БЫТИЕ
1
И Дух Божий носился над водою...
(Быт., 1, 2)
Творящий Дух носился над водами
И возмущал недвижность сонных вод:
Гекзаметров ритмичными рядами
Вздувался потревоженный испод,
Влекомая горе первооснова
Натягивалась туго, как струна,
Покуда разворачивалось Слово
Во все свои пространства-времена...
2
Бог усмотрит себе агнца...
(Быт., 22, 8)
Ни лаврами, ни плачущими ларами,
Ни счетом нулевым не дорожа,
Живет Твоими замыслами старыми
Тебе лишь подотчетная душа.
Каштаны из огня? Увы! не скоплено
На скорбный марш, не то чтоб есть и пить...
Собрать бы жизнь, которая раздроблена, –
И чистым всесожжением скрепить!
Пешком. Ползком. От горести – до хворости.
Минутный хлеб. Мгновенное питье.
Нож и огонь. Нет недостатка в хворосте.
Да будет усмотрение Твоё!
3
И увидел он, что покой хорош и что земля приятна.
(Быт., 49, 15)
Есть сумрачная правда бытия,
Куда не проникают глаз и ухо...
И только ощущенье острия
Под ложечкой – о ней напомнит глухо.
Какой соблазн – поддаться острию,
Самостоящей гордости в угоду
И пережить беспомощность свою
Как самую последнюю свободу!
ЧЕТЫРЕ ЗВЕЗДЫ
* * *
Четыре звезды – твое дальнее имя.
Костер одинокий – забытое имя.
И воздух лепечет – губами твоими.
И небо темнеет – глазами твоими.
Забыто, забыто – и кануло в Лету.
Мой старый блокнот, шелестя, облетает.
Виват же, виват оголтелому лету
И жаркому телу, что меры не знает!
Но только свети мне, святое, святое...
Пятижды проклятое... нежное... злое...
Любимое, горькое – пережитое...
Твое и мое молодое былое...
Четыре звезды – твое милое имя.
Четыре строки – твое чистое имя.
И страсть обжигает очами твоими,
И горе глаголет – устами твоими...
* * *
Я бы даже сказала: триумф предвкушенья ухода...
За домашней стеною – какой-то тревожащий стук.
Вариант с кастаньетами – и «Арагонская хота»
Выбивает судьбу из твоих притерпевшихся рук.
Ночь и ветер стучат. Ночь и ветер владеют умами.
Каждый – ночью и ветром хотя бы однажды судим:
По рукам и ногам обовьет змеевидное пламя –
И веками потом можжевеловый стелется дым.
CAUSA SUI
Пространство и время. Причина и связь.
Короткая струнка внутри напряглась.
Звенеть бы – да страшно холодного неба.
Оно подглядит – и останусь без хлеба.
Подсмотрит, как значу я здесь без огня,
И я потеряю причину меня,
И буду носиться без всякой причины
Ошметком планктона в рассоле пучины...
* * *
Марсианская кровь отходящих дерев.
Эти сгустки, потеки и пятна.
Дребезжащего рога охотничий рев,
Чтобы рваться куда-то обратно:
Ведь любое стремленье – попятно...
Олимпийское небо плывет по пятам,
И темны его грешные вопли:
Продолжают роптать по его проводам
Те, которые прежде усопли...
Колыбель наклоняется? гроб ли?
Молчаливый чистильщик сгребает тела
Отходящих – в небесную точку...
Там когда-то душа невесомой была,
Но, пропев свою первую строчку,
Сотворила себе оболочку –
И упала... И, вставши, пошла...
* * *
...ножки Терпсихоры...
Пушкин
Сумасшедшие яблони... Танец экстаза...
Терпсихор обмирающих смятые пачки...
Кто желает любви, не получит отказа
В причащении таинствам белой горячки.
Пусть бы все на мое исступленье глазели!
Кто не помнит себя, не почувствует срама...
Восхитительным ножкам безумной Жизели –
Не ходить по дорожкам, не шествовать прямо...
* * *
Я знаю, что такое минованье,
Свободное мгновенья мановенье –
И никакое наименованье
Не упраздняет права на забвенье...
Когда же я сама себя забуду,
Никто мне больше цели не укажет,
И темный мир, как и пристало чуду,
Жужжащим хаосом передо мною ляжет...
* * *
Законны причины дорог и туманов,
Чей смысл – обволакивать плотно и глухо,
И нужно особое качество слуха,
Чтоб следовать этой тропинкою Духа...
Меня не заметил бы критик Тынянов
Среди монотонности гласных пустот,
В которых пространство гудит слоговое,
То нежно свистя, то томительно воя –
Но ты поглощаешься им с головою,
Как пастбищной мглой поглощается скот...
* * *
Как звери, из привычных темных нор мы
Ползем на свет, вздыхая и урча,
Когда речная рябь словесной формы,
Подобная движенью скрипача,
Который выполняет пиццикато,
Таинственно очерчивая дно,
Где псевдоисторическое злато
С мифических времен погребено...
* * *
Всякая душа – невидимка...
Мерзлый город. Морок. Дымка.
Корка черного мороза.
Хочет бедный невидимка
Моментального наркоза.
В темноте, вопя от боли,
Липнет к сумрачным прохожим,
То ли слишком тонко-, то ли
Чрезвычайно толстокожим.
Эти – глухи. Эти – слепы.
Нестерпимо мирозданье,
Кирпичи его и скрепы,
Объяснений ожиданье,
Чья-то битая посуда,
Строп скрежещущее тренье –
И неведомо откуда
Возникающее зренье...
Вспышка. Светлое окошко.
Чисел ломкая колонка.
Вот и все. Так надо, крошка.
Засветилась фотопленка...
