МЕЖДУ КЕМБРИДЖЕМ И БОСТОНОМ
Между Кембриджем и Бостоном
мостик, птички, стар и млад...
Как бы к месту выпить по сто нам –
да законы не велят.
Мы смешались с этой гущею,
как с заваркою вода...
Улыбнитесь нам, бегущие
от инфарктов в никуда.
Между Кембриджем и Бостоном –
гладь речная, как стекло...
Как же раньше было просто нам,
как же нынче тяжело.
И не то чтобы пробоины,
и не то что белый флаг...
Просто мы с тобой устроены
чуть неправильно. Не так.
В этом сне, не нами созданном,
век проходит, словно час...
Между Кембриджем и Бостоном –
мир, счастливый и без нас.
КРАЖА
Какой из него пророк... из нее – пророчица...
Куда приведtт горячая поступь августа?!
Не знают они, когда это все закончится.
Не знают они, как карты на стол улягутся.
А жизнь все летит – мопед по дорожке гаревой –
и солнечный диск глазуньей висит над крышами...
Вопросы гудят, как мошки, в туманном мареве,
ответы на них – невидимы и неслышимы.
Куда им идти? – поди-ка, спроси у Броуна.
Какие находки дивные им завещаны?!
Все встречи у них и вся их любовь – ворованы,
зато по законным жизням змеятся трещины.
Они ведь давно в зубной порошок размолоты,
давно уже плоть от плоти – от быта сонного...
Но что же с того, что оба не так и молоды,
когда от касанья пальцев – разряд озоновый?!
Не надо, не тщись им небо измазать сажею,
их грех обличить земной в передаче “Новости” –
ведь так им и жить – случайной и странной кражею,
считая любовь
презумпцией
невиновности.
БАСКЕРВИЛЬСКАЯ ОСЕНЬ
Оскома ноября. Пустые зеркала.
Зеленый стынет чай. Допей, а хочешь – вылей.
Последнюю листву съедает полумгла.
Пора перечитать “Собаку Баскервилей”.
На крыше легкий снег, на стеклах первый лед...
Заройся в теплый плед, замри женою Лота.
Держаться в стороне от торфяных болот
немыслимо, когда вокруг одни болота.
Как хочешь, так и дли неприбыльное шоу,
скукоженная тень в застиранном халате...
Сэр Генри, ты один. И Бэрримор ушел
к тому, кто меньше пьет и регулярней платит.
А скомканная жизнь летит, в глазах рябя.
И красок больше нет, и век уже недолог,
да сети, как паук, плетет вокруг тебя
свихнувшийся сосед, зловещий энтомолог:
он фосфором своих покрасил пуделей,
чтоб выглядели те чудовищно и люто.
Покоя больше нет. Гулять среди аллей
рискованнее, чем с небес – без парашюта.
Ты весь скурил табак. Ты рад любым вестям,
но телефон молчит. Часы пробили восемь...
На полке Конан-Дойл. Метафоры – к чертям.
На свете смерти нет. Но есть тоска и осень.
СЕДЬМОЙ ДЕНЬ
Шесть дней из семи в неделю он словно в коме:
работа, друзья и затхлый привычный быт...
Он будто плывет на странном пустом пароме,
а порт назначенья им навсегда забыт.
Он – словно случайно выживший в гекатомбе.
Он все потерял, зато уцелел. И вот –
шесть дней из семи в неделю он робот. Зомби.
Его завели, как куклу, – и он идет.
Он распознает, как прежде, места и лица.
Он помнит свои маршруты и где рожден.
Он знает, как есть. Он помнит, как спать и бриться –
шесть дней из семи обходится этим он.
Он знает давно: ничто под луной не ново,
но, верность пустой мечте до сих пор храня,
шесть дней из семи в неделю он ждет седьмого –
всего одного достойного жизни дня.
Один только день в неделю – его вершина,
и там пустоты кончается полоса...
В субботу ему разрешают увидеть сына.
На три часа.
Александр Габриэль родился в 1961 году в Минске. Стихи публиковались в журналах “Нева”, “Новый берег”, “Крещатик” и др. Автор книги “Искусство одиночества” (М.: Водолей, 2006). С 1997 года живет в Бостоне (США).
