ЗА СВОЙ СЧЕТ
Когда в феврале началась война, всех отправили за свой счет.
Уже апрель, а конца и края этой войне нет. Одни говорят, что она будет идти до двадцатых чисел ноября. А другие, что до две тысячи тридцать пятого года.
С деньгами слабо, но хорошо, что все продается, кроме спиртного. По сравнению с тем ужасом и кошмаром, что творился под Киевом, Житомир еще неплохо себя чувствует. Вообще, Житомирскую область часто неприятности обходили стороной, поскольку она самая лесистая на Украине. А если учесть, какие леса были в старину, то войско Батыя в свое время Житомира просто не нашло. Но и с теперешними лесами все более-менее. Шторму и урагану здесь негде разгуляться. И если на Ровенщине буря срывает в частном секторе крыши, а под Николаевым ломает деревья, как спички, то у нас ничего подобного, максимум провода оборвет.
Наше Полесье, расположенное между западом и востоком Украины, называют «междужопьем». По ту сторону Днепра мы бандеровцы, а во Львове скажут: «Э, ни, пан, вы нэ наш! Це вы туды, до москалив!»
И сейчас война не слишком зацепила Житомир, если не считать пару дюжин «Калибров» и одного-другого «Искандера», прилетевших и взорвавшихся с мрачным грохотом. В основном, на окраинах. Но и не только. Так, была сровнена с землей школа №25, где теперь гуманитарный колледж, в самом центре, за кинотеатром «Октябрь». Говорят, что ее перепутали со школой №12, куда якобы переселили курсантов из военного училища. Ну, чего не знаю, того не знаю. Такие вещи секретные и за них можно получить по шапке, если болтать по телефону.
Война и раньше обходила наш город, а теперь, когда она переместилась на юго-восток, к Славянску и Краматорску, где, говорят, предстоит сражение, как на Курской Дуге - житомирян совсем попустило. Бетонные блоки и противотанковые «ежи» на Киевском шоссе сняты и отставлены на обочину, и народ ездит через мост туда-сюда, как в мирное время.
Пошли маршрутки со Смоковки и троллейбусы с Промышленной, где сожгли нефтебазу и бомбили завод минеральной ваты. И теперь в городе чувствуется расслабленность и облегчение. Сирены почти не воют, а если и воют, то как бы по обязанности, на всякий случай. Многие стали забывать о светомаскировке, и то там, то сям ночью легкомысленно светятся окна. Комендантский час уже не с шести, а с десяти вечера.
Открываются магазины хозтоваров и парикмахерские, без которых было трудно. Того и гляди, отменят «сухой» закон, а может быть, чем черт не шутит, откроется областная библиотека имени Ольжича. Тетя берет там целыми стопками детективы - Бушкова, Незнанского, Абдуллаева - и ждет-не дождется, когда можно будет пойти снова.
Тетя перечитала сотни, если не тысячи, томов этого криминального чтива, но не устает от него, и на остальную литературу, особенно классическую, смотрит с пренебрежением.
Хорошо, что тетя получает пенсию и, если не платить за квартиру, нам ее вполне хватает. Я ведь сижу за свой счет, а жена уехала беженкой за границу и живет у Люси в Нюрнберге. Люся - старшая сестра Ирены, нашей невестки, жены нашего сына Шурика.
А они с внучкой живут в Финляндии, в райцентре размером с наш Коростышев. Но у них маленькая квартира, в ней сильно не разгонишься. А в Нюрнберге хорошо, Красный Крест, все дают бесплатно, и если хочешь остаться, можно остаться навсегда. Но квартиры дают только семьям, а одиноким только койку в Центре беженцев, где вполне можно попасть к сирийцам или афганцам. Можно, конечно, пожить у каких-нибудь добрых немцев, но сколько ты там проживешь, тем более, что люди чужие, так что лучше пожить у своих, тем более, что они не против, а только рады. А там глядишь, и я приеду, когда будет шестьдесят, ведь раньше мужчин не выпускают. Дадут нам квартирку и заживем мы с Натальей Сергеевной как в раю, свиные ножки кушать станем, наливочки немецкие распивать.
Но я никуда не уеду, так как тетя и слышать не хочет ни о каких заграницах, а я ее не хочу бросать одну. Хотя она еще молодая старуха, всего лишь семьдесят четыре. Ей даже не положены гуманитарные пайки, так как ей нет восьмидесяти. К тому же, как говорится в анекдоте про червяков в гнилой картошке: «Есть такое понятие - Родина». А если серьезно, то хотелось бы увидеть конец нашего мира здесь, с лучших мест, подобно Нерону, бренчащему на арфе посреди пылающего Рима. Хотя, конечно, загадывать глупо. Может, припечет, как в Мариуполе, и почешем мы с тетей Ниной до самой польской границы, только пятки засверкают. Но, скорее всего, нет. На кой черт нужно кому-то наше «междужопье»? Ладно Харьков, Одесса. А Житомир? даже не представляю. Тем более, сейчас чувствуется какое-то облегчение, весенняя истома, хотя и холодно.
По телевизору показывают пойманных мародеров со спущенными штанами, примотанных скотчем к столбу. Иногда это мужчины среднего возраста, хозяйственного вида. Иногда девушки, тоже на вид приличные. А иногда просто цыгане. Неугомонный народ. Они стоят, обняв столбы и синея задницами. В общем-то, это довольно жестоко, так как вернулась зима с морозцем и простоять несколько часов без ничего довольно сложно. Но это все же лучше, чем во времена Тараса Бульбы. Тогда рядом с таким столбом ложили дубину и каждый прохожий был обязан ударить этой дубиной привязанного. Так что легче померзнуть. Но это только в других городах, а у нас еще никого не ловили. Возможно, в Житомире просто нет мародеров, что, конечно, приятно и вызывает гордость за свой город.
Также день и ночь ловят шпионов и, говорят, уже многих поймали. Один из них наводил ракеты на воинский склад на Глубочице, но его вовремя взяли и нашли при нем фотографию этого склада. Диверсантки же обычно ходят в зеленых куртках и с красными сумками, поэтому их легко расшифровать. В белых мешках из-под сахара носят взрывчатку.
По телевизору советовали требовать от подозрительных личностей сказать «паляница». Паляница - разновидность пшеничного хлеба с характерным «козырьком» наверху. По-украински это слово звучит как «паляныця». Произнести это слово русскому шпиону совершенно немыслимо, можно даже не пробовать. Интересно, что это не первый случай, когда произношение выдает врага.
Так, в Ветхом Завете, в «Книге Судей» описано, как галаадцы после победы над ефремлянами ловили выживших и, чтобы не ошибиться, говорили: «Скажи «шибболет». Ефремлянин, как ни старался, говорил:«сибболет» и его рубили на месте. Таких «палянычников» тогда зарубили сорок две тысячи. Это было у переправы через Иордан. А теперь Иордан курица перейдет, не замочив лап, так он обмелел с годами.
В общем и целом, я надеюсь еще недолго сидеть за свой счет и что скоро меня вызовут на работу, так как платить за квартиру надо, война или не война, не имеет значения.
МАСТЕР И МАРГАРИТА
Время течет, все изменяется.
Кажется, еще вчера ужасно боялись коронавируса и всей маршруткой ссаживали бабульку без маски. А сейчас, если войти в маске, да еще претенциозно надвинутой на нос, только посмотрят и отвернутся: «Дебил дурной…»
Сначала ужасно мечтали о вакцине от вируса, подгоняли ученых и укоряли за медлительность. А теперь проводят массовые демонстрации, бьют полицию и требуют, чтобы ученые засунули вакцину себе поглубже. Пришлось пойти на ухищрения и применить стимул, самый надежный во все времена - платить деньги привитым. Нельзя сказать, чтобы это вызвало ажиотаж и очереди у пунктов вакцинации, но все равно, прививаться стало как-то приятнее. В Украине за два укола дают тысячу гривень. А за дополнительный, третий, еще пятьсот. Но таких желающих мало. Может быть, в странах побогаче, в Америке, Германии или хотя бы России, дают больше. Наверное, немцы получают евров по сто, а в Америке вообще по триста баксов, минимум. Тысяча гривень, конечно, немного, даже по пенсионерским меркам. Хотя, по пенсионерским все же немало. Тут все дело, какая пенсия. И при пенсии в две с половиной тысячи тысяча тоже на дороге не валяется. На нее можно накупить черт знает чего. Например, таблеток на пол-года вперед. Или тридцать три кило куриных спинок. Раньше в моде у пенсионеров были куриные пупы и гузки. Но теперь фаворитами продаж сделалось седло курицы. Только надо брать в ларьках, где продают курей цеховой разделки, а не ручной, базарной - тогда спинки толще, шире, а не обрезаны «рюмочкой». А что такое тридцать три или тридцать четыре килограмма? Это гора мяса со съедобными костями, которой вам должно хватить на целый год, если у вас, конечно, есть в чем заморозить. В крайнем случае, можно засолить эти куриные спины по примеру моряков прошлого, кушавших в плаваньях солонину - крепко просоленную свинину - и время от времени поднимавших из-за этого бунты. Покупать же понемногу не канает - все пенсионеры знают: «Никогда не откладывай на завтра то, что можешь съесть сегодня». Сейчас цена такая, а дальше смотришь, совсем другая, неинтересная. Как вышло с мойвой - была любимая рыба старых строителей социализма, по сорок гривень. А сейчас по восемьдесят пять, чуть ли не как скумбрия. Кто не поел, тот опоздал. Тем, кто не пенсионер, на «ковидную», или, как говорят на телеканале «Рада», на «президентскую», тысячу - можно купить девять бутылок польской «Зубровки» или блок «Кента». Лучше же всего заплатить за тепло, то есть, конечно, не за все, но хотя бы за часть тепла, потому что полная сумма за «двушку» колеблется между полутора и тремя тысячами в месяц.
Но в том-то все и дело, что все эти наполеновские планы разбиваются о маленькую неувязку - денег, эту знаменитую тысячу, - на руки не дают. А дают в безналичной форме, чтобы вы на этот эфемерный безнал купили билет на выставку, в театр, в фитнес-зал, или, на худой конец, слетали куда-нибудь на самолете. Не знаю, правда, куда можно слетать в наше время на тысячу гривень, наверное, из Борисполя* в Жуляны*.
(*Борисполь - главный столичный аэропорт, ворота страны. Жуляны* - более старый и меньший, тоже в Киеве.)
До сих пор никому не известно, почему деньги дают именно на поднятие культурного и спортивного уровня , а не на таблетки и «Зубровку», но поделать тут ничего нельзя.
И вот мы с женой, проколебавшись с лета прошлого года и наконец решившись, не то чтобы из-за этой вшивой тысячи, а так, сами по себе, пошли на улицу Грушевского в пункт вакцинации и сделали прививки - одну и вторую. И получив деньги на карточку, стали думать куда их потратить.
Поскольку жена стесняется своей фигуры и наотрез отказалась пойти на йогу в фитнес-центр «Арена-Гим», а я в свою очередь побоялся идти в ТРЦ «Глобал» на выставку тропических гадов, которых для удовольствия публики кормят мышами, - мы решили сходить в театр.
Лично я не был в театре года сорок три или сорок четыре. В последний раз я был в театре в девятом классе, когда нашу семнадцатую школу повели в наш Житомирский драмтеатр на спектакль «За двумя зайцами». А в первый раз я был в восьмом классе, когда нас также повели на спектакль, который, по случайному совпадению, или по какой-то другой причине, тоже был «За двумя зайцами».
Не помню всех подробностей, но помню шикарные бутерброды в буфете, на которые у меня все равно не было денег, и жалкие старания актеров на сцене быть похожими на экранных героев Борисова и Криницыной, которые ни к чему не вели и вызывали у меня отвращение. С тех пор, после двух «За двумя зайцами», я невзлюбил театр. И, наверное, по этой причине и не был в нем сорок четыре года.
А теперь, поставленные «Вовиной» тысячей в условия: «театр или ничего», мы с женой собрались и пошли. Тем более, что в маршрутках давно уже рекламировался, или, как говорили в старину, ангажировался, спектакль «Мастер и Маргарита» в постановке столичного театра «Рандеву».
Сказать, что я люблю Булгакова, значит не сказать ничего. Тем более, что я люблю его и как писателя, и как просто человека. Прочитав его «Записки покойника», я убедился, что мы с ним практически одинаковы, исключая, разумеется, его талант.
И хотя «Мастера и Маргариту» я ставлю несколько ниже из-за «библейских» глав, все же посмотреть его было бы неплохо. Конечно, я понимаю, что обойтись без «библейских» глав никак нельзя и что я не восхищаюсь ими лишь из-за своей художественно-эстетической недоразвитости, но поделать ничего не могу. «Театральный роман» - другое дело и как же жалко, что Михаил Афанасьевич не дописал его до конца. Но великие вещи часто недописаны - и «Театральный роман», и «Признания авантюриста Феликса Круля» и все романы Кафки.
И вот мы взяли наши новенькие банковские карточки, приоделись, надели маски и пошли в театр. Так-то маски почти никто уже не носит, но в театр без них бы не пустили.
И вот мы уселись в партере нашего театра имени Кочерги, и занавес, навевая прохладу, расступился. На фоне декораций в стиле «Театра Колумба» и иносказательно изображавших аллею на Патриарших действие двинулось, увлекая и захватывая.
Пока Берлиоз на изысканной «мове» просвещал поэта насчет Мардука и Вицли-Пуцли, я еще с интересом смотрел на сцену, гадая, чем все это может закончиться.
Но когда лысый Воланд в кожаном плаще задушевно обратился к друзьям-литераторам: - Прошу мене выбачить, але предмет вашой вченой беседы такий цыкавый, що я… - я стал смотреть по сторонам и, наконец, отдался своим мыслям, лишь изредка следя за происходящим на сцене.
Замечу, что жене спектакль очень понравился, и она смеялась вместе со всеми, когда Берлиозу отрезало голову - не над самим фактом, конечно, но над теми технически-бутафорскими средствами, при помощи которых отрезанная голова укатилась за кулисы.
Я же с интересом разглядывал Маргариту, которую играла звезда украинского кино Софья Торбинская, все еще юная в свои пятьдесят шесть. По каким-то неизвестным причинам темноволосая Маргарита в ее исполнении была платиновой блондинкой, похожей на Мэрилин Монро в закатные годы.
Во времена, когда я ходил на «За двумя зайцами», я еще мало читал хороших книг, предпочитая всем Александра Беляева. Это не говорит о том, что он плохой писатель, но все же Чехов и Достоевский лучше. И тем более, я не читал еще Бунина «Жизнь Арсеньева».
Ох, как же он там прошелся по театру! Вернее, по театральщине, хотя я никогда не мог отделить одно от другого. Бунин писал: «…талантливость большинства актеров и актрис есть только их наилучшее по сравнению с другими умение быть пошлыми, наилучше притворяться по самым пошлым образцам творцами, художниками». Когда позже, лет в двадцать пять, я прочитал это, я мог только обрадоваться, что думаю как нобелевский лауреат. Но Бунин-Буниным, как говорится, что позволено Юпитеру… А я, может быть, просто невосприимчив к прекрасному. Ведь не могут же ошибаться все, а я быть правым? Так, увидев в детстве выступление Солнечного Клоуна, я на всю жизнь разлюбил цирк. Да, скорее всего, это я виноват. Как говорится: «Неча на зеркало пенять…» Я и потом не раз убеждался в своей эстетической тупости, не ухохатываясь вместе со всеми над приколами «95-го квартала» и испытывая тошноту от пения Михаила Поплавского. С другой стороны, Стругацкие писали: «Всегда оставайтесь в меньшинстве». А философы древности…
Тут меня отвлек от мыслей портяночный голос Маргариты. Если бы вы меня спросили, почему «портяночный», я бы не нашелся что ответить, но при этом я твердо уверен, что голос актрисы был именно портяночным:
- Всесилен! Всесилен! - завывала Торбинская.
У нее получалось: «Всисилин! Всисилин!»
Мне к тому же показалось, что это слово, «всесилен», должно звучать по-украински как-то по-другому. Посмотрев в телефоне, я в этом убедился - «усемогутний»
В-принципе, в украинском языке нет ничего плохого. Это очень приятный и, возможно, действительно, соловьиный язык, если только говорить на нем по-человечески, как в песне «Ридна маты моя, ты ночей недоспала», а не как в последние годы, когда целые академические учреждения выдумывают слова и слагают новые правила. Уверен, что украинец 19 века, не говоря уже о 18-м, не понял бы половины из того, что чешет профессор филологии Житомирского Педагогического Университета, а то и вообще бы ни хрена.
А так-то украинский язык классный. Да и любая мова классная, что французская, что папуасская, пока не начинают силой заставлять на ней говорить. Один мой знакомый, в прошлом милиционер, прочел «Бравого солдата Швейка» в украинском переводе. И это так ему понравилось, что с тех пор он читает любимую книгу только на украинском, утверждая, что это намного смешнее, чем на русском. Я тоже читывал книги на украинском и могу сказать, что в этом что-то есть. Только если это не Есенин.
Тут раздались финальные аплодисменты и, посмотрев на сцену, я увидел как изможденный Мастер под ручку с Мэрилин Монро удаляются за кулису, чтобы обрести там вечный покой.
Выйдя из театра, я первым долгом снял маску, закурил и сказал: - Пройдемся, Марго. А то я всю задницу отсидел.
После «Мастера и Маргариты» остались еще пятьсот гриваков. Сначала планировал продолжить театральный сезон и сходить на «Опасные связи» криворожской труппы по мотивам Шодерло де Лакло.
Но потом подумал и пошел на тропических гадов. Все-таки, не так стремно...
ПЕРИПАТЕТИКИ
Хотя таких, как Сергей Леонидович Малкис и Игорь Аркадьевич Мисюна, сейчас уже мало, нет сомнения, что подобных любителей почесать языками хватало всегда. И можно легко себе представить двух бездельников 4, или даже 6 в. до н.э., из какой-нибудь Мегары Аттической, сидящих на руине древней стены, болтающих голыми ногами и кричащих, перебивая друг друга:
- А ведомо ли тебе, Антипатр, что возгласил Гесиод в третьем стихе своей «Теогонии» о любви к юным мальчикам?..
Или: - Помнишь ли, о Гераклит, как божественный Гомер воспел гибель Протесилая, первого из греков, павших под стенами Трои?.. И т.д.
Тут же вспоминается болтовня сорбоннских схоластов и Васисуалий Лоханкин с книгой «Женщина и ее предназначение». Единственное, что можно отметить, это что в наше время, пришедшее на смену прошлым временам, таких любителей поговорить ни о чем стало совсем мало. В наш гламурный век, свободный от иллюзий, единственное предназначение человека - сурово молотить бабло, а не что-либо другое. Возможно даже, что таких, как эти два друга, больше не осталось совсем, но это вряд ли, учитывая Закон больших чисел.
Бесполезно сообщать, где и кем работали Сергей Леонидович и Игорь Аркадьевич, или уточнять их семейное положение, разве что то, что зарабатывали они мало и звезд с неба не хватали. Да и как можно хватать и молотить, если ваши мысли порхают, неизвестно где? Но как сказал Рагханутха Широмани: «Не могут все быть умными, это нарушило бы равновесие Пратьяхары-Дхарны. Поэтому должны быть и дураки». Дети же у них были взрослыми и уехали жить за границу. Сергей Леонидович даже был уже дедом, имея внучку Алексу, чем очень гордился, стараясь этого не показывать перед Игорем Аркадьевичем, пока не имевшего не только внучки, но даже внука. Беседовали они на прогулках, по примеру перипатетиков, о чем не раз друг другу напоминали.
Перипатетиками (от греческого «перипатейн» - ходить вокруг и около) называли учеников Аристотеля, гулявших в садах Академа вблизи Афин и философствовавших на ходу, ибо ходьба способствует мыслительному процессу. То есть, не в садах Академа, а в роще Ликея. А в садах Академа гуляли платоновцы. В принципе, современная наука не отрицает пользы от хождения, учитывая, что ходьба способствует снабжению мозга кровью, которая и приносит свежие, оригинальные мысли, невозможные, если все время лежать на диване. Хотя существовала и влиятельная «диванная» школа мыслителей. Например, Тургенев, на редкость мудрый человек, называл свой диван «самодумом».
Но наши герои ходили. Быстро идя по Киевской к гастроному «Свиточ», где друзья обычно пили кофе и курили, называя это место «сакральным», они говорили:
- Помнишь, - говорил Сергей Леонидович, намного более болтливый, чем Игорь Аркадьевич, хотя и не получивший высшего образования по некоторым причинам, в отличие от друга, который не только получил, но даже одно время был профессором в педунивере, - как Лев Толстой отдыхал в начале девятисотых в Ялте? Вернее, не отдыхал, а приезжал умирать, но тогда не умер?
Игорь Аркадьевич заинтересованно выпятил губы:
- Что-то такое помню.
Сергей Леонидович, заранее смеясь, продолжал:
- Однажды Лев Толстой гулял вдоль моря с Чеховым и Горьким. Вот они гуляют, Чехов как обычно помалкивет, Горький что-то почтительно басит, а Толстой слушал-слушал и говорит:
- А как у вас с бабами, мои юные друзья?
Сергей Леонидович заранее прыскает. Игорь Аркадьевич рассеянно улыбается.
- Ну, как-то так. Я не помню точно. Ну, Чехов что-то пробормотал, типа, не до баб нам, классикам, хотя сам был ходок как и все чахоточные. Горький вообще заминжевался, типа: «Что вы, Лев Николаевич, даже и не знаю, какие-такие бабы». А Толстой остановился над обрывом, засунул руку за витой шнурок на толстовке, другой погладил бороду и говорит мечтательно:
- Напра-асно… А я в ваши годы был неутомимым е..рем…
Друзья смеются.
- Сам читал! - кричит Сергей Леонидович. - И не в одном месте! Только не помню где!
Игорь Аркадьевич на ходу кивает головой:
- Это известный факт. Оруэлл вообще писал, что Толстой был раскаившимся развратником. Но это он ему мстил за статью о Шекспире.
- Ай! - кричит Сергей Леонидович, еле успев отскочить перед теткой с тележкой. - Не говори ты мне про Шекспира! Неграмотный сапожник, жалкий актеришка и вдруг:
Олень подстреленный хрипит, а лани дела нет.
Тот караулит, этот спит - уж так устроен свет,
- да в жизни не поверю! Это Бэкон, зуб даю! Или Марло!
Игорь Аркадьевич как всегда усмехается:
- А «Тихий Дон» написал белогвардеец. А «Поднятую целину» троцкист.
Тут друзья подходят к гастроному «Свиточ», надевают черные маски, заходят и скоро выходят со стаканчиками «американо». Сергей Леонидович закуривает тонкую бабскую «Ротманс компакт», а бросивший Игорь Аркадьевич просто стоит рядом, вдыхая табачный дым - «по методу Брежнева», как говорит он. Брежневу врачи запретили курить, и он заставлял курить охрану, чтобы хотя бы нюхнуть. Разговор сползает к этой теме:
- Знаешь, - говорит Игорь Аркадьевич, - Сталин вовсе не набивал трубку табаком из распотрошенной «Герцеговины Флор», это просто красивая легенда. У него был нормальный трубочный табак, а папиросы он курил помимо. Видел, на Ялтинской конференции?
Сергей Леонидович мечтательно пожимается плечами, затягивается и щурится от дыма, попавшего в глаз:
- Представляю, какой там был табачок, в трубке и в «Герцеговине»! Не то, что сейчас, труха.
- Да уж, - грустно говорит Игорь Аркадьевич. - Чистая селитра, как писал этот, как его, молодой.
- Пелевин.
- Точно.
Друзья допивают кофе, Сергей Леонидович выкидывает бычок, они идут и сворачивают на Михайловскую. На пешеходной Михайловской большое оживление. Возле кукольника напротив арки перед кинотеатром имени Франко, но не диктатора, а украинского писателя, толпа детей. Кукольник, в свое время директор Областного театра кукол, теперь безработный старик и работает сам на себя. Его коронный номер - с куклой мохнатой болонки. Болонка, которой старик управляет при помощи классических ниточек, умеет хватать пастью мячик, брошенный детьми и приносить его назад, виляя при этом обрубком хвоста и взлаиваая очень натурально. Старый директор хорошо зарабатывает, и это всем приятно. По крайней мере, молодой человек с бетховенской гривой, выпускник музучилища имени Святослава Рихтера, играющий рядом на скрипке, и близко не может с ним тягаться.
- Слушай! - говорит Сергей Леонидович. - Да ведь сегодня шестнадцатое!
- Ну и что? - удивляется Игорь Аркадьевич.
- Так должна же быть война! - кричит Сергей Леонидович. - Россия напасть на Украину!
Игорь Аркадьевич морщится, как будто по ошибке хлебнул уксуса. С тех пор, как его выжила из универа новая ректорша, активистка областного Майдана, он значительно орусофилился:
- Никто и никогда не сможет объяснить этим поцам патриотам, что Россия это страна в себе, с совершенно особой целью поставленная Богом надо всеми! Четвертый Рим, как говорил один царь!
Игорь Аркадьевич, не сдержавшись, плюет в урну:
- Ну куда они лезут? На что раскручиваются?
Он крутит головой:
- Идиоты!
Сергей Леонидович улыбается. Он-то всегда был против Майданов, так что они с Игорем Аркадьевичем даже не разговаривали с тринадцатого по пятнадцатый годы и сухо кивали при встрече.
- Знаешь, - говорит он, чтобы отвлечь Игоря Аркадьевича от воспоминаний об утерянной кафедре, - хотя Гитлер, конечно, животное и мракобес, но в своем «Завещании» он все-таки угадал насчет будущего величия «дрессированных народов Востока»! Ты посмотри, что Китай вытворяет! Нагнул Америку и вот-вот ею овладеет, с особым цинизмом и жестокостью! А Россию попридержит, чтобы не дергалась!
- Смотришь Олимпиаду? - оживляется Игорь Аркадьевич, страстный фанат хоккея и фигурного катания, в чем тоже похож на Леонида Ильича.
- Так, поглядываю, - говорит Сергей Леонидович, не уважающий зимние виды спорта. Игорь Аркадьевич с Сергеем Леонидовичем возвращаются по Киевской, споря, кто в Древней Спарте был главнее - геронты или эфоры.
- Неук! - кричит Сергей Леонидович. -Ты сперва Плутарха почитай!
- Я, по крайней мере, читать умею! - с достоинством парирует Игорь Аркадьевич.
Они расстаются на углу Восточной и Гоголевской и расходятся по домам.
- На связи! - кричит, обернувшись Сергей Леонидович.
Игорь Аркадьевич в молодости воевал в Афганистане и от него он и научился этой фразе.
Зельдин Сергей, родился в 1962 г. в станице Ярославская Краснодарского края, Россия. С 1972 проживаю в городе Житомир, Украина. Закончил школу, служил в армии, работал стеклодувом, инкассатором,был бизнесменом, сторожем и даже политиком. Публиковался в журналах «Радуга» (Украина), «Крещатик» (Германия), «Волга» (Россия), «Новый берег» (Дания).
