(продолжение. Начало в №1/2022 и сл.)
86.
ОТНОШЕНИЕ К ТРУДУ
И.А. Гончаров в романе «Обломов» в образах Обломова и Штольца дал архетипы русского и немецкого отношения к труду, деятельности, деловой активности: русский «душевный» бездельник сравнивается с сыном волевого и деловитого немца. В одной из газетных статей промелькнуло утверждение: «немец любит потеть». Это верно в том смысле, что немецким рабочим присуще честное и уважительное отношение к труду. Среди них крайне редко встречаются те, кто предпочитает трудиться спустя рукава и довольствуется малым заработком. Трудолюбие, усердие, аккуратность, умение рассчитать время, стремление к усовершенствованиям в организации труда, профессионализм, методичность немцев не подлежат сомнению. К достоинствам немцев и одновременно их недостаткам относится чрезмерная педантичность и преувеличенно строгое отношение к инструкциям.
Немецкая манера работать и их отношение к труду считаются решительно не подходящими русскому человеку. Точному и часто сложному немецкому расчету в организации труда противопоставляется смышленость и находчивость русских. Вл. Даль толкует русскую пословицу «У немца на всё струмент есть» как неоспоримое доказательство того, что «русский любит браться за дело как можно проще, без затейливых снарядов», а немецкие сложности ему ни к чему. Методичности немцев в работе неизменно противопоставляется пренебрежительное отношение русских к точности, компенсируемое природной талантливостью и склонностью к импровизации, творчеству. Стоит ли говорить, что основательность и методичность немцев в любом виде физического ли, умственного ли труда и до сих пор часто толкуется в русской культуре как занудство и является предметом иронических суждений.
87.
Не всегда трудолюбие было немецкой добродетелью. Древние германцы предпочитали грабеж и войну кропотливому труду. Не случайно происхождение слова Arbeit, как и русских слов работа и труд, намекает на связь этого понятия с неволей, рабством, страдой — страданием, нуждой. Практически во всех индоевропейских языках слово трудиться первоначально означало остаться без родителей, т. е. быть сиротой, обреченным на нужду, тяжелое существование, мучение, тяготы, повинность, боль, трудности. Слово труд восходит к древнерусскому слову, обозначавшему беспокойство, заботу, страдание, скорбь, болезнь, горе. Связано слово труд и с понятием тереть. Не случайно и то, что один из синонимов слова Arbeit — Mühe — этимологически связано со словом müde. Таким образом, этимология указывает, что труд связан с болезнями, тяжелой участью, тяжкими и часто подневольными физическими усилиями. Жестокая и циничная насмешка заключена во фразе, встречавшей заключенных в нацистских концлагерях: Arbeit macht frei.
Христианство привнесло идеал добродетельного труда. Библейские заповеди одинаково дороги для всех христианских конфессий. Однако и в Библии труд рассматривается двояко. С одной стороны, Бог благословляет человека на труд, так как только с помощью труда человек может добыть себе средства к существованию, с другой стороны, после изгнания из рая труд становится проклятием, принуждением, средством искупления грехов. На определенном этапе развития общества происходит переоценка роли труда: на смену пониманию труда как наказания приходит его положительное осмысление. В Германии оно связано с именем реформатора Мартина Лютера, который рассматривал труд как обязанность честно трудиться, накапливая праведный капитал.
88.
Немецкий и русский языки впитали в себя библейские заповеди по отношению к труду в виде крылатых слов и выражений, пословиц и поговорок: von seiner Hände Arbeit leben — жить собственным (своим) трудом; dastägliche Brot — хлеб насущный; im Schweiße seines Angesichts — в поте лица своего; wer nicht arbeitet, soll auchnicht essen — кто не работает, тот не ест; jede Arbeit ist ihres Lohnes wert — любая работа заслуживает платы; Arbeit macht aus Steinen Brot — работа делает из камней хлеб.
В России представление о труде как о тяжком бремени веками преодолевается христианством, в этике которого труд является одним из способов служения Богу («Трудовой грош и пред Богом хорош»). Однако тяжелые климатические условия, фактическое отсутствие в России частной собственности, сколько-нибудь надежно защищенной от посягательств государства или сильных мира сего, подневольный характер труда выработали совершенно особое отношение к работе как к чему-то такому, где не стоит особо напрягаться (см. ироническое: «принялся за дело, как вошь за тело») и что нельзя заранее планировать. Планировать, впрочем, нельзя и собственную жизнь: «от сумы и тюрьмы не зарекайся», «человек предполагает, а бог располагает». Во всём фатализм, готовность к кратковременным импульсивным усилиям ради добывания краткосрочных выгод или начальственной поблажки («Хочешь жить — умей вертеться!» «Как потопаешь, так и полопаешь»), но не к постоянному упорному труду, пьянство и глубокий пессимизм («Из трудов праведных не наживешь палат каменных»; «От работы не будешь богат, а будешь горбат»; «Много трудился, а толку не добился»; «От работы и кони дохнут»; Заработали чирий да болячку на третий горб»). Оттого-то: «что русскому здорово, то немцу смерть» и наоборот. В немецком языке нет и слабого подобия поговорок типа «Работа дураков любит», «Работа не волк, в лес не убежит» и т. п.
89.
Интересный материал по нашей теме дает фольклор, в частности народные сказки. И в русских, и в немецких сказках положительный герой обычно трудолюбив, добр, красив, а отрицательный — ленив, зол и уродлив. Но в немецких сказках чаще всего герой закономерно вознаграждается по заслугам, именно за свой добросовестный, тяжкий труд. В представлениях же русского этноса вознаграждение не всегда связано с трудом. Русский человек выразил в сказках надежду на то, что награду можно получить благодаря чуду или удаче. Любимый герой — удачливый лежебока Емеля. Напротив, немецкие сказки, как правило, говорят о торжестве труда, о презрении к лентяям. Конечно, в Средневековье и в Германии было распространено представление о рае как о царстве блаженного безделья, в сказках это отразилось, но уже в XV в. немецкий сатирик Себастьян Брант высмеял подобные представления в своей поэме «Корабль дураков» (Narrenschiff). Позднее южнонидерландский живописец и график Питер Брейгель Старший, известный также как Мужицкий, изобразил Страну лентяев в своем сатирическом полотне, недаром край изобилия называется по-немецки Schlaraffenland (дословный перевод — страна ленивых обезьян, от sluraff — лентяй, affen — обезьяны и land — земля).
90.
Как уже говорилось, в немецких и русских пословицах и поговорках труд предстает в различных своих ипостасях. С одной стороны, отношение к труду немецкого и русского народов характеризуется его положительной оценкой. Именно по труду судят о человеке, одобрения заслуживает трудолюбивый человек, который является мастером своего дела. Немец-труженик, у которого работа стоит на первом месте, ощущает потребность в труде и заинтересован не только в результатах своего труда, но и в справедливой плате за свой труд. Для немцев значимыми являются взаимосвязи между трудом и его оплатой, соответствие между вложением труда и справедливым вознаграждением за него, о чем свидетельствует большое количество немецких пословиц: JedeArbeit ist ihres Lohnes wert; Jede Arbeit verdient ihren Lohn; Wie der Lohn, so die Arbeit; Dienst ohne Lohn machtDiebe; Guter Lohn macht Arbeit leicht.
В представлениях русского народа, зафиксированных в пословицах и поговорках, человек славен своим мастерством, умением добиваться хороших результатов в своей работе, меньше говорится о справедливом вознаграждении за труд, присутствует лишь общая идея, что «без труда не вытащишь рыбку из пруда», зато точно известно, что «от трудов праведных не наживешь палат каменных». А уж современные авторские афоризмы недвусмысленно издеваются над несоответствием труда и вознаграждения:
«Ничто не дается нам так дорого и не ценится нами так дешево, как наша зарплата».
В русских пословицах и поговорках имеются и идеи о том, что не следует одновременно делать сразу несколько дел, что в работе не следует спешить, так как это негативно отражается на ее результатах: «За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь»; «Одно дело делай, а другого не порть»; «Семь дел в одни руки не берут»; «Поспешишь — людей насмешишь»; «Скорого дела не хвалят»; «Делано наспех — и сделано на смех».
Современные иронические переделки народной мудрости и русскими, и немецкими авторами, как правило, отражают их субъективные взгляды и носят характер откровенного эпатажа: вместо традиционного Verschiebe nicht auf morgen, was du heute kannst besorgen (Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня) — Verschiebe nicht auf morgen, was genauso gut auf übermorgen verschoben werden kann (Не откладывай на завтра то, что с таким же успехом можно отложить на послезавтра); Работа не волк, в лес не убежит — Работа не волк, но что-то звериное в ней есть; Кто рано встает, тому Бог подает — Кто рано встает, того еще не сократили…
91.
В тоталитарных системах нацистской Германии и Советского Союза была провозглашена безусловная ценность труда. Труд получил значимость национальной идеи, объявлялся жизненной необходимостью каждого человека и общества в целом. При этом изобретались различные лозунги и иные словесные химеры для закрепления этой идеологемы. Например, в Германии женщина, отбывающая трудовую повинность, называлась das Arbeitsmaid. Второй компонент этого названия является устаревшим словом. Национал-социалисты вернули его в немецкий язык, наполнив новым содержанием, при этом каждая буква слова Maid называет одну из добродетелей немецкой женщины: Mut (мужество), Aufopferung (самопожертвование), Idealismus (стремление к идеалу), Demut(смирение, покорность).
Советские ценности закреплялись с помощью девизов типа «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства», «Работать вместе радостно, жить в колхозе сладостно».
Неудивительно, что реакцией на навязчивую и лицемерную пропаганду стали иронические прибаутки вроде «Труд сделал из обезьяны человека, а из человека — лошадь».
92.
Как это, может быть, ни покажется странным, в этнокультурном пространстве отношение к труду связано с отношением к смерти. «Зачем стараться, если всё равно помрешь» — вот знакомый в русском человеке подсознательный мотив отношения к индивидуальному труду и его результатам. Другое дело — работать во имя спасения всего человечества или «общего дела» воскрешения предков, как у русского философа Н. Федорова. Потребности смертной плоти слишком ничтожны, чтобы на них тратить много сил и времени. Вот совершить жертвоприношение ради идеи — другое дело. Иными словами, в русском мире мистический момент представлен гораздо сильнее, чем в западном.
В европейском мышлении присутствует жесткое противопоставление жизни и смерти. Они отдалены друг от друга. В русском же восприятии жизнь и смерть смешаны. России всегда был присущ экклезиастовский скепсис по отношению к труду. «Что пользы человеку от всех трудов его, которым он трудится под солнцем?.. И возненавидел я жизнь, потому что мне стали противны дела, которые делаются под солнцем; ибо всё суета сует и томление духа! Возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем… И обратился я к сердцу моему, сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем». (Экклезиаст).
93.
Очевидно существенное расхождение в понимании смысла труда и смысла жизни в России и Германии. Работа — время, вычтенное из жизни, нужно трудиться, чтобы жить или во имя идеи, во всяком случае, труд — жертвоприношение, таков русский подход к проблеме. Труд — важнейшая и, может быть, прекраснейшая часть жизни — немецкая позиция. Гедонистический смысл европейской культуры противостоит сотериологическому (поиску Спасения) характеру русской. Здесь парадокс: в труде для немца — наслаждение и смысл жизни. А русского работа отвлекает от главного. Потому русский скорее не откажется от легкого и даже нечестного заработка, хотя и будет презирать сам себя за это. (Разумеется, речь идет о массовом сознании, а не об отдельных личностях.) Для немца же в труде двойное наслаждение: деятельность сама по себе является источником радости, к тому же приносит благосостояние. «Работать» в немецком сознании связано с geniessen (вкушать, радоваться, наслаждаться). С этим связано большое количество слов на тему радости труда, трудолюбия, потребности в труде»: Arbeitsfreude, Arbeitslust, Arbeitssucht, Arbeitswut, Arbeitswille, Schaffenslust, Arbeitsamkeit, Tüchtigkeit, Tatendrang, Tatendurst, Tatenlust, Fleiß, Arbeitseifer, Emsigkeit. Зато в русском языке множество синонимов на тему тягостности работы: «горбатиться, работать как вол, до кровавого пота, не разгибая спины, ломать хребтину, работать без разгибу, работать как лошадь, работать до седьмого пота, работать как каторжный, трудиться, работать как проклятый, как трактор, пахать, мозолиться, париться, ишачить, гнуть спину, умываться потом, мантулить, мозолить руки, трубить, вламывать, рвать жилы, натирать мозоли, чертоломить, гнуть горб, надрывать пуп, костоломить, рвать пупок, вкалывать» и др.
У немцев нет осуждения работы ради дополнительного заработка (приработка), вот слово tingeln (подрабатывать, подхалтуривать, зарабатывать побочные деньги — об артистах, певцах). По-русски «прирабатывать» значит «халтурить», а «халтурить» значит «недобросовестно исполнять свою работу»; в немецком же нет и тени осуждения дополнительного заработка.
Восприятие слова lässig (непринужденный) в применении к работе — у русских скорее отрицательное, у немцев скорее положительное, для русского, если работа легка и доставляет удовольствие, — это уже не работа.
94.
Русская двойственность выразилась по отношению к труду в противопоставлении двух понятий: «работа» и «труд». С одной стороны, это синонимы, а с другой — чуть ли не антонимы. Труд — более творческая, положительная, возвышенная, этически значимая деятельность, чем работа; в работе на первом месте результат, в труде — усилия; от «работы» возможны пренебрежительные «работка», «работенка», а от «труда» — нет. Мы говорим «Чья работа?» в смысле «Кто сделал эту гадость?», а не «Чей труд?». В немецком языке такого противопоставления нет. «Arbeit» охватывает значение обоих русских слов — «труд» и «работа», т. е. Arbeit — это одновременно и труд, и работа. Вместе с тем «Arbeit» имеет большее количество синонимов, чем оба русских слова: Tätigkeit, Betätigung, Erwerbstätigkeit, Arbeitsleistung, Schaffen, Dienst, Beschäftigung, Beruf, Stellung, Arbeitsplatz, Arbeitsstelle, Job, Engagement, Werk, Aufgabe и т.д. («деятельность, приведение в действие, трудовая деятельность, производительность труда, созидание, занятие, профессия, должность, рабочее место, род занятий, обязательство, ангажемент, творение, задание и т.д.).
Вот говорят: немцы — формалсты, в т.ч. и в работе. Да, они работают как правило профессионально, но строго по регламенту, не выходя из заданных пределов и не проявляя излишней инициативы. Это связано с их индивидуализмом, трепетным отношением ко всяческим рамкам и границам (Vorsicht ist die Mutter der Weisheit — Oсторожность — мать мудрости). Зато немец хорошо предсказуем. Русский же, ежели накатит, может наваять много чего как хорошего, так и плохого.
95.
Символом трудолюбия и прилежания и в русской, и в немецкой культуре является пчела, а тяжелая работа ассоциируется с образом лошади или вола в русской культуре и лошади или медведя — в немецкой. Представления о тяжелом труде связаны в русской культуре с земледельческим трудом, а в немецкой — преимущественно с ремесленным трудом.
Трудолюбию противопоставлена лень. Лень может быть сладкой, подвиг труда состоит в преодолении лени.
В обоих языках имеется множество слов для обозначения лентяя: бездельник, лодырь, лоботряс, лентяй, лежебока, тунеядец, филон, сачок; Faulenzer, Faulpelz, Faultier, fauler Hund, Nichtstuer, Bummler, Tagedieb, Taugenichts и др. В основе немецкого обозначения лентяя лежит идея faul, что значит «гнилой, испорченный, разлагающийся, негодный», а также образы праздного гуляния или неподвижности: Bummler, Bummelant (гуляка, прогульщик), die Hände in den Schoß legen (положить руки на колени), аuf der faulen Haut / Bank liegen (лежать на ленивой коже / скамейке), Daumen drehen (большим пальцем вращать), keinen Strich tun (ни мазка не сделать), Arbeitsdenkmal spielen (памятник труду изображать), auf der Bärenhaut liegen (на шкуре медведя лежать), keinen Finger rühren (не пошнвелить пальцем). Русский язык предлагает в этой ситуации не только бездеятельность (бездельничать, бездействовать, сидеть сложа руки, увиливать от работы, тунеядствовать, прохлаждаться, сачковать, лениться, лежать на боку, сидеть барином (сложа руки), халтурить, ничего не делать, отлынивать), но и богатый набор вариантов имитации деятельности: шататься, болтаться, валандаться, мотаться, кантоваться слоняться, шляться, околачиваться, бить баклуши, играть в бирюльки, валять дурака, считать ворон, плевать в потолок и т. д.
96.
Как уже говорилось, юмор, ирония, способность посмеяться над собой, способность к рефлексии сглаживают ментальные противоречия, делая всех просто людьми. Шутливые пословицы и поговорки как в русском, так и в немецком обиходе демонстрируют снисходительное отношение к возможному нарушению правил поведения. В немецком языке они чаще всего касаются здорового образа жизни и этических норм. Шутливые фразы ставят под сомнение необходимость категоричного осуждения нарушений, оправдывают лень, желание поспать, пристрастие к курению и спиртным напиткам, склонность к обжорству, жадность: Lieber sich den Magen verrenken, als demWirte etwas schenken (Лучше вывихнуть (растянуть) себе желудок, чем оставить что-нибудь хозяину).
Отличительная черта русских шутливых пословиц и поговорок — диалогичность, противоречивость, или, как теперь говорят, готовность к баттлу. Актуальными темами в них выступают отношение к умственным способностям, собственности, труду, времени, чужой речи: Сила есть — ума не надо; Работа дураков любит.
Русские поговорки осуждают не только пороки, но и чрезмерные доверчивость, любопытство, словоохотливость, наивность. Кроме того, в них выкристаллизовались следующие постулаты житейской мудрости: 1. Не следует проявлять чрезмерного усердия в работе, начинать сразу что-либо выполнять. Возможно, начальство отменит предыдущее распоряжение. 2. Не следует слишком доверять чужим словам. 3. Необходимо терпеливо переносить испытания судьбы. 4. Не следует задавать неуместных вопросов и т.д. К этому можно добавить перлы лагерной премудрости типа «Не верь, не бойся, не проси». Или из «Мастера и Маргариты»: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!“, „Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу“.
97.
КЛЮЧЕВЫЕ КОНЦЕПТЫ
ANGST
Понятие Angst играет особую роль в германской ментальности. Об этом писали многие известные лингвисты и философы: Мартин Хайдеггер, Сёрен Кьеркегор, Анна Вержбицка и др.
Скорее всего, по происхождению слово «Angst» связано с «eng» («тесный»), что объясняется передачей ощущения страха через чувство скованности, зажатости.
«Angst» — «страх, боязнь» (j-m Angst einjagen [machen] — «нагнать страху на кого-либо», die Angst überkаm ihn— «на него напал страх», j-n in Angst und Schrеcken halten — «держать кого-либо в страхе (и трепете)», j-n inAngst versеtzen — «испугать кого-либо», in Angst um j-n sein — «бояться за кого-либо, беспокоиться о ком-л.», intausend Ängsten schwеben — «трепетать от страха», er bekаm es mit der Angst zu tun (разг.) — «ему стало страшно», vor Angst vergеhen — «умирать от страха», Angst schwitzen — «покрываться холодным потом от страха.
«Angst» употребляется гораздо чаще, чем «fürchten (sich)», а просто «Furcht» («боязнь, опасение») вообще почти не употребляется. Основное различие в значении «Angst» и «Furcht» связано с неопределенностью «Angst». Можно сказать: «Ich habe Angst», не уточняя причин, но нельзя сказать: «Ich fürchte mich» без объяснения, чего именно ты боишься. Впрочем, различие между «Angst» и «Furcht» гораздо последовательнее проводится в специальных текстах немецкими философами и психологами, чем просто носителями языка в своей повседневной речи. Кроме «Angst» и «Furcht», в немецком языке есть еще «Grauen» («ужас, страх, боязнь, отвращение»), «Bange» («тревога, страх, боязнь»), «Entsеtzen» («ужас»), «Schrecken» («испуг»).
98.
Angst — это состояние наподобие стресса или депрессии. В словарях имеется сложное слово «Angstzustand» — состояние страха. Немецкий страх — это невыразимый страх, не обязательно связанный с конкретными опасностями. Можно сказать, что это страх, связанный с неизвестностью. Немец храбр по природе, но не выносит неопределенности. Это как страх перед роком, судьбой, перед тем, что от тебя не зависит.
Знаменитый немецкий философ Мартин Хайдеггер подчеркивал связь Angst с ожиданием «плохих вещей», которые всегда могут случиться «со мной». Таким образом, страх имеет экзистенциальную природу, ибо основывается на неуверенности в надежности существования. Перефразируя философа, можно сказать, что мир не является безопасным, надежным и предсказуемым местом.
Эти идеи Хайдеггер почерпнул у датского мыслителя Серена Кьеркегора, который связывал страх и тревогу (трепет), испытываемую человеком с тем, что человек не просто конечен, но знает о своей конечности. Но и животные испытывают страх, говорят же: «tierische Angst» — «животный страх», «ängstlicher Hund», но всё же о животном не скажешь просто: «Er hat Angst». Обязательно нужно добавить «vor…» — т. е. чего именно боится. Что же касается «Angsthase» — то это уже о трусливом человеке.
99.
Мартин Лютер считается «отцом» современного немецкого языка. Популярности его трудов немало способствовал изобретенный незадолго до начала Реформации печатный станок, который сделал книги доступными. Народ читал трактаты Лютера, усваивая их содержание и язык. Появились сочинения по грамматике, подкрепленные примерами из текстов Лютера. Особую роль сыграл лютеровский перевод Библии на немецкий язык. По мнению Якоба Гримма, деятельность Лютера сделала возможным дальнейший расцвет немецкой литературы. Любопытно, что выражение «angst und bange» (как и некоторые другие относящиеся к эмоциям, например: «Hoffnung und Zuversicht» — «надежда и уверенность»; «bekümmern und vexieren» — «огорчать и мучить») распространилось именно под влиянием Лютера,
Лютер, как и большинство его современников, верил в близкий конец света и «Страшный суд». Эпоха Реформации не может быть понята без осмысления массовой одержимости людей того времени приближающимся апокалипсисом. Огромной популярностью пользовались гравюры Дюрера, подстегивающие общие эсхатологические страхи. Массовый психоз охватил всю Европу, но особенно сильны такие настроения были в протестантской части Германии. Больше всего доктор Мартин боялся Сатану. В крепости Вартбург, в комнате, где Лютер приступил к переводу Библии, еще сегодня показывают на стене коричневое пятно. Говорят, что во время работы Лютеру явился дьявол, и доктор запустил в него чернильницей. Демонологические сочинения в это время вытесняют агиографию (жития святых). Совершенно естественно, что легенда о докторе Фаусте, зародившаяся в Германии в эпоху Реформации, заняла впоследствии центральное и символическое место в немецкой культуре.
100.
Лютер широко использует в своем переводе Библии слово «Angst», причем переосмысливает его именно в сторону значения «страх». Дело в том, что в древневерхненемецком языке «Angst» значило скорее «скорбь», «беспокойство», «тревога», «смятение», а не «страх». Именно от Лютера пошло новое использование этого понятия именно как «страха», но не как полного синонима «Furcht», а как слова, несущего в себе следы прошлых значений — «состояние тревоги».
Учитывая исключительное влияние личности Лютера на формирование немецкого национального характера и на последующую историю Германии, необходимо остановиться на психологической характеристике этого человека. Эрих Фромм (немецкий психоаналитик и философ) усматривал ключ к его личности именно в «Angst». Его сжигал Angst. Это был человек, преследуемый отчаянием, беспокойством и сомнением и в то же время жаждавший уверенности. Его отношение к миру было «отношением тревоги и ненависти», его пронизывали Angst, Zweifel и комплекс вины. Лютер стремился понять волю Божью, дабы подкрепить свою веру твердыми основаниями. Когда он думал о гневе Господнем, его порой охватывал такой ужас, что он терял сознание.
Для Мартина Лютера не было страдания большего, чем чувствовать неуверенность в своей судьбе в вечности. Именно это ощущение он выражал словом Angst. Возможность спасения дана людям исключительно через веру. Никакие добрые дела здесь не могут помочь. Только вера сохраняет к вечной жизни. Angst — это и муки ада (Höllenangst), и ожидание этих мук. Понимание Angst как просто отсутствия храбрости не отражает такого смысла. В ранневерхненемецком языке слово Angst ассоциировалось со страстями Христовыми, но для Лютера оно связано с мыслями об аде и о вечном проклятии, с сомнениями в собственном спасении. Носители языка бессознательно ощущают этот закрепившийся в языке смысл.
101.
Эпоха Реформации не только освободила людей от гнета церковных властей, но и переложила на плечи самого человека ответственность за свое будущее. Свобода, оказывается, неразрывно связана с чувством ответственности, а, стало быть, увы, и с повышением общей тревожности. Вот почему ключевой немецкой ценностью является противоположность Angst, т. е. Sicherheit. Быть sicher (уверенным) значит быть свободным от Angst. Высокая употребительность в повседневной речи слов „bestimmt, genau, klar, Bescheid“ подтверждает особую значимость уверенности в немецкой культуре. А что это значит в наше сравнительно безрелигиозное время? Если учесть, что большая доля Angst базируется на незнании того, что произойдет (Ungewissheit), то понятно, что предсказуемость, возможность просчитать все последствия способна избавить от Angst. Быть sicherоказывается тесно связано с Vergewisserung (обретение уверенности») и Geborgenheit («защищенность, укрытость»). А, стало быть, с понятиями родины (Heimat) и порядка (Ordnung). Родина (в широком и узком смысле) — место, где можно быть свободным от Angst. Потерять родину, дом (Zuhause) означает для немца потерять свою душу. Ordnung для немца — это вторая родина. Ordnung дарует предсказуемость, обеспечивает внутренний покой. Всё должно подчиняться правилам. Многочисленные предписания и запрещения — надежная основа, уменьшающая внутреннюю неопределенность.
102.
СИНОНИМЫ СЛОВА ANGST
Furcht имеет два значения: 1) «чувство угрозы, исходящей от чего-то конкретного» (в отличие от Angst) и 2) «глубокое уважение, святое почитание Бога». Второе значение считается устаревшим: видимо, Бог больше не внушает страха нашим современникам.
Schrecken — первоначальное значение «прыгнуть», «напугать» (в диалектах — «кузнечик». Употребляется в двух значениях — как обозначение чувства и как событие, вызывающее такое чувство.
Schreck связано со Schrecken, второе как бы подразумевает продолжительное действие.
Beklemmung — первичное значение: «судорожно вцепиться», «схватить», «зажать», «сузить».
Scheu — «робость», «боязнь», «страх». (Seine Scheu ablegen — «преодолеть робость», ohne Scheu an j-n, an etw. herantreten — «без опаски [смело] подойти [обратиться] к кому-л.; смело взяться за что-л.», heilige Scheu — «благоговение».)
Grauen — «ужас», «страх», «боязнь», отвращение» (ahnungsvolles Grauen — «ужасное предчувствие», lähmendesGrauen — «леденящий ужас»).
Grausen — «ужас», «страх» (das Grausen packte ihn — «его охватил ужас»).
Entsetzen — идет от «покинуть», «оставить», т. е. «вывести из себя, из равновесия».
Panik — греч происхождения — от имени лесного божества Пана, который своими криками мог навести ужас на кого угодно.
Словосочетания с этими словами выдают первоначальную религиозную, мистическую составляющую этих переживаний: höllische Angst, heiliges Grauen, heiliges Zorn Gottes — легко сопоставить эти выражения с русским «благоговейный трепет».
Страх может охватывать (packen), расти (steigen), уменьшаться (sich vermindern), нашептывать (flüstern), гнать (treiben), страх можно нагнать (einjagen) и т. д. Страх обнаруживает качества живого существа. Он живой. Он может иметь цвет (schwarz, weiß), вызывать бледность (blass werden), иметь глаза (Furcht hat tausend Augen — «у страха глаза велики»).
103.
ANGST ФРАНЦА КАФКИ
Ф. Кафка — немецкоязычный писатель еврейского происхождения (1883—1924), один из самых значительных в прошедшем веке. Кафка боялся отца, боялся женщин, боялся Праги, боялся тела, людей, отношений с ними, боялся шума, любви, самого себя, он панически реагировал на телефонные звонки, изводил себя гимнастическими упражнениями, сто раз пережевывал каждый кусок. Терзаемый противоречиями и различными комплексами, Кафка воспринимал мир как конфликт: еврей среди немцев, немецкоязычный среди чехов, поэт, столкнувшийся с волевым отцом-предпринимателем, человек, любивший жизнь, но терзаемый болезнями. Одним из основных чувств Кафки было Gefühl des Kleinseins — чувство недостойности, ничтожности. А также страх перед неведомой виной и перед карой. Страх он пытался преодолеть в своем творчестве. Романы Кафки — символичная картина безысходности человеческого существования. В его произведениях герои много и беспокойно размышляют о своей роли в обществе, болезненно реагируют на слова окружающих, с тревогой наблюдают за собственным телом, его изменениями. Существовать — значит говорить «да», соглашаться с чем-то. Быть личностью — значит быть способным сказать «нет», бунтовать. Свобода становится необходимостью, жизненной потребностью. Обретение личности, возможности сказать «нет», обретение свободы — вот цель жизненного поиска Кафки. Свобода толкает человека к протестам и мятежам. Свобода для Кафки означала мятеж против отца, на который он оказался неспособным. Письмо отцу так и не было отправлено. Он мог послать письмо отцу по почте, но отдал его матери с просьбой передать отцу, чего она так и не сделала. И Кафка знал, что она не сделает этого.
Кафка был взрослым человеком. Он мог уехать из дома отца, которого боялся и ненавидел. Он мог жениться, но помолвки расторгались без всяких видимых причин — женитьба означала бы отрыв от отца. Это настоящая тяга к отцу, которая тем не менее не отменяет ненависти к нему, хождение по порочному кругу притяжения и отталкивания. Оттого в произведениях Кафки нет развязок. Нет катарсиса.
Велико искушение объяснить страхи Кафки страхом иудейским, его принадлежностью к «боязливому» еврейству. Но сам Кафка свой Dreck der Angstне объяснял принадлежностью к иудаизму. Более того, никто из критиков не назвал Кафку еврейским писателем. Напротив, их поражали его немецкость и универсализм. Когда вышли первые произведения Кафки, немецкий поэт-экспрессионист Манфред Штурман с изумлением обнаружил: «Евреи — наследники сокровищницы немецкого языка». Клаус Манн так охарактеризовал издание произведений Кафки: «Самые высокие и значительные книги, которые вышли в Германии». Герман Гессе писал: «Работы Кафки свидетельствуют о нашем страдающем поколении, чья душа рвется на части… Младший брат Ницше и Кьеркегора… он одарен искусством выражать неуверенность и муку, его мастерство волшебным ключом открывает нам путь к сумятице и трагическим картинам, но также к красоте и утешению!»
104.
РУССКАЯ ТОСКА
Итак, для немцев очень важны Angst и Ordnung. Причем Ordnung — способ справиться с Angst. Это, действительно, стержневые понятия «сумрачного германского гения». Есть ли что-нибудь подобное в русском мире? Есть, конечно. Если не считать знаменитого авось, который «России ось», то это тоска, судьба и воля, душаи некоторые другие концепты. Остановимся на тоске. Вовсе не являясь аналогом Angst, тоска—печаль играет столь же большую роль в русском национальном сознании, как Angst у немцев. А вот Trauer по степени разработанности не идет ни в какое сравнение с тоской-печалью.
Angst — это страх перед чем-то, что должно или может произойти в будущем. Печаль — это тоска по ушедшему, утраченному.
В русской тоске безграничное непримиримое страдание, которое простирается за границу этого мира, контраст между миром «здесь и сейчас», который потерял свою привлекательность, и другим, недоступным, миром, который содержит потерянное сокровище. Русская тоска обычно толкуется как душевная тревога, соединенная с грустью, либо как «тяжелое душевное состояние, характеризующееся томлением, грустью, тревогой и упадком сил. Важнейшая составляющая тоски — тревога, т. е. особый, иррациональный вид страха, источники которого непонятны для человека.
105.
Тоска — тема бесчисленных стихотворений русских поэтов от Тредьяковского до Высоцкого, да и нынешнего времени. Для писателей XIX века тоска связывалась с хандрой, скукой, грустью, ощущением бессмысленности жизни («И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды»).
В поэтических картинах мира представителей Серебряного века И.А. Бунина, Ф.Сологуба, И.Ф. Анненского тоска и радость играют ключевую роль. У Анненского: скука — тоска — уныние, в произведениях Сологуба томление — печаль — тоска — кручина, а у Бунина грусть — печаль — тоска.
В лирике Анненского тоска тесно взаимодействует со временем (тоска мимолетности). Тоска — прошлое — забвение — тоска. Тоска предстает экзистенциальным чувством, связанным со страхом, размышлениями о бытии-небытии-смерти, личностным переживанием времени, повышенным чувством тревожности.
У М. Цветаевой тоска связана с ностальгией, разлукой с родиной.
Для Есенина:
Жизнь — обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
106.
DIE TRAUER — ПЕЧАЛЬ
Первоначальное значение traurig — „болезненный“ в медицинском смысле этого слова. По другой версии, это слово связано со значением „опустить глаза“, т. е. имеется в виду жест скорби.
В современном немецком языке слово Trauer имеет три значения: 1) скорбь как эмоция ; 2) время скорби по умершему; 3) траурная одежда. То, что на первое место вынесена именно эмоция, а не ритуал, говорит о демифологизации современного сознания.
Русское слово «печаль», как и «радость», связано со значением заботы, попечения, опеки. С другой стороны, оно связано со словом «печь», т. е. «гореть».
Freude и Trauer представляют собой антонимы. Но они имеют общие, пересекающиеся зоны (время, движение, огонь, жидкость/вода, деятельность человека), что свидетельствует об их глубинном тождестве.
Синонимы Trauer:
Trübsal, Trübsinn — первоначальное значение: «темный, непрозрачный, тяжелый». Отрицательные эмоции, таким образом, ассоциировалась у древних германцев с темным цветом, с физической тяжестью То же и по-русски: «темный человек, черные дела, черная магия, темные мысли, тяжкое горе, бремя» — schwarzer Mann, schwarzeGedanken, Schwarze Seele, schwarze Magie, Krux. (Тоска, правда, в русском языке — зеленая.)
107.
KUMMER
Происхождение — из латинского языка, первоначальное значение — «мусор, сор, нечистоты», затем — «нужда, бедствие, старание, хлопоты», в юриспруденции это слово означало одно время «арест». Любопытно, что бедность и заботы связываются языковым сознанием.
WEHMUT
Первоначально имело значение «боль, гнев», затем — «глубокая печаль». Сейчас — «легкая печаль». Налицо деинтенсификация значения.
Schwermut (anhaltende tiefe Niedergeschlagenheit) — «депрессия» — взяло на себя значение глубокая печаль у слова Wehmut.
GRAM
Изначально — «скорбь, грусть, тоска, горе», связано со словом Grimm, имевшего первоначальное значение «скрежетать зубами».
MELANCHOLIE
Слово латинского происхождения, переводится как «черная желчь». Считалось, что наше настроение определяется усиленными выделениями различных органов. В частности, обилие черной желчи продуцирует печаль, подавленность, депрессию.
PLAGE
(„Мучение, мука, наказание“) Эта лексема имеет религиозный оттенок, указывая на горе, несчастье, посылаемое Богом в качестве наказания за грехи: Plage — von Gott gesandtes Unglück, himmlische Strafe. Господь предстает как «распределитель» человеческих эмоций, обладающий правом не только вознаграждать человека, но и карать за неугодные поступки.
FREUDE и TRAUER
имеют много общего, способны пересекаться. Свидетельством амбивалентности этих эмоциональных состояний могут служить слова Freudentränen (слезы радости) — Freudentränen vergießen [weinen] — «плакать от радости» — и Trauerfreude (поэтич.), выражающие возможность испытывать в одно и то же время две противоположные эмоции.
Тесную связь, существующую между эмоциями любви и горя, демонстрируют слова с sehnen: sehnsucht(страстное желание (чего-л.); стремление (к чему-л.); тоска (по ком-л., по чём-л., по кому-л., по чему-л.) — Nach j-m, nach etw. (D) — Sehnsucht bekommen [haben] — «стосковаться (по, о ком-л., по, о чём-л.); соскучиться (о ком-л., о чём-л., по кому-л., по чему-л.»: Er vergeht vor Sehnsucht — «он умирает с тоски». Это же подтверждают такие слова, как Liebeschmerz и Sehnsuchtsschmerz.
Горе обладает способностью видеть, смотреть (sehen). При этом необходимо отметить возможность этой эмоции проникать внутрь человеческой души и видеть ее насквозь: in das Herz sehen. Эта же способность горя позволяет ему проникать (dringen) в тело человека. Представление об этой эмоции как о некоем предмете, способном проникать внутрь, порождает сравнения горя с ножом, топором и т. п.
Горе способно беспокоить, мучить, огорчать, угнетать, делать больно.
Флористическая метафора горя представляет данную эмоцию как сухой сук — в противоположность зеленой ветви радости. Кроме того, горе ассоциируется с колючим растением, усеянным острыми шипами, что является еще одним подтверждением представления данной эмоции как острого режущего предмета.
Сердце в представлении средневекового человека — это место локализации эмоций. Естественно, что оно наделяется способностью страдать, испытывать горе и боль. Подобные сложные слова, как Herzeleid (душевные страдания, скорбь, горе, кручина, огорчение), указывают на орган, в котором живут эмоции.
108.
Печаль, как и радость, осуждалась средневековой церковью (смертный грех уныния). Эта эмоция могла рассматриваться как свидетельство недостаточной веры в Бога.
Печаль для средневекового человека ассоциировалась с темнотой, мраком. Любопытно, что синоним Trauer — Betrübnis (печаль, огорчение, скорбь) имел в средневерхненемецкий период (1050—1350 гг.) значение темный, лишенный света и ассоциировался с тяжелой, темной тучей, с мощным раскатом грома, омрачающим счастливую, беззаботную жизнь. Сравнение эмоции горя с громом, кроме того, подчеркивает неожиданность ее появления, способность к внезапному удару.
Обыденное сознание обозначает молодость как пору радости, горе же, наоборот, связывается со старостью.
Горе изображается как тяжелая, непосильная ноша, груз, который человек вынужден нести на себе. Тут срабатывает ассоциация с крестными муками Христа, Слово Kreuz — Kreuz Christi расширяет свою семантику, что приводит к тому, что первоначальное значение креста как места страданий Христовых начинает использоваться для обозначения не только мучений сына Божьего, но и горестей любого человека (sein Kreuz auf sich nehmen, sein Kreuz tragen, man hat sein Kreuz mit ihm).
Понятие горя прочно связано с представлением об аде. Преисподняя представлялась местом вечной погибели и невыносимых страданий, перед которым человек испытывает непреодолимый страх.
109.
«VERBOTEN!»
Связь между Angst и Ordnung наиболее полно проявляется в стремлении устанавливать запреты. Повсеместно на немецких домах, улицах, в учреждениях можно встретить таблички: Zutritt verboten, Rauchen verboten, Fahrräderanstellen verboten, Durchgang verboten, Reklame ankleben verboten и так далее, и тому подобное. «Немецкий порядок» выражается в запретах, немецкий бюргер обожает самоутверждаться в запретах. Об этом лучше всего писала лингвист Анна Вержбицка.
Если в России упражняется в запретах, в основном, Государственная Дума, в Германии это повальное увлечение. Слово «verboten» постоянно используется как в официальных, так и в частных объявлениях. Не случайно, наверное, слова Ordnung и Order (приказ, распоряжение, предписание) — однокоренные. В последнее время, правда, распространились более вежливые варианты запретов вроде Bitte nicht rauchen или Nichtraucherbereich. Или используется вместо verboten — более мягкий вариант nicht gestattet — «не разрешается» (здесь, правда, присутствует оттенок отношения к другим людям как к неразумным детям, которых надо предупредить об опасности и направить в правильное русло). Но есть и еще более категоричные формы запретов и приказаний, например в форме инфинитива: Tag und Nacht freihalten, Füsse abstreifen Использование с инфинитивом слов вроде bitte можно рассматривать как компромиссный вариант, смягченно-категоричный: Bitte die Tür schließen! Еще более вежливой является форма повелительного наклонения со словами doch mal: Probieren Sie doch mal, что можно перевести как: «почему бы вам не попробовать». Наряду с этим имеется и авторитарная повелительная форма с es wird + Partizip II: Es wird zurückgelegt, что примерно соответствует русской форме с прошедшим временем: «А ну положил на место!»
110.
В основе обилия запретов лежит уверенность, что необходимо указывать людям, что следует делать, а чего — не следует. Отсутствие вербального запрета снимает ответственность с человека, нарушающего общественный порядок, т. е. сам он не обязан думать, что его действия могут быть кому-то неприятны, если это не заявлено прямо. Если вы в общественном транспорте не попросите уступить вам место или посторониться, чтобы пропустить к выходу, вполне может быть, что никто и не пошевелится. А если вы при этом проявите неудовольствие, окажетесь еще и сами виноваты. И наконец: источник запретов не обязательно официальный орган, это может быть просто достаточно инициативная и авторитарная личность. Важно то, что в своем пространстве (доме, дворе, улице) люди считают возможным и необходимым устанавливать запреты. А это уже образ жизни и образ мысли.
Немецкий порядок предполагает дисциплину, понимаемую, с одной стороны, как открытое проявление власти, воли (волеизъявление), а с другой — подчинение этой воле, власти. Склонность к подчинению проявляется в том числе и в слишком широком использовании модального глагола dürfen, аналоги которого не имеют такой частоты употребления в других языках.
Тот, кто запрещает, имеет власть. Волю, власть вообще проще всего проявить именно в виде запрета. Имеющий власть находится в центре внимания (не случайно многие объявления снабжены словами Achtung! Vorsicht!). Однако уже простая рефлексия выявляет такое направление мыслей как авторитарное и слишком примитивное. В Англии прямой запрет воспринимается как невежливость в лучшем случае. А в худшем — как покушение на свободу и права личности. Выходит, немцы в массе не склонны к рефлексии. Не случайно в немецкой классической философии вопрос об этике рассматривается не столько с точки зрения морали, сколько с точки зрения права. С другой стороны, вряд ли случайно, что ряд именно немецких мыслителей выдвинули идею воли как движущей силы природы и истории (Шопенгауэр, Ницше, Шпенглер).
111.
КОНЦЕПТ FREIHEIT / СВОБОДА
Nur der verdient sich Freiheit wie das Leben,
Der täglich sie erobern muss!
(«Лишь тот достоин жизни и свободы, кто
каждый день идет за них на бой!»)
Из трагедии «Фауст» немецкого поэта и
ученого Иоганна Вольфганга фон Гете (1749—1832)
Freiheit ist die Einsicht in die Notwendigkeit.
(„Свобода есть познанная необходимость».)
Ф. Энгельс
После Angst и Ordnung со всей неизбежностью встает проблема Freiheit в немецкой культуре. Это понятие не поддается непротиворечивому истолкованию. Вместе с тем «свобода» — важнейшая категория для осмысления немецкой ментальности, особенно в свете истории Германии XX века.
Ф. Шиллер понимал свободу как состояние духа, способность преодолеть свой эгоизм, как гармонию чувств и разума. Между прочим, свобода — это и способность не слишком зависеть от своего телесного начала. Свобода может быть даже превыше жизни. Таков гуманистический идеал свободы (прежде всего как категории нравственной, а только потом уже — политической), идущий от Канта и разделяемый Шиллером и Гёте. К сожалению, великие немецкие мыслители остались — при всем внешнем к ним почтении — непонятыми своим народом. Марксистский же тезис о свободе как осознанной необходимости (сформулированный, впрочем, гораздо раньше возникновения марксизма) послужил краеугольным камнем для тоталитарных режимов прошедшего столетия. Но нельзя сказать, что немецкая ментальность не была к этому предрасположена и без этого. В том, что великий немецкий народ поддался соблазну нацизма, не было никакой случайности.
112.
Вот что говорил в 1945 г. Томас Манн о Германии и немцах:
«…черт Лютера, черт Фауста представляется мне в высшей степени немецким персонажем, а договор с ним, прозакладывание души черту, отказ от спасения души во имя того, чтобы на известный срок владеть всеми сокровищами, всею властью мира, — подобный договор, как мне кажется, весьма соблазнителен для немца в силу самой его натуры». <…> «Немецкое понятие свободы всегда было направлено против внешнего мира. Под этим словом разумелось право быть немцем, только немцем и более ничем; в нем выражался протест эгоцентриста, который противился всему, что ограничивало, обуздывало народнический эгоизм, укрощало его и заставляло служить общественным интересам, человечеству. Закоренелый индивидуализм немцев по отношению к внешнему миру, к Европе, к цивилизации прекрасно уживался с удивительной внутренней несвободой, незрелостью, тупым верноподданничеством».
Боюсь, мало что изменилось с тех пор в массовом немецком сознании.
113.
В.Г. Белинский говорил, что русские понимают свободу как волю, а волю — как озорничество. Возможно, он был прав. Рефлексии у русских хоть отбавляй, поэтому они постоянно заморачиваются вопросами самооценки. Это, правда, никуда не ведет… Как говаривал тургеневский Базаров, русский мужик только тем и хорош, что знает себе цену и потому себя не уважает. Холя и лелея свои проблемы, наступая всякий раз на одни и те же грабли, Россия сохраняет свою идентичность.
Русский образ свободы — избавление от пут, рывок в пространство, реализация своих хотелок, и главное — ни о чем не думать, особенно о последствиях для себя и других. Потому что необходимость думать — это уже несвобода. Безоглядность — вот главный атрибут русской свободы. Синоним «свободы» в русском языке — слово «воля» в значении «желание». Отсюда и «вольница» как беззаконое собрание «оторвавшихся» маргиналов. По результатам ассоциативного эксперимента, «воля» связывается в русском сознании с «небом, полетом, простором, ветром, птицей, пространством, светом, счастьем, жизнью, стихией, раздольем». Но, с другой стороны, от «воля» образованы и слова «произвол» и «своеволие». И это связано уже с иным значением слова «воля» — «властность», «контроль над собой и другими». Здесь возникают ассоциации: «сила», «характер», «независимость», что ближе к немецкому победительному представлению о воле как способности настоять на своем.
Безответственное отношение к свободе порождает страх перед ней в русском обществе.
114.
Среди многочисленных компонентов значения немецкого слова Freiheit преобладают понятия, связанные с правовой и экономической независимостью или привилегиями в рамках закона: Unabhängigkeit (независимость), Selbstständigkeit, Eigenständigkeit, Selbstverwaltung (самостоятельность, самоуправление), Bewegungsfreiheit(свобода передвижения), Eigenständigkeit (самостоятельность), Sonderrecht, Vorzug, Privileg (особое право, привилегия). Есть неожиданная ассоциация с красотой и элегантностью (Schönheit, Eleganz). Но есть и как в русском языке: Herrschaftslosigkeit (бесправие, беззаконие), Anarchie (анархия), Willkür (произвол), HerrschsuchtHerrschbegierde (властолюбие) — в основном с отрицательным оттенком.
Немцы понимают свободу как освобождение от страха и комплексов. И потому это свобода в рамках Ordnung. Сам порядок — умозрительный принцип, идея. В катастрофе, случившейся с Германией в XX веке, виноваты не только отрицательные, но и положительные качества немецкого народа, например мечтательность, идеализм, последовательность, дисциплинированность, трудолюбие, обратившиеся своей чудовищной изнанкой.
«Злая Германия — это и есть добрая, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду… Трагедия немецкого народа — это трагедия хорошего народа, пошедшего по неверному пути…» (Т. Манн)
Ведь для создания «Великой Германии» Холокост был совершенно не нужен. Но охваченная однажды фальшивой идеей страна не могла остановиться даже в ущерб себе. Ложные идеи вообще способны высвобождать дьявольскую энергию, энергию заблуждения, как называл это явление Лев Толстой. Что значит довести идею до конца? Это значит оторвать ее от реальности, довести до догмы, абсурда, преступления, как было в свое время блестяще показано Достоевским. Вот приходит какой-то усатый шаман и говорит, что вы больше не «тварь дрожащая и право имеете». А под правом подразумевается право убивать и грабить, и этот шаман уже кажется вам новым мессией, ибо он развязывает древний, глубоко загнанный внутрь инстинкт.
115.
Если у Маркса всё сводится к экономике, у Фрейда — к сексуальному, то А. Шопенгауэр, Р. Вагнер и Ф. Ницше разрабатывали метафизику воли, после подхваченную и вульгаризированную нацистами. История человечества и вообще всё на свете объясняется на основе неукротимого хотения, стремления, воли (у Шопенгаузра — к жизни, у Ницше — к власти), фактически превращая учение в философию насилия. Воля выступает здесь в качестве псевдонима Господа Бога. Русский писатель Лесков очень удачно высмеял в рассказе «Железная воля» немецкое обожествление волюнтаризма.
Благодаря демократическим странам-победительницам во Второй мировой войне немцы сменили идейную парадигму. Но мало поменять «неправильную» идею на «правильную». Надо еще суметь преодолеть свой эгоизм, замкнутость, отказаться от догматизма, от крайностей, не впадать в грех излишнего усердия. Потому что свобода скорее уж проявляется в сомнении и самоиронии, чем в тупом следовании каким бы то ни было идеям, пусть даже и самым лучшим.
116.
КОНЦЕПТ FREUDE — РАДОСТЬ
Freude — сильное эмоциональное состояние, вызванное каким-либо радостным событием.
Freude этимологически связывают с Frau или даже с голландским сыром «гауда» (Gouda). В общем, с получением главным образом телесного удовольствия. Примерно так: заполучил женщину или сыр, а лучше и то и другое вместе — и рад. В отличие от немецкого Freude русская радость связана с радеть, заботиться (Бога ради, Христа ради, отрада), в общем, с чем-то более возвышенным. Первичное значение слова рад — готовый к благодеянию.
117.
СИНОНИМЫ К СЛОВУ FREUDE:
Der Spaß (удовольствие, развлечение) — от итальянского spassare — веселить.
Das Vergnügen (удовольствие), вероятно, связано с genug (ср. с русским «довольно»); имело прежде значение платить, удовлетворять, позже — праздник, веселое мероприятие.
Das Behagen (удовольствие) по происхождению связано с кормежкой — быть сытым, довольным.
Die Lust (желание, вкус) — связано с корнем las, первоначально содержало чисто эротический смысл — желание. Теперь уже сексуальный подтекст не обязателен.
Der Genuß (удовольствие, наслаждение) связано по происхождению с приемом пищи и с понятием выгоды.
Der Hochgenuss — высокая степень того же самого.
Das Gefallen (удовольствие, приязнь) связано с тем, что выпало на долю, т. е. повезло, а также с понятиями вкусно, приятно.
Das Glück (счастье). Первичное значение — судьба, благополучный исход, успех.
Das Entzwecken раньше употреблялось в значении религиозный экстаз, мистичеческая восхищенность (как и в русском здесь присутствует идея хищения), позднее — просто радость, любовь.
Die Wonne (блаженство, наслаждение, упоение) — древнее слово, означало миловидность, очарование.
Die Seligkeit (блаженство) связано с душой (Seele), восходит к церковной терминологии, означало душевное единение с Богом после смерти, позднее просто проникновение Бога в душу верующего, сейчас — быть очень счастливым влюбленным.
Die Glückseligkeit (счастье, блажкество) получилось путем сложения слов Glück и Seligkeit.
Как видим, часть синонимов указывает на телесную радость-удовольствие, другие — на духовную.
118.
В словосочетаниях с Freude радость выражается как светлое, неомраченное, чистое чувство (светиться радостью, helle, ungetrübte Freude, reine Freude).
С радостью связано представление о влаге, жидкости, воздухе и свете (радость бьет ключом, vor Freude strahlen,die Freude strömte durch).
Высшая степень радости может выражаться оксюмороном (сочетанием несочетаемого): ужасная радость — einegrimmige Freude или плеоназмом (излишним дублированием): радостная радость, der genossene Genuß.
Эмоция радости соотносится с самыми разнообразными сферами окружающей действительности, например, с реалиями национальной природы (Freude — Gebirge, Berge, Täler, Flüsse, Hugel и т. д.); народными праздниками (карнавал): Freude — Fasching; наиболее предпочитаемыми цветами/плодами: Freude — Maiglöckchen, Wildorchidee, Rosskastanien).
Радость часто смешивается с другими эмоциями (слезы радости, in die Freude mischt sich Trauer), выражается через вкусовые и иные ощущения: süße Freude.
119.
Радость и страх (Angst) — идеологические антиподы.
В Средние века Церковь порицала мирскую радость, объявив ее греховным наследием языческого варварства, и насаждала страх Божий. Были запрещены карнавалы, пение, хороводы, осуждалась плотская любовь. Проповедовалась аскеза. Носителем греховной радости считалась женщина — «сосуд диавола». В XI—XIV вв. словарь слабо пополнялся словами, обозначающими эмоции.
Однако в позднем Средневековье и в эпоху Просвещения всё это подверглось реабилитации.
Появились представления о мистическом соединении человека с Богом, дарующем радость. В православии же радостное и мрачное христианство боролись друг с другом, как показано Достоевским в «Братьях Карамазовых».
В Германии во многом благодаря масонской пропаганде пробивалось новое отношение к радости, апофеоз которого — шиллеровская «Ода к радости», положенная на музыку Бетховеном. Вот ее первый куплет:
Freude, schöner Götterfunken,
Tochter aus Elysium!
Wir betreten feuertrunken,
Himmlische, Dein Heiligtum.
Deine Zauber binden wieder,
Was die Mode streng geteilt,
Alle Menschen werden Brüder,
Wo Dein sanfter Flügel weilt
Русский перевод И. Миримского:
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьяненные тобою,
Мы вошли в твой светлый храм.
Ты сближаешь без усилья
Всех разрозненных враждой,
Там, где ты раскинешь крылья,
Люди — братья меж собой.
120.
КОНЦЕПТ TRAUER — ПЕЧАЛЬ
Первоначальное значение traurig — «болезненный» в медицинском смысле этого слова. По другой версии, это слово связано со значением «опустить глаза», т. е. имеется в виду жест скорби. В современном немецком языке слово Trauer имеет три значения: 1) соответствующая эмоция; 2) время скорби по умершему; 3) траурная одежда. То, что на первое место вынесена именно эмоция, а не ритуал, говорит о демифологизации современного сознания.
Русское слово «печаль», как и «радость», связано со значением заботы, попечения, опеки. С другой стороны, оно связано со словом «печь», т. е. «гореть», «жечь», «обжигать».
Freude и Trauer представляют собой антонимы. Но они имеют общие, пересекающиеся семантические зоны (время, движение, огонь, жидкость/вода, деятельность человека), что свидетельствует об их глубинном сходстве. (В русском языке это выражено более наглядно, поскольку «радеть» и «печься» практически синонимы.)
121.
СИНОНИМЫ TRAUER:
Trübsal, Trübsinn — первоначальное значение: темный, непрозрачный, тяжелый. Отрицательные эмоции, таким образом, ассоциировалась у древних германцев с темным цветом, с физической тяжестью То же и по-русски: темный человек, черные дела, черная магия, темные мысли — schwarzer Mann, schwarze Gedanken, SchwarzeSeele, schwarze Magie. (Тоска, правда, в русском языке — зеленая.)
Kummer. Происхождение — из латинского языка, первоначальное значение — мусор, сор, нечистоты, затем — нужда, бедствие, старание, хлопоты, в юриспруденции это слово означало одно время арест. Любопытно, что бедность и заботы связываются языковым сознанием.
Wehmut первоначально имело значение боль, гнев, затем — глубокая печаль. Сейчас — легкая печаль. Налицо деинтенсификация значения.
Schwermut — anhaltende tiefe Niedergeschlagenheit, депрессия взяло на себя значение глубокая печаль у слова Wehmut.
Gram. Изначально — скорбь, грусть, тоска, горе, связано со словом Grimm, имевшего первоначальное значение скрежетать зубами.
Melancholie латинского происхождения, переводится как черная желчь. Считалось, что наше настроение определяется усиленными выделениями различных органов. В частности, обилие черной желчи продуцирует печаль, подавленность, депрессию.
Религиозный оттенок имеет лексема Plage (мучение, мука, наказание), указывающая на горе, несчастье, посылаемое Богом в качестве наказания за грехи: Plage — von Gott gesandtes Unglück, himmlische Strafe. Господь предстает как «распределитель» человеческих эмоций, обладающий правом не только вознаграждать человека, но и карать за неугодные поступки.
122.
Freude и Trauer имеют много общего, способны пересекаться. Свидетельством амбивалентности этих эмоциональных состояний могут служить слова Freudentränen (слезы радости) — Freudentränen vergießen [weinen] — плакать от радости — и Trauerfreude (поэтич.), выражающие возможность испытывать в одно и то же время две противоположные эмоции.
Тесную связь, существующую между эмоциями любви и горя, демонстрируют слова с sehnen: Sehnsucht(страстное желание (чего-л.); стремление (к чему-л.); тоска (по ком-л., по чём-л., по кому-л., по чему-л.) — nach j-m, nach etw. (D) — Sehnsucht bekommen [haben] — стосковаться (по, о ком-л., по, о чём-л.); соскучиться (о ком-л., о чём-л., по кому-л., по чему-л.: Er vergeht vor Sehnsucht — он умирает от тоски. Это же подтверждают такие слова, как Liebesschmerz (боль любви) и Sehnsuchtsschmerz (боль тоски).
Горе обладает способностью видеть, смотреть (sehen). При этом необходимо отметить возможность этой эмоции проникать внутрь человеческой души и видеть ее насквозь: in das Herz sehen. Эта же способность горя позволяет ему проникать (dringen) в тело человека. Представление об этой эмоции как о некоем предмете, способном проникать внутрь, порождает сравнения горя с ножом, топором и т. п.
Горе способно беспокоить, мучить, огорчать, угнетать, делать больно.
Флористическая метафора горя представляет данную эмоцию как сухой сук — в противоположность зеленой ветви радости. Кроме того, горе ассоциируется с колючим растением, усеянным острыми шипами, что является еще одним подтверждением представления данной эмоции как острого режущего предмета.
Сердце в представлении средневекового человека — это место локализации эмоций. Естественно, что оно наделяется способностью страдать, испытывать горе и боль. Подобные сложные слова, как Herzeleid (душевные страдания, скорбь, горе, кручина, огорчение), указывают на орган, в котором протекают эмоции.
123.
Печаль, как и радость, осуждалась средневековой церковью (смертный грех уныния). Эта эмоция могла рассматриваться как свидетельство недостаточной веры в Бога.
Печаль для средневекового человека ассоциировалась с темнотой, мраком. Любопытно, что синоним Trauer — Betrübnis (печаль, огорчение, скорбь) имел в средневерхненемецкий период (1050—1350 гг.) значение темный, лишенный света и ассоциировался с тяжелой, темной тучей, с мощным раскатом грома, омрачающим счастливую, беззаботную жизнь. Сравнение эмоции горя с громом, кроме того, подчеркивает неожиданность ее появления, способность к внезапному удару.
Обыденное сознание обозначает молодость как пору радости, горе же, наоборот, связывается со старостью.
Горе изображается как тяжелая, непосильная ноша, груз, который человек вынужден нести на себе. Тут срабатывает ассоциация с крестными муками Христа, Слово Kreuz — Kreuz Christi расширяет свою семантику, что приводит к тому, что первоначальное значение креста как места страданий Христовых начинает использоваться для обозначения не только мучений сына Божьего, но и горестей любого человека
(sein Kreuz auf sich nehmen, sein Kreuz tragen — нести свой крест
man hat sein Kreuz mit ihm! — с ним просто мука!).
Понятие горя прочно связано с представлением об аде. Преисподняя представлялась как место вечной погибели и невыносимых страданий, перед которым человек испытывает непреодолимый страх.
(продолжение следует)
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer4/shejman/
