Предисловие составителя
Владимир Васильевич Игнатенков приехал на ПМЖ в Израиль в сентябре 1996 года. У его жены Лидии Семеновны неожиданно обнаружился еврейский дедушка по линии отца, и она воспользовалась «правом на возвращение».
Владимиру Васильевичу в Израиле понравилось: и климат и снабжение. Поселились они в Кирьят-Ата.
Когда Владимир Васильевич прочел в газете «Новости недели» объявление о том, что «Моссад ле модиин» просит всех, кто имеет сведения о работе советских и российских спецслужб против государства Израиль, позвонить по указанному телефону, он незамедлительно сделал это, и ему была назначена встреча.
На этой встрече Владимир Васильевич сообщил, что он до января 1993 года работал в харьковском управлении КГБ в звании старшего лейтенанта и занимался просмотром личной переписки лиц, внесенных в специальный список (по-старинному — перлюстрацией).
Еще в 1990 году он понял, что система рушится, и надо позаботиться о будущем. Он начал снимать копии с документов, представлявших, по его мнению, интерес для иностранной разведки. Эти документы он хранил в виде микрофильмов, которые умудрился провезти через границу.
Просмотр этих документов сотрудниками израильских спецслужб показал, что особого интереса они не представляют. Там был в основном компромат на крупных деятелей советских и партийных органов Украины, а также на руководство армейской разведки. Большинство из деятелей, упомянутых в этих материалах, к 1995 году сошли с политической арены.
Игнатенкова поблагодарили, а материалы хотели уничтожить, но один из сотрудников Моссада, наш хороший приятель, зная наш интерес к российско-еврейской истории, показал нам некоторые из писем, где проглядывалась не политическая, а чисто человеческая драма.
Мы с моим другом и переводчиком Ароном Идельштейном, которому я выражаю самую искреннюю признательность, просмотрели множество писем и, удалив оттуда малоинтересные сведения, настригли предлагаемый читателю материал.
Сперва мы хотели опубликовать это на иврите, но потом решили, что и русскоговорящему и русскочитающему читателю (извините за тавтологию) будет небезинтересно.
С уважением
Яков Бар-Това
18 мая 2016 г.
1. Из письма Фаины Борисовны Вайцман Валентине Петровне Белобородко
16 мая 1976 года.
гор. Донецк
Здравствуй, дорогая подружка Валя!
Наконец моя учеба завершилась. Конечно, учиться и работать было тяжело и гонять на сессию в Москву было накладно, но я довольна.
Ты пишешь, что у тебя с Володей все тип-топ и скоро будет свадьба. Я очень за тебя рада. Он хороший парень, и, я уверена, что вы будете счастливы.
За мной в Москве ухаживал один доцент с кафедры финансов и кредита. Еврей или полуеврей. Не знаю. Зовут его Аркадий Шимонович. Ему лет 35, а может больше. Внешне сам ничего, но мелковат и полненький. Не в моем вкусе. Приглашал к себе домой, якобы доздавать зачет. У него большая квартира в центре Москвы. Она досталась ему от родителей. Отец его был зубным врачом.
У него огромная библиотека, всякая там поэзия и прочие штучки, Цветаева, Ахматова и т.д.
Он прямым текстом сделал мне предложение. Говорит: «Последний курс. Надо решать». Я ему говорю: «Я девушка простая, провинциальная. Вам нужна женщина, которая читает Цветаеву или Мандельштама. А я, что?»
А он так грустно отвечает: «Ты себе не представляешь, как я устал от девиц, читающих Цветаеву».
Очень вежливый доцент. Мы с ним расстались по-хорошему.
Считаю, что лучше быть первой в деревне, чем последней в городе. Наши девки из группы писают кипятком, услышав про московскую прописку, а я как увижу, как москвичи полтора часа добираются до работы, так и прихожу в ужас.
Я вернулась в Донецк и стала искать себе работу. С завода надо уходить.
Мама мобилизовала всех своих многочисленных донецких родственников и друзей, и нарисовались две должности: 1) в бухгалтерии треста Донецкуголь, 2) в Облфинотделе. В Донугле зарплата на 10 рублей больше, но я выбрала Облфинотдел. Почему?
Объясняю: я теперь партийная. На заводе меня сразу выбрали комсомольским секретарем, а потом уговорили вступить в КПСС. Я думаю, что при таком раскладе мне в Облфинотделе будет лучше. Там в основном контингент пожилой и без высшего образования. Есть перспективы.
Вот и все наши новости. Папа болеет, мама тянет весь воз. Стараюсь ей помогать.
Хочу поехать в Иркутск. У моей сестрицы Аньки сыну уже три года, а я еще ни разу не видела своего племянника. Анькин муж работает на железной дороге. У них хорошая квартира.
Вот и все.
Целую.
Привет всем нашим.
Твоя подруга Фаина.
2. Из письма Алексея Викторовича Круглова Андрею Николаевичу Банникову
11 января 1977 года.
гор. Киев
Привет Андрюша!
Вот мы и вернулись из Лондона. Добирались кружным путем через Голландию и Финляндию. Веру я еле довез. Она после работы в Англии стала совсем плоха. Поместили ее в клинику. Прогноз нехороший. Сын очень вырос. Я его и не узнал, так он повзрослел. Ему уже пятнадцать. Он все это время был в интернате. Учится хорошо.
Мне обещали дать полковничью должность, но пока я подполковник. Придется переквалифицироваться. Хотел получить от тебя совет, на что обратить внимание. Ты уже давно этим делом занимаешься.
Еще меня волнует вопрос с бабами. С Верой, сам понимаешь, давно ничего нет.
При моем положении в Лондоне особых проблем не было. Любой бордель к твоим услугам. В Киеве с этим сложнее. То есть бардаков хватает, но начальство следит очень строго. Я его понимаю. Нелегала бабами не скомпрометируешь, а «контру» запросто. Тридцатишестилетнему мужику переходить на Дуньку Кулакову как-то неудобно. Заводить шашни с сотрудницами — путь скольский и опасный. Вот и задумаешься.
Я вспоминаю наши с тобой похождения в академии. Да, были времена!
3. Из письма Андрея Николаевича Банникова Алексею Викторовичу Круглову
17 января 1977 года.
гор. Москва
Привет, Алеша!
Я очень рад, что ваши скитания завершились. Новое твое занятие — дело гораздо более надежное. Тем более, что должность хорошая и есть перспектива.
Основная сложность нашей работы, чтобы враг не узнал насколько мы отстали. Я говорю об этом совершенно серьезно. В Москве об этом много толкуют. Скоро вы получите соответствующие материалы.
Что же касается дамского вопроса, то, сам понимаешь, что я с моей «радисткой Кэт» давно не живу.
В нашем положении далеко не любая подойдет. Нужно быть очень осторожным. Кадр должен быть сто раз проверенным.
Я не стал рисковать и искать в Москве. Это большая деревня, и тут не скроешься. Я нашел в Иваново красотку из управления культуры. Она замужем. Муж какой-то строитель чего-то. Оба бездетные, партийные. Так что, крючок есть. Кувыркаемся на нейтральной территории. С замужней бабой — это самое милое дело. Начальство не возражает. Готово организовать в случае чего любую генетическую экспертизу. Они понимают, что посылают нас работать на долгие годы неизвестно с кем. В конце срока и ты её ненавидишь, и она тебя. А наша работа требует разрядки, хорошего настроения и, главное, уверенности в себе.. Так что, вперед и с песней!
4. Из письма Фаины Борисовны Вайцман Валентине Петровне Белобородко
30 сентября 1977 года.
гор. Донецк
Дорогая подруга!
Вернулась с твоей свадьбы и все пережевываю впечатления.
Встетила там Костю Чередниченко. Это же моя первая серьезная любовь. Как он изменился. Или это я изменилась? Сейчас он показался мне примитивным и глуповатым. И жена его — дура деревенская. А когда-то я от него была без ума, и у нас с ним было все.
Я уже больше года работаю в облфинотделе. Выучила все инструкции наизусть. Теперь ко мне обращаются по любому вопросу. Публика здесь такая, что не на кого посмотреть. Молодежи мало. В основном девки, а основные кадры старые дядьки на двадцать- двадцать пять лет старше меня.
Меня тут-же выбрали в партбюро. Погнали на областной партхозактив. Скука зверская.
Ездила на ревизию в Луганск. Там в гостинице познакомилась с парнем. Ну чисто Ален Делон. Это мой любимый тип мужчин. Я, конечно замуж не рвусь, как некоторые, но ради такого можно и поменять планы.
Но ничнго не вышло. Знакомство продолжения не имело. На меня накинулись наши деды. Говорят, что ревизуемое предприятие специально нанимает артистов местного драмтеатра, чтобы пудрили мозги молодым ревизоршам, чтобы те не очень глубоко копали. Да и опорочить ревизора и всю ревизию в такой ситуации очень просто.
5. Из письма Алексея Викторовича Круглова Андрею Николаевичу Банникову
5 октября 1977 года.
гор. Киев
Приветствую тебя, Андрюша!
Поехал вместо Копылова в Донецк на партхозактив и обалдел.
По нашим делам там ничего интересного не было, но встретил девицу. Это что-то с чем-то. Высокая брюнеточка. Глазищи черные, лукавые. Носик маленький, чуть вздернутый, рот чувственный, губки бантиком. Ноги из подмышек растут, да еще на каблучищах. Но главное — это грудь пятого размера, а то и побольше. В Лондоне такого не увидишь. Я не мог и подумать, что такие красотки ходят на партхозактивы.
Она сидела серьезная с какими-то старухами из исполкома. А потом в вестибюле с каким-то хлопцем хохотала — у меня аж мурашки побежали по спине. Такой бы я отдался.
Я тут же навел справки. Она из облфинотдела. Двадцать пять лет. Член КПСС. Не замужем. Отец — ветеран войны, партийный. Мать тоже ветеран войны, б/п. Отец — еврей, мать — хохлушка. Деваха записана украинкой.
Я хочу её и больше никого. Я о такой мечтал всю жизнь.
Готовим операцию захвата. Мой подчиненный Вадим Говорко, мастер по таким делам, придумал сценарий. Сейчас уточняем детали. Дело облегчается тем, что Воронов уходит в отставку по возрасту, и мне обещали его место. Это генеральская должность. А тут как раз подходит срок присвоения мне очередного звания. Думаю, что руководство не будет возражать, если я после тринадцати лет черной работы заведу себе кралечку. Тем более, что жена — инвалид и ветеран разведки.
6. Из письма Фаины Борисовны Вайцман Валентине Петровне Белобородко
10 марта 1978 года.
гор. Донецк
Привет, Валюшка!
Самое главное я тебе еще не написала.
Ты не поверишь, что со мной случилось. В середине февраля положено везти в Киев в министерство финансов отчет о выполнении бюджета области. Поехала Анастасия Гавриловна, наш главбух, а от бюджетного отдела послали почему-то меня, хотя я работаю в отделе всего три месяца. Я, конечно, тщательно подготовилась.
Бюджет области — это такая толстая книга, где в виде таблиц представлены все разделы выполнения разных видов доходов и расходов. Под каждой таблицей подписи ответственных лиц и печати, а также визы отделов исполкома, отвечающих за здравоохранение, спорт, образование, культуру и т.д. Там же план бюджета на следующий год со всеми обоснованиями. Это такой тяжеленный кирпич, переплетенный в коленкор.
У Анастасии Гавриловны есть специальный чемоданчик типа «дипломат». Она туда кладет бюджет. Сумка с личными вещами отдельно. Сели вечером в поезд. Вагон СВ, купэ на двоих. И поехали. Утром мы в Киеве.
Я по такому случаю одела свое канадское шерстяное пальто. Серое. Ты его видела. Оно с капюшоном, ламой оторочено. Итальянские сапоги. Там каблуки двенадцать сантиметров. Намазалась, как положено.
Выходим на перрон. Взяли вещи. Глядим, «дипломата» нет!
Туда — сюда. Нету. Украли. Видно подумали, что там деньги, и сперли. Мы даже и моргнуть не успели.
Анастасия как стояла, так и села на асфальт. Я перепугалась. Бегаю по перрону. Ору во весь голос «Бюджет украли, бюджет украли!». Реву, как белуга.
Из нашего вагона выходит военный, солидный такой. Кажется подполковник.
Подошел, спрашивает: «В чем дело?». Я плấчу, говорю «Бюджет области украли!». Он говорит: « Успокойтесь!». Подозвал проводницу, та вызвала начальника поезда. Милиция подошла. Отвели нас в комнату милиции. Мы там сидим. Гавриловна ревет: «Теперь меня точно на пенсию выгонят! Да еще через тюрьму!».
Подполковник куда-то позвонил. Подсел к нам, успокаивает, спрашивает, кто мы, откуда. Представился. Зовут его Алексей Викторович.
Через минут двадцать вваливется лейтенант внутренних войск, и за ним, видим, на перроне рота курсантов. Они пошли по всему вокзалу искать бюджет. Ходили — ходили.
Через полчаса притащили «дипломат» отдельно, книгу отдельно, завернутую в полиэтиленовый мешок. Положили на стол. Оказывается, вор так обозлился, что денег в «дипломате» не нашел, что выкинул его в урну в туалете, а книгу всю обоссал. Все листы в желтых разводах, подписи все расплылись. Печати тоже. Все. Конец!
Мы с Гавриловной так заорали, что менты все повскакали. Нам завтра утром в девять часов утра быть в министерстве финансов УССР, а отчет о выполнении бюджета области обоссанный и воняет, как в конюшне. Ни одной подписи не разобрать!
Алексей Викторович помолчал и вдруг говорит, мол я постараюсь вам помочь, успокойтесь, езжайте в свою гостиницу и ждите. Оставил свой телефонный номер, узнал, где мы будем жить, забрал мешок с этой вонючей книгой и уехал.
Мы взяли такси и поехали в гостиницу «Лебедь», где наши всегда останавливались, когда ездили в Киев.
Сидим в гостинице и плачем. Обедать не пошли. Только рыдаем.
В половине седьмого — звонок. Алексей Викторович звонит из лобби. «Я сейчас к вам поднимусь». Мы вскочили. Кое-как оделись. Ждем.
Стучится. Заходит. Одет в штатское. Костюм дорогой, галстук, туфельки импортные. В руках наш талмуд. Кладет на стол. Открываем. Он как новенький. Все печати на месте. Все подписи в идеальном виде. Все листочки беленькие. Чудеса! Только запах какой-то резкий, но не мочой, а химией какой-то.
Гавриловна как увидела отчет, аш заплакала. Бросилась этого Алексея Викторовича обнимать и целовать. Говорит, что, дескать, вы наш спаситель, как нам вас благодарить. Он говорит, в смысле, ну если я могу помочь, как не помочь. Короче, говорит, по такому случаю одевайтесь и пойдемте в ресторан. Я вас жду внизу, говорит.
Он ушел. Мы этот бюджет весь рассмотрели. Придраться не к чему. Короче, чудеса.
Причепурились, накрасились. Спускаемся. Столик заказан. Сидит наш Алексей Викторович. Поели очень хорошо и выпили мы с Гавриловной вина, а он коньяк.
Она говорит: «Вы не иначе, как в КГБ работаете?». Он отвечает: «Не совсем, но нечто вроде этого». Короче, прекрасно посидели. Распрощались где-то в двенадцатом часу.
Мы с Гавриловной пошли к себе в номер. Она понюхала бюджет, берет авоську, кладет в неё эту книгу и вывешивает через форточку на улицу. Говорит: «Пускай проветрится. А то главбух министерства почует вонь и придираться начнет». Я говорю: «Анастасия Гавриловна, я лично боюсь бюджет за окно вывешивать. А вдруг ураган, и он опять улетит куда-нибудь».
Она говорит: «А мы дежурить будем по очереди». Смех.
Короче, наутро мы поехали в министерство. Все прошло нормально.
Вернулись домой.
Гавриловна говорит: «Никому ни слова про наши приключения».
Само собой.
Этот Алексей Викторович не произвел на меня особого впечатления в смысле как мужчина. Староват. Лет на пятнадцать меня старше. Но очень культурный. Я к таким отношусь с недоверием.
Вчера, праздновали в отделе восьмое марта. Наши старцы дарили нам мимозы с рынка. Вдруг входит вахтер исполкома с огромным букетом красных роз. Спрашивает: «Кто здесь экономист Фаина Борисовна Вайцман?». Я говорю: «Я». «Вот» — говорит — «Просили передать. Там товарищ вас дожидается внизу на вахте».
Девки наши все ахнули. Букет действительно обалденный. У нас в Донецке и в оранжерее не найдешь. Я сунула букет в банку с водой и бегу вниз. Стоит Алексей Викторович, в штатском. Поздравил меня с праздником и говорит: «Не отметить ли нам это дело?» Он был с машиной. Такая светлая «Волга».
Конечно, это был уже не рабочий день. Какая уж там работа. Я отпросилась у начальницы, и мы с ним поехали в ресторан. Ужин был великолепный. Обалденное мясо. Дорогое шампанское. Фрукты. Трудно даже представить, сколько это стоило, и откуда все это появилось в Донецке.
Он, оказывается много лет жил в Лондоне, рассказывал мне про Англию. Ты знаешь, я тащусь от Битлов и Фрэди Мэркюри. Он все это видел своими глазами.
Пришла домой. Мама спрашивает: «Ты что, такая румяная?».
Я говорю: «На работе с нашими гуляли».
Вот такие дела.
7. Из письма Фаины Борисовны Вайцман Валентине Петровне Белобородко
28 апреля 1978 года.
гор. Донецк
Валюшка, дорогая!
Вся эта история, что я тебе писала в прошлом письме, имела продолжение. Я все думала, что будет дальше.
В конце марта — звонок на работу. Звонит Алексей Викторович. «Фаина Борисовна!» — говорит — «Я вас приглашаю на небольшой праздник на ближайшую субботу. Вам лучше лететь самолетом. Я буду ждать Вас в аэропорту в Жулянах».
Я думала — день рожденья. Купила импортный галстук за 35 рублей. Жду не дождусь субботы. Интересно, что будет?
Маме сказала, что с подружкой едем в Киев на экскурсию.
Первым рейсом полетела в Киев. Як-40 летит 45 минут. В Жулянах (а это прямо в городе) меня ждал Алексей Викторович со своей «Волгой». Я спрашиваю: «Что у нас за праздник?». Говорит: «Мне присвоили звание полковника». А сам в штатском. Все на нём импортное.
Я себе думаю: мне папа когда-то говорил, что в КГБ все звания на две ступени ниже, то есть полковник КГБ — это генерал-полковник обычных войск. Не фига себе!
Поехали на берег Днепра, погуляли. Потом — в ресторан «Млын», такой, с крыльями, сделан под мельницу. Там был обед — обалдеть. В городе в магазинах шаром покати, а здесь: салат из маслин, французский луковый суп, мясо, жульен с грибами, сухое красное «Арабелло Мерло». На десерт: черный кофе с потрясающими пирожными. Я порядком окосела. Потом еще погуляли. Он расспрашивал про мое житье-бытье, рассказывал про себя, про Лондон.
Потом пошли в театр. «Запорожец за Дунаем». Но просидели только первое действие. Вышли на улицу, сели в машину, и он повез меня куда-то, но мне уже было все равно куда.
Привез меня в какой-то старинный особняк, где-то за Жулянами. Своими ключами открыл двери. Внутри, как дворец в кино. На стенах картины в золоченых рамах. Ковры старинные. В зале стол сервирован на двоих. Хрусталь богемский. Рыба, фрукты, коньяк, шампанское.
Перешли на ты. Короче, я там осталась до утра. Спальня на втором этаже. В ванной сантехника — я такой и в кино не видела. Кровать, Валька, не поверишь, три на три. Напротив кровати телевизор. Он плоский, как лист фанеры. Экран огромный.
Утром принес мне кофе в постель, я спрашиваю его: «Алексей, ты мне столько времени уделяешь. Ты что, не женат?» Отвечает: «Женат. Но брак мой — чистая формальность. Я работал за рубежом, и брак был частью моей работы. У меня своя квартира, у жены — своя. Развестись не могу».
Черт побери. Я так и знала.
8. Из письма Фаины Борисовны Вайцман Валентине Петровне Белобородко
22 июля 1978 года.
гор. Донецк
Встречались мы с Алексеем каждую неделю в Киеве. А в июне на 15 дней ездили вместе в Болгарию. Жили в Бургасе, в старинной гостинице. Алексей оплатил мне такие процедуры с грязью. Здесь их называют «спа». Выходишь потом, вся кожа, как у младенца.
Пока я там в грязи томлюсь, он играет с отдыхающими в шахматы.
Хоть он старше меня на двенадцать лет, но это почти не чувствуется.
Мама, мне кажется, догадывается, что у меня в Киеве интерес, но молчит.
9. Из письма Андрея Николаевича Банникова Алексею Викторовичу Круглову
26 ноября 1978 года.
гор. Москва.
Алексей! Ты сошел с ума. Я тебя не узнаю. Твои восторги меня пугают. Я понимаю, что изготовить копию областного бюджета для твоих служб труда не составляет. Но меня пугает другое. Если девка дает тебе без презерватива и до конца, то это гарантированно означает, что она имеет на тебя виды. Абсолютно ничего не значит тот факт, что ты подсыпаешь ей противозачаточные гормоны. Она может трахаться на стороне, она может быть завербована кем угодно. Если она забеременеет, то ты становишься объектом шантажа. Мне смешно объяснять тебе такие вещи. Ты в своем Киеве, на своей должности, находишься под постоянным наблюдением наших «друзей». Кончиться это может очень плохо. Придется ликвидировать и ее и младенца. Тебе это надо? Тебе тридцать семь лет. Подумай о своей карьере. Я уже не говорю о том, что сожительница шефа республиканской контрразведки носит фамилию Вайцман. Да пусть она трижды расписана по всем документам украинкой, от этого всего пахнет рукой Моссада. Мой тебе совет: немедленно прекрати с ней встечаться, доложи обо всем своему руководству, хотя, думаю, что оно уже в курсе дела.
10. Из письма Алексея Викторовича Круглова Андрею Николаевичу Банникову
6 января 1979 года.
гор. Киев
Дорогой Андрюша!
Зря ты на меня накинулся. У нас в Киеве не такие строгие нравы, как у вас в Москве. Я последовал твоему совету и пошел на прием к руководству. Получил, конечно, нагоняй, но не сильный. В основном, за то, что полгода не рапортовал. Внутренная безопасность уже давно донесла и всю подноготную этой девахи выяснила. По линии связей она чиста. Это я давно и по своим каналам знал. Её до меня имели трое и все очень недолгое время. Первый — её соученик в школе, второй — парнишка на заводе, где она работала после школы, третья связь кратковременная — в командировке. Источник из очень близкого её окружения. Так, что сведения надежные. Завербовать девицу двадцати пяти лет, да еще с её внешностью, не имея с ней сношений, практически невозможно.
Генерал пожурил меня за то, что я для личных целей использую служебную явку. То, что мои кадры таскают туда жен, мужей и любовниц послов, консулов и весь пресонал диппредставительств и иностранных фирм — это пожалуйста. А мне, видите ли, нельзя. А он мне говорит: «А вдруг, когда ты там, возникнет срочная оперативная надобность, а твои сотрудники побоятся тебя беспокоить, и нужная ниформация не будет получена». Это, бесусловно, очевидно. Не поспоришь. Но я, конечно, не стал ему говорить, что в 99.9% случаев на явку ведут, чтобы просто потрахаться. Я, конечно, своих сотрудников ругаю за это, но оперативная работа требует огромного терпения. А вдруг в куче мякины найдется жемчужное зерно.
Что же касается Моссада, то мне было сказано, что если бы она удачно с нашей точки зрения вышла замуж и поменяла фамилию на Тютькину, то никаких претензий ко мне не было бы. В противном случае, придется расстаться. А жаль! Уж больно она хороша. А уж как быстро обучается! Любо —дорого!
11. Из письма Фаины Борисовны Вайцман Валентине Петровне Белобородко
22 марта 1979 года.
гор. Донецк
Валюшка, дорогая!
Ты спрашиваешь, как развиваются мои отношения с Алексеем. Отвечаю — никак. Видимся последнее время очень редко и на нейтральной територии. Ходили несколько раз с ним на хоккей. Он ярый болельщик. Познакомил меня со своими друзьями. Представительные мужики.
Ты женщина замужняя, и я чувствую, что ты меня осуждаешь за эту абсолютно бесперспективную связь. Но ты меня должна понять. Жизнь моя в Донецке, если честно говорить, довольно серая и унылая. В магазинах шаром покати. Элементарное шмотье — только по блату. На работе публика, сама понимаешь, исполкомовская. В облфинотделе мужчин практически нет; мужики — только фининспектора, да и те одни старые евреи.
А прилетаешь к нему в Киев — и тебе сразу самые дорогие рестораны, лучшие вина, привезенные из Франции, самые дорогие коньяки. Дарит мне самые дефицитные пластинки. Я привезла в Донецк диск Джо Дассена, так наши девки от зависти аж побелели. Наврала, что купила в магазине. Дарит мне самую дорогую парфюмерию, фен импортный подарил.
Подозреваю, что он хочет от меня отделаться. Постоянно говорит о том, что я должна делать карьеру. Это я и без него знаю. У меня начальники — все идиоты. Я была бы руководителем получше их.
Алексей говорит, что двигаться по служебной леснице незамужней женщине невозможно. Это верно. Начальником контрольно-ревизионного управления незамужнюю уж точно не поставят. Еще он говорит, что с моей фамилией трудно сделать карьеру. А с фамилией мужа при моей анкете — запросто. Говорит, что если я выйду замуж, то он сможет мне помочь получить высокую должность. Надо подумать.
Сложность состоит в том, что окружение мое — все номенклатура. Можно бы окрутить кого-то из управления культуры или спорта. Там есть стỏящие фигуры. Все равно рано или поздно донесут мужу, что есть хахаль в Киеве. Это же одна деревня.
12. Из письма Андрея Николаевича Банникова Алексею Викторовичу Круглову
26 ноября 1979 года.
гор. Москва.
Когда был в Киеве видел на стадионе ЦСКА твою зазнобу. Эффектная баба. Ничего не скажешь. Главное, что в теле и все при ней. Не то, что нынешние тощие вешалки.
Алексей! Ты особо Эстрогеном-41 не увлекайся. Испортишь девку. Он был разработан для разового действия. Была бы здорова Вера, она бы тебе объяснила, как им пользоваться. Я тебе пришлю другой препарат.
Я понимаю, что мораль — понятие классовое, но она хоть и еврейка (наполовину), но все же человек.
13. Из письма Алексея Викторовича Круглова Андрею Николаевичу Банникову
2 мая 1980 года.
гор. Киев
Меня в ней поражает сочетание редкостной простоты и наивности, местами граничащей с глупостью, с удивительной интуицией и практической хваткой.
Волевая, целеустремленная карьеристка в хорошем смысле этого слова. Явный экстраверт. Легко сходится с людьми и тонко чувствует человека. Сказывается опыт работы ревизором.
Говорит на суржике — смеси русского с украинским. Очень смешно.
Мне кажется, что постепенно удалось направить ее энергию в нужное русло. Она ищет человека, который бы ей подошел на роль мужа.
Мне, похоже, удалось внушить ей также, что она яловая телка. Похоже, что у нее нет никого, кто бы это мнение опроверг.
Агентура подтверждает, что нет никого.
Когда приезжает в Киев, закупает у нас в аптеке презервативы килограммами. Оказывается в Донецке это большой дефицит. Это все для подружек и коллег. Сама же трахается безо всякого и балдеет когда я кончаю в нее. Большого труда стоило выучить ее этому.
14. Из письма Фаины Борисовны Вайцман Валентине Петровне Белобородко
2 августа 1980 года.
гор. Донецк.
Валюшка, дорогая!
У меня масса новостей. Опишу по порядку.
Я поехала к сестре в Иркутск. У нее, как ты знаешь, уже двое: Сеня девяти лет и двухлетний Вадим. Хорошие такие мальчики. Семен Григорьевич и Вадим Григорьевич Залкинды. У Аньки муж тоже «гибрид».
Ходили мы c Сеней гулять на берег Ангары. Жара была страшная. Мы с ним проголодались и съели по беляшу. Ему хоть бы хны, а я загремела в больницу с пищевым отравлением.
Моей соседкой по палате в горбольнице была одна очень приятная дама, врач-гинеколог по специальности. У нее было тоже подозрение на дизентерию. Мы с ней много говорили про то, про сё. Я рассказала ей, кто я и откуда.
Ко мне приходили навещать Анька с Гришей, а к Екатерине Ивановне (так зовут мою соседку) приходил племянник по имени Анатолий, приятный молодой человек моего примерно возраста, может быть, на год старше.
Екатерина Ивановна вдруг загорелась нас познакомить. Ему двадцать девять, женат не был, по специальности инженер по автомобилям. Окончил автомеханический институт. Работает в таксомоторном парке.
Она мне рассказала всю их семейную подноготную. Мать Анатолия, сестра Екатерины Ивановны, Валентина Ивановна — большой муниципальный чиновник, начальник коммунхоза. А отец Анатолия в разводе с матерью. У него другая семья. Он из польских аристократов. Фамилия его Осецкий.
Короче, Екатерина Ивановна считает, что мы с Анатолием Осецким — прекрасная пара. Я не была замужем и он тоже. Оба на хороших должностях и с образованием.
Я себе подумала, а почему бы и нет. В моем положении замужество — это обретение свободы. Семейные сопли и вопли, как у Аньки, меня не интересуют. Детей ему я, все равно, рожать не буду. При моем подходе к этому делу, я бы уже сто раз подзалетела. А нет, значит и не дано. Можно обойтись и без детей.
Важное достоинтство Анатолия — это то, что он человек очень далекий во всех отношениях от нашей донецко-украинской гоп-компании. Корней он там не имеет. Он никого не знает, его никто не знает.
Более того, я полагаю, что в результате мои отношения с Алексеем вернутся на прежний уровень. Уж его-то я точно терять не хочу.
На следующий день Анатолий пришел навестить тетушку. Я заметила, что поглядывет на меня с интересом. Разговорились. Я пожаловалась, что очень скучно и душно в палате, и он предложил прогуляться. Я дала рубль няньке, она прнесла мне мои вещи и туфли, и мы пошли гулять.
По дороге зашли в книжный магазин, где Анатолий должен был забрать какие-то книги, которые ему специально оставили. Это были какие-то альбомы живописи. Я о таких художниках и слыхом не слыхала. Он стал мне рассказывать про свою коллекцию книг по поэзии и по живописи. Я изобразила большой интерес.
Со слов Екатерины я знала, что коммунхозовская мамаша Анатолия сделала ему большую однокомнатную квартиру. Когда он предложил мне пойти посмотреть его книжки, я охотно согласилась.
Квартира у него действительно большая и в центре города, в старом доме. По виду его жилья я поняла, что он не только холостяк, но и порядочный «ботаник». Большого труда не составило затащить его в койку. В больницу я уже не вернулась.
От моего хорошего к нему отношения он полностью обалдел и готов был бежать в ЗАГС прямо сразу. Но я проявила осторожность и сказала, что должна поставить в известность родителей, и что я ему напишу из Донецка.
Он пришел меня провожать в аэропорт с цветами и познакомился с Анькой.
Короче, мы сейчас организуем две свадьбы: одну в Иркутске, другую в Донецке. О подробностях я тебе сообщу. Надеюсь, что в Донецк вы с Володей обязательно приедете.
15. Из письма Фаины Борисовны Осецкой Валентине Петровне Белобородко
1 сентября 1980 года
гор. Горловка Донецкой области.
Валюшка, дорогая!
Пишу тебе из Горловки. Я теперь работаю здесь начальницей горфинотдела. Получила большую трехкомнатную квартиру в самом центре города. У меня персональная машина и шофер, хотя до работы ходить пять минут пешком.
Устроила Анатолия инженером в автохозяйство. Зарплата у него больше, чем была в Иркутске.
Теперь я сама себе хозяйка и могу ездить в Киев «по делам» хоть каждую неделю.
Анатолий всеми силами старается, чтобы мы завели ребенка. То, что старается, это само по себе неплохо. Я ему не говорю, что я абсолютно нерожая. Это многократно проверено и меня нисколько не колышет.
Была в Киеве, оказалась у Алексея дома и успокоилась. Это и вправду холостяцкая квартира. Большая, трехкомнатная квартира в центре Киева, вся заставленная книгами. Очень заметно отсутствие женской руки. Приходила убираться какая-то пожилая тетка, сразу видно, что военная. Мы как раз сидели и слушали Адамо. У Алексея огромная коллекция дисков зарубежной эстрады и аппаратура обалденная..
Похоже, у него есть сын. Висит фотография какого-то юноши. На Алексея не похож. Я спросила, но он замял тему и перешел к другим делам.
16. Из письма Анатолия Яновича Осецкого Матвею Блащинскому.
4 октября 1980 года.
гор. Горловка Донецкой области.
Привет, дорогой Мотя!
Жизнь на новом месте постепенно складывается. Я вышел на новую работу. Отнеслись ко мне холодновато. Видимо, считают блатным. Но мне не привыкать. В таксомоторном парке я тоже был белой вороной. Все знали о влиятельной мамочке. Мне, честно говоря, на это плевать. Я свое дело знаю, и с профессиональной точки зрения ко мне не может быть претензий.
Фаина много работает. Хозяйством, закупками и прочим приходится заниматься мне. Горловка по сравнению с Иркутском — это вонючая дыра. Пойти некуда.
Фаина часто ездит в Киев по своим финансовым делам, там успевает заскочить в театр или на хоккей. Она любительница хоккея.
Библиотека городская здесь, кстати говоря, довольно приличная. Читаю Гессе «Игру в бисер». Если не читал, то очень советую.
17. Из письма Анатолия Яновича Осецкого Матвею Блащинскому.
12 августа 1981 года.
гор. Горловка Донецкой области.
Мотя! Привет!
Прошел год моей семейной жизни. Сходили с Фаиной по этому поводу в местный ресторан, нечто вроде гостиничной харчевни.
Здесь очень скучная жизнь. Фаина много работает и сильно устает. Иногда, мне кажется, что я ее раздражаю. От былых восторгов медового месяца не осталось и следа.
Собираемся летом в отпуск в Крым. Может быть там отношения улучшатся. Конечно нам надо завести ребенка, но оказалось, что у нас с этим делом большие проблемы. Фаина говорит, что это из-за меня, а я думаю, что из-за неё.
Читаю Томаса Манна «Иосиф и его братья» и «Признания авнтюриста …»
18. Из письма Анатолия Яновича Осецкого Матвею Блащинскому.
26 февраля 1982 года.
гор. Горловка Донецкой области.
Здравствуй, дорогой Мотя!
Пишу тебе из больницы. Осенью у меня случился запой. Нечто похожее у меня было один раз много лет назад, ты помнишь, когда мы с тобой жили в общежитии в Москве.
Фаина очень расстроилась.
19. Из письма Анатолия Яновича Осецкого Матвею Блащинскому.
11 апреля 1982 года.
гор. Горловка Донецкой области.
Здравствуй, дорогой Мотя!
Мне очень плохо здесь. Ночами снится наша Сибирь и Ангара.
Ездили с Фаиной в выходные в Донецк к ее родителям. Собрались гости. Все выпили, а я пью воду. Такая стыдоба!
Вообще, наша с Фаиной семейная жизнь — сплошной сюрр.
Я очень хочу сына, а она и слышать не хочет.
Странное дело. Сделаешь ей какой-нибудь подарок, желательно подороже, той же ночью получишь то, что было у нас с ней в Иркутске. Назавтра, даже не приближайся.
Читал Гессе «Одинокого волка» и набрел на мысль, что проститутки не могут любить нормальной любовью. У них с молодого возраста создается стереотип, что раздвигать ноги можно только получив плату вперед, а не от переполняющих тебя чувств привязанности и нежности.
Они не знают, что такое человеческая любовь, поскольку в их мозгу секс связан исключительно с материальным интересом.
Вывод: надо идти работать на шахту. Там получают в четыре раза больше. Будет возможность покупать ей дорогую косметику и шмотки в четыре раза чаще.
Ведь я люблю ее.
Неужели она — блядь?
20. Из письма Фаины Борисовны Осецкой Валентине Петровне Белобородко
26 апреля 1983 года.
гор. Горловка Донецкой области.
Валюшка, дорогая!
У нас большое горе. Скоропостижно умерла мама.
Она полетела в Иркутск к Аньке, помогать ей управляться с детьми. Там у неё случился инсульт. Приехала скорая, но было уже поздно.
Я сидела на заседании партбюро и вдруг где-то в три часа мне стало плохо. Голова закружилась. Все поехало. И так минут пять. Потом отпустило, но как-то все не по себе. Через час вернулась в свой кабинет, а сотрудница моя говорит: «Вам звонила сестра из Иркутска, просила срочно позвонить». Звоню Аньке, она мне и говорит: «Мама умерла. Похороны послезавтра». Я: «Как? Чего? Что?». Она: «Скончалась у нас дома, в семь часов с минутами». Ну точно, когда мне плохо стало на работе. У нас с ними разница четыре часа.
Я все бросила. Анатолию сказала, чтобы оставался дома, а сама в Донецк.. Приехала, а папа уже все знает. Он и так плохо себя чувствовал, а тут совсем обмяк. Собрались кое-как. Позвонила в облисполком, чтобы мне билеты забронировали и поехали в аэропорт. Через Москву добирались до Иркутска всю ночь.
Похоронили маму в Иркутске…
Возвращаемся в Донецк, оставила папу одного, а сама поехала в Горловку. Приезжаю и вижу ужасную картину. В квартире бардак полный. Кругом одни пустые бутылки, окурки. Грязь. Срачь. Кошмар.
Анатолий грязный, небритый, спит мертвецки пьяный. Огляделась. Все мои драгоценности, бусы, серьги, кольца, что было в доме, пропали.
Звоню главврачу горбольницы, объясняю ситуацию. Тут же приехала скорая и Анатолия забрали в психушку. Дальше, звоню в горотдел милиции, опять объясняю ситуацию. Примчались начальник горотдела со следователем. Завели дело.
Несмотря на то, что здесь у меня полный контакт со всеми городскими властями, работу эту придется бросать. Папу одного я оставить не могу. Придется искать должность в Донецке. Жалко до ужаса.
Надеюсь, что мою горловскую квартиру и родительскую донецкую можно будет обменять на большую в Донецке.
21. Из письма Фаины Борисовны Осецкой Валентине Петровне Белобородко
18 мая 1983 года
гор. Донецк.
Валюшка, дорогая!
Дела мои такие. Через неделю после моего возвращения из Иркутска забрала Анатолия из больницы, собрала его вещички, отвезла муженька в аэропорт, дала ему билет в один конец до Иркутска и сказала на прощанье: «Развод получишь по почте!».
Милиция нашла почти все украденное у алкашей из нашего же дома и по соседству. Пропали только янтарные бусы — подарок Алексея. Жалко до ужаса.
Оформляю уход с работы по собственному желанию.
Неделю назад нас с Анатолием развели. Делом занимался мой адвокат Витя Панченко из десятого «Б». Ты его знаешь.
Вот и кончился мой законный брак.
Все на работе меня очень осуждают за скоропалительный развод. Но жить с алкашом я не буду.
Анатолиева мамаша затеяла суд, чтобы отсудить у меня половину горловской квартиры. Приехал в Горловку ее адвокат с иском от имени Анатолия. Но Панченко это дело предусмотрел и сунул тому в лицо справки из иркутского горжилотдела, что у Анатолия имеется квартира в Иркутске, а моя квартира — служебная. Она, конечно, моя, но им об этом знать не надо. На этом все и закончилось.
Переехала жить в Донецк. Живу в квартире родителей. За папой нужен постоянный уход.
Сунулась в родной облфинотдел. Начальник и говорит: «Ты очень во-время появилась. В тресте «Госгортехнадзор» главбух уходит на пенсию. Место очень хорошее». Так, что без работы не останусь.
22. Из письма Фаины Борисовны Осецкой Валентине Петровне Белобородко
16 марта 1984 года.
гор. Донецк.
Валюшка, дорогая!
Давно тебе не писала.
У меня опять горе горькое — скончался папа. Похоронили 12 марта с воинскими почестями. Прилетела Анька и родственники из Ленинграда. И вообще было очень много народа. Приехал на похороны и Алексей, но на поминки не остался.
23. Из письма Фаины Борисовны Осецкой Валентине Петровне Белобородко
7 апреля 1985 года.
гор. Донецк.
Здравствуй, дорогая Валюшка!
Вот уже год как папы не стало. Это был очень тяжелый год. На работе все более-менее нормально, но мужики одолели, просто беда.
Разведенка без детей, на хорошей должности, с большой квартирой. Сватаются всякие субъекты, сами и через благожелателей. У каждой тетки, что со мной работает, есть обязательно родственник или знакомый, который прямо создан для меня и немедленно меня осчастливит.
Самые неожиданные чиновники, на которых я и внимание никогда не обращала, вдруг начинают дарить подарки, рассыпаться в комплементах и делать всякие пошлые предложения. В облисполкоме есть некое начальство, так просто предлагает сожительствовать, да еще с угрозами. Не ляжешь со мной в койку, замучаю ревизиями.
Хорошо хоть непосредственное начальство оказалось порядочным человеком. Меня не обижает. А так кругом одни кобели и козлы, озабоченные на одно место.
Не знаю, что и делать.
Алексей очень недоволен моим разводом, но виду не подает. Всегда ровный, спокойный. Иногда черезчур.
24. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко
24 мая 1986 года.
гор. Донецк.
Здравствуй, дорогая Валюшка!
Давно тебе не писала. И от тебя тоже писем нет. У меня большие перемены. Я вышла замуж. Расскажу все по порядку.
Ты помнишь нашу квартиру в Донецке. Это седьмой этаж восьмиэтажного дома. Случилось это в апреле. Прихожу я с работы, а у меня в большой комнате вся стена мокрая. Потекла тепловая панель. А проект такой дурацкий, что надо стену долбить. Вызвала сантехника, он не берется. Говорит, что надо долбить снаружи. Я звоню на работу. Обрисовала ситуацию. Начальник говорит: «Фаина Борисовна, не волнуйтесь. Сейчас пришлем специалиста».
Приходит мужик моего, примерно, возраста. Высокий, брюнет. Полез на крышу. Наладил какие-то веревки. И висит за окном, только ботинки видно. Размер ноги где-то 46. Проковырялся до вечера, но течь перестало.
Заходит в квартиру. Говорит: «Можно я у вас оставлю инструмент. Завтра надо дыру в фасаде заделать». Я говорю: «Оставляйте». Сложил свои веревки и какие-то крюки у меня в кладовке.
Предложила чаю попить. Он согласился.
Разговорились. Зовут его Николай. Отчество не могу произнести. У него отец татарин, а мать — русская. Сам он из деревни из-под Уфы. Старший сын у матери. Отец умер. Есть еще две сестры и брат младше его. После армии Николай пошел в школу верхолазов. И работает в одном тут строительно-монтажном тресте. Живет в общежитии. Был женат, а теперь развелся. Жену его я знаю, вернее не жену, а тещу. У нее торговля на нашем рынке. Такая базарная баба, а дочь, вообще, пьяница и потаскуха. Но смазливая. Они прожили с Николаем восемь лет. Есть сынишка.
Потом ему надоели ее пьянки и он развелся. Платит алименты.
Сидели, говорили. Он спрашивает: «А почему у вас в кладовке никаких припасов нет?». Я говорю: «Какие мне припасы одной-то?».
На следующий день он пришел рано. Одет очень хорошо. Кожаная куртка, свитер дорогой. Спецодежду принес в рюкзаке. Спрашивает: «Можно у вас переодеться?» — « Да, пожалуйста».
Я тороплюсь на работу, оставила ему ключи, расплатилась за работу. Говорю: «Ключи оставьте у соседей напротив».
Прихожу вечером с работы. Смотрю в кладовке у меня мешок картошки, крупы разные, вермишели килограмм десять. Сахар, запас на полгода.
Я сижу себе и думаю: «Господи, да за таким мужиком, как за каменной стеной. Может это и есть мое счастье?»
Утром звоню к нему в трест, прошу позвать к телефону Николая Сабирова. Он подошел, я на него так строго накинулась. Говорю: «Одно из двух. Или заберите все, что вы накупили, или приезжайте после пяти, я с вами расплачусь». Он все правильно понял, прихал вечером и остался навсегда.
Вот он, скажу тебе Валя, «настоящий полковник». Мой генерал-полковник сильно ему уступает.
Сыграли свадьбу очень скромно. Только самые близкие друзья. Анька не приехала. У нее Вадим, младший ее, болеет.
Так, что теперь я — Сабирова.
25. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко
11 ноября 1987 года.
гор. Донецк.
Подружка моя Валя, привет!
Поздравляю с рождением дочери! …
У меня дела идут неплохо. Я взяла садовый участок и Николай начал строить дачу. С большим увлечением покупает стройматериалы и разводит огород. Чувствуется крестьянское воспитание.
Покупаем «Жигули — копейку». Получим на будущей неделе. Николай весь в трудах.
Были у нас тут всякие коллективные поездки от моей работы в профилакторий. Там, конечно, сплошная пьянка. Наше начальство как вырвется на природу, так кроме водки никаких развлечений не признает. На этом фоне мой Николай выглядит более, чем достойно. Он непьющий. Держится с большим достоинством, несмотря, что простой рабочий. Все трестовские жены мне завидуют.
Отношения с Алексеем у меня сейчас просто великолепные. Он что выдумал. У него есть какая-то дама в министерсве финансов УССР, видно, его сотрудница. Она завотделом. Вызывает меня официально для отчета. Командировка на 2 дня. Там дел-то на полчаса. Остальное время провожу с Алексеем. Посколкьу в магазинах вообще ничего нет, то его ресторанные раздолья для меня большая радость. Ты знаешь, что вкусно покушать я люблю. Его клиенты, как я догадываюсь, это работники посольств и консульств. Для его нужд рестораны, куда мы ходим, специально выписывают из-за рубежа и выпивку и деликатесы. Так что он меня угощает и кальмарами и омарами и такими винами и коньками, что зашибись.
Сам Алексей, как всегда, спокоен и выдержан, но видно, что очень устал. Достают чернобыльские дела.
26. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко
6 октября 1988 года.
гор. Донецк.
В конце мая мы поехали на машине в Каргино. Это родные места Николая Ерминингельдовича. Наконец, выучила колино отчество. Там живет его мать и одна из сестер. Места очень красивые. Кругом леса. Местность холмистая. Рядом протекает река Белая. Это километров тридцать от Уфы.
Коля занимался ремонтом дома матери, много помогал по хозяйству, а я гуляла, ходила в лес по грибы.
Вернулись домой в середине июня, а в июле я поняла, что беременная. Это было для меня большим сюрпризом. Вот уж чего от себя не ожидала. Чувствую себя отвратительно. Пошла к врачу. Сделала анализы. Врачи так и подскочили. Спрашивают: «Вы не лечились частным образом от воспалительных процессов?» Намекают на венерические заболевания. «Да нет же» — говорю — «Вся моя медицинская карта перед вами».
«У вас» — говорят —«полный гормональный сбой».
Положили на сохранение. Пишу тебе из больницы. Скучища страшная. Николай приходит каждый день. Меня так выворачивает наизнанку, что видеть никого не хочу.
27. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко.
3 апреля 1989 года.
гор. Донецк.
Дорогая Валюшка!
Ты уже знаешь, что у меня родился сын. Назвали Борей в честь деда. Мальчик родился недоношенный, с огромным количеством проблем. Вес 1850 грамм.
Как я прожила этот месяц, уму непостижимо. Мальчик все время плачет. Днем и ночью. Кутаем его, но он все равно мерзнет. Молока у меня нет ни капли. У ребенка полностью отсутствует фермент, ответственный за переработку молока. Дают ему специальную смесь на молочной кухне, но он ест плохо. Он успокаивается только, когда Николай берет его на руки и ходит с ним по квартире.
Я позвонила Алексею и он прислал импортное детское питание. Эту штуку малыш сосет. Николаю сказала, что все это Анька раздобыла.
Жизнь ужасная. Ни свет ни заря я бегу на молочную кухню, получаю какой-то кефирчик.
Там бутылки надо возвращать. Я уже на этот ершик, которым отдирают этот кефир от стенок бутылки, смотреть не могу. Сама еле ноги таскаю.
Спасибо, что Николай все умеет. Он и младших сестер, и брата и своего сына от первого брака растил. Умеет и запеленать, и искупать и накормить, и успокоить. Я ничего не умею.
28. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко.
11 марта 1990 года.
гор. Донецк.
Здравствуй, дорогая Валя!
Еле выкроила время ответить на твое письмо. Я сижу дома за свой счет. Бориске уже год . Он ходит, но не говорит. Часто болеет. Вес набирает плохо. В больнице ему занесли стафилококовую инфекцию. Сейчас мучают антибиотиками. Спать не дает абсолютно. Режутся зубы. Только Николай может его успокоить.
Бориска научился есть взрослую пищу. Протертое мясо обожает. Только подавай.
29. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко.
30 марта 1991 года.
гор. Донецк.
Здравствуй, дорогая Валя!
У меня страшное горе.
Погиб Николай.
Обрвался строп с грузом и оборвало его страховочный трос. Он упал с высоты 35 метров.
Хоронили в закрытом гробу. Врач из медсанчасти треста подписал бумагу, что в крови обнаружили алкоголь. Но это все вранье. Он не пил ни накануне, ни до этого.
У них в тресте несчастные случаи — не редкость. Схема отработанная. «Вот, дескать, несмотря на то что он погиб по собственной вине, мы вам поможем, отремонтируем дом или окажем повышенную материальную помощь и тому подобное».
Но со мной этот номер не пройдет. Не на такую напали.
Мне как сообщили, что это случилось, я тут же связалась с облздравом. Их главврач работал со мной в Горловке. Сделали повторный анализ. Никакого алкоголя и в помине нет.
Позвонила в облпрокуратуру. Я с женой облпрокурора работала вместе в облфинотделе. Моя, можно сказать, подруга.
Тут же за свои деньги заказала независимую проверку происшествия в институте Эрисмана в Москве.
Натравила на этот гребанный «Спецстроймонтаж» ревизоров контрольно-ревизионного управления облфинотдела.
Я их, сволочей, всех пересажаю. Такого человека погубили.
Они и понятия не имели, что у простого верхолаза жена с такими связями.
Все и вышло как я хотела.
Ревизия обнаружила нецелевое использование средств на новую технику. Все такелажные материалы у них с просроченой годностью. Такелажные скобы без поверочного клейма. Покупали китайские на черном рынке и разницу клали, гады, к себе в карман.
Не дожидаясь конца следствия, начальник треста ударился в бега. Скрылся.
И еще одна новость: Анька с семьей собралась уезжать в Израиль.
31. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко.
12 августа 1992 года.
гор. Донецк.
Здравствуй, дорогая Валя!
Ты спрашиваешь про мои дела. Дела мои ниже плинтуса. Работу пришлось бросить. Сижу с ребенком. Бориска все время болеет. Проблемы с легкими. Ему три года, но он не говорит, хотя все понимает. Худенький, бледный заморыш.
Поехали в Киев. Там есть немецкий институт развития детей. Очередь немыслимая, но Алексей устроил протекцию.
Врачи сказали, что мальчик здоров, но нужно активно заниматься тонкой моторикой, развивать пальчики.
Тут же в Киеве накупила детских конструкторов штук пять видов, и теперь сидим и собираем всякие трактора и подъемные краны. Ему это очень нравится, хотя поначалу ничего у него не получалось.
Сейчас собирает все сам по картинке да так ловко.
На прошлой неделе начался суд. Начальника треста поймали в Норильске и доставили в Донецк, хотя это и другое государство.
Я сейчас подрабатываю тем, что составляю налоговые декларации «новым русским». Платят хорошо, но мне очень страшно. Ведь я выступаю как материально-ответственное лицо. Этим рожам все по барабану, а я ночи не сплю от страха. Если меня арестуют, что будет с Борисом?
32. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко.
3 января 1993 года.
гор. Донецк.
Здравствуй, дорогая Валя!
У меня радость. Борис заговорил, да еще так здорово. Говорит целыми фразами. Читаю ему детские книжки. Он запоминает все очень быстро.
С легкими у него очень нехорошо. Стафилокок его не отпускает. Все время простуды по каждому пустячному поводу. Врачи советуют ехать в Евпаторию.
На прошлой неделе меня, как обухом по голове ударило.
Звонит какой-то человек и просит позвать к телефону Фаню Борисовну Сабирову. Я сразу почуяла недоброе: я только в паспорте Фаня, а все зовут меня Фаиной.
Я говорю: «Я вас слушаю», он говорит: «Мне поручено сообщить вам, что Алексей Викторович Круглов скончался 30 июня 1992 года и похоронен на Щекавицком кладбище, участок такой-то, захоронение такое-то».
Я чуть в обморок не свалилась.
Спрашиваю: «От чего же он умер?»
Отвечает: «Онкология». И трубку положил.
Это его уже полгода нет в живых, а я ничего не знаю.
На следующий день оставила Бориску у соседки и самолетом в Киев.
Из Жулян взяла такси до Щекавицкого кладбища. Нашла могилу. Памятника еще нет. На табличке написано «Полковник А.В. Круглов, 04.03.1941 — 30.06.1992». Поплакала минутку, положила на землю две астры и бегом обратно на такси и в аэропорт.
Вот все хорошее и кончилось.
Осталась я одна с больным ребенком на руках. Родители умерли, муж погиб, Анька в Израиле, теперь и Алексей ушел и жизни. Что делать? Не знаю.
Скорее всего продам квартиру, машину и дачу и рвану с Борькой в Израиль. На первое время денег хватит. Говорят, там медицина на уровне. Очень надеюсь, что его вылечат.
33. Из письма Алексея Викторовича Круглова Андрею Николаевичу Банникову
27 июня 1992 года.
гор. Киев
Дорогой Андрюша!
Я хочу обратиться к тебе с просьбой. Надеюсь, ты не откажешь. Дни мои сочтены.
Работа в Припяти не прошла для меня даром. Самое обидное, что все зря. Все, кого мы подозревали, оказались чисты. А брать за одно место надо было совсем других людей и по другому ведомству.
Я прошу тебя в течение полугода не сообщать Фаине о моей смерти. Она явится на кладбище, а там некоторое время после похорон будут появляться разные люди, и я не хотел бы, чтобы они ее видели.
Началось у меня с ней как чистая физиология, но потом случилось неожиданное для профессионала. Я привязался к ней. Она хорошая баба, но как все мы, может любить только себя.
Я очень виноват перед ней и перед ее ребенком.
Я не прощаюсь.
Прощаться будем с воинскими почестями на кладбище.
Твой друг
Алексей.
34. Из письма Валентины Петровны Белобородко.
Фаине Борисовне Сабировой
11 мая 1993 года.
гор. Харьков.
Дорогая подружка моя Фаиночка!
Очень жаль мне, что ты уезжаешь на ПМЖ и мы с тобой, может, и никогда не увидимся больше. Хотя многие там устраиваются, в Израиле этом. И неплохо.
У нас в Харькове большие перемены. Заводы закрылись. Безработица страшная. Но появились люди с большими деньгами, и мы с Володей работаем у одного такого «нового русского» или, сказать, «нового хохла». Володя управляющим имением, а я кастеляншей. На жизнь хватает.
Есть и другие перемены. Теперь я могу об этом писать тебе откровенно.
Все твои письма, особенно там, где касалось Круглова, я давала на просмотр своему куратору Дмитрию Афанасьевич Чупрыгину. Он завербовал меня еще в 1972 году. Сразу после школы я попалась на попытке купли валюты. Он работал в КГБ и предложил мне на выбор или «стучать» или тюрьма. Я согласилась на сотрудничество.
Он тогда был молодой совсем мужик и меня изнасиловал, а потом угрожал и трахал на каждой явке. Володя, конечно, ни о чем не догадывался.
Мой старший, Денис, сто процентов от Володички, а вот насчет младшей, Насти, ситуация была сложная. Иногда она так зыркнет глазами, ну точно — Дмитрий Афанасьевич.
Здешнее КГБ постоянно собирало материал на тебя и, особенно, на Круглова.
В конце 1992 года их всех, как корова языком слизала. Все их управление отвалило в Россию. С новыми украинскими властями они работать не смогли. Видно, рыло было здорово в пуху.
Теперь я плевать хотела на эту «контору».
Ты на меня не обижайся, да и что обижаться. Круглова уже и нет на этом свете. Вреда я тебе не нанесла.
Желаю тебе и Бориске счастливого пути. Желаю здоровья, счастья и удачи на новом месте.
Целую тебя и храни тебя Господь.
Твоя подружка Валя.
35. Из письма Фаины Борисовны Сабировой Валентине Петровне Белобородко.
16 июля 1993 года.
гор. Ор-Акива (Израиль).
Сняли квартиру. Две комнаты. Относительно недорого.
Анька, как узнала, что мы приехали, очень испугалась. Думает, что я буду сидеть у нее на шее.
Она сама еще с кучей своих проблем разобраться не может: у Вадима сложности в школе, Сеньку забирают в армию, Гриша, муж её, впал в полнейшее уныние. Живет два года в стране, говорить на языке не может. Работает на примитивных работах. Всё время ноет.
Но она зря переживает на мой счет.
Я готова на все, чтобы сына вылечить и вывести его в люди…
2020
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer4/ybartova/
