Прежде чем погрузиться в глубины или, скорее, воспарить в выси космологических теорий, отвлечёмся ненадолго и расскажем о Георгии Антоновиче Гамове, имя которого уже много раз встречалось ранее и ещё много раз будет встречаться потом. Как ни странно, но мне не удалось найти полноценного жизнеописания этого выдающегося учёного и неординарного человека. Есть его неполная автобиография (отрывок из неё был напечатан в журнале Химия и жизнь в конце 1980-х годов)[1], есть воспоминания и статьи о нём[2] [3] [4] [5]. Несколько страниц посвящено ему в монографии по космологии Х. Крау[6], есть небольшая брошюра российских учёных В. Френкеля и А. Чернина[7], есть книга о нём и его друге, будущем Нобелевском лауреате Максе Дельбрюке[8], есть не очень серьёзная книжка одного из первооткрывателей структуры ДНК Дж. Уотсона[9], есть книжка о нём и его сыне Рустеме–Игоре[10]. В 2009 году в США была опубликована его биографическая справка как члена Национальной академии наук[11], но фундаментального исследования его научных достижений, насколько мне известно, нет. Нисколько не претендуя на полноту я всё же рискну сказать несколько слов о его жизни, оставляя упоминания о научных достижениях на потом, по ходу дальнейшего повествования.
* * *
Читатели газеты Правда, открывшие номер от 25 ноября 1928 года, могли насладиться следующим стихотворным шедевром с ошеломляющим числом восклицательных знаков:
«До атомов добрались»
СССР зовут страной убийц и хамов.
Недаром. Вот пример: советский парень Гамов.
Чего хотите вы от этаких людей?!
Уже до атомов добрался, лиходей!
Миллионы атомов на острие иголки!
А он — ведь до чего механика хитра!
В отдельном атоме добрался до ядра!
Раз! Раз! И от ядра осталися осколки!
Советский тип — (сигнал для всех Европ!)
Кощунственно решил загадку из загадок!
Ведь это что ж? Прямой подкоп
Под установленный порядок.
Подкоп иль не подкоп, а, правду говоря,
В науке пахнет тож кануном Октября.
Г.А. Гамов, конец 1920-х годов
Автором сего сочинения был известный пролетарский поэт Демьян Бедный (многие литературоведы считают его прообразом Ивана Бездомного из романа Мастер и Маргарита Михаила Афанасьевича Булгакова). Не всякий учёный удостаивался такой хвалы, а если учесть, что тогда Гамову было аж 24 года, то это и вовсе факт совершенно удивительный.
«Советский парень» Гамов в анкетах в графе «происхождение» писал «из дворян». Несмотря на громкое звание отец его был скромным преподавателем русского языка и литературы в Одесской гимназии. За дореволюционные преподавательские успехи он был даже награждён орденом, но талант учителя не произвёл особого впечатления на одного из его учеников, ставшего впоследствии весьма знаменитым. Это был не кто иной как Лев Троцкий, упомянувший учителя в своих мемуарах в не самых лестных выражениях[12].
Проучившись год на физическом факультете Новороссийского университета в Одессе, юный Юра Гамов отправился в Петроград (для этого отцу пришлось продать серебряные ложки), где его приняли на второй курс, предварительно проверив познания в физике и в математике. Он удостоился чести демонстрировать свои знания по физике одному из ведущих тогда русских физиков О.Д. Хвольсону, а по математике — Г.М. Фихтенгольцу (по учебнику которого и я учился на первом курсе университета). Оба были удовлетворены результатами экзамена, и Гамов приступил к обучению.
В Питере он вскоре сблизился с парой неординарных молодых людей, также учившихся в университете — Львом Ландау и Дмитрием Иваненко. Позднее к ним присоединился Матвей Бронштейн. Они называли себя «джаз банд» или «три мушкетёра». То, что их было четверо, а не трое, их нисколько не смущало, не больше, чем Александра Дюма-отца, у которого в романе, как известно, мушкетёров тоже было четверо. Не чурались они и женского общества, в котором выделялась Женя Канегиссер, сочинявшая поэмы об их житье-бытье, которые Гамов запомнил на всю жизнь и часто цитировал.
Лет за десять до этого старший брат Жени Леонид застрелил председателя питерской ЧК Моисея Урицкого (он увековечен на наших старых троллейбусах, где впереди было написано «ЗИУ — завод имени Урицкого). Произошло это в тот же день, когда Фанни Каплан покушалась на Ленина. В последовавшем затем красном терроре были физически ликвидированы многие враги, в том числе Леонид и Фанни (по слухам, на казни Каплан присутствовал Демьян Бедный). Родственников Леонида не тронули, так что Женя в итоге вышла замуж за приехавшего из Германии молодого физика Рудольфа Пайерлса (будущего первого руководителя диссертации Хойла), уехала с ним сначала в Германию, потом в Италию, а затем, после прихода к власти Гитлера, в Великобританию, где в конце концов тот за свои заслуги был удостоен рыцарского титула. Так Женя Канегиссер стала леди Пайерлс.
В 1978 году, когда ей исполнилось 70 лет, английские друзья в шутку предложили ввести величину «одна женя» как единицу «громогласности, широты души, самоуверенности, заботливости, назидательности, щедрости, упрямства, безобразного английского, сострадания, рифмоплётства, фантазии, гипнотической силы и беспредельной доброты». Для обычного человека, по их словам, было бы более чем достаточно одной «миллижени». Супруги Пайерлс прожили в мире и согласии 55 лет.
Супруги Пайерлс
Но вернёмся к панегирику Демьяна Бедного. Гамов его явно заслужил. Направленный на стажировку в Германию, он быстро написал статью, в которой показал, как с помощью квантовой механики объясняется непонятный по классическим представлениям вылет альфа-частиц из ядра. Эта статья произвела своего рода сенсацию в физических кругах и мгновенно сделала Гамова звездой первой величины. Правда, физик, член-корр. АН СССР и известный историк науки Е.Л. Фейнберг, в комментариях к отрывку автобиографии Гамова, опубликованному в журнале Химия и жизнь, указывал, что прославивший Гамова «туннельный эффект» был раньше описан Леонтовичем и Мандельштамом, о чём, по его словам, Гамов не мог не знать, но на них не сослался. Поэтому, пишет Фейнберг, широко распространено ошибочное мнение, что и открытие самого «туннельного прохождения через потенциальный барьер» принадлежит Гамову. Как бы то ни было, статья Гамова и его настойчивость позволили ему поработать в Копенгагене у Нильса Бора, побывать в Англии, Голландии, других странах и обзавестись многими так нужными учёному личными контактами.
В конце 1920-х годов он явно наслаждался известностью, возможностью работать в ведущих европейских центрах, общаться с крупнейшими физиками. В Копенгагене он учил Нильса Бора ездить на купленном им мотоцикле, а позднее в Англии, когда там оказался и Лев Ландау, совершил с ним путешествие на мотоцикле с коляской в Шотландию.
Нильс Бор катает жену
В начале 1930-х годов ситуация в СССР стала стремительно меняться к худшему. В 1931 году Гамова не выпустили на конференцию в Италию, где он должен был выступать с одним из основных докладов. В итоге, доклад прочёл его друг, физик Макс Дельбрюк (лауреат Нобелевской премии по физиологии или медицине 1969 года). Гамов стал искать способы побега вплоть до пересечения Чёрного моря с женой на байдарке — эта попытка, подробно описанная им в автобиографии, чуть не закончилась трагически, но супругам повезло. Их байдарку после бурной штормовой ночи, проведённой в открытом море, выбросило на берег относительно недалеко от точки начала маршрута. Повезло им и в том, что никто не заподозрил в этой авантюре попытки к бегству. Гамов всерьёз рассматривал нелегальный переход границы с Норвегией при помощи местных жителей, но узнал, что они, охотно согласившись провести через границу, на самом деле приводили беглецов к пограничникам, за что и получали награду от правительства.
Обеспокоенные слухами о «завинчивании гаек» в СССР и, в частности, судьбой Гамова, его многочисленные друзья на Западе организовали ему именное приглашение на Сольвеевский конгресс 1933 года — одно из самых крупных и престижных совещаний учёных. Выезд Гамову разрешили, но одному, а он хотел ехать только вместе с женой. Получив несколько отказов, Гамов обратился к Н.И. Бухарину, с которым был знаком (возможно, Николай Иванович, бывший в 1928 году редактором «Правды», помнил то стихотворное произведение, где Гамов рифмовался с «хамов», но, видимо, они встречались и по иным поводам, потому как однажды Бухарин предложил Гамову по ночам использовать всю электроэнергию Московской области для опытов по получению термоядерной энергии, от чего тот благоразумно отказался).
Бухарин сам не мог разрешить Гамову выезд вместе с женой и организовал ему встречу с В.М. Молотовым, председателем правительства. Молотов разрешил выехать в Брюссель с женой, после того как Гамов, по его словам, вместо того чтобы уверять, что она — его секретарь и без её помощи он обойтись не может, «честно» признался, что по окончании конгресса хочет свозить её в Париж за покупками.
Из этой командировки Гамов вовремя не вернулся. Он испросил согласия остаться, по крайней мере, на некоторое время на Западе у поручившегося за его возвращение крупного французского физика П. Ланжевена, пользовавшегося в СССР большим авторитетом (позднее он стал членом ЦК французской компартии). Посовещавшись с Марией Кюри, с которой он был весьма близок (попросту говоря, был ее любовником), Ланжевен дал такое согласие, взял грех на душу.
Из автобиографии Гамова следует, что он не хотел порывать с СССР, пытался продлить свой советский паспорт; он лишь хотел свободно ездить по миру, приезжать домой и уезжать оттуда, когда ему захочется. Дома на это никто не пошёл. Так Гамов стал невозвращенцем. В 1938 году он был исключён из Академии наук СССР, членом-корреспондентом которой был избран в возрасте 28 лет в 1932 году.
В 1934 году из Союза не выпустили приехавшего из Кембриджа в отпуск в Москву П.Л. Капицу, и многие, в том числе сам Пётр Леонидович, связывали это с невозвращением Гамова. Сам Гамов это, естественно, отрицал, но многие, очень многие затаили на него злобу. Поездки советских учёных за рубеж стали редкостью. Гамов же, поработав в 1933 году на временных контрактах в институте Марии Кюри в Париже, в Лондонском университете и в университете Мичигана, в конце концов осел в США, где в 1934 году получил пост профессора физики в университете Джорджа Вашингтона в американской столице. Вскоре он перетащил туда своего приятеля Эдварда Теллера, венгерского физика, который потом получил титул «отца американской водородной бомбы». В 1940 году Гамов стал гражданином США. Он продолжал работать в университете Джорджа Вашингтона до 1956 года, а потом занял профессорский пост в университете штата Колорадо, в Боулдере, где и завершил свою карьеру. Высоченное здание на территории университета носит название «башни Гамова». Скончался Георгий Антонович 19 августа 1968 года. В 1990 году было восстановлено его членство в АН СССР. Посмертно.
Башня Гамова
О Гамове отзывались очень по-разному. В нашей стране его имя до начала перестройки вообще было практически под запретом, а на Западе, особенно в Штатах, он был весьма популярным человеком. Многие отмечали, что он делал физику играючи, не прибегая к тяжёлой артиллерии сложной математики. Его работы отличаются краткостью и ясностью. Как только какая-то область становилась чересчур популярной, он уходил оттуда. Этим он напоминал Хойла. В интервью 1968 года, за полгода до кончины, Гамов рассказывал:
«Чистая ядерная физика стала слишком скучной, слишком сложной, со всеми этими сложными экспериментами и запутанными теориями, а потому я занялся ядерной астрофизикой, так сказать, эволюцией звёзд, и был в основном связан с астрономами, людьми типа Бааде и Хаббла. В то время я был гораздо ближе к астрономам, чем к физикам».
Биограф Бааде Дональд Остерброк, сам крупный американский астроном, со слов Гамова пересказывает следующий забавный эпизод. В доме Бааде, где поддерживались традиции их родины и супруги говорили между собой по-немецки, жил их любимец, крупный пёс породы чау-чау весьма сурового нрава. Звали его Ли Тай-бей, в честь древнего китайского поэта и философа, весьма почитавшегося в Германии времён Веймарской республики.
«В начале 1950-х годов Гамов приехал к Бааде в Пасадину для обсуждения каких-то вопросов по астрономии. Он остановился в доме Бааде, где с ним говорили по-английски. Гамов чем-то не понравился Ли, так что пса приходилось держать на привязи. Через пару дней Бааде поинтересовался, не говорит ли Гамов по-немецки и тот, уверявший, что говорит на пятнадцати языках, но у него свой “Гамовский диалект”, перешёл на ломаный вариант языка Гёте и Шиллера. Ли мгновенно переменился. Гамов подошёл к нему, снял с поводка и стал гладить по голове, что-то приговаривая на своём немецком, а Ли стал лизать ему руку и проявлял все признаки дружелюбия до конца визита»[13].
Гамов любил «красивую жизнь», первая его жена, вывезенная им из СССР, была признанной красавицей. Он любил красивые вещи, хорошие машины. Фред Хойл в ноябре 1981 года вспоминал, что когда в начале 1950-х годов он был Калтехе, где писал с коллегами статью B2FH, им часто звонил Гамов, тоже находившийся в Калифорнии, и настойчиво приглашал Фреда и Фаулера приехать к нему. Почему он сам не мог проехать каких-то 250 километров, из его путаных объяснений было совершенно неясно. В конце концов, Хойл и Фаулер решили отправиться к Гамову, и выяснилось, что он, будучи приглашённым консультантом одной из калифорнийских фирм, ухлопал всё своё будущее жалованье и гонорар на покупку огромного белого кадиллака с открытым верхом, а потому у него не осталось денег даже на бензин.
Позднее Хойл писал:
«Я не помню у Гамова ни одной длинной статьи. Тех, кто его знал не удивляло, что он всегда писал коротко. Дело в том, что он не мог долго концентрировать внимание на чём-то одном. Поговорив минут десять об интересующих его научных вопросах, он вынимал из кармана колоду карт или коробку спичек и начинал показывать фокусы, забавлявшие больше его, чем собеседника».
Лёгкий, раскованный стиль всегда готового пошутить Гамова воспринимался некоторыми коллегами как легкомысленность. Ему ничего не стоило вставить в число соавторов приятеля, просто потому что тогда получался забавный список авторов, или выразить благодарность в серьёзной статье вымышленному персонажу своих популярных книжек (которые пользовались огромным успехом во всём мире и принесли ему премию ЮНЕСКО), или сослаться на несуществующего автора, или гордиться тем, что ему удалось опубликовать статью (и не одну) именно 1 апреля. Сотрудники Гамова позднее сокрушались, что именно это несерьёзное отношение к их шефу помешало по достоинству оценить полученные ими в космологии результаты.
Судя по воспоминаниям, Георгий Антонович обожал рассказывать разные истории из своей жизни, особенно за столом в кругу друзей. Одна из таких историй, которую он подробно описал в автобиографии, цитировалась или пересказывалась почти всеми, кто писал о Гамове. Вот что написал Гамов о своём общении с Эйнштейном во время войны.
«Я был просто счастлив, когда мне предложили стать консультантом Отдела взрывов большой мощности в бюро артиллерии Военно-морского министерства США. Эта работа не пересекалась с моими лекциями и чисто научными исследованиями в университете Дж. Вашингтона, так как университет разрешил мне один день работать для флота. Я использовал его как два полудня в неделю, работая по вторникам и пятницам после обеда в старом Navy Building на Constitution Avenue. Проблемы касались главным образом распространения ударных и взрывных волн при различных условных взрывах большой мощности и переходах от удара к взрыву.
Моя более интересная деятельность в то время состояла в периодических контактах с Альбертом Эйнштейном, который совместно с другими выдающимися экспертами, такими, как Джон фон Нейман, служил консультантом в Отделе взрывов большой мощности. Соглашаясь на эту работу, Эйнштейн договорился, что из-за своего преклонного возраста он не может периодически ездить из Принстона в Вашингтон, округ Колумбия, и обратно, и что кто-то должен привозить к нему в Принстон проекты. Так как я случайно был знаком с Эйнштейном раньше, на невоенной почве, я был выделен для выполнения этой работы. Поэтому каждую вторую пятницу я садился на утренний поезд до Принстона, имея при себе портфель, туго набитый конфиденциальными и секретными проектами флота. Здесь было великое множество предложений, таких, как взрыв серии подводных мин, размещенных по параболической траектории вокруг входа в японскую военно-морскую базу “с доведением до конца” авиационными бомбами, сбрасываемыми на посадочные палубы японских авианосцев. Эйнштейн обычно встречал меня дома в своем кабинете, одетый в один из своих знаменитых мягких свитеров, и мы должны были пройтись подряд по всем предложениям. Он одобрял практически все, приговаривая: “О, да, очень интересно! Очень, очень остроумно!” И на следующий день адмирал в отставке при Бюро был очень доволен, когда я докладывал ему комментарии Эйнштейна».
Никто не сомневался в правдивости этого повествования, пока известный астрофизик и автор ряда научно-популярных книг (на мой взгляд, хороших) Марио Ливио не наткнулся на свидетельство другого участника описанных Гамовым событий. Вот что пишет Ливио.
«Стивен Брюнауэр был уже известным специалистом в области физики поверхностей, когда во время Второй мировой войны в звании лейтенанта стал главой отдела исследований и разработок взрывчатых веществ высокой мощности военно-морских сил США. Как-то он поинтересовался у армейских коллег и в отделе по работе со штатскими, привлекли ли они к работе Эйнштейна, на что получил отрицательный ответ. Ему объяснили, что Эйнштейн был пацифистом, и, кроме того, “его не интересовали практические приложения”. Брюнауэр всё же решил сам поговорить с Эйнштейном и съездил к нему в Принстон 16 мая 1943 года, где и привлёк того к работе на ВМФ в качестве консультанта с окладом 25 долларов в день. Брюнауэр привлёк к работе и Гамова, но позже, 20 сентября 1943 года. В своей опубликованной в 1986 году статье под названием “Эйнштейн и флот — непобедимый союз” Брюнауэр подробно описал, как обстояло дело. Он упомянул, что помимо него с Эйнштейном имели дело и некоторые другие учёные, в том числе физики Рэймонд Зигер, Джон Бардин (который позднее стал дважды лауреатом Нобелевской премии), Джордж Гамов и химик Генри Эйринг. Касаясь роли Гамова, Брюнауэр отметил: “Позднее Гамов рассказывал, что он был на связи с Эйнштейном по линии ВМФ и посещал его раз в две недели. Эйнштейн якобы выслушивал его, но ни в чём практически не участвовал. Всё это неправда. К Эйнштейну обычно ездил я, причём не чаще, чем раз в два месяца”»[14].
Выводы из приведенных выше воспоминаний оставляю читателям. Могу лишь добавить, что сын Гамова как-то стал расспрашивать свою мать (к тому времени уже расставшуюся с Георгием Антоновичем) об одном давнем эпизоде, рассказанном как-то отцом, интересуясь, так ли это было на самом деле. Она лишь усмехнулась и заметила, что его отец всегда отличался богатым воображением.
Фред Хойл как-то назвал Георгия Антоновича «медведеподобным», но на снимках он не производит такого впечатления. Возможно, таким он представлялся потому, что был весьма высокого роста — 1 метр 94 см (кое-где упоминается, что его рост был 204 см, но я более склонен доверять свидетельству его сына, приведенному в комментариях к автобиографии Гамова, где он прямо указывает рост отца в английских мерах — 6 футов, 4 дюйма), тогда как Фред был среднего роста. При внушительном росте у Гамова был неожиданно высокий голос, так что Пайерлс даже как-то назвал его «канарейкой».
Г.А. Гамов, 1970-е годы
О Гамове можно было бы рассказывать ещё много и долго (например, о том, что он одним из первых, ещё в 1954 году, пытался расшифровать генетический код), но я, пожалуй, остановлюсь здесь, добавив лишь, что увлечение алкоголем в конце концов привело к отказу печени, оказавшейся по его выражению «самым слабым звеном». Мозг со спиртным справлялся (один из слушателей летней школы 1953 года, где с блеском выступал Гамов, позже вспоминал, что было очень жарко и Гамов «потел водкой»), а вот печень подкачала.
Уместно упомянуть, что стало с остальными «тремя мушкетёрами». Блестящий, гениальный Матвей Бронштейн был арестован и после суда, длившегося 20 минут, расстрелян в 1938 году. Его вдова Лидия Чуковская, дочь Корнея Ивановича Чуковского, не простила советскую власть и до конца дней оставалась одной из самых активных участниц правозащитного движения в Советском Союзе. Не менее гениальный Лев Ландау тогда же просидел год в тюрьме по обвинению в составлении антисталинской листовки и был выпущен под личное поручительство П.Л. Капицы. (Позднее Ландау и Капица были удостоены Нобелевской премии — в 1962 и в 1978 году, соответственно.) Дмитрий Иваненко был сослан в Томск, но в конце концов смог вернуться в МГУ, где занял пост профессора. К тому времени его отношения с Ландау испортились настолько, что они даже не здоровались, случайно встречаясь в университетских коридорах. Как сложилась бы судьба Гамова, не останься он на Западе, можно только гадать…
Примечания
[1] Дж. Гамов, «Моя мировая линия: неформальная автобиография», М. Физматлит, Наука, 1994, (отрывок был напечатан в журнале Химия и жизнь, 1989, 5).
[2] R. Alpher, R. Herman, «Reflections on Early Work on Big Bang Cosmology», Phys. Today, 41(8), 24 (1988).
[3] В. Френкель, А. Чернин, «Возвращается Г.А. Гамов», Природа, 1989, 9.
[4] А. Смирнов, «Георгий Гамов — трижды нелауреат Нобелевской премии», Химия и жизнь, 3, 2005.
[5] V. Soloviev, «How Friedmann Shod1 Einstein», http://arxiv.org/abs/2204.10650, 2022.
[6] H. Kragh, «Cosmology and Controversy», Princeton University Press, 1996.
[7] В. Френкель, А. Чернин, «Георгий Гамов — гигант трёх наук. От альфа-распада до Большого взрыва», Либроком, 2013.
[8] G. Segre, «Ordinary Geniuses: Max Delbruck, George Gamow, and the Origins of Genomics and Big Bang Cosmology», Viking, 2011.
[9] J.D. Watson, «Genes, Girls and Gamow», A. Borzoi Book, 2001.
[10] P. Garrity, «The Galloping Gamows», Booksurge Publishing, 2007. Имеется перевод: «Гамовы, Годы галопа», Booksurge Publishing, 2008.
[11] K. Hufbauer, «George Gamow, 1904-1968, A Biographical Memoir», National Academy of Sciences, Washington, D.C., 2009.
[12] L. Trotsky, «Му life», Charles Scribner & Sons, 1930. Русский перевод: Л. Троцкий, «Моя жизнь. Опыт автобиографии», М. Панорама, 1991.
[13] D. Osterbrock, «Walter Baade: A Life in Astrophysics», Princeton University Press, 2001.
[14] M. Livio, «Brilliant Blunders: From Darwin to Einstein — Colossal Mistakes by Great Scientists That Changed Our Understanding of Life and the Universe», Simon & Schuster, 2012.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer6/macarsky/
