В наше нестабильное время мировых экономических кризисов и дурно орущих по любому поводу забастовщиков захотелось устранить существующую в славном городе Иерусалиме несправедливость. Известно, что в Старом городе Иерусалима возле Яффских ворот находится площадь ибн Хаттаба (помните советского старика Хоттабыча?). А вот площади имени Остапа Бендера или хотя бы какого-нибудь завалящего переулка имени Великого Комбинатора в Израиле не существует до сих пор. Хотя и давно назрело!
Существуют веские основания для установки в Израиле такого памятника. Судя по окололитературным предположениям вокруг романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», семейство Бендер репатриировалось на Святую Землю, вероятно, еще в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков, почти на столетие раньше советских представителей Большой алии 1990-х годов.
И если не все семейство, то папа Остапа – это уж точно. Вот как об этом говорится в главе «Великий комбинатор» романа «Двенадцать стульев»: «Звали молодого человека – Остап Бендер. Из своей биографии он обычно сообщал только одну подробность: “Мой папа, – говорил он, – был турецкоподданный”»1.
Для знающих людей этого было достаточно. До Первой мировой войны евреи России и европейских стран могли выезжать на Святую Землю для паломничества, деловых связей или постоянного жительства. По прибытии в Эрец-Исраэль, входившей тогда в состав турецкой Османской империи, евреи получали турецкие паспорта и турецкое подданство, в то же время сохраняя паспорта и подданство стран исхода. Некоторые евреи оставались на Святой Земле, другие возвращались обратно, но уже с турецкими паспортами и турецким подданством. Таких евреев и называли в царской России «турецкими подданными».
Это же подтверждают и известные исследователи творчества И. Ильфа и Е. Петрова. «Ссылка на турецкое подданство отца не воспринималась современниками в качестве однозначного указания на этническую принадлежность героя. Скорее тут видели намек на то, что отец Бендера жил в южнорусском портовом городе, вероятнее всего – Одессе, где многие коммерсанты, обычно евреи, принимали турецкое подданство, дабы дети их могли обойти ряд дискриминационных законоположений, связанных с конфессиональной принадлежностью, и заодно получить освобождение от воинской повинности»2.
Так что Остап при своем еврейском происхождении справедливо мог именовать себя «сыном турецкоподданного», не имея к туркам и турецкому подданству никакого отношения. А «сын турецкоподданного» наших дней обитает сейчас в Государственной Думе в Москве и именуется сыном юриста. Но это уже совсем другая история, не имеющая к благородному Остапу никакого отношения…
Да и почему было не сделать папе Остапа в свое время для себя и сынишки такую радость, как турецкое подданство? Народ в Одессе был зажиточный, а пароходная линия в тогдашнюю Палестину Одесса – Яффо действовала отлаженно и надежно. И о том, что литературные родители Великого Комбинатора хорошо представляли Святую Землю и морское сообщение Яффского порта, свидетельствует запись в дневнике И. Ильфа в начале 1937 года: «Палестинские пальмы имеют мохнатые ветви. Я таких не видел ни в Батуме, ни в Калифорнии. Обильные косы. “Маджестик”, новый французский пароход, пришел в Яффу. А он английский, не новый, и в Яффу не ходит»3.
К этому же времени относится еще одна запись в дневнике: «Закройте дверь. Я скажу вам всю правду. Я родился в бедной еврейской семье и учился на медные деньги»3. Фраза эта в бессмертный роман не попала, так как больше имела отношение не к литературному герою, а к самому автору бессмертного романа И. Ильфу (1897 – 1937), который при рождении получил свою законную труднопроизносимую фамилию Файнзильберг и вполне «турецкоподданное» имя-отчество Эли (Илья) Арнольдович.
Что же касается второго соавтора великого романа Евгения Петрова (1903 – 1942), родного брата классика советской литературы Валентина Петровича Катаева (1897 – 1986), то «пятой графой» тут и отдаленно не пахло. Старший брат Евгения Петрова Валентин Катаев успел послужить офицером в царской армии, отец у братьев был преподавателем в епархиальном училище, дед с отцовской стороны – священнослужитель, с материнской стороны – генерал. При такой анкете загремели братья Катаевы в 1920 году прямым ходом в Одесскую ЧК. Неизвестно, чем бы кончилось дело, мог Великий Комбинатор и умереть не родившись, ведь в те времена большевики-революционеры расстреливали буржуев регулярно и с большим удовольствием. Но помогли литературные связи, и молодой Валентин Катаев, восходящее литературное светило, уехал от греха подальше из Одессы в Москву.
А его младший брат – недоучившийся гимназист Женя, будущий соавтор «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» Евгений Петров – после небольшой отсидки пошел на службу в одесский угрозыск. Вот такая ирония первых лет советской власти!
В это же время в одесском угрозыске служил недоучившийся студент Петроградского Технологического института Осип (Остап) Шор, родной брат известного тогда поэта-футуриста Натана Фиолетова.
Перебравшись в 1922 – 1923 годах в Москву поближе к прославленному родственнику и другу Валентину Катаеву, Ильф и Петров подружились с выходцем из Одессы футуристом Фиолетовым и его братом Остапом, которого Евгений Петров знал, вероятно, еще по службе в одесском угрозыске. Остап Шор и стал прообразом главного героя «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка».
«Брат футуриста был Остап, внешность которого авторы сохранили в романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске»4.
Сегодня большинство исследователей творчества Ильфа и Петрова солидарны в том, что у литературного Остапа был в жизни реальный прототип в лице одессита Осипа (Остапа) Бениаминовича Шора из уважаемой еврейской семьи одесского купца второй гильдии.
Молодой Шор закончил в Одессе частную гимназию и в 1917 году уехал учиться в Петроград. Но какая могла быть учеба в Петрограде в 1917 – 1918 годах? Поэтому и отправился реальный и, наверное, голодный Осип-Остап на родину в теплую Одессу, куда он добирался почти два года.
Путешествие из Петербурга в Одессу стало началом многочисленных приключений Остапа, и некоторые из них были увековечены в «Двенадцати стульях» вместе с реальными героями, встречавшимися на остаповом пути.
Холодной зимой 1920 года Остап, как говорят, стал на постой у моложавой вдовы инвалида Первой мировой войны (вспомним мадам Грицацуеву), которая согласилась впустить к себе симпатичного бродягу только при условии, что он женится на ней. Вот и «женился» Остап на холодное время года, а как только потеплело, сразу отправился дальше в Одессу, захватив из дому на память о безутешной супруге несколько ценных безделушек. А уж давала ли брошенная супруга объявления в газету о розыске пропавшего любвеобильного мужа, встречалась ли она после этого в реальной жизни с коварным обольстителем Остапом, знали только сам Остап и его друзья-литераторы. Наверное, не одно любовное приключение имел реальный Остап во время своего путешествия в родные места, и не зря назвали авторы «Золотого теленка» одну из глав книги просто и со вкусом: «Его любили домашние хозяйки, домашние работницы, вдовы и даже одна женщина – зубной техник».
Что же касается Святой Земли, то у «сына турецкоподданного» в бессмертных романах «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» было достаточно много аллюзий, связанных с нашей исторической родиной. Вспомним хотя бы встречу Бендера и Воробьянинова с жителями негостеприимного горного селения Сиони, что в свободном русском переводе звучит как Сион. Кавказские сионисты конца тысяча девятьсот двадцатых годов занимались промыслом, хорошо знакомым профессиональным сионистам Еврейского Агентства начала двадцать первого века, – плясками, криками и заклинаниями требовали деньги у богатых толстосумов.
«К каждому пробегавшему мимо селения автобусу или легковому автомобилю подбегали дети и исполняли перед движущейся аудиторией несколько па лезгинки. После этого дети бежали за машиной, крича:
– Давай денги! Денги давай!
Пассажиры швыряли пятаки и возносились к Крестовому перевалу»1.
Профессиональными кавказскими сионистами решили стать и Остап с Воробьяниновым. Концессионеры не от хорошей жизни, а только из-за ужасающей бедности заплясали перед проезжавшими толстосумами, щедро вознаграждаясь за свои старания трудовыми пятаками. Вначале в пляс пошел Ипполит Матвеевич, исполнив что-то среднее между мазуркой и лезгинкой. «Перед следующей машиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса во Владикавказ, плясал и скакал сам технический директор»1. Наверное, точно так же танцевал перед Ковчегом Завета и великий еврейский царь Давид, ведь выражение «плясал и скакал» заимствовано авторами «Двенадцати стульев» из библейского сюжета пляски царя Давида.
Библейскими аллюзиями пронизаны многие страницы «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». И если для непосвященного читателя название псевдоподпольной организации «Союз меча и орала» звучало ироническим призывом к единению монархических сил советской России, то образованный читатель улавливал обыгрываемую библейскую цитату из пророка Исайи: «И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».
Ну, а библейская заповедь «не укради» увековечена в «Двенадцати стульях» в названии московской вегетарианской столовой «Не укради», где скудно питались друзья Остапа Бендера молодожены Коля и Лиза Калачевы. «Обед на двоих (одно первое – борщ монастырский и одно второе – фальшивый заяц или настоящая лапша), съедаемый честно пополам в вегетарианской столовой “Не укради”, – вырывал из бюджета пятнадцать рублей в месяц»1. В реальной жизни такой столовой никогда не существовало в Москве.
Еще одна библейская аллюзия возникает в романе «Двенадцать стульев» при описании постановки театра «Колумб», в реальной жизни, – театра Мейерхольда. Оригинальность творчества Мейерхольда в «Двенадцати стульях» обыгрывает библейская аллюзия – «им. Валтасара», – когда огненные слова на стене дворца библейского царя Валтасара в романе ассоциировались с большими светящимися экранами мейерхольдовского театра, где в виде титров давались различные комментарии к спектаклям. Однако развлечение «им. Валтасара» оставило равнодушным «сына турецкоподданного» Остапа Бендера и его друга Кису Воробьянинова. Концессионерам нужны были другие радости жизни.
Факт истории: к другим радостям жизни отплыли со своими семьями из Хайфы в Советскую Россию в 1920-х годах еврейские концессионеры-коммунисты подмандатной британской Палестины – строить новую жизнь в Советском Союзе, нести радость коммунистической жизни всему прогрессивному человечеству. Мало кто из этих наивных пролетарских еврейских комбинаторов со Святой Земли пережил в Советской России 1937 год, большинство были расстреляны как турецкие, японские, немецкие, французские или английские шпионы.
В середине 1990-х годов я познакомился с ныне ушедшим из жизни новым репатриантом – старичком, родственником моей жены. И рассказал старичок – классический «сын турецкоподданного» – странную историю, удивившую даже его близких. Оказывается, он уже жил на Святой Земле, даже родился здесь, но затем ребенком был вывезен родителями-коммунистами из Хайфы в Советский Союз – строить светлое коммунистическое будущее. И одно из немногих воспоминаний раннего детства малолетнего еврейского «сына турецкоподданого» – корабль, на котором отплывали в Одессу палестинские коммунисты со своими домочадцами, и гористая Хайфа на горизонте.
Спасло мальчишку в Советском Союзе то, что родители выправили ему «правильные» документы и уговорили молчать на всю оставшуюся жизнь. Что он и делал. Сын палестинско-советского коммунара, живущий ныне в Беер-Шеве, также отличается завидным молчанием и скрытностью. Ну, а невестка коммунара при подготовке этого материала попросила не указывать никаких семейных координат. Мало ли чего…
Действительно, только молчание и скрытность могли спасти «сыновей турецкоподданного» в советские времена. И реальный Остап вовремя почувствовал ситуацию. До этого он пережил большое личное горе, когда одесские бандиты, охотясь на самого милиционера Остапа, по ошибке застрелили его любимого брата.
После убийства брата Остап потерял интерес к жизни, уволился из угрозыска и, как говорят, прожил долгую и скучную жизнь в Ленинграде, где и скончался в достаточно почтенном возрасте.
А сейчас попробуем воссоздать реальное имя Великого Комбинатора, которое он всячески скрывал. Однажды в романе было названо имя: Остап Сулейман Берта Мария Бендер. Но это имя, как и одно из заверений Остапа в том, что его покойная мама была графиней, – всего лишь разговоры в пользу бедных да еще, наверное, ироническое напоминание о писателе Эрихе Марии Ремарке.
Почти законная супруга Великого Комбинатора мадам Грицацуева называла своего мужа Остапом Ибрагимовичем. Ибрагим – это мусульманское произношение имени нашего праотца Авраама, более распространенный сегодня вариант этого имени – Абрам. Реального Остапа звали Осипом Шором, полное имя – Иосиф. Так что литературного товарища Бендера вполне можно было назвать Иосифом Абрамовичем, а с учетом возможного происхождения фамилии от молдавского города Бендеры, – Иосифом Абрамовичем Бендерским. С чем его и нас всех и поздравляю!
И в заключение поговорим о древнем джинне Гасане Абдурахмане ибн Хаттабе из книги Л. Лагина «Старик Хоттабыч». Помните, когда славный старик Хоттабыч хотел совершить очередное чудо, он выдергивал волос из своей бороды и говорил волшебные слова: «Трах, тири-дах, тири-дах, тири-дах»? Так, во всяком случае, свидетельствуют поздние издания книги «Старик Хоттабыч». А вот в первом издании книги, как рассказывают, Хоттабыч говорил совсем другие волшебные слова, взятые из еврейской субботней молитвы: «Леха доди, ликра кало».
И ещё. Однажды старик Хоттабыч рассказал мальчику Вольке, что он очень могущественный джинн. С ним, якобы, не мог справиться даже могущественный Сулейман ибн Дауд, повелитель джиннов. В переводе с арабского Сулейман ибн Дауд – это великий еврейский царь Соломон, сын Давида. У Соломона было кольцо с надписью «И это пройдёт», которое, как утверждают легенды, повелевало джиннами. Естественно, повелевало на еврейском языке, ведь это был разговорный язык великого еврейского царя и его подданных.
Вероятно, на этом же языке общался со своим повелителем и джинн Хоттабыч. Затем предусмотрительный старик, предчувствуя возможные репрессии, перешел с древнего еврейского языка на язык тарабарских заклинаний и литературный русский язык. Поэтому, наверное, и уцелел опытный волшебник в советские времена.
Получается, и старик Хоттабыч тоже был «сыном турецкоподданного»?
1 И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев», «Золотой телёнок» – Москва, 2000.
2 М. Одесский, Д. Фельдман «Легенда о Великом Комбинаторе», предисловие к изданию, Москва, 1997.
3 И. Ильф «Записные книжки» – Москва, 2000.
4 В. Катаев «Алмазный мой венец», Москва, 1998.
