(Юрий Левитанский, Стихотворения. Новая библиотека поэта. –
СПб, Вита Нова, 2021, 640 с.)
Основу толстого тома стихов Юрия Левитанского, изданного к его столетнему юбилею, составляют семь книг, выходивших в разные годы: «Листья летят», «Стороны света», «Земное небо», «Кинематограф», «День такой-то», «Письма Катерине или Прогулка с Фаустом», «Белые стихи». Также в издание включены две ранние поэтические книги «Солдатская дорога» и «Встреча с Москвой», которые автор по каким-то причинам никогда не перепечатывал. Поэтому новое издание Левитанского ценно тем, что открывает нам его «спрятанные» книги. Ранние свои книги поэт не любил не только потому, что в них он не обрёл ещё узнаваемый голос. Он вообще, как выяснилось, не любил вспоминать о войне.
Известен такой случай. Школьница, вдохновлённая празднованием в школе Дня Победы, спросила у мамы, есть ли у неё знакомые фронтовики, которых она могла бы поздравить в этот памятный для всех день. Мама, врач, ответила: «Да, есть такие ветераны. Позвони дяде Юре Левитанскому». И когда девочка позвонила другу семьи дяде Юре, тот огорошил её тем, что никогда не празднует День Победы». Вот такой странный фронтовик был поэт Юрий Левитанский. Возможно, таких людей среди участников той войны было немало. Мы забываем о том, что этот праздник 20 лет, вплоть до 1965 года, вообще не отмечался. Однако мы должны понимать, что отрицательное отношение к войне и празднованию победы было для поэта своего рода духовным переворотом, случившимся, вероятно, в более поздние годы. Вот что он писал в своей ранней лирике – новое издание стихов даёт нам уникальную возможность сравнивать и сопоставлять.
Открой окно!
Сегодня на рассвете
Неслыханные песни входят в сны.
От Ангары донёсся тёплый ветер,
Наполненный дыханием весны.
Проходит май
прозрачной синевою,
Безудержным цветением земли
По тем полям,
где первою травою
Размытые окопы поросли.
Звенит весна, плывёт над головою,
Как музыка,
захлёстывая нас,
Счастливая,
как победивший воин,
И ясная,
как сталинский приказ.
В ней шум турбин,
садов цветущих пена,
Зарёй насквозь пронизана она.
Входи же в дом
и будь благословенна,
Отечества счастливая весна!
В этом стихотворении Юрий Левитанский ещё вполне лоялен к майскому празднику. А своё личное и самое важное слово в военной теме он скажет в позднем стихотворении «Ну что с того, что я там был…». И это стихотворение произвело фурор в лирике послевоенного периода. Это была ни много ни мало революция в трафаретном советском мышлении.
Ну что с того, что я там был.
Я был давно. Я всё забыл.
Не помню дней. Не помню дат.
Ни тех форсированных рек.
(Я неопознанный солдат.
Я рядовой. Я имярек.
Я меткой пули недолёт.
Я лёд кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лед –
я в нём, как мушка в янтаре.)
Но что с того, что я там был.
Я всё избыл. Я всё забыл.
Не помню дат. Не помню дней.
Названий вспомнить не могу.
(Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня.
Я бой на дальнем рубеже.
Я пламя Вечного огня
и пламя гильзы в блиндаже.)
Но что с того, что я там был,
в том грозном быть или не быть.
Я это всё почти забыл.
Я это всё хочу забыть.
Я не участвую в войне –
она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
дрожит на скулах у меня.
(Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от той зимы, от тех снегов.
И с той землёй, и с той зимой
уже меня не разлучить,
до тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.)
Но что с того, что я там был!..
Левитанский впервые в военной лирике выступил с позиций паритета памяти и забвения, и это было сделано столь искусно, что никто не посмел заикнуться о несоответствии такой платформы канонам советского военного патриотизма. «Никто не забыт, ничто не забыто!» – разве не эти слова серпом и молотом вбивались в сознание советских людей? Однако лет через двадцать-тридцать после участия в военных событиях остаётся больше традиция вспоминать павших, нежели собственно память о войне. Скажу больше, словами великого философа Мераба Мамардашвили: «Забыть – естественно. Помнить – искусственно». То есть стихи Левитанского возвращают нас к естественному состоянию, из которого нас (возможно, с благими целями) всё время пытались вытолкнуть ради общественного блага.
В какой-то момент память и забвение в человеке почти равновелики, и это особенно заметно, когда речь заходит о такой важной вехе в жизни любого человека, как война. И вот что странно. Несмотря на спасительно-разрушительное воздействие силы забвения, память не даёт ничего забыть, мгновенно перевоплощаясь в сознание других людей и даже предметов. Стихотворение Левитанского очень необычно для советской поэзии. Но важно понимать, что оно написано спустя четыре десятилетия после начала той войны. Когда, наверное, уже можно было говорить вслух и такие вещи. В сущности, поэт в этом стихотворении выступает с пацифистских позиций. Свою приверженность решению спорных вопросов мирным путём он подтвердил десятилетием позже, выступив в Кремле против войны в Чечне.
Чем дальше отстоит человек от своей войны, тем меньше в нём остаётся личной памяти и тем больше – общественной, обезличенной. Важная стилистическая особенность стихотворения Юрия Левитанского – оно написано скупым, «телеграфным» стилем. Пожалуй, единственная бросающаяся в глаза метафора – про «мушку в янтаре». Но война вообще избегает метафорического языка. Из дат и названий память убегает у поэта в ощущения («я – топот загнанных коней», вообще всё, что взято в скобки и идёт от имени «я»). Даже пустота – «я миг непрожитого дня». В результате получается панорамное видение войны, со всеми оговорками и противоречиями, исключениями, которые подтверждают правило.
Юрий Левитанский – человек совсем иного склада, нежели, скажем, другие поэты военного поколения Арсений Тарковский или Давид Самойлов. Он – иронический аналитик. И, конечно, правда о войне у него – своя. Герой Левитанского уже «всё избыл и всё забыл», но тем не менее он сознаёт: «я не участвую в войне – она участвует во мне». Когда ругают какую-нибудь «локальную» войну, понятно, исходят из её «несправедливости». Но когда и Отечественная война вызывает отчаянное желание её забыть, впору как минимум задуматься. Какова цена массового героизма? Можно ли оправдать впоследствии убийство людей защитой собственной территории? Всё вроде бы правильно, только остаётся некий гуманистический осадок после всего пути, пройденного героями. Осадок, на мой взгляд, ничуть не противоречащий величию Победы. Поэт монументально-личностно подходит к теме войны. И видимо, был в этом не одинок. Мой папа, участник той далёкой войны, тоже не любил о ней вспоминать.
Стихотворение «Ну что с того, что я там был» продемонстрировало всем, что такое глагольные рифмы в руках Мастера. «Перед русской поэзией ХХ-го века у Левитанского есть две бесспорные заслуги, – пишет о нём Ефим Бершин, – во-первых, он реанимировал глагол, а во-вторых, доказал, что строка может длиться целую вечность, не теряя при этом своей естественности, органичности».
Я бы не осмелился назвать стихи Левитанского экспериментальными, однако он подчас демонстрирует удивительную независимость от рифмы, вплоть до отказа от неё. Левитанский виртуозно владеет рифмой – но – парадокс! – рифма не играет в его произведениях главенствующей роли. Он словно бы всё время что-то проговаривает, внимательно вслушиваясь в то, что нашёптывает ему опалённая войной муза. Левитанский часто уходит от рифмы ради свободы выражения. Вот и в заключительной строфе стихотворения «Ну что с того…» рифмуются уже только глаголы. Остальное – постепенно уходит в белую вечность.
Наверное, для более подробного анализа новой книги, объемлющей всё творчество поэта, нужно писать диссертацию. Левитанский – маэстро длинного дыхания. Просто удивительно, как ему удаётся сохранять на протяжении многих строф лирическое напряжение. Новое издание стихов Юрия Левитанского помогло мне освежить в памяти любимые произведения. Очень люблю его поэтические «сны» – «Сон о рояле», «Сон об уходящем поезде», «Сон о забытой роли». Люблю «Ялтинский домик», стихотворение о Чехове. Стихи Юрия Давидовича могут быть спутниками в разные периоды жизни. Когда я расставался много лет тому назад с любимой женщиной, во мне звучало стихотворение Левитанского «Замирая, следил, как огонь подступает к дровам…».
Замирая, следил, как огонь подступает к дровам.
Подбирал тебя так, как мотив подбирают к словам.
Было жарко поленьям, и пламя гудело в печи.
Было жарко рукам и коленям сплетаться в ночи…
Ветка вереска, чёрная трубочка, синий дымок.
Было жаркое пламя, хотел удержать, да не мог.
Ах, мотивчик, шарманка, воробышек, жёлтый скворец –
упорхнул за окошко, и песенке нашей конец.
Доиграла шарманка, в печи догорели дрова.
Как трава на пожаре, остались от песни слова.
Ни огня, ни пожара, молчит колокольная медь.
А словам ещё больно, словам ещё хочется петь.
Но у Рижского взморья всё тише стучат поезда.
В заметённом окне полуночная стынет звезда.
Возле Рижского взморья, у кромки его берегов,
опускается занавес белых январских снегов.
Опускается занавес белый над сценой пустой.
И уходят волхвы за неверной своею звездой.
Остывает залив, засыпает в заливе вода.
И стоят холода, и стоят над землёй холода.
Значительное место в творческом наследии Левитанского занимает тема времени. Человек проходит сквозь своё время, и время, так или иначе, проходит сквозь человека. «Как бьют часы!..», «Песенка о часах», «Песочные часы», «Остановилось время. Шли часы…» – вот только некоторые стихи Левитанского о часах и об уходящем времени. Причём количество стихов о часах нарастает к последним годам жизни поэта, что вполне естественно и объяснимо.
И я спросил у Фауста: «Зачем,
на целый мир воскликнув громогласно
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»,
забыли вы часы остановить!»
И я спросил у Фауста: «К чему,
легко остановив движенье суток,
как некий сумасбродный предрассудок,
вы этот звук оставили часам!
И Фауст мне ответил: «O mein Herr,
живущие во времени стоящем
не смеют знать о миге предстоящем
и этих звуков слышать не должны.
К тому же все влюблённые, mein Freund,
каким-то высшим зреньем обладая,
умеют жить, часов не наблюдая.
А вы, mein Herz, видать, не влюблены?!»
И что-то в этот миг произошло.
Тот старый плут, он знал, куда он метил.
И год прошёл – а я и не заметил.
И пробил час – а я не услыхал.
Как всегда бывает у Левитанского, он не только глубоко копает. Он умудряется ещё и «новаторствовать». Обратите внимание: во всём стихотворении рифмуется только вторая строка с третьей. Первая с четвёртой никак не согласуются по рифме. И это создаёт особую акустику – загадочную и таинственную, присущую нашим представлениям о времени.
Юрий Левитанский – прекрасный звуковик. Вслушайтесь только в его акустику:
Музыка моя, слова…
Музыка моя, слова,
их склоненье, их спряженье,
их внезапное сближенье,
тайный код, обнаруженье
их единства и родства –
музыка моя, слова,
осень, ясень, синь, синица,
сень ли, синь ли, сон ли снится,
сон ли синью осенится,
сень ли, синь ли, синева –
музыка моя, слова,
то ли поле, те ли ели,
то ли лебеди летели,
то ли выпали метели,
кровля, кров ли, покрова –
музыка моя, слова,
ах, как музыка играет,
только сердце замирает
и кружится голова –
синь, синица, синева
Конечно, поэт с таким изысканным инструментарием мог позволить себе не самоутверждаться исключительно в военной поэзии. Возможно, ярлык «поэта-фронтовика» был ему даже в какой-то степени тягостен и обиден, поскольку предательски сужал масштаб его дарования. «Планов писать в стихах о той войне у меня нет», – говорил в статье «Война и литература» сам Левитанский. И он держал слово. Теперь мы можем насладиться его поэзией в полном объёме. Спасибо издательству «Вита Нова» за роскошный подарок любителям поэзии.
