Рубриа "Человек на земле и на море"
(рассказ)
Целые сутки тёрся израненным боком о борт «Академика» обессиленный сейвал, спасаясь от стаи разбойных кархародонов. Разом наброситься на беднягу-кита трусоватая акулья свора не смела, побаивалась исполинской «китовой матки», к которой лип доходной сейвалёнок.
Судно шло на малых оборотах, чтобы несчастный кит совсем не выбился из сил. Команда несла боевую вахту. Что только не делали научники, отвлекая от жертвы! Кровожадно ухмыляясь, кархародоны глотали мазутные квачи, мотки ржавой проволоки, консервные банки и прочую дурную «снедь», а один наглец не погнушался и старенькой струбциной, которую запустил в гнойно-белые чудовища плотник Гриша Куликов. Пробовали глушить громовыми толовыми шашками. Самая настоящая война получилась: взрывы, десятиметровые горы воды дыбятся, а мерзавцы только хари воротят, будто свиньи от докучливых слепней. Всё они норовят серую, обморочную тушкусейвала снизу цапнуть. Вздёрнут рыла кверху, темные пасти раззявят, да так широко, что чуть глазки оловянные от натуги едва не выскакивают и проявляются треугольные, в зазубринах, клыки и всё подныривают, подныривают под затурканное животное. Ладно кровь на китовой ране свернулась, а то, наверное, в исступлении, в голодном бешенстве вспучили бы акульи полчища море-океан и опрокинули корабль.
Подоспели на выручку дельфины-белобочки, многим кархародонам хребты переломали, разогнали банду, спасли бедного сейвала. Очистилось море от крови, только на борту, где кит прижимался, ошмётки кровяных сгустковостались.
Подняли научники после побоища одного дохлого крысорылого «красавца», разделали, и уже позже приспособился плотник наждачкой из акульей кожи топоры, рубаночные ножи доводить-дотачивать, а кок в камбузе до сверкания, с шиком, надраивал шершавыми лоскутами котлы и сковороды. Акулий хищник, одним словом. Такой — не домашняя кошка и даже простого прикосновения к себе не простит.
Улеглись подводные страсти. В кают-компании биологи продолжили травить свои научные байки. Лаборантка Лерочка впечатлила своей дружбой с Осей — осьминогом, обитающим в скальной норе. При появлении белокурой гостьи Ося высовывает из жилища щупальце и здоровается с Валерией. Осьминоги — твари умные. Знаменитый на весь мир спрут Пауль предрекал результаты матчей чемпионата мира по футболу, а другой чудесник ночью перебрался из одного закрытого аквариума в другой закрытый, за стеной.
Кандидат биологических наук, местный «ихтиандр», поделился рассказом о прогулке верхом на скате-манте. Обыденно поведал, без пафоса. Плотник Гриша Куликов вперился в смельчака, будто в героя. Закончил «ихтиандр» про манту рассказывать, ученые мужи к миграции лососей и перелетных птиц перешли. Ну, и тут же запутались. Сложное это дело — наука. Например, плотницкое дело Гришки Куликова тоже не простое, но в сравнении с наукой — так себе, в общем, как школьная геометрия против артиллерийской баллистики.
Минут десять прошло — замлел Гришка. То ли его от путанных рассуждений ученых в сон потянуло, то ли солнышко совсем бедолагу разморило, в общем, придремал корабельный плотник. Ну, а как Гришка похрапывать стал, то вдруг почему-то себя маленького вспомнил. Давно это было, давно!.. После садишной дачи Гриша ездил с мамой по грибы. С корзинами, как деревенские. Полные набирали, с верхом. К мухоморам даже не прикасались. Как так, самые красивые — и ядовитые? Обманщики! Воспитательница Валентина Борисовна тоже красивая, а ругается… Может быть, она тоже обманщица?.. Сыроежки не трогали. Симпатичные они, конечно: шляпки голубенькие, салатненькие, красненькие; ножки в белых гольфиках. Но слабенькие, крошатся. Маслят набрали, рыжиков, подберёзовиков, груздей. А вдоль ручья мокрые грузди пошли. У них шляпы с бахромой, усеяны хвоинками. Радёшенька мама была — такие на засолку хороши!
Из-за грибного ручья они-то как-то раз и заплутали. Ушел он в самую дремучесть. А там — до самой земли космами свисает хвойная пакля. В такой дремучей тайге, наверное, и прячется избушка на курьих ножках, ее хозяйка Баба Яга и прочие нечёсаные лешие. Темная дичь, одним словом!.. Но совсем не страшно. Так как Гриша дорогу назад, к станции, знал.
И заполошную мать грубовато, по-мужски, одёрнул:
— Мы не туда идём. Вон туда надо, там станция.
— Да-да, туда! — почему-то поверила она сынишке и удивилась его уверенности. — Гриша, а откуда ты знаешь, куда?
— Ну, ма-а!.. — досадливо поморщился он. –Какая ты непонимонная!
Ему-то было всё ясно. Но как объяснить? Может, солнышко подсказало. Вон оно уже куда клонится. Туда и надо!
И птицы знают свой путь, и океанская рыба-лосось возвращается на место нереста в студёной речке. Божьи создания, ведомые Создателем. А дитя человеческое, любимое творение Божие, особенно бережётся. Чистая детская душа легко и светло воспринимает сокрытое Божие попечение и непознаваемое ведение. И вопросами, мол, откуда это все она пришло задаваться не спешит. Вот, например, все взрослые — умные и ответы на все вопросы знают. Но если они такие умные, то почему они такие несчастные?.. Даже слепые. Из леса и то толком выбраться не могут.
Из путешествия в детство Гришу Куликова чужие голоса ученых выдернули.
— Извечный вопрос: миграционные маршруты, ибо тайна сия велика есть, — безнадёжно вздохнул учёный секретарь и неожиданно обратился к случайному слушателю: — А что по этому поводу думает наш судовой плотник?
Гриша молча воздел палец к небу... Растерялся он, короче говоря. Слов найти не смог, а потому, наверное, на огромность пространства, где эти миграционные маршруты пролегаюти показал. Великое, мол, дело это пространство и еще неизвестно, что там, за ним. А вдруг за ним — Бог?!..Честно говоря, Гришка мог и на море пальцем ткнуть, какая тут, в сущности, разница?.. Море ведь тоже безмерное и вода Богу не помеха, коль он ее и создал.
Рассмеялись слушатели. Всегда забавно смотреть, как человек нужных слов найти не может и начинает таинственными жестами изъясняться.
— Вы, Гриша, прямо как медведь после зимней спячки, – сказал секретарь. — Слова — ладно, они для вас всегда загадка, но вы хотя бы причесались, что ли?..
Опять смех!.. Покраснел Гришка. Он ведь почему нужных слов найти не смог?.. Потому что в свое детство… нет, не ушел — нырнул! Причем глубоко. И не было его на корабле.
Час прошел — опустился Гришка на подвеске борт подмарафетить. Сидит себе, кистью помахивает, ногами, как дитя малое, побалтывает — уж больно денёк выдался благодатный.
Вдруг тень, трепещущая пала на весь борт, и тотчас будто бомба позади разорвалась. И тут же вздыбившейся волной швырнуло плотника в пучину... Кархародон вернулся, сволочь такая! Здоровый как слон и злой, как голодная волчья стая. Отомстить за своих решил.
С виду — матёрый морской волк, но с сухопутной душой, Гришка страшился потусторонней глыбы. Древний страх воды жил в нём, и он с трудом перебарывал его, чтобы в купаниях с командой не выглядеть трусоватым поплавком с течью в пятках. Аквалангисты казались ему отчаянными храбрецами. Даже от прикосновения ламинарий Гришку ознобно передёргивало, а эти любители подводности до всякой сопливой твари были охочи, даже со змеистыми каракатицами игрались.
И вот он, Гришка Куликов, простое земное существо, ослепшее от ужаса, барахтается в зеленоватой мути, силясь поскорее выбраться на белый свет. Почти сразу, в метрах трёх над собой заметил зловещую тень. Точно сбитая с курса ракета кружит и кружит над ним, принюхиваясь к человеческому теплу и прицеливаясь. Всё ближе, ближе...
Помертвел Гришка, двойным страхом его накрыло. Он ведь даже ужаса своего испугался. Акулы чувствуют страх —надо взять себя в руки, и на неё, на неё! Вытянулся Гришка в решительную линию и дёрнулся к кархародону. Трусоват подлый тварюга! Повыше поднялся, соображая, откуда нахальство такое у человечишки —от силы или на испуг берёт? Холодным потом пахнет — таков запах человеческого страха. Замер душегуб, к последнему рывку приготовился: прощайся с жизнью, человек — нелепость природы! Рыло задирает, пасть развёрзлась. Бездна пасти... И зубы, зубы, трёхгранные, с выщербленными краями... Смертельные высверки людоедских зубов.
Не выдержал Гришка — всё обмерло в нём, нарастающийужас объял его, и безвольно повис плотник в темной, погребальной пучине...
Но тут исполинская черная бабочка-махаон и над акулой, и над человеком вдруг распласталась, ввергая всё во мрак. На краю сознания понял Гришка — это же манта!..Отшатнулась тут же бездна смерти, не заглотила онаГришку, и никто уже не собирался рвать его на части. Ясно ощутил он, что пучина вокруг уже не враждебна ему. Благостный покой лёг на душу, словно в колыбели его качала мама. В ушах не шумело, горечь не сводила рот, ко сну не клонило. Но глубинное опьянение не проходило. Роковой «балдёж» на глубине всегда голову дурит. Но глядь, сквозь тёплую ласковую бирюзу «Академик» брезжит никакой кархародон уже все-таки Гришку не пасёт. Ушел он, сбежал хищник проклятый!.. Величественная манта, отливая шёлком, словно волшебница в развевающемся плаще, царственно проплыла метрах в десяти, усмехаясь щелястым ртом и добродушно поигрывая хвостом, напоминающим хлыст. Царица природы, не больше, не меньше, и кто с этим будет спорить?!..
Там, наверху, играя, она «выстрелила» себя из глубины и со взрывом обрушилась обратно в воду. Словно предупредить людей на корабле хотела, мол, жив ваш товарищ, жив и вверх, к жизни, поднимается. Если сможете — помогите ему. Это она, манта, взмахом своего великолепного волшебного плаща сняла с помертвевшего Куликова страх, прогнала кархародона и вернула его к жизни.
Теперь давай, Гришка, давай!.. Давай вверх, к воздуху, к солнцу!.. И вы там, на корабле, не спите, подсобите чем сможете. Пошевеливайтесь!.. Жизнь всегда стремится к жизни. Доказательство тому простое: разве не подмигивали там, в лесу, маленькому Гришке веселые и озорные грузди и рыжики и не просились в детские руки?.. Но то детская игра была, а теперь все по-настоящему. И настоящее солнце все сильнее плавит светлеющую воду над Гришкиной головой.
Давай, Гришка, давай!.. Человек не имеет права оставаться один.
