Расскажите мне о первых шести годах жизни ребенка,
и я смогу описать, как сложилась его дальнейшая судьба.
Редьярд Киплинг
Моя жизнь — моя скрипка.
Нелли Школьникова
8 июля 1928 года в небольшом украинском городке Золотоноша родилась выдающаяся скрипачка, почётный профессор Мельбурнского университета Нелли Ефимовна Школьникова. В этом году ей бы исполнилось 93 года. Похоронена она в Мельбурне 2 февраля 2010 года. Начав свой жизненный путь в захудалом, провинциальном городишке в Украине взошла на подмостки самых знаменитых концертных залов мира — в России и Австралии, Японии и Китае, Германии и Англии, Испании и Италии, Франции и Аргентине. Норвегии и Израиля. Выступала во многих странах мира с выдающимися дирижёрами: Ш. Мюнша, А. Клюитенса, К Мазура, З Зандерлига, Н. Рахлина, Г. Рождественского К. Якобсона и др. В её репертуаре были скрипичные произведения Л. Бетховена и Брамса, сочинения Н. Паганини, концерты П. Чайковского, А Глазунова, С. Прокофьева, Д. Шостаковича. Это о ней сказал великий Айзек Стерн: «Я — большой поклонник её музыкальности и таланта скрипачки очень высокого класса. Нелли превосходный исполнитель с потрясающей индивидуальностью».
Памятник Нелли Школьниковой в Мельбурне. Торжественное открытие произошло в 2011 году.
Н. Поганини. Нелли Школьникова. Три Каприза Три Сонаты.
Австралия сыграла в судьбе Нелли Школьниковой огромную роль, протянув руку помощи, когда в минуты отчаяния в 1953 году она осталась одна, сбежав от надзора агентов КГБ в Западном Берлине. Правительство Австралии предоставило Нелли Школьниковой гражданство как особо одарённому музыканту, здесь она обрела вторую родину. С этой страной связаны многие годы жизни и творчества — возможность полноценной работы, гастрольные выступления по стране, должность профессора Мельбурнского университета. Здесь помнят и чтут память о Нелли Ефимовне. В её день рождения музыкальный тележурнал штата Виктория в Мельбурне почтил память видео передачей, где рассказал о жизни Школьниковой, представил видеоряд её сольных выступлений. Радио SBS выпустило диск, «Люди и Судьбы», посвящённый её творчеству.
Мне выпало большое счастье познакомится с Нелли Ефимовной. Произошло это в 2005-м. Наши друзья — музыканты, Елена и Марк Могилевские, пригласили на ужин. Когда мы с женой пришли, кроме хозяев, была только одна гостья. Высокая, статная, красивая женщина в черном строгом платье. На плечах легкая воздушная шаль… Я обратил внимание на её ухоженные красивые кисти рук. А увидав её, вспомнил концерт в Москве, где в 70-е я часто бывал в командировках. Не однажды посещал зал имени Чайковского. В этот раз обратил внимание на афишу. В ней сообщалось о предстоящем концерте Нелли Школьниковой, выпускнице Московской консерватории, победительнице одного из самых престижных международных конкурсов скрипачей в Париже имени Маргерит Лонго и Жака Тибо. К сожалению, билеты, были проданы. Но решил попытать счастья, и мне повезло. Перед началом концерта купил билет с рук. Сидел в третьем ряду и прекрасно видел исполнительницу. Запомнил одно из произведений, которое тогда играла Нелли Школьникова — концерт для скрипки Мендельсона. 
Сказать о её игре — «потрясающе», это ничего не сказать. Ей были ведомы такие звукоизвлечения, какие не подвластны ни одному из известных музыкантов. Слушая ее, возникало впечатление, что музыка сама рассказывает о нас, а не сочиняется людьми. Интерпретация музыкальных произведений Нелли Школьниковой была проповедью её переживаний. Ведь нет в жизни человеческих отношений, нет человеческой истории, исторических событий, которые невозможно выразить музыкой. И вот спустя 35 лет я в доме моих друзей, рядом с этой гениальной скрипачкой. Признаюсь, почувствовал некую робость. Но это быстро прошло во многом благодаря Нелли. Очаровательная собеседница, с проницательным умом, прекрасный рассказчик, с замечательным чувством юмора и самоиронии. Что окончательно меня покорило, её любовь к Михаилу Жванецкому, хотя Союз она покинула более 30 лет назад. Хозяева дома — пианистка Елена Могилевская и её супруг Марк, лауреат премии Паганини в Италии, вспоминали студенческие годы. Именно в этот период, Школьникова преподавала в Харьковской консерватории. Марик и Лена вспоминали — студенты её побаивались за строгость, за нетерпимость к студенческой расхлябанности. Она часто говорила: «Музыка не терпит панибратства. С ней нужно обращаться только на Вы». Это отношение к музыке она пронесла через всю свою жизнь.
Прекрасный вечер подходил к концу. Нелли попросила вызвать такси, отказавшись от услуги хозяина, чтобы не обременять его. Я же предложил её подвезти, объяснив, что нам по пути. Признаюсь, соврал, преследуя корыстную цель. И план мой удался. Дорога заняла около 40 минут. Мы оживлённо беседовали. Узнав, что я одессит, она вспомнила своего друга, известного скрипача, одессита, Бусю Гольдштейна, и неожиданную роль в её судьбе. Я расспрашивал Нелли о цели приезда. Она любит Австралию, прилетела в отпуск к подруге — скрипачке Мельбурнского симфонического оркестра, встречалась с друзьями. Предполагала, выйдя на пенсию вернуться в Австралию. Провожая к дому, робея, предложил записать интервью. Нелли сразу откликнулась, хотя до её отъезда оставалось всего два дня.
На следующий день я уже был у её дома. Открыла хозяйкам дома, пригласила в гостиную, где меня ожидала Нелли. Два с половиной часа длилась наша беседа, её искренний рассказ о трагической судьбе маленькой девочки, рождённой в еврейском местечке Золотоноша, в Украине в многодетной семье, брошенной отцом, испытавшей на себе нищее детство, лихолетье военных и послевоенных лет. Ломая стереотипы, отдавая всю себя музыке, она сумела подняться на вершину музыкального Олимпа. Но, к сожалению, родилась не в той стране. Каток советского тупого беспредела на долгие 12 лет остановил её полёт, сделав невыездной. Как написал Роберт Рождественский в своём стихотворений: «В государстве, где честные наперечёт», где тупость и серость диктовала свои нравы, даже таких гениальных музыкантов, как Нелли Школьникова не очень жаловали, нисколько не считаясь с её всемирным признанием. Несломленная, бросив вызов гигантскому монстру «Стране Советов», она сумела выбраться на свободу, тайно сбежав из социалистического концлагеря.
Все четыре года учёбы в консерватории Нелли завоёвывает первые места на Всесоюзных конкурсах. Тем не менее за рубеж её не выпускают. И вдруг произошло чудо, в 1953 году уходит в небытие кровавый диктатор Иосиф Сталин. Нелли Школьникова узнает о том, что её делегируют во Францию, на один из самых престижных международных конкурсов скрипачей имени Маргериты Лонг и Жака Тибо. На нём она и завоёвывает, впервые в истории России, высшую награду — Гран–При. Ей исполнилось всего 25 лет, когда пришла всемирная известность. Имя Школьниковой появляется на первых полосах мировой прессы. Успех окрыляет. По условиям конкурса, победитель должен был совершить гастрольное турне по Франции и Испании. Записать диск с известной французской фирмой звукозаписи. Поступают предложение от американского импресарио о трёхмесячном турне по Америке, приглашение в Японию, в Англию. Но в гастрольное турне по Франции и Испании талантливую скрипачку не отпускают. Ей сообщают, что на следующий день она улетает в Союз. Руководитель советской делегации Дмитрий Кабалевский на все запросы отвечает: «Школьниковой необходимо продолжать учёбу». Мнение Нелли никого не интересует. Давид Ойстрах, член жури конкурса, бесспорно, мог бы повлиять на её судьбу, но отмолчался. После возвращения ей разрешили считанные разы выезжать за рубеж. Именно тогда она и побывала в Австралии, полюбив эту страну.
Мергерит Лонг
Жак Тибо
В 1970 году был назначен новый директор Госконцерта. И как сказала Нелли: «Не могу судить о его музыкальных способностях, но его способности руководителя- антисемита я испытала на себе». С его приходом она становится «невыездной». Трагическая развязка. На 12 долгих лет на пике своего таланта, её имя забыто в зарубежных странах.
Небольшое отступление, история происшедшая в том же году, когда Нелли получила премию в Париже. И поводом для этой истории послужила смерть диктатора Сталина. Сейчас это звучит дико, но является хорошей иллюстрацией к рассказу Нелли Школьников о произволе, царящем в СССР, о государственном антисемитизме, доходящем до абсурда. К сожалению, принимали в этом участие первые лица страны.
1953 год, похороны Сталина. Назначена похоронная комиссия под председательством Никиты Сергеевича Хрущёва. Один из старых коммунистов пишет письмо на имя Н. Хрущева. Не знаю, каким он был коммунистом, но антисемитом, судя по письму — патологическим. Письмо попадает к Хрущеву, по его распоряжению проводят специальное расследование и автору письма, В. Антонову, отвечает лично Никита Сергеевич. Театр абсурда — скажете Вы. Но это факт, многое таят архивы…
11.03.1953 год.
Дорогой Никита Сергеевич!
То ли под впечатлением великого горя, постигшего наш Советский народ, то ли под впечатлением жгучей ненависти к врагам и предателям народа, террористам-убийцам, занесшим над нашими вождями и государственными деятелями свое жало, начиненное американским ядом, или под впечатлением и того, и другого, я осмелюсь выразить и, надеюсь, не только свое мнение и пожелание, но и мнение и пожелание многих советских граждан, пожелание в том, чтобы в период гражданской панихиды по нашему дорогому и любимому вождю И.В. Сталину не допускать «еврейского ансамбля», именуемого Государственным Союза ССР Симфоническим оркестром, коллектив которого всегда привлекается играть траурную музыку в Колонном зале Дома Cоюзов.
Траурная мелодия этого оркестра, состоящего на 95% из евреев, звучит неискренне. После каждых похорон этот еврейский сорняк, сплотившийся под вывеской Государственного Союза ССР Симфонического оркестра, с чувством удовлетворения подсчитывает свой внеплановый доход.
Я считаю, что этот еврейский коллектив симфонического оркестра недостоин находиться в непосредственной близости к нашему великому, любимому вождю, дорогому И.В. Сталину.
У нас есть много оркестров, состоящих из преданных сынов нашего многонационального Советского государства, и нет необходимости возлагать эту миссию на народ (евреев), не показавший за всю историю своего существования образцов героизма и преданности. Единственное, что слышит и с чем сталкивается наш трудолюбивый народ, это воровство, жульничество, спекуляция, предательство и убийства со стороны этого малочисленного, продажного народа, одно слово о котором «еврей» — вызывает чувство отвращения и омерзения.
Что же касается самого состава Государственного Союза ССР Симфонического оркестра, то о его дальнейшем существовании в таком составе было бы полезно подумать.
Небольшая группа руководителей-подхалимов этого оркестра, которым создается ореол славы евреями-музыкантами при конкурсном отборе музыкантов в состав оркестра, зачастую под давлением евреев-музыкантов, не дают возможности попасть в состав оркестра игрокам русской национальности, хотя по своему классу игры они далеко превосходят тех музыкантов-евреев, которые проникают в оркестр путем свойственной евреям пронырливости и поддержки еврейского коллектива всего симфонического оркестра.
В. Антонов
Вот официальный ответ тов. Антонову от Н.С. Хрущева по поводу письма 11.03.1953:
Фактически положение в оркестре следующее: из 112 оркестрантов русских 66 чел.(59%), евреев 40 чел. (35,7%) и других национальностей 6 чел. (5,3%). Сообщение автора письма о том, что на проводимых в оркестре конкурсах было принято мало русских, не соответствует действительности. За 1951/52 г. в оркестр было зачислено по конкурсу всего 14 музыкантов, из них русских 11 и евреев — — 3.
В течение мая-июня с.г. Комитет по делам искусств переводит на пенсию 10 музыкантов (из них русских — 2, евреев — 8 чел.). В сентябре 1953 г. оркестр пополнится (по конкурсу) новыми музыкантами коренной национальности.
В. КРУЖКОВ
П. ТАРАСОВ
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 133. Д. 396. Л. 118. (Подлинник)
В 1982 году в министерство культуры СССР поступает заявка из Западного Берлина за подписью канцлера Германии Гельмута Коля. Нелли Школьникову приглашают сыграть концерт, посвящённый чествованию города. Берлину исполнилось 745 лет. Копию приглашения нарочный вручают лично Нелли. Неизвестно, разрешили бы Школьниковой выехать в ФРГ, но помог случай. Заведующая отделом Госконцерта по связям с зарубежьем только приступила к работе и не знала, что Школьниковой негласно запрещен выезд. Так она оказалась в Берлине. Аккомпаниатор — знаменитая пианистка Фрида Бауэр, много лет аккомпанировала Давиду Ойстраху. Успешно сыграв концерт, придя в гостиницу, Нелли принимает твердое решение — бежать. Во время нашей беседы она сказала, что мысль о побеге родилась как только она села в поезд, в Москве. Все эти дни лихорадочно обдумывала план побега. Оставив чемодан с вещами в камере хранения, чтобы не вызвать подозрений, ночью, одна без языка в чужом городе, Нелли покидает гостиницу. Единственный номер телефона, который был у неё — сестры скрипача Буси Гольдштейна. Её друг специально прилетел на концерт. После концерта навестил Нелли в гримерке, где и познакомил со своей сестрой, живущей в Западном Берлине. Нелли из автомата, в волнении, набирает этот номер. Сбивчиво, извиняясь, объясняет, что произошло. Через 20 минут сестра, подъехав к гостинице, забирает Нелли к себе. Более подробно, продолжение этой детективной истории о жизни удивительной женщины, Вы сможете узнать, прочитав интервью…
Австралия. Мельбурн
Музыке не зря приписывают целительную силу. Каждый из нас знает, как музыка способна влиять на наше настроение и самочувствие. В чем же тайна сильнейшего воздействия музыки? В многообразии звуковых красок? В предельной ясности звуковой фактуры? В исполнительском мастерстве? В способности мастера рельефно обрисовать широчайший диапазон человеческих переживаний? Профессиональный музыкант на эти вопросы отвечает всю жизнь.
Моя собеседница — Нелли Школьникова, одна из лучших скрипачек второй половины ХХ века и выдающийся педагог. Свой первый сольный концерт она исполнила, когда ей было всего восемь лет. А за тем долгий, трудный путь, наполненный победами и поражениями, незаслуженными горестями и страданиями, подвигнувшими в корне изменить свою судьбу. В студенческие годы Нелли Школьникова — победитель многих конкурсов, консерваторских, городских а затем и всесоюзных, что позволило получить возможность участвовать в главном конкурсе всей её жизни и завоевать высшую награду — Гран-При на престижном конкурсе в Париже. В её победах огромное участие принял один из лучших скрипичных педагогов России, Юрий Исаевич Янкелевич. Именно с ее победы начал путь на музыкально-педагогический Олимп тогда еще молодой и малоизвестный музыкант Янкелевич.
Юрий Янкелевич со своей ученицей
В чем же феномен Нелли Школьниковой, прожившей жизнь, наполненную драматизмом военных и послевоенных лет, гонениями в сталинские и хрущевские времена. Жизнь парадоксальную, не похожую на большинство других артистических судеб, на привычный биографический стереотип. И — несмотря на все невзгоды стала легендой ещё при жизни. Познакомьтесь с этим интервью — и судите сами.
— Нелли, когда впервые у вас в руках появилась скрипка?
— Родилась я в небольшом украинском городке — Золотоноша. Первые письменные упоминания об этом городе приходятся на 1576 год. Но жизнь в нем была далеко не золотой. Как впрочем, и во всех подобных городках.
Город Золотоноша.
Мне исполнилось три года, когда отец подарил первую маленькую скрипочку, 1/16 по размеру. С нее началась моя музыкальная жизнь.
— Почему именно скрипку? Отец имел отношение к музыке?
— Да, отец играл на скрипке, хотя профессионального образования не имел, самоучка. В доме, где вырос отец, его соседом был знаменитый скрипач Мирон Полякин. Не знаю, возможно, это повлияло на его судьбу. Когда мы молоды и заняты собой, нам недосуг расспросить родителей об их детстве, молодости. Становимся старше, начинаем интересоваться своими истоками — но родители уже не с нами.
Как пришел отец в музыку? Родился он в многодетной, очень бедной семье, в г. Черкассы. Ему исполнилось восемь лет, когда умер его отец. Папа вынужден был работать в хлебопекарне, мальчиком на побегушках. Это позволяло кормиться самому и иногда приносить хлеб домой. Помню он рассказывал, что начал играть в 12 лет. Подарив мне скрипку, папа показал, как держать инструмент, как играть, познакомил с нотами и уехал. Он редко бывал дома, работал в разъездной провинциальной оперетте скрипачом. Через несколько месяцев он вернулся, я уже что-то играла. Отец, вероятно, понял, что у меня есть способности, и решил отвезти в музыкальную школу в Москву. Дома папа никогда не играл. Впервые его игру я услышала во время войны. Когда началась война, мы с мамой и младшим братом эвакуировались в Татарию, отец остался. Только через полтора года мама нашла его на Урале, в городе Перми. Тогда он назывался Молотов. Мы переехали к нему. Папа работал в местной оперетте концертмейстером, иногда заменял дирижера. В театре я впервые услышала, как он играет. У него был замечательный звук, чудесная интонация. Играл он всегда страстно — взволновано, вдохновенно. Играл без нот, на память репертуар из 14-15 оперетт. Мне исполнилось 13, и я начала работать вместе с ним.
Оперетта пользовалась успехом. В Пермь эвакуировались многие Ленинградские театры. У нас работали вокалисты и музыканты из Мариинского театра. На всю жизнь я запомнила одного из скрипачей. К сожалению, не помню его фамилии. Он пережил худшее время блокады и был одним из немногих, кого вывезли из осажденного Ленинграда по Ладожскому озеру. Пережитое развило цибофобию — боязнь умереть от голода. Он всегда носил мешочек, где лежали корочки черного хлеба, хотя уже давно не голодал.
— Ваше музыкальное образование началось еще до войны. Когда вы сумели его продолжить?
— Во время войны я только работала. В 1943 году получили разрешение вернуться в Москву. Я восстановилась в музыкальное училище, параллельно сдала экзамен за семилетку. Отец остался в Перми. Мама не могла прокормить меня с братом. Мы бедствовали, я вынуждена была работать, продолжая занятия. Жить было негде. Деревянный дом, где мы жили прежде, растащили на дрова. Мы поселились в сарае. Земляной пол, толевая крыша постоянно протекала. Долго после этого меня раздражал звук падающих капель — в расставленные на полу миски и ведра. Я попыталась собственноручно сложить печурку. Глаза были постоянно красными от дыма. Но и она не спасала от холода — зимой на полу и стенах лежал иней. Младший брат отморозил ноги.
— Как произошла ваша встреча с Янкелевичем?
— Я училась в 4-м классе, когда меня привели к Юрию Исаевичу. Ему я обязана всем. После войны он нашел для мамы работу в Москве: в домоуправлении, бухгалтером. Но война, голод, одиночество надломили ее. Мама попала в психбольницу, когда мне исполнилось 15, а брату 7 лет. Янкелевич помог определить брата в школу-интернат хора им. Свешникова. Там он жил на полном обеспечении. Для меня это было просто спасением. Но кто-то узнал, что у нас жив отец, и хотя он нам ничем не помогал, от меня стали требовать плату за содержание брата. Отец всегда был добр к другим, но о семье никогда не заботился. Как я могла это объяснить? Я продолжала учиться и работать, чтобы содержать себя и платить за брата. Какое-то время я жила у моего педагога. Благодаря ему мне выделили место в общежитии.
— Вся ваша жизнь связана с именем профессора Янкелевича. Были ли у вас и другие педагоги ?
— У Янкелевича я занималась с 10-летнего возраста. С 5 лет моим педагогом была ученица Ауэра, Фиделева-Косодо. Когда мне исполнилось 10, она умерла. Перед смертью оставила мужу завещание, где писала, что меня надо отдать педагогу Янкелевичу. Тогда это был молодой музыкант, ему исполнилось всего 29 лет. Но Фиделева уже увидела в нем талант большого мастера. Муж выполнил её завещание. Так я попала в ученицы Юрия Янкилевича. Вернулась в училище — к нему же — в 1943 году. Окончив училище, поступила в 1948 году в Консерваторию на кафедру профессора Абрама Ильича Ямпольского. Доктор искусствоведения, он проработал в Московской Консерватории с 1926 по 1956 год, до своей смерти. Параллельно с преподаванием в училище Ю. Янкелевич работал на кафедре Ямпольского ассистентом. Там занимались Леонид Коган, Юлиан Ситковский, Игорь Безродный. И хоть я поступила на кафедру Ямпольского, но все знали, что заниматься я буду с Янкелевичем.
Профессор Янкелевич Юрий Исаевич со своими учениками.
— В Советском Союзе ни один известный музыкант не мог состояться без участия в конкурсах. Вы сами были лауреатом. Ваше отношение к конкурсам?
— В течение четырех лет учебы я участвовала в четырех всесоюзных конкурсах и завоевывала первые места. Но за пределы СССР меня не выпускали. Причины всегда находились. Выезжали Игорь Ойстраха, Коля Пархоменко. Всегда находился кто-то более нужный. Наконец, на четвертом курсе выпустили и меня. И не куда-нибудь, а на конкурс имени Маргариты Лонг — Жака Тибо в Париже. Шел 1953-й год, умер Сталин, и впервые советские скрипачи участвовали в столь престижном конкурсе. На нем я завоевала Гран-При.
Нелли Школьникова и Жак Тибо после награждения в Париже.
В газетах об этом много писали: и в Союзе, и за рубежом. Заговорили о школе Янкелевича. Я была счастлива — и за него, и за себя. Со всего Союза к нему стали приезжать талантливые дети. Тогда его учеником стал и Виктор Третьяков.
На подготовку лауреата уходит не менее 10-12 лет. После меня следующий лауреат профессора Янкелевича появился только через 10 лет. Им стала его ученица Ирина Бочкова. Уже в дальнейшем он воспитал целую плеяду талантливых скрипачей, чьи имена звучали на многих международных конкурсах: Владимир Спиваков, Виктор Третьяков, Михаил Безверхний, Владимир Ланцман. Ирина Бочкова сейчас профессор, заведует кафедрой в Московской консерватории.
— Имена многих известных скрипачей в СССР ассоциировались с двумя крупнейшими школами: Ойстраха и Янкелевича. На основе этих школ воспитано ни одно поколение скрипачей. В чем их общность и в чем отличие? Были ли они так же нетерпимы по отношению друг к другу, как Игумнов и Нейгауз?
— Внешне отношения были вполне приличными. Фактически, как и везде, существовала конкуренция, борьба за место под солнцем. С одной стороны известнейший скрипач Давид Ойстрах, с другой — молодой, никому не известный Янкелевич. Несмотря на очевидные успехи, кафедру ему дали через много лет, после смерти Ямпольского. Давид Ойстрах, концертирующий музыкант, много времени проводил в гастрольных поездках. Когда появлялся в Консерватории, он и со студентами работал как артист. Никогда не занимался техникой, у него не было времени на «грязную работу». Этим занимался ассистент, Петр Бондаренко, который готовил студентов технически. Давид Ойстрах был замечательный музыкант, гениальная личность, студенты невольно попадали под его влияние. Если он что-то показывал, все моментально хотели его копировать. Большинство его студентов пытались играть «похоже». Янкелевич же больше говорил, объяснял, у него был аналитический ум, он прекрасно знал технологию и открывал самобытность каждого из нас. У него играли по-разному, но всех объединяла школа профессора Янкелевича.
— Многие большие музыканты считают, что невозможно совмещать концертную и педагогическую деятельность. Так, например, считал Эмиль Гилельс. Что вы думаете по этому поводу?
— Можно совмещать, если есть «рабочая лошадка». Если есть ассистент, каким у Ойстраха был Петр Бондаренко. Я думаю, что педагогическая деятельность помогала тому же Ойстраху как солисту. Здесь нельзя обобщать. Если говорить о Леониде Когане — он был прекрасным музыкантом, я его большая поклонница, но он был плохим педагогом, не любил эту работу. Преподавание отнимало время. В часы занятий он всегда был со скрипкой и часто играл вместе со студентами.
У Ойстраха мог заниматься тот, кто уже овладел профессией, у кого не было профессиональных проблем. Тогда ему было интересно у Ойстраха.
Я уже 15 лет работаю в Университете штата Индиана в Блумингтоне. Это одна из лучших музыкальных школ Америки. У нас преподавал известный в музыкальном мире профессор Гинголд. Он никогда не занимался черновой работой: упражнениями, гаммами… Я увидела у него очень талантливую девочку, у которой были явные проблемы. Я видела, как их устранить. Спросила профессора: «Почему же вы не поможете?» Он ответил: «Не нужно трогать талант». Это его кредо: талант выплывет сам.
— У вас русская школа. Вы много лет работаете в Америке. Существует ли американская школа?
— Основоположником русской школы считают Леопольда Ауэра. Есть франко-бельгийская школа. Я не думаю, что есть американская. Сам Ауэр, венгр, приехал в Россию, в Петербург, где стал основателем так называемой русской школы. Его учениками были Яша Хейфец, Натан Милыштейн и многие другие.
Профессор Леопольд Ауэр
— В чем же отличие русской школы от других?
— В основном, в способе держания смычка, в постановке правой руки. Для звучания скрипки это имеет большое значение. Франко-бельгийская школа — это мелкое держание, звук очень изящный, но не очень большой. Нет глубокого звучания, которым отличаются русские музыканты. Американская школа — смешанная, в большинстве привнесенная из России. Самые замечательные скрипачи — выходцы из России, такие как Айзек Стерн, Ефрем Цимбалист и многие другие. И педагоги их также из России.
— Как сложилась ваша судьба после конкурса?
— Вначале работала в Ленкоме, потом в оркестре МХАТа. Когда я завоевала Гран-При в Париже, пришли поздравительные телеграммы от Аллы Тарасовой, от многих известных мхатовских актеров.
— Вам посчастливилось видеть их на сцене?
— К сожалению, нечасто. Оркестр в МХАТе сидел за сценой. Свободных вечеров практически не было. Янкелевич ничего не признавал: вечером работа, а днем — 4-5 часов игры ежедневно.
— Изменил ли вашу судьбу конкурс?
— После конкурса мне предложили сольную работу в Московской филармонии. Гастрольное бюро спланировало мои гастроли по Союзу. Было трудно начинать. Недостаточным был репертуар — нужно было готовить новые произведения, а также продолжать учебу — я к тому времени поступила в аспирантуру к профессору Янкелевичу. После конкурса, по его условиям, я должна была совершить гастрольный тур по Франции и Испании, а также записать диск с очень известной фирмой «Патэ-Маркони». Американский импресарио предложил трехмесячный тур по Америке. Но мне ничего не разрешили. Единственное, что позволили — запись пластинки, но не с «Маркони», а с «Шан-Дюмон», малоизвестной компанией. И то только потому, что она принадлежала коммунистам. После возвращения фирма «Мелодия» записала мой концерт Паганини — «Три каприса».
— Кто от России был в конкурсном жюри и кто руководил вашей делегацией?
— В составе жюри был Давид Ойстрах, делегацией руководил Дмитрий Кабалевский. К нему обратились по поводу моих гастролей. Он ответил, что я еще студентка, и мне нужно заниматься. Моего мнения никто не спрашивал. Когда я вернулась в Москву, вновь поступали предложения от зарубежных импресарио. Госконцерт всегда находил причины для отказа.
— Но вам приходилось гастролировать за рубежом?
— Первая гастрольная поездка, не очень интересная, была в Норвегию, с группой в составе Тамары Ханум и певца Михайлова. Мне дали одно отделение.
После концерта импресарио обратился с просьбой дать сольный концерт. В посольстве — вероятно, после особого согласования — великодушно разрешили. После победы на таком конкурсе, как парижский, следовало ковать железо, пока оно горячо. Во всем мире так поступают, а я вернулась в Россию, и выпускали меня очень редко. Я играла в Москве, Ленинграде, по городам Союза, но очень редко за рубежом, хотя, повторяю, запросы постоянно поступали. Раз в 2-3 года меня выпускали — и снова забвение. Во время таких поездок посчастливилось сыграть в Филадельфии с дирижером Ормонди, в Нью-Йорке, в Линкольн-Центре с Филадельфийским оркестром, в Японии, была и здесь, в Австралии, но это, скорее, были исключения из правил.
Когда я в 1970 году вернулась из Австралии, к власти в Госконцерте пришел новый директор. Не могу судить о его музыкальных способностях. Но его способности руководителя-антисемита испытала на себе. С его приходом я стала «невыездной». Он не мог запретить выезд таких музыкантов, как Ойстрах, Гилельс, Коган, но он придумал ограду для всех остальных. Придумал термин «средний возраст». Объяснял он так: если человек среднего возраста не достиг уровня Гилельса или Ойстраха, ему за рубежом делать нечего. Естественно, кто-то выезжал, но только с его личного разрешения. Евреев среди них не было.
— Нелли, по рассказам тех, кто знал вас по Консерватории, был знаком с вами раньше, я слышал о вас как о властном, волевом человеке. Ваш муж занимал достаточно высокое положение. Почему же вы не могли отстоять себя?
— Я была слишком горда. Вначале я верила, что меня будут приглашать и без протекций, и меня действительно звали во многие страны, но в Госконцерте беспардонно врали, придумывая различные отговорки: занята, больна, перестала играть. Многие находили обходные пути, делали дорогие подарки, искали связи. Я же просидела более 10 лет, играя только в Союзе.
— Кем был ваш муж?
— Он не был музыкантом. И несмотря на трагический финал я считаю свое замужество удачным. Была замужем 28 лет, муж — профессор, специалист по электротехнике и электронике, зав. кафедрой МАТИ. Одно время был проректором, парторгом института. Бесспорно, это не могло не наложить отпечаток на его психологию, хотя, как человек, он был очень приличный, эрудированный. Любил и знал музыку, поэзию.
— Что же послужило причиной разрыва?
— В 70-е годы стали уезжать мои близкие, знакомые. Моя судьба как музыканта не складывалась. Были удачные концерты в Москве и Ленинграде. Но, в основном — дома культуры, филармонии в небольших городах, где не всегда было пианино. Одиннадцать лет я никуда не выезжала, жизнь шла под уклон. Моя музыка, то, чем я занималась с 5 лет, что стало всем смыслом моей жизни, оказалась никому не нужной. Я готовила серьезную программу, а в Росконцерте мне заявляли: «На 20-30 минут, что-нибудь легкое, — «Полонез Огинского»…» В командировки возили с собой продукты. Никто нас не ждал, жили в ужасных условиях, везде грязь, мат. И мы — две никому ненужные женщины, я и мой концертмейстер. Была в отчаянии. Теперь могу признаться, неоднократно подумывала о самоубийстве. Спасение я видела в эмиграции, но муж и слушать не хотел. Он был старше меня намного, мог уйти на пенсию, но боялся, не верил в мои силы, не верил, что я смогу чего-то добиться и обеспечить нашу жизнь. В газетах он читал о том, как люди нищенствуют в эмиграции, просят разрешения вернуться — и верил всему этому. В советских газетах писали только об этом. Так постепенно возникало отчуждение. Я считала, его эгоистом. Мне исполнилось 50, я была в расцвете творческих сил, а кругом ложь, обман, серость. А муж приходил с партийных собраний и рассказывал, как они травили анекдоты об этих же собраниях. И мне становилось мерзко.
— Тогда вы и решились на бегство?
— Психологически я давно была готова покинуть СССР, но не помышляла об этом, понимая, что никто меня не отпустит. Да и терзала мысль, что будет с мужем? Помог случай. В Госконцерте новая сотрудница заведовала отделом по связям с Германией и Австрией. Из Западного Берлина пришла заявка — меня приглашали сыграть концерт. Заведующая только приступила к работе, не знала, что я невыездная. Звонит мне и спрашивает, согласна ли я выехать всего на один концерт в Берлин. Естественно, я отвечаю — «да». Пианистка Фрида Бауэр, много лет аккомпанировавшая Ойстраху, должна была прилететь на концерт в Берлин из Югославии, где она в это время играла с Гришей Жизлиным.
Из Москвы я выехала поездом одна. Возможно, поэтому у меня не было сопровождающих из «Комитета». На следующий день после концерта Фрида улетела в Москву, а я должна была дожидаться ночного поезда. Гостиницу оплатили до 12 ч. дня. Мне предстояло ее покинуть и до ночи где-то слоняться.
В Берлине у меня были знакомые. Вы, вероятно, слышали имя известного скрипача Буси Гольдштейна. Он из Одессы, эмигрировал в 70-е годы, жил в это время в Ганновере, в Берлине жила его двоюродная сестра. Он специально приехал на мой концерт, познакомил с сестрой, дал её телефон сестры и в тот же вечер уехал. Ночь в гостинице была ужасной. После триумфа на концерте мысли о возврате были невыносимы. Меня удерживало будущее мужа, я боялась за его судьбу, но вернуться в Союз — было еще страшней. Тогда я и решилась на побег. Я многие дни молилась о муже. Его действительно вызывали, допрашивали, но муж, действительно ничего не знал, и к счастью, ему поверили.
Накануне, чтобы не вызывать подозрение, я оставила чемоданчик в камере хранения — там были только концертное платье, смена белья, туфли. Я понимала, что за мной могут следить. В полночь вышла в вестибюль, посидела в кресле, никого не заметила, тогда и покинула гостиницу. Из автомата позвонила сестре Гольдштейна, рассказала, что я одна, языка не знаю, куда идти — не знаю, не могут ли они уделить мне внимание. Она сразу все поняла. Через 20 минут сестра Гольдштейна, словно ожидала моего звонка, уже была у гостиницы. Забрала меня к себе. Когда я рассказала о задуманном, она обрадовалась. Призналась, что они с братом думали об этом, но боялись мне сказать. Сразу возник вопрос, что делать дальше. Понятно, покинуть Берлин автобусом, машиной, поездом я не могла — меня бы сразу же схватили. Пойти в полицию страшно — неизвестно, какой будет их реакция. Решили, что меня отвезут в лагерь для беженцев, в Западном Берлине.
Буквально через час после моего ухода, в отель где я останавливалась, приехали из советского консульства. Постучали в дверь, я не отзываюсь. Искали всю ночь. Наутро, во всех газетах появилась информация о моем похищении: «Исчезла известная советская скрипачка!..» — под таким заголовком вышли газеты в Англии, Америке, Германии, Австралии…
Никто не мог предположить, что я решусь на бегство. Искали по всему городу. Искала полиция, искали кагебешники. В лагере беженцев, куда меня привезла моя спасительница, допрашивали целый день. Вначале американский представитель, затем английский, французский. Они не могли поверить, что это не провокация, не заслана ли я специально советскими «органами». Но я была убедительна, поверили, так как спросили куда бы я хотела поехать. Предлагали США, Канаду, Австралию.
— Откуда у вас оказались деньги и почему Австралия ?
— После концерта я получила 3,5 тыс. марок, из них 2,8 тыс. отдала Фриде, улетавшей в Москву. Взять все я не могла, понимала, что могут наказать Фриду. Себе оставила только то, что мне причиталось. Мне купили билет на самолет британской авиакомпании до Ганновера. В полицейской машине перевезли в аэропорт. Из Ганновера я отослала письма. Написала в Америку, Айзеку Стерну, мы были знакомы и он очень хорошо ко мне относился. Я рассчитывала на его поддержку. Написала и в Австралию, где была в 1963 и 1970 годах.
Из Австралии сразу же позвонил Джон Хопкинс. Он дирижер, работал тогда на ABC. Стал директором только что построенного Арт-колледжа, профессор. Я с ним много раз концертировала в Москве, Ереване, Баку, в самой Австралии. Он прочел в газете сообщение обо мне, разузнал через знакомых мой телефон и сразу же позвонил: «Это замечательно, поздравляю вас! Конечно, приезжайте, у вас сразу же будет работа. Пока вы устроитесь, можете жить в моем доме». Очень тепло и трогательно.
Через несколько дней пришел ответ от Айзека Стерна. Вероятно, ответ готовила его жена, Вера Стерн, она же и его секретарша. Письмо, к сожалению, оказалось очень неприятным. Дескать, «мы очень рады, что вы, наконец, выбрали свободу. Но вы не должны думать, что, приехав в Америку, вы найдете молочные реки и кисельные берега. Почему-то русские все так думают. Вы замечательная скрипачка, но будет лучше всего, если Вы обратитесь в ХИАС». (ХИАС — Благотворительная организация, общество помощи еврейским эмигрантам в США.) Прим. Авт.
Айзек Стерн
— Вы встречались после этого со Стерном?
— Встречалась. Он давал один концерт в Сиднее, куда я специально прилетела. Не знаю, знал ли он о содержании письма. Вера пригласила меня на обед: «Я расспрашивала о вас. Мы очень рады вашему успеху. Вас встретили, как королеву. Правильно сделали, что сюда приехали». А меня весь вечер не покидало ощущение неловкости.
— Вы не жалели о том, что выбрали Австралию?
— У меня не было особого выбора. Но я никогда не пожалела о своём выборе. Улетала я из Ганновера в жутком состоянии, в депрессии, впереди — полная неопределенность, незнание языка. И сразу: концерты, преподавательская работа. Вначале с переводчиком, потом освоила язык.
Первые четыре года все было хорошо. Но как только я стала гражданкой Австралии, все моментально сработало против меня. Как только стала «своей» — отношение изменилось. Видимо, таков стереотип: раз осталась в Австралии, значит, не так уж хороша. Так думали и преподаватели, и студенты. К сожалению, многие талантливые студенты, как только проявят себя — стараются получить стипендию и уехать. Не важно, к какому педагогу — главное, уехать из Австралии. Причина и в другом — страна маленькая по численности. На всю Австралию всего шесть симфонических оркестров, поэтому и концертная деятельность не могла быть продолжительной. Я это прекрасно понимала, тем не менее мне очень нравилась Австралия, ее люди, отношение к жизни. Я всегда буду благодарна этой стране за всё, что она сделала для меня в самые тяжелые годы. Признательна и добрейшему Джону Хонкину. Сейчас я вновь восстановила свое гражданство.
— То есть жить в Австралии вы бы хотели?
— Безусловно. Именно здесь я впервые почувствовала себя счастливой после своего бегства.
— Возможно, следовало бы подумать о возвращении?
— Да я бы с удовольствием вернулась, но для этого нужно бросить работу. А работу я брошу, только когда перестану двигаться. Но тогда, вероятно, уже будет безразлично, где жить.
— С мужем вы никогда больше не встречались?
— Нет, не встречались, но когда в Союзе наступила перестройка, я позвонила ему, мы переписывались. Он написал, что понимает меня и не осуждает. Писал, если бы мог, пошел бы ко мне пешком. Вначале он был уверен, что я вернусь, потом признал, что мой выбор был правильным.
— Нелли, немного о Вашем творчестве, Вы выступали со многими великими дирижерами. Кто был вам более близок?
— Вы задали непростой вопрос. Каждый дирижер — это личность. Есть дирижеры более удобные для солиста, есть менее удобные. Обычно солист встречается с дирижером один раз, в лучшем случае два: первый — до репетиции с оркестром, когда дирижер приходит с партитурой, и ты ему играешь. Он хочет узнать твою интерпретацию, темпы. Это дирижеры старого поколения. Молодые, вообще не любят аккомпанировать, и это ощущаешь во время концерта. В своё время, в Австралии я играла с японским дирижером — Кавасаки. Он имел странность — не любил аккомпанировать женщинам, и при всей японской вежливости не находил нужным это скрывать.
Замечательные воспоминания о Юджине Ормонди. Сам бывший скрипач, большой друг Стерна. Относился к аккомпанементу очень бережно, концерты с ним незабываемы. Он уже пожилой человек, попросил у меня три репетиции. Юджин дирижировал, затем бежал в зал, оркестр продолжал играть, он вслушивался в музыку, возвращался на подиум, что-то поправлял в игре. Это было настоящее творчество. Замечательный аккомпаниатор Кирилл Кондрашин, с ним я много лет играла.
Юджин Ормонди.
— Как же вышло, что вы покинули Австралию?
— Всё оказалось достаточно просто. Позвонил декан Университета штата Индиана и пригласил к ним на работу. Одно из крупнейших учебных заведений Америки. Там не отдельные факультеты, а целые школы. Только в музыкальном отделении занимается более 1700 студентов. Меня зачислили профессором на полную ставку. К тому времени я уже оставила концертную деятельность и полностью переключилась на преподавательскую работу. 15 лет я работаю в этом университете. Вначале было нелегко. Как и везде: конкуренция, нужно проявить себя. Постепенно создала свой класс. У меня появилось несколько лауреатов международных конкурсов в Париже, в Италии мой студент получил 1-ю премию Нильсона. Так что жизнь продолжается. Сейчас я — гостья Австралии, давала мастер-класс в университете. Очень приятные встречи с моими коллегами, с музыкантами Михаилом Кисиным, Норой Бухштабер, Леной и Марком Могилевскими, они были студентами Харьковской консерватории, где я преподавала.
Марк Могилевский, лауреат премии Паганини и супруга Елена, его постоянный концертмейстер
Аннет Мартин с моими бывшими студентами. Хочу выразить особую благодарность моей приятельнице, у которой я остановилась — скрипачке Джил Розфильд. Благодарна вашей рубрике «Мельбурнские встречи», где мне предоставлена возможность обратиться к нашим соотечественникам. Кто знает, пути Господни неисповедимы. возможно, и встреча наша не последняя, и я окажусь здесь не только в качестве гостьи.
Послесловие 15 сентября 2021 года
Вскоре, воплотив свою мечту, Нелли Школьникова, выйдя на пенсию, возвращается в Австралию. Покупает красивый дом в Мельбурне, недалеко от побережья, в престижном районе — Брайтон. Мы продолжаем с ней общаться. Выходит из печати моя книга «Мельбурнские встречи», куда вошло интервью с Нелли Школьниковой. Книгу преподнёс ей в подарок. В 2008 году ей исполнилось 80 лет. День рождения отмечает у себя дома, созвав близких друзей. Готовила всё сама. Пригласила и нас с супругой. А накануне мы побывали в Израиле. Гуляя по пригороду Иерусалима, древней Яффе, зашли в салон — магазин всемирно известного израильского скульптора — ювелира H. Karshi. Я сразу обратил внимание на серебряную статуэтку, «Скрипач на крыше». Вспомнил о предстоящем дне рождения Нелли Школьниковой и купили её. Надо было видеть восторг Нелли, когда она развернула подарок. Взяв меня под руку, провела в кабинет. Просторный зал, окна выходили во внутренний дворик — красивое итальянское патио. У окна рояль. Вдоль стены, стеклянные витрины заполненные коллекцией скрипачей.
В конце вечера Нелли вновь пригласила пройти в кабинет. Предложив присесть, обратилась ко мне. Она не публичный человек, никогда не давала интервью. Во время Американского периода неоднократно поступали предложения от различных изданий написать её биографию. Поступило подобное предложение и от издательства SBS в Австралии. Но она понимает: те кто не жил в Советском Союзе не сумеют понять, а значит. почувствовать ту степень подлости и унижений, с которыми на каждом шагу сталкиваются не только знаменитости, но и обычные порядочные люди. Её понравилось наше интервью, и она предлагает написать биографию, взяв интервью за основу. Как вы догадались, я думал недолго. Договорились о следующей встрече.
Накануне, Нелли позвонила, пригласив посетить её мастер-класс в Мельбурнском университете. После мастер–класса состоялся небольшой концерт, где играли её ученики. Затем скрипку берёт Нелли Школьникова. На наших глазах скрипачка и её магический инструмент рождали чудо. Магия её музыки была так сильна, что ты словно превращался в колеблющуюся струну, всё остальное переставало для тебя существовать. В Мельбурнском университете профессор Н. Школьникова была избрана почетным членом. 5 лет до отъезда, она провела в стенах этого университета. Вернувшись в Австралию, никогда не теряла связи, проводя мастер–классы. Её студенты призёры многих престижных международных конкурсов скрипачей, в Америке и Европе, Англии и Японии.
Через несколько дней мы вновь встретились для обсуждения будущей книги. Я включил магнитофон. Прошло минут 10, Нелли прикрыв глаза, положила руку на лоб. Я понял, что ей стало плохо. Выключив запись, я спросил, что случилась. «Нет, ничего — ответила Нелли — в последнее время у меня участились приступы мигрени, и я стала терять зрение.» Она попросила принести лекарство лежащее в спальне на её тумбочке. На вопрос, проходила ли она обследование, Неля ответила: «Нет, не люблю врачей». Вечером я позвонил своему другу, доктору Султанову. Много лет он, выпускник и почётный профессор Санкт-Петербургской лесотехнической академии, успешно ведёт частную врачебную практику в Мельбурне. Спросил его совета. Он предложил прийти на приём. Нелли, согласившись, пришла к нему. Осмотрев её, выслушав жалобы, познакомившись с имеющимися анализами, вечером Вагиф позвонил мне. «К сожалению, я не могу ничем обрадовать. Очень похоже на опухоль мозга. Но надо пройти тщательное обследование. Если диагноз не подтвердится, я буду её лечить». К сожалению, неутешительный диагноз подтвердился.
Мы встречались ещё несколько раз. Я понимал, что продолжать работу по написанию книги уже невозможно. 2 февраля 2010 года Нелли не стало. Перед смертью она позвонила раввину из либеральной синагоги, единственной женщине, получившей право быть раввином. Просила похоронить её по еврейским традициям. Ближайшим друзьям оставила распоряжения по наследству, на каком кладбище похоронить. Распорядилась и в отношении памятника. Через какое–то время на очень красивом международном кладбище под названием «Ботанический сад», в городе Мелобурне, в еврейском секторе, состоялось открытие памятника. На черной гранитной стеле выгравирована фигура Нелли Школьниковой во весь рост, в любимом концертном платье, со скрипкой в руках. Навечно остановившееся мгновение. Я часто бываю на этом кладбище, где похоронены мои близкие друзья. Вместе с цветами, по еврейской традиции кладу камешек. По традиции, размещение камня служит своего рода приглашением для души спуститься на землю в течение Вашего визита.
С 10 лет Нелли Школьникова, стала ученицей создателя одной из лучших скрипичных школ России, Юрия Исаевича Янкелевича, оказавшего влияние не только в её становлении музыканта, но принявшего огромное участие в её личной жизни. Именно благодаря её победе руководство Московской консерватории было вынуждено дать педагогу Школьниковой — Юрию Янкелевичу — звание профессора и возможность открыть свою кафедру. Его талант, российскую школу скрипачей, помноженный многократно на талант Нелли Школьниковой, сегодня несут по всему миру её прославленные ученики. Ещё одна грань таланта, Педагога и Человека. И один из таких талантливых учеников — Станислав Пронин.
СТАНИСЛАВ ПРОНИН
Стас родился в Москве, в семье потомственных музыкантов, выходцев из знаменитой одесской музыкальной школы Петра Столярского. Его дед Вениамина Наумович Пронин — скрипач, учился в школе Столярского, был известным профессором в Одесской консерватории. Он и стал первым педагогом Станислава. Отец Стаса — альтист Валерий Пронин, окончил школу Столярского и выпускник той же одесской консерватории. В 1993 году Стас с семьей эмигрировал в Израиль. В Москве Стасик закончил первый класс, ему исполнилось 8 лет. В Израиле поступая в школу, нужно было пройти тест. Согласно его результатам предложили занятия сразу в четвертом классе. В восемь лет, под руководством своего деда, он впервые взял в руки скрипку. И оказалось, что у него прекрасные способности и в музыке, и по рассказу деда он оказался одним из лучших его учеников. К 13 годам Стас освоил консерваторскую программу. Приятель семьи, живущий в Америке, прилетев в гости к родителям, услышав игру Стаса Пронина, решил показать кассету с запись игры Стаса Нелли Школьниковой, с которой был знаком. Нелли прослушав её, предложила встретиться в Испании на музыкальном фестивале, куда она прилетала вместе со своими студентами, где проводила мастер–классы. На этой встрече Стас исполнил камерное произведение итальянского виртуоза и композитора Джузеппе Тартини — «Дьявольские трели». Сложная, таинственная музыка — источник многих легенд. Сам Тартини называл её «Соната дьявола». Он признавался, что записал музыку после сна, в котором сонату исполнил для него сам Сатана. Своей игрой Станислав покорил сердце своего будущего педагога. Расстались добрыми друзьями, с надеждой, когда он подрастет, поступит в университет, где преподавала Нелли, в её класс.
Через несколько месяцев раздался звонок, звонила Школьникова и сказала — что не может забыть Стасика и несмотря на то, что в университете нет таких маленьких детей, учитывая его талант, согласовала с руководством университета, Стас будет зачислен в её класс. Мальчику тогда исполнилось только 13 лет. В Америку Стас прилетел вместе со своей мамой, Светланой Прониной. Так решили на семейном совете. И шесть лет она была рядом с сыном. Пронину, как вундеркинду назначили полную стипендию в частной общеобразовательной школе и в Индианском Университете (Indiana University, Bloomington), одном из крупнейших в Америке. После первого года занятий он был признан в числе лучших студентов Университета. Было очень нелегко — одновременно оканчивать общеобразовательную школу, музыкальный университет, а еще успевал заниматься спортом. И две женщины всегда были рядом — мама — Светлана Пронина и педагог — Нелли Школьникова. Нелли относилась к нему с особой нежностью, и это касалось не только учебы. Об этом говорит и такой факт, уезжая в Австралию Нелли Школьникова купила в подарок для Стаса машину.
Успешно окончив университет, Пронин выиграл конкурс на замещение постоянного концертмейстера оркестра оперного театра в столице Техаса, городе Остине, и одновременно преподавал в музыкальной академии. И это в 22 года. Окончание университета совпало с юбилеем деда. Вениамину Пронину исполнилось 90 лет. В своём поздравлении он написал: «Спасибо тебе за то, что ты дал мне возможность проявить себя в музыке». Стас владеет пятью языками. Сегодня он известный скрипач, композитор, лауреат многих Международных конкурсов. Успешно концертирует по всему миру, выступая на лучших сценах Европы и Америки. Сотрудничает с выдающимися музыкантами — Лерой Авербах, Юлианом Милкис. Даниелем Беренбоймом.
Даниель Беренбойм и Стас Пронин, после концерта.
Принял участие в Одессе, в международном фестивале «Золотые скрипки Одессы», откуда его корни. После фестиваля выступал с сольными концертами, участвовал в гала концерте в одесском оперном театре. В программе прозвучали собственные произведения — классические и современные. Проводил мастер — классы в консерватории, предавая свой опыт молодому поколению. Продолжая своё служение музыке, он всегда помнит, кому обязан своим становлением, принимая эстафету великих музыкантов: Леопольда Ауэра — Юрия Янкелевича — Вениамина Пронина и конечно — своей любимой учительнице — Нелли Школьниковой.
Я уже заканчивал публикацию, когда в интернете прочел статью, опубликованную в Нью-Йорке Юрием Юсовым. Страшная правда. дополняющая рассказ о жизни Нелли Школьниковой и ее сестер. «Три скрипки, три судьбы… и одна, правда».
Паром «Джон Ф. Кеннеди» идет сквозь влажное марево залива Нью-Йорк-Бей от острова Манхэттен к острову Стейтен-Айленд. Я еду на встречу с Софией Яновской. Ее судьба, словно капля воды, преломила в себе отблески событий прошлого века. Яновской 85 лет. Она с трудом передвигается и быстро устает. София рада моему приходу. Приглашает за круглый стол. Раскладывает на нем фотоснимки. В молодости София Яновская играла в Оркестре кинематографии СССР. В 1989 году ее лишили советского гражданства. Она продала скрипку. С двумя легкими чемоданами в руках оказалась в третьей волне беженцев из России. Одно из последних воспоминаний о Родине: таможенники отбирают серебряную ложку — память об умершей матери, последнюю семейную реликвию. Вот уже лет десять, как семья Софии Яновской, бывшей выпускницы Государственного музыкально-педагогического института имени Гнесиных по классу «скрипка», переселилась в собственный дом недалеко от станции парома. Один из внуков Софии стал американским адвокатом, другой — инженером. — Расскажите о вашем детстве, родственниках, — прошу я, рассматривая семейные фотографии.
— Моя мать, Эстер Рудштейн, родилась на Полтавщине первой из шести детей в бедной еврейской семье, — вспоминает София. — Ее младшая сестра Зоя — мать Нелли Школьниковой. С Нелли мы были двоюродными сестрами. Я родилась в Каменке, а Нелли годом позже — в Золотоноше. Мне было два или три года, когда мы переехали в Москву. Отец работал полиграфистом. С десяти лет я стала посещать музыкальную школу Свердловского района Москвы и учиться игре на скрипке.
В 1937 году меня отобрали из лучших учеников детских музыкальных школ Москвы для участия в правительственном концерте в составе детского унисона из шести человек. Концерт состоялся на сцене Большого театра. За несколько дней до концерта нам выдали новую одежду и сфотографировали. Снимок был опубликован в газете. Сохранилась пожелтевшая вырезка со снимком нашего унисона. Рядом со мной — Халида Ахтямова, которая стала известной скрипачкой.
Иосиф Сталин находился в своей ложе недалеко от сцены. Мы смотрели на него, как на Б-га. Наш идол улыбался сквозь рыжие усы и аплодировал. После концерта всем раздали одинаковые пакеты со сладостями…
Однажды к нам на урок пришла худрук и директор Московского театра для детей Наталья Ильинична Сац. Она рассказала о своем театре и потом спросила, что бы мы хотели видеть на его сцене. Я подняла руку и сказала, что было бы интересно посмотреть на жизнь детей-пионеров при царе. Это очень ее рассмешило. Заметку об этой встрече опубликовала одна из центральных газет. Отец принес эту статью домой и всем ее показывал. Все смеялись. А мне было не до смеха. В десять лет я не понимала, в чем был юмор. Было обидно и почему-то стыдно. Вскоре я выкрала у отца ненавистную вырезку и выбросила ее. Наталью Сац арестовали осенью 1937 года, но об этом я узнала много позже…
Когда началась война, нашу семью эвакуировали на Урал. Летних каникул не было: я работала в колхозе. А во время учебного года шагала по бездорожью в школу и обратно по четыре-пять километров. Очень уставала, но продолжала играть на скрипке. В 1943 году мы вернулись в Москву.
Семья тети Зои переехала в Москву в начале 1930-х годов. Ее муж был скрипачом-самоучкой. Он подарил моей двоюродной сестре Нелли маленькую скрипку, когда той было года три. С тех пор Нелли не выпускала ее из рук и постоянно играла на ней. С пяти лет начала заниматься в детской музыкальной школе при Московской консерватории. А в восемь лет она стала знаменитой. В сопровождении оркестра Нелли исполнила скрипичный концерт Вивальди. Корреспондент газеты «Известия» после выступления взял у нее интервью.
Мы с Нелли занимались в классе профессора Янкелевича. Ее мама часто болела. Когда ее надолго положили в больницу, наш учитель Юрий Исаевич Янкелевич приютил Нелли в своей семье. Позже ей предоставили место в общежитии.
Живя в семье Янкелевича, Нелли приходилось играть на скрипке в холодной ванной комнате. Много лет спустя она призналась мне, как однажды, не спросив разрешения, съела в ванной картофелину прямо с кожурой — самую маленькую из тех, что остывали в горячей кастрюле. Память об этой минутной слабости беспокоила ее долгие годы.… Из-за плохого отопления я не могла заниматься на скрипке дома. Пришлось заниматься в туалете музыкального училища — там было тепло. За дверью обычно выстраивалась очередь желающих занять это место…
Одним из проявлений заботы о студентах было так называемое УДП — усиленное дополнительное питание: кусочек хлеба весом в 125 граммов. Студенты дали другое толкование этой аббревиатуре: «умрешь днем позже». Как правило, одевались мы плохо. Но вот однажды пришла посылка из Англии. Всем девушкам выдали одинаковые красные платья. В них мы были похожи на близнецов, но все радовались подарку. Нелли в дополнение к платью получила пальто из бежевого вельвета с воротником и манжетами. Выглядела она в нем по-королевски.
В 1953 году Нелли направили в Париж для участия в Международном конкурсе имени Маргариты Лонг и Жака Тибо. Школьникова завоевала первую премию и специальный приз за исполнение скрипичного концерта Чайковского. Успех был ошеломляющим! С тех пор она много гастролировала с сольными концертами. А мои мечты о сольной карьере так и не осуществились. Я играла в составе Оркестра кинематографии СССР.
Скоропостижная смерть Юрия Исаевича в 1973 году стала ударом для всех его учеников. Особенно страдала Нелли. Ее любовь к нему не знала границ. Янкелевич с детства заменил ей отца. Траурная панихида состоялась в Малом зале Московской консерватории. Зал был заполнен до отказа. За порядком следил наряд милиции. Нас с Нелли усадили на сцене рядом с гробом. Моя сестра, казалось, окаменела от горя. Играть на скрипке она в тот день не могла.
Помню, как молодой Владимир Спиваков упал на колени перед гробом Учителя. Потом взял в руки скрипку и заиграл. Когда он опустил смычок, в воздухе повисла по-настоящему гробовая тишина. Такой вдохновенной игры и подобной тишины я больше никогда не слышала…
Нелли во всем пыталась достичь совершенства. Она овладела техникой, так называемой поднастройки скрипок: вводила особый инструмент внутрь корпуса скрипок. Поочередно сдвигая внутреннюю деревянную дужку и играя на скрипке, она методом проб и ошибок достигала оптимального акустического эффекта. Благодаря этому навыку ее назначили консультантом государственного хранилища коллекции особо ценных и старинных музыкальных инструментов. Ее талант концертного исполнителя-виртуоза и дар преподавателя стали легендой.
А на этом снимке запечатлена Сарра Рашина. Отец Сарры был родным братом нашей бабушки по материнской линии. Сарра была на семь лет старше меня и на восемь лет старше Нелли, поэтому мы считали ее нашей сестрой, хотя она была нашей двоюродной тетей. Сарра выступала с концертами с двенадцати лет. В 1937 году она участвовала в международном конкурсе в Брюсселе и была отмечена дипломом. В том же году она, самая молодая выпускница в классе, окончила Латвийскую консерваторию. Рашина выступала с концертами в Риге, Париже, Лондоне и Варшаве. Яркий талант, безупречный стиль исполнения и редкая красота способствовали ее успеху. Намечались планы о стажировке в Московской консерватории, но началась война. В 1941 году вся семья Рашиных погибла в Рижском гетто…
В 1952 году мы с мужем отдыхали в Прибалтике, сняли комнату в Риге. Нашу хозяйку звали тетя Хася. Ей тогда было лет шестьдесят. Мы спросили ее, знает ли она что-нибудь о судьбе наших родственников. Тетя Хася заплакала и рассказала, что красавицу Сарру, славившуюся своей игрой на скрипке не только в Риге, но и по всей Европе, принудили тяжело работать в гетто. Когда она отказалась выполнять губительную для ее рук черную работу, фашисты заставили ее играть на скрипке. Потом Сарре отрубили руки топором. Вместе с толпой других узников Рижского гетто ее загнали в одну из городских синагог и там всех сожгли живьем!..
София Яновская умолкла. Дальше говорить не было сил.
— Вот телефон нашей кузины Флоры. Она живет в Лос-Анджелесе. У нее сохранились семейные фотографии семьи Рашиных. Может быть, она расскажет что-то еще…
Сарра Рашина, София Яновская, Нелли Школьникова — три родственницы, объединенные талантом и любовью к скрипке. В детстве каждая из них достигла известности и признания.
Сарра Рашина (1920–1941) и Нелли Школьникова (1928–2010) выступали на международных конкурсах. Их имена украшали афиши. О них писали газеты. Их судьбы трагичны. При жизни каждая из них стала Легендой.
Нелли Школьникова
София Яновская многие годы играла в Оркестре кинематографии СССР. Одна из трех сестер, игравших на скрипке. Последняя, оставшаяся в живых. Звук ее скрипки звучит в фонограммах старых советских фильмов.
Три скрипки. Три судьбы… И одна правда — жизнь, наполненная скорбью, творчеством, трудом, любовью и талантом.
Закончить рассказ о замечательной скрипачке второй половины ХХ века, хочу словами Булата Окуджавы:
Музыкант играл на скрипке — я в глаза ему глядел.
Я не то чтоб любопытствовал — я по небу летел.
Я не то чтобы от скуки — я надеялся понять,
как способны эти руки эти звуки извлекать
из какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил,
из какой-то там фантазии, которой он служил?.
Б. Окуджава. 12 октября 2012 г.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer4/burkun/
