Ольге Медведко
* * *
Средь овец одного околотка,
Где приход одинаков для всех,
есть сестра мне, почти одногодка.
И один нам отмаливать грех.
Нам в одних же и тех изразцовых
С ней гореть поэтапно печах.
Одного на кушетках дворцовых
Мы любили, кто первый зачах.
Сладострастны крестьянские девы,
Но особо любовью грешны –
европейских кровей королевы,
старорусские наши княжны.
Из подводья любовной науки,
мой компьютерный взгляд, излови
Их призывные письма разлуки,
Невозможные письма любви.
Отыщи меж Кремлем и Европой
На портале “великие.ру”
Взгляд судьбы и поди-ка попробуй
Отказать государю Петру.
ЕВДОКИЯ
Здравствуй, свет мой, чужое светило,
Боль моих предстоящих излук!
Я бы мир для тебя своротила,
Девятнадцатилетний супруг.
На Плещеевом озере нечто
Воды – Яузы нашей мокрей?
Чуть не сразу уехал, а между
тем, ужо воротился б скорей,
Буди к нам, не замешкав. По женским
Подозрениям – в воду гляжу –
Скоро я тебе в Преображенском
долговязого сына рожу.
И в каком бы монашестве диком
Не гноил меня после по гроб,
И каким бы не стал ты великим,
Никогда не поверю я, чтоб
Не любил – разводя мне коленки,
На себе раздирая испод.
Ты любил! А кукуевской немке
Бог недаром детей не дает!
АННА МОНС
Здесь в одиночестве кукуя,
Не забредая за межу,
Дитя воздушного Кукуя,
Все время в кирхе провожу.
Добрейшего царя Ивана
Благодаря за сей приют,
Мы выживаем, как ни странно,
Иначе куры засмеют.
И если бьет в глаза наотмашь
Царю глубокий реверанс,
Что по сравненью с этим – роскошь,
Которой балуешь ты нас.
В своем воинственном походе
Что может так прельстить и где,
Как дух, причисленный к свободе,
В моей Немецкой слободе.
Какая клуша так вот ляжет
И, распахнув мильоны дверц,
Весь механизм тебе покажет
Альковных фокусов, майн херц.
Но мне в моем немецком гетто
Не объяснили алтари,
Как могут люто и отпето
Любить российские цари!
И неужели, боже правый,
Ловя дыхание мое,
Чтоб жить в любви с своей державой,
Ты уподобишь мне ее!
Выходит, я преобразила
Веками дремлющую Русь…
А в то, что я тебя любила,
Пускай не верят. Обойдусь.
МАРИЯ КАНТЕМИР
Здесь, в Астрахани, в той потраве,
Которую чинил не Бог,
Со мной лишь твой портрет в оправе
И брат мой, светлый Антиох.
Поэт, оплакивая ту, что
В турецком плене, как пашу,
Его растила, лжет натужно,
Что я еще тебе рожу.
А ты, мой старец венценосный,
Не верь поэту наугад.
Я тоже умерла под звездный
Громоподобный камнепад.
Но, если не мои старанья
Продлят в России род царей,
Его силлабик изысканья
Родят литературу ей.
Кровавы, глупы или сиры
Страницы летописи, но
Молдавских тронов Кантемиры
В них точно – светлое пятно.
А оживу от умиранья
Я лишь, когда вблизи, Москвой,
Ты проведешь коронованье
Скавронской прачки дворовой.
Убийцу взяв для ритуала,
Спроси, не помнит ли того,
Как с мыльной пеной выливала
Она ребенка моего.
С чертами русского тирана
И тиком – памяткой стрельцов,
Ты поздней жертвой Тамерлана
Чрез год падешь, в конце концов.
Прямая поросль Хан Темира,
Я погублю тебя, но и
Твоя промокшая порфира –
Что тяжелей моей любви.
Я верность сохраню все эти
Две дюжины посмертных лет,
Пока мой дух живет на свете,
Где ни отца, ни сына нет.
МАРТА СКАВРОНСКАЯ, ЕКАТЕРИНА ПЕРВАЯ
Глупостев, наверно, напишу.
Это, слава богу, я умею.
Да ведь, чай, с тобой одним грешу,
Остальные бросили затею.
Ум, везенье, красота, успех,
Озорство, веселость, юность, норов –
Все пустое! Что-то нужно сверх,
Чтобы засмотрелся русский боров.
Чтобы взрыв на медленном ходу
Фейерверком расцветал, алея,
Чтобы на твое “придешь?” – “приду”
Слышала вся эта ассамблея.
Александр Данилович не зря
Мною присоветовал взбодриться.
Выходила утром от царя
Без пяти минут императрица!
На престол российский возведешь
Горничную, даже не метрессу,
Ибо я давала не за грош
Ломаный, а ради интересу:
Кто заглянет в мой вседневный ад
Девочки с душою инвалида?
Но и ты мне протянул дукат,
Уезжая прочь от фаворита.
Той платил за нотебургский блиц
и постельных ласк увеселенья,
От кого пойдет императриц
На Руси столетнее правленье.
Нет, не ты ко мне сошел тогда,
Это я оказывала милость:
Вот тебе вся полость живота,
Заселяйся. В общем, я – влюбилась.
Неумеха чувства выражать,
Мастерица взгляд ласкать и тело,
Баба, я приучена рожать,
Если о любви сказать хотела.
И рожала вволю, без затей!
Путая уже где пир, где горе –
Я покрыла трупами детей
Полкрыла на Заячьем, в соборе.
Ну и чья, скажи, любовь сильней:
Царская – за грошик между делом,
Или той, что выла сорок дней
Над твоим непогребенным телом.
Ах, вы цацы, русские цари,
все бы вам ступать по первоцвету…
За тобой отправлюсь в сорок три.
Царство запишу на Лизавету.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Ну, и в конце: легенда в двух словах от автора.
Мы с нею — так уж вышло — любили одного, чей светлый прах на Востряковском и проведан трижды.
Так вот, при жизни он и был Петром…
Есть повод в это верить, не иначе.
Переселенье душ! из тех хором в литфондовские эти четверть дачи! И был он чернокудр и лупоглаз, высок и даже с нервным тиком где-то. И уверял подряд обеих нас, что в предках у него Елизавета…
Но речь ведь о другом, забыли вы.
Речь – о любви…
Мария Ватутина родилась в Москве в 1968 году. Окончила Московский юридический институт, Литературный институт им. Горького. Член Союза писателей России. Публикации в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Октябрь” и др. Книги стихов: “Московские стихи” (1996), “Четвертый Рим” (2000), “Перемена времен” (2006), “Девочка наша” (2008). Живет в Москве.
