(Герман Гецевич, Свой космос. Избранная лирика. –
М., Издательство «У Никитских ворот», 2021. – 196 с.)
Книги у Германа Гецевича выходили скудно и нечасто. В основном – тоненькие брошюрки вроде «Скальпеля», переводы и детские стихи. А к юбилею поэта вышло сразу две книги – помимо «Своего космоса», ещё и «Геометрия судьбы», в том же издательстве. Только сам автор до своего юбилея не дожил – оторвался тромб, и юбилейное в одночасье стало посмертным. Я выступал вместе с Германом незадолго до его ухода в Доме Поэтов, на вечере памяти Елены Кацюбы. И тогда, на слух, стихи Гецевича показались мне крепкими и мастеровитыми. Книга «Свой космос» подтверждает моё первое впечатление.
Не чернокнижник я и не безбожник,
Уже не молод, но ещё не стар.
Я – просто одинокий подорожник,
Ладонь земли, зелёный санитар.
Это строки из первого стихотворения, написанного Гецевичем в 15 лет. Юноша пишет о себе, что он «уже не молод, но ещё не стар». Есть люди, рождённые с «блоковским» мгновенным знанием жизни. Таким до Блока был Михаил Лермонтов. Раннее знание, видимо, было присуще и Герману Гецевичу. Составительница «Своего космоса» Ольга Чугина провела смелый эксперимент. Она поместила на сопредельных страницах первое и одно из последних стихотворений поэта, «Не заметил, как жизнь прошла…». Первое слово поэта не сильно отличается по качеству от последнего. Словно бы Гецевич явился в мир уже готовым мастером стихосложения, которому не нужно было развиваться от дилетантского – к совершенному. Название книги цепляет простой и безыскусной глубиной. Космос, но свой. Тот, который внутри. Внутренний космос поэта.
Приятно средь занятья косного
Вдруг осознать, припав к судьбе,
Что ты, являясь частью космоса,
Свой космос вырастил в себе.
Тему внешнего и внутреннего космоса, как пространства, продолжает в этом стихотворении тема космоса мужчины и женщины. Именно женщина ассоциируется у автора с внешним космосом. Стихотворение так и называется – «Ты и я». В большинстве произведений Германа присутствует стремление к многомерности, второму дну, разнообразным пластам понимания. В книге много стихов о неразделённой любви. Есть некая неустроенность судьбы, неприкаянность в произведениях Гецевича: незавершённость, непонимание, скитания, отсутствие конечного результата.
Снова сердце колотится,
Каждый шаг торопя,
Вижу церковь в Коломенском –
Вспоминаю тебя.
Ты, конечно же, грешница,
Да и я – не святой,
Но так хочется встретиться
В этом храме с тобой.
Многие стихотворения Гецевича песенны. И это не удивительно: музыкальных дисков у него вышло больше, чем поэтических книг – семь против четырёх. Гецевичу присуща ритмическая и музыкальная одаренность, и он использует эти таланты на полную мощность. Среди стихов просто хороших в книге есть стихотворения необыкновенной лирической силы. Поэт пишет вроде бы просто, но есть во многих его стихах что-то такое, что цепляет читателя до слёз. Характерное качество лирики Гецевича – «оркестровость» любви и смерти, встреч и расставаний.
Из партитуры тишины
Я вырвал тему длинную,
Где ноты смерти сведены
В одну прямую линию.
Где неподвижен дирижёр,
Но с тишиной той самою
Вступают звуки в дерзкий спор
Над оркестровой ямою.
Но есть другая тишина,
И в ней слились неистово
Всего два слова: Ты ушла»,
И в этом – доля истины.
Умчалась вслед за тишиной,
Хоть знала ты, наверное,
Какой оплачено ценой
Затишье сокровенное.
Молчат отчётливо басы
Про счастье бесполезное,
Ведь вместо слёзной железы
Есть железа железная.
Пусть напряженья тяжелы
Для мысли и для мускула,
Но с наступленьем тишины –
Не отступает музыка.
Нет ничего страшней в тиши,
Когда сверкает молния,
Чем тишина пустой души
И пустота безмолвия.
О Гецевиче, несомненно, можно говорить как о поэте Москвы. Количество стихов, где так или иначе присутствует столица, не поддаётся исчислению. «Ночной аккордеон», «Не говори», «Коломенское», «Московский дождь», «Красный вагон», «Москва на закате», «Измайлово» и многие другие. Неизменным фоном всей поэзии Германа Гецевича проходит его родной город. И есть ещё одно место, куда поэт постоянно возвращается мыслями – это Переделкино. Друзья рассказывают, что Герман постоянно брал туда писательские путёвки и проводил там много времени, общаясь с обитателями писательского городка. А ещё туда к нему приезжала любимая женщина. Может быть, именно потому в стихах Гецевича так много электричек. Для дачников электричка – самый важный вид транспорта. И сквозная тема всей книги – транзитность жизни человека – лучше всего проявляется у поэта в образе поезда.
Ночь вагонной дверцей дребезжит.
У тоски – зелёная изнанка.
Мимо жизни пролетает жизнь,
Будто ветер мимо полустанка.
Известен Гецевич и как детский писатель, и как переводчик. Он переводил таких значительных поэтов, как Рембо («Пьяный корабль»), Рильке, Фрост, Оден, Сильвия Плат. Перевёл все сонеты Шекспира. Один из них – 66-й – представлен и в «Своём космосе». Что любопытно, иностранных языков поэт не знал, переводя исключительно по подстрочникам. Переводы Германа включены Евгением Витковским в антологию «Строфы века-2».
Гецевичу хорошо удавались стихи, написанные короткой строкой:
Паденье – одна
Из
Минувших моих
Вех:
Летел я всегда
Вниз,
А падал всегда
Вверх.
Герман владел многими стилями письма, не чурался он и авангарда:
ТЫ расчёсываешь ЛОВОСЫ
красишь честные ЛГАЗА
за спиной расправив ЛОПОСТИ
словно РКЫЛЬЯ ТРЕСКОЗА
«Свой космос» демонстрирует нам всю палитру красок самобытного мастера. Есть в книге и верлибры:
появление в стихах
ПОЭЗИИ
удивляет
порой пугает
как
первая сперма
в ладонях
как
первая менструальная кровь
«Свой космос» поэта обширен и разнообразен:
гармония рождается из хаоса
между словами затесалась пауза
и в густоте иного вещества
тратили значение слова
плотней чем воздух и длинней чем Яуза
исчадье МХАТа – чеховская пауза
есть спазмы слов и смыслов закрома
но в паузе – Поэзия сама
и если юность – алый призрак паруса
то смерть и старость – безусловно – пауза
не затянулся б только их постой
чтоб пауза не стала пустотой
О Гецевиче оставили тёплые отзывы Андрей Вознесенский. Евгений Евтушенко, Юрий Ряшенцев, Евгений Рейн и многие другие поэты. Вот что рассказала о нём Нина Краснова: «Герман Гецевич – единичное, штучное, универсальное явление нашей поэзии. Он и авангардист, и традиционалист. В детстве на него оказал своё влияние мой великий земляк Есенин, потом и другие классики русской и зарубежной литературы, и поэты Лианозовской школы Генрих Сапгир, Игорь Холин, и наши шестидесятники, и Евгений Рейн, который назвал его «полистилистом». Все они стали его учителями. «Учителя – это не те, кто учат и поучают тебя чему-то, а те, у кого ты учишься», – говорил Герман. Но он никогда не хотел быть ни вторым Есениным, ни вторым Вознесенским, ни – тем более – Беллой Ахмадулиной, ни вторым кем-то ещё из своих учителей. «Если быть, – то быть первым», – любил говорить Валерий Чкалов, а за ним Юрий Гагарин. И когда Вознесенский написал, обращаясь к Господу: «Пошли мне, Господь, второго…», – Герман сказал: «Вторых в искусстве не бывает. / В искусстве правят только первые», то есть единственные в своём роде, кем и был, и есть, и будет и сам Герман Гецевич, посвятивший свою жизнь святому делу – поэзии».
Интересно, что из двух фамилий – матери и отца – поэт выбрал фамилию матери. По отцу он – Коган, а Павел Коган приходился ему дядей, и. видимо, вторым Коганом Герман быть не захотел. От единственной встречи с Гецевичем в Доме Поэтов у меня осталось ощущение недоговорённости: у нас было много общего, общие друзья и интересы. Увы! «Но с наступленьем тишины – / Не отступает музыка».
