сочетании словес
двоих, соединившихся под знаком
свободной страсти. Как закон, двояка,
любовь – законов всех она сильней.
Любимец музы, не зевай! Однако,
удобства ради не женись на ней
«законным» браком.
Не то – кранты, финита, и – абзац
не протащить в анапеста фильеру,
и знай – греби, обслуживай галеру…
Тогда стихов янтарная сабза
из лакомства – дежурным станет блюдом,
и твой кураж окажется под спудом,
и будут стекловатой – облака,
а серебро степного родника –
простой полудой.
Оберегай свободу! Принцип сей
тебе полезен вовсе не для блуда.
Ослабнешь под напором пересудов,
во имя замирения гусей –
и будь ты хоть подкован, хоть обут –
придётся ту, которая двояка,
переть с досадой племенного яка
на собственном горбу.
А так… Луна сегодня в Скорпионе,
и сумрак тихо к улицам прильнул,
и твой посыл себя ещё не понял,
но лист бумаги – рядом. Ну же, ну!
И я навстречу руку протяну:
урочный час, и никого в гостиной,
и где-то счастлив скорпион пустынный,
облапивший луну.
РАССКАЗ О ПРОИСШЕСТВИИ,
ИМЕВШЕМ БЫТЬ С АВТОРОМ
В ПЕРИОД ЕГО ВРЕМЕННОЙ НЕТРУДОСПОСОБНОСТИ
После сильных морозов опять развезло,
потянуло чахоточным мартом,
и бечёвки проблем, затянувшись узлом,
шебуршатся с весёлым азартом.
Но куда мне до них. На теперешний час,
заглотнувши четыре облатки,
я лежу, как набитый костями матрац.
Каждой косточке хочется спатки.
Да не вышло… Хватило мгновения век –
и ползёт одеяло на плечи.
У постели на стуле стоит человек,
невысокий такой человечек.
Облачённый в изысканный алый камзол
и штанишки вульгарного кроя,
он стоял, попирая ногой димедрол,
удивительно ладен и строен.
Это был старомодно одетый пруссак.
Исключая возможность ошибки,
он кивнул головой в бесподобных усах –
продолжении чудо-улыбки:
– Шёнен таг! – Я приветливо скушал слюну.
Он слегка перегнулся со стула:
– Что там? Оспа?! Ого!.. Ветряная? Ну-ну.
Это где ж нам, голубчик, надуло?..
Одобрительно тыкая кожей ножон
ядовито-зелёное тело,
он сказал: – Тем не менее, жив. Вундершён!
Перейдём непосредственно к делу.
Разговор – о душе. От неё и разлад
организма, и прочие муки.
Отчего бы такой злополучный субстрат
не отдать в подходящие руки?
Вы расстанетесь с нею ещё не теперь.
Эту душу – о чём и толкую –
унесу как источник скорбей и потерь,
и вообще непонятно, какую.
Ведь порою она из вчерашних котлет
а порою – из кровельной жести.
Да к тому же её, как доказано, нет,
а и есть – так всегда не на месте.
Вы берёте малюсенький на душу грех –
и оплата, считайте, в кармане.
Обаяние! Власть! Сексуальный успех!
Достижения в творческом плане!
Вы хотите покоя?! Да несколько слов,
закреплённых в серьёзной бумаге –
и волшебный мираж золотых островов
будет ваш мановением шпаги!
Я могу Карабахом заняться всерьёз,
а могу – экономикой Польши.
Что там нас занимает, афганский вопрос
или чтобы деньжонок побольше?..
Это всё отдавало дежурным клише,
но и не было, впрочем, бахвальством.
Он судил о бесценной, бессмертной душе
с подкупающе здравым нахальством.
Я сопел, сомневался, косился на стул,
за какие, мол, сударь, таланты?
Наконец откровенно ноздрёй потянул –
как на запах его варианты?
Но пришелец попахивал лёгкой судьбой,
табаком, амаретто и мятой,
и вообще был чертовски приятен собой
человечек в берете примятом.
Убеждая, что риска – на склянку чернил,
разместясь между книжек и чашек,
он немного скучал и клинком шевелил
серебристый стальной карандашик.
И внезапно поняв, что не так уж далёк
от безумной, несбыточной цели,
я следил, холодея, как сизый клинок
покрывался узорами хмеля…
Он вскочил! – Я поспорю на сотню гиней,
что сейчас… Про себя повторите!..
О, майн херц!!! Мы немедля отправимся к ней,
к драгоценной своей Маргарите!
Неужели не ждёт?! Колебания прочь!
Полетим в грозовой атмосфере
в обустроенный мной за минувшую ночь
двухэтажный шалаш на Ривьере!
Не палаццо, но всё же не стыдно зайти,
получилось недурно в итоге.
Ну, а шкуру на вас перетянем в пути,
и побреемся тоже в дороге…
…И в пергаменте том, не страшась ни черта,
изумляясь удачи капризу,
я гусиным пером не спеша начертал
удалую корявую визу,
и покончив на этом с продажей души,
приподнявшись в горячей постели,
благодарно хватаюсь
за яркий кувшин:
– Полетели, мой друг! Полетели!..
КАК ДЕЛАЛОСЬ СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ
Это море средь земель, óμορφος, hermosa, bella,1
голубая колыбель парусов и корабелов…
Знают только Ра и Сет, только Веды и акаша,
сколько раз в пучине лет наполнялась эта чаша –
или в мареве густом солнце мрачно пламенело,
циклопическим пластом соль морская каменела.
…Бог заплоты отверзал, угодив своим трезубцем
миллионы лун назад в терракотовое блюдце.
В разломившуюся твердь, в щель громадного прорана
шла негаданная смерть, злое тело Океана.
Исполинский сизый вал рвался страшно и упруго
в проседающий провал между севером и югом.
Оставляя острова, многоточие, постскриптум,
он гудел и бушевал между Сциллой и Харибдой.
Повелитель двух стихий, бог брутальный, седовласый
лил лазурь и малахит в мех по имени Таласа.
Занималось время вант, якорей, и рей, и ростров –
и клыкастый элефант становился с пони ростом
на шагреневых лугах, на зелёных пятнах суши,
где иные берега, крики чаек, блеск ракушек.
Раз уж облюбовал Средиземную ложбину –
бог, разивший наповал Лиссабон или Мессину,
кто играючи губил – нет и не было спасенья
от хозяина глубин, и ещё – землетрясений.
Но сегодня, но пока…
Шёлком ряби ультрасиней
отражает облака мир огромный и красивый.
Миг течёт, как долгий сон. И в замедленном повторе –
берег Аттики. Муссон. Склоны гор и волны моря.
___
1 Красивое (греч., исп., итал.)
И ЭТО ВСЁ О НЁМ
1.
– Об имяреке и стихах?.. Тогда без околичных:
его стихи – увы и ах – пристойны, но вторичны.
Там нет ни бронзы вечевой, ни смелости ментала…
А в общем – пишет ничего, и сам неглупый малый,
иные рифмы хороши.
Но кто он есть? Любитель…
его хореев крепдешин не слишком самобытен.
И стиль, того… не комильфо. И сплошь нужна прополка…
Не видно, чтобы над строфой работал он, как пчёлка.
Где страсти мёд?.. одна перга. Словарь порой невзрачен.
А, впрочем, стоит ли ругать, когда так поздно начал.
2.
– Нет, я нарочно слово взял, чтоб грамотно, без спешки
его нахального ферзя своей ядрёной пешкой –
побить. Разделать в пух и прах.
Он пишет в стиле «крейзи»!
Я утонул в его стихах, как муха в майонезе!
От них в мозгах – один гудёж: то гиря, то обсосок…
Да эту заумь хрен поймёшь без словаря и сносок!
Кривой формат, хромой размер родит его бандура!
Ещё о «творческом зерне» вещать имеет дурость!
Ещё пытается учить, ещё куда-то лезет.
Копал бы землю за харчи.
Вот так. В таком разрезе!..
3.
– Какое чудо, Боже мой! Как тонко и красиво!..
Достать чернил, прийти домой, писать о нём курсивом!..
Прекрасный юмор, пряный слог, везде такие перлы!
…Он будет признан, видит Бог, и будет среди первых!
Он будит негу и любовь букетами созвучий!..
Мне Брюсов близок и Рембо, но здесь – особый случай.
Ведь даже в строчках о вещах немножечко нескромных
он просто прелесть… и вообще,
мне кажется, не промах…
4.
– Пока смотрел не целиком, читаю понемножку.
Мне этот автор незнаком – понравилась обложка.
Подборка, правда, неплоха.
Не всё легло на душу,
но вот запомнил два стиха. Хотите их послушать?
