КАСЛИНСКАЯ МОЛИТВА
* * *
Поберечься, отставить,
перемучаться битым стеклом слова в горле.
Не искать, но услышать. Искать перемётное семя
В Гефсиманских садах, перебитых плечах Иерихона.
Наблюдать, как в болотах Касли пропадает нелётное племя.
Как проходят не люди, но тени от них – в позитиве.
Только съёмка уже невозможна, засвечена вся киноплёнка –
Ты ещё не видала те восемь озёр в таком виде,
Но уже говорила про них, как молитву, читала негромко:
Поберечься. Отставку приять, как возможность возврата
На исходные – так и пули ввернулися в ружья.
В Гефсимании местной, увы, не приходят с заката:
Это значит, что Бог – не тебя, так меня! – среди слов обнаружил…
* * *
Не падал снег два года, или три
мы не смотрели в небо: из стекла
там истекла страна, там перетёрли
хороший наш язык три пацана.
Трамвай гремел и протирал колодки –
закуски не было, зато – залейся водки –
трамвай гремел – хрипели берега
дороги скользкой. Два-три пацана
смотрели на непадающий снег,
себя под этим снегом ощущая,
кончался год – точней, кончали век –
переходило время, не прощая
больной – верней, неведомый – язык,
Вернее, тело приближалось к телу:
пацан стоял, трамвай гремел, калмык
грозил корявым пальцем и был белым.
Не падал снег, и стёртая страна
не принесла голодной похоронки:
и был в пейзаж вмурован – у холма –
кто, зная что сказать, – уже не хочет.
ВЛАДИВОСТОК
вот гончая страна
полай и отойди
господь не впереди
и шконки на запасе
а взгляд как у воров
стоверстых перейди
но с воем погоди
он здесь опасен
вот гончая страна
нессученный поэт
читается как хлеб
в глухом владивостоке
и пашут эти финки
воронеж и вийон
осоловей земля
всегда стопервой стройки
приветствуй мя земля
которой я живу
которой я умру
и досыта наемся
отеческих гробов
и костяных корней
родного языка
с которого не деться
* * *
Голосовая почта работает с перебоями.
Что же ты хочешь, маленький, с этой январской наледи?!
Что ты таишь за пазухой, тянешь пред аналоями
Выйти из дома первого неянваря, а на люди
В старорежимном городе, вытянуться пред конкою
И расчураться с подлостью той, что тобой настояна –
В полночь, как дед Мороз, себя ощутить лишь кромкою,
Но география навзничь историей перекроена.
Выйти из снега с водами, как вылетал из матери
Перекрестить ангела – так узнаёшь грешного:
Мир не делится датами, а разбивается на трое,
Чтоб говорил из духа – к нам навсегда кромешного.
* * *
пора заснуть пора брат на покой
пора на боковую за рукой
тянуться в сон
и доставать неспешно
то дерево с зарубкою то сон
страшнее ночи а глаза закрыты
и крутятся во сне не по орбите
а против даже этой часовой
пора пора глаза почти закрыты
неспешные
и кажется умыты
отскоблены слайд кадрами молвой
всей суточной
не то чтоб суетой
древесною и ручьевой тоской
а выглянешь за сон в часу четвёртом
и бог стоит над белою метлой
* * *
слитно пишется рцы плотно речет вода
кожа тебе горчит нет говоришь куда
в плотных слоях судьбы плавит себя Иов
переводи мосты на птичий из всех языков
переводи себя по теплым мостам сюда
ласточкой пролетит мимо тебя плотва
минувшим тебя крылом талым к седьмому числу
что ж обратись в юдоль для рцы
слог воды в звезду
РАСПИСАНИЕ
в далёком ехать ехать в близком
вагоне электрички до ростова
дожать балканскую дожить чужие спички
дожечь уже не видишь не готова
в далёком ехать и скрипеть навылет
пружинами мужчинами детьми
вагоны переполненные мною
взлетают в небо около семи
* * *
пусть ходит бог в моих калошах
пока в аорте смерть сидит
в травинке между губ сжимая
заученный нелепый стыд
на языке холодном с нами
с миассом говорящий цвирк
под низким нёбом медвежачий
неповоротливый как цирк
он едет небом трёхколесным
чтобы прочесть все словари
здесь ходит бог в моих калошах
и смотрит на меня внутри
а из меня ответно пялясь
в его аорту дует смерть
и на дуде в дитё играя
не позволяет умереть
и ходит бог в моих калошах
и гладит кошек стариков
берёт их в руки понимая
медвежий цвирк несёт их в Псков
под низким небом засыпает
и засыпает небом снег
и ходит бог неузнаваем
среди калош как будто смех
* * *
Почти как по ладони сбегают (только мимо)
холодные пароли и мимо – голоса…
и, кажется, что тень сползет неотвратимо
в окоченевший свет, трамваи, небеса,
стучащиеся в почву. Теперь – что невозможно:
читать себя по крови… и выпадет роса,
и пятистопным ямбом стучится в пуле Пушкин –
и пьет почти как ангел нас пёс через глаза.
