РАЗ ОВЕЧКА, ДВА ОВЕЧКА…
Раз овечка, два овечка, три – огромная овца.
В доме тихо, ни словечка. Ночь касается лица.
Подтыкает одеяло, гонит серого волчка,
А потом из тьмы устало смотрит глазом ночника.
Мерно тикает часами, машет веткой за окном.
Лёгким облаком касаний заполняет спящий дом.
Искривляется пространство, время будто мчится вспять.
Сны – как взятки в преферансе, хорошо бы прикуп знать!
Знать, что ночь играет честно с подсознанием моим.
Я ребёнок. Я невеста. Не с любимым, а с другим.
Снится старый дом с крылечком, и родители, и сад.
Три кудрявые овечки бродят, что-то говорят.
Ходит пиковая дама к нам на чай и на десерт
В чёрной шёлковой пижаме. Вроде карта, вроде – нет.
Иногда приснится имя. Я его произношу
Тихо, шёпотом, интимно. Им живу, люблю, дышу.
А потом опять овечки топчут память и кровать.
Утро доброе лепечет: время глазки открывать!
Будто пёрышком, по векам гладит с негой в унисон.
Будь же, утро, человеком: пусть доснится этот сон!
ЕСТЬ УЛИЦА…
Есть улица с названием другим.
То, прежнее, осталось так далёко –
Там, где с подружкой Таней мы сидим
На ветках ив, раскидистых, высоких.
Нам по двенадцать, никаких забот,
Но есть простые девичьи секреты.
Их слушает соседский рыжий кот
И жаркое, но ласковое, лето.
Там есть зима. Сугробы по плечо.
И в школу не ходить при минус двадцать.
Играть в снежки, чудачить и ещё
Сбивать сосульки, и в снегу валяться…
Весной хотелось нам обнять весь мир
И расцветать, как флоксы и тюльпаны.
А осенью – ловить прощальный миг
И листьями шуршать. Ты помнишь, Таня?
Нас разделяют годы, города.
Объединяют – интернет и детство.
Я очень редко прихожу туда,
Где жили мы с подругой по соседству.
Вот улица. Дома, дворы, сады.
Чужие – люди, окна, атмосфера.
Закатаны в асфальт мои следы
Ботиночек тридцатого размера…
ХЛАМ
Суббота. Я перебираю хлам,
Что прячется по полкам и углам,
Припорошённый временем и пылью.
Вот старый, бабушкин ещё, светильник –
При нём мы с ней читали про зверей,
Про колдунов и трёх богатырей…
А вот собака рыжая из плюша –
Оторван хвостик и потёрты уши –
Мы спали с ней в обнимку по ночам
Всё детство. А сейчас собака – хлам.
Учебники, тетради – всё на выброс!
И прошлое туда же! Чтоб не снилось.
Чтоб не щемило слово «никогда»
И чтоб не слышать, даже иногда,
Как голосит из мусорного бака
Игрушечная рыжая собака.
ВЗРОСЛАЯ ДЕВОЧКА
Взрослая девочка,
Куклы твои мертвы.
У них даже нет могил
На кладбище времени.
Шары улетели в небо –
Последний вчера ещё взмыл.
Он был голубым, конечно.
На то и последний.
Жизнь, словно мысль, мелькнула.
Осталась трава.
В ней одуванчики солнцеголовые
Тянутся вверх.
Ты понимаешь,
Что где-то была не права.
Молча и честно
Просишь прощенья у всех.
Но не исправить ошибок,
Снова сломалось перо.
Долго сидишь за столом,
Рукой подпирая голову.
То, что написано, как ни старайся –
Не вырубить топором.
Как ни усердствуй, не вымолить
Воскрешения мёртвому.
Взрослая девочка,
Пальцы твои всё помнят.
Шьёшь новых кукол из ткани
И наряжаешь, как раньше.
У самой любимой –
В синем платье шифоновом –
На бледной щеке слеза.
Не вышитая – настоящая.
ЧЕРТА
Со мною вот что происходит:
Совсем не та ко мне приходит,
Мне руки на плечи кладёт
И у другой меня крадёт.
Е. Евтушенко
Я прихожу. Я знаю, что не та.
И между нами где-то есть черта,
Которую никак не перейти.
И песня есть, звучит её мотив,
Как приговор, как вихрь огня в аду.
Тебе на плечи руки я кладу,
Краду всего тебя у той, другой.
В отместку. Ты догадлив, дорогой.
Нас освещает тусклый шарик бра.
На ужин – антрекот и фуа-гра,
Вино и фрукты – всё, как любишь ты,
Изысканно, без ложной суеты.
И мы ещё в любовях прежних, тех,
Как будто в тишине библиотек,
Молчим, пока в твоей моя рука
Вдруг не окажется, а с языка
Сорвётся слово, что невмоготу…
И ночь сотрёт проклятую черту.
Я К ТЕБЕ ПРИБЛИЖАЮСЬ
Я к тебе приближаюсь,
Твои очертания смутны.
Я способна улыбку уже различить,
Даже плащ на руке.
Вижу свитер под горло
Цвета заношенных будней,
И наклон головы чуть заметный,
И шрам небольшой на виске.
Над тобой наше небо,
В которое мы запускали
Пёстрых змеев,
Надутые воздухом тёплым шары –
И они ведь парят до сих пор,
В параллельном реале,
Для какой-то другой,
Не известной нам здесь, детворы.
Собираю в кулак снеги прошлые,
Чувства, запреты
И сжимаю до хруста,
До взрыва ничьей тишины.
Я стараюсь забыть наши дни
И в обнимку рассветы,
Но к тебе приближаюсь
Сквозь годы, сквозь реки и сны.
Это выше меня –
Приказать и ослушаться разом –
Будто выстрелить в птицу,
Потом сожалеть и не спать.
Бредить перьями, снегом,
Слагая нелепые фразы,
Никого не винить,
Наступая на грабли опять.
Я совсем уже близко,
Ты смотришь в упор, не мигая,
Будто хочешь задать
Очень важный и трудный вопрос.
Не молчи. Я пришла и сейчас обниму.
Прикасаюсь.
Только это… не ты.
Под рукою холодный шершавится холст.
НА БЕЛЬЕВОЙ ВЕРЁВКЕ
На бельевой веревке стылый день
До вечера, покачиваясь, сохнет.
Прищепки жмут, свирепствует мигрень,
Закапал дождь с небесной подворотни.
Ноябрь, тридцатое, канун зимы,
Но не отремонтированы сани.
Телега – в хлам, и мы обречены
Из ж… выкарабкиваться сами.
Из каждого, простите, утюга –
Прививочно-ковидные страшилки
Летят, как будто колкие снега,
Что укрывают свежие могилки.
А мы болеем, умираем, ждём
И верим каждой буковке надежды.
В наушниках, под солнцем и дождём,
Пытаемся забыться, но, как прежде,
Мы в паутине липкой соцсетей,
Не отрывая глаз от телефонов,
Порой, не слышим первых слов детей,
Не замечаем облетевших клёнов…
А завтра обещает быть декабрь.
Вчера он помахал мне первым снегом.
С верёвки бельевой в ночную хмарь
Я ноября снимаю день последний.
ПРИДЁТ ФЕВРАЛЬ
Чернила днём с огнём
Не отыскать,
Заплакать просто так,
Зло, до истерик.
Расхлябанный январь,
Как белый скат,
Распластан, мокр,
Беспомощен, растерян.
Я вместе с ним
Белугою реву.
В разводах день
Сквозь мутное оконце,
Легонько раздвигая синеву,
Едва-едва нащупывает солнце,
И затихает мой надрывный плач,
И каждый всхлип –
Всё тише, тише, тише.
А полосы удач и неудач
Стремятся прочь,
Вслед за летящей крышей,
К весне – сквозь сон
И слякотный февраль
Со снежной кашей,
Чередой проталин,
Где что ни куст,
То спрятанный рояль,
Где каждый атом – гиперсексуален.
И знаю я – никто не виноват
В том, что чернил
Ни капли не осталось.
Болезненно исчезнет белый скат,
Придёт февраль,
А вместе с ним – усталость.
