Рубрика "Человек на земле и на море"
(рассказ нестарого мужчины)
— Ух, ну и ветрюга там, — сказал весело отец, переступив порог дома. Потирая озябшие руки, он подмигнул мне и широко улыбнулся.
Глаза его блестели задорным огоньком, он радовался, что отныне его жизнь будет протекать здесь, в деревне, куда мы пару дней назад переехали с ним из Петербурга по той причине, что его сократили на работе. А новую работу, такую, где платили бы достаточно денег, было найти почти невозможно. В центре занятости папе предлагали работу грузчиком, водителем, дворником, а заодно и смешную зарплату, которой не хватило бы даже на оплату проживания в нашей съемной квартире. А в деревне у нас был шанс зажить нормальной жизнью. Здесь у отца был собственный дом, доставшийся в наследство от родителей. Папа планировал заняться разведением крупного рогатого скота, а пока мы жили на те скромные сбережения, что у нас остались.
Я сидел за деревянным столиком у окна и рисовал недавно увиденный где-то пейзаж — ручей, березы и большой зеленый холм. Признаться, настроение мое было хуже некуда. Это отец всё детство провел в этой глуши, отчего при виде полей, убогих хаток и коров предавался ностальгии и будто бы снова становился молодым и беззаботным. У меня же, как у истинного патриота своего города, при воспоминании о широких улицах, больших домах и красавице-Неве сердце наполнялось теплотой и грустью.
— Ну что ты, Пашка, всё дуешься и дуешься? — спросил отец, доставая из мешка, стоявшего рядом с печкой, картошку. — Это всё от безделья. Вот завтра в школу пойдешь, и пройдет твоя тоска... Иди-ка, помоги мне. — Он протянул мне пять картофелин. Я взял их в руки и стал ждать, пока отец нальет из ведерка воду в таз. — А ну, давай сюда… — Он взял из моих рук картошку и погрузил ее в воду.
Школа, и как же я забыл? Уже завтра первое сентября. От этой мысли мне стало так страшно, что даже руки задрожали. Ну, еще бы. Семь лет ходил в одну и ту же школу, общался с одними и теми же ребятами, учился у одних и тех же учителей. А тут... тут будет всё новое.
Я глубоко вздохнул.
— Да что это такое? — покачал головой отец, глядя на меня с жалостью. — И в школу здесь, поди, не хочешь ходить? Ну, это пока. Привыкнешь.
Отец чистил за столом картошку, а я искал в шкафу свой парадный костюм. Он висел на вешалке между моей зимней курткой и твидовым пиджаком, в котором папа часто ходил на работу. Я достал костюм и повесил его на гвоздик, вбитый в стену. Пускай отвисится. Потом, отыскав на одной из полок белую сложенную рубашку, включил утюг и принялся ее гладить. Из домашней работы я почти всё умел: и гладить, и стирать, и еду готовить. Когда мне было шесть лет, мама заболела одной страшной болезнью, а через полгода умерла. Помню, как мы с папой сидели тогда на кухне в нашей квартире, крепко прижавшись друг к другу, и плакали.
С тех пор мы с отцом вынуждены были заботиться о себе сами.
Вернувшись в кухню, где отец уже жарил картошку на сковородке, я снова сел за стол и робко спросил:
— Пап, а букет?
— Какой букет? — хмуро посмотрел на меня папа, помешивая лопаткой картошку.
— Учителю в честь первого сентября, — объяснил я. — Купить, наверно, надо?
Отец рассмеялся.
— Где это видано, чтобы деревенский школьник носил на первое сентября покупные цветы? Сейчас поедим и пойдем в поле. Там каких красот только не увидишь…
— Так, наверно, отцвели уже все красоты.
— Неправда. Кое-что еще осталось.
После обеда мы пошли в поле, и по пути нам встретилась старая женщина в зеленом платке. Она была очень маленькая, худая и такая морщинистая, что напомнила мне засохший огурец.
— Ваня, ты ли это? — всплеснув руками, спросила старуха хриплым голосом. — Или это я уже от старости совсем сдурела?
— Да я, Ольга Николаевна, — ответил, улыбаясь, отец. — Кто же еще? А это мой сын Павел, в восьмой класс завтра пойдет.
— Хорошенький, — глянула на меня старуха и тут же перевела взгляд на отца. — А тебя прямо не узнать. Такой статный красавец... Ты знаешь, — понизила голос старуха, — живет здесь одна дама незамужняя. Учительницей работает, умница, красавица, а мужа нет.
— Отчего же нет? — поинтересовался папа.
— А за кого ей здесь замуж выходить? Перевелись женихи. Одни пропойцы и старики остались. Ну, а ты не теряйся.
Отец усмехнулся.
— Я для себя всё решил. Нет Кати, а другой жены мне и не надо.
— Ну, как знаешь, — махнула рукой женщина в зеленом платке.
Собрав в поле маленький букет из разных дробных цветочков, мы с отцом отправились домой. Я шел, не поднимая глаз. Мне было неинтересно осматривать местность, в которой предстояло провести приличное количество лет. Не то чтобы я возненавидел деревню, едва приехав в нее, просто пребывание здесь не доставляло мне удовольствия. Я всё время вспоминал Петербург. Возможно, думал я, папа прав, со временем я привыкну к деревне, а может, даже полюблю ее. Но сейчас я этого даже представить себе не мог.
Папа шел молча, что показалось мне странным, ведь обычно он много говорил. Взять хотя бы день, когда мы ехали сюда в поезде. Наш путь длился не меньше десяти часов, и за это время мне удавалось наслаждаться тишиной только когда отец отлучался в туалет или покурить, иликогда я сам выходил из купе. Всё остальное время он рассказывал мне истории из своего счастливого детства, которое он провел именно в этой, по его мнению, замечательной деревне. А вот теперь он шел рядом со мной по тропинке и, кажется, думал о чем-то невеселом.
— Папа, ты чем-то расстроен? — спросил я.
— Нет, сынок, — помолчав, ответил он. — Просто, устал, наверно. Весь день прокопались мы с тобой сегодня. То вещи разбирали, то убирали в доме… Сколько пылищи выгребли!
— Это да, — вздохнул я.
Но я был уверен, что не работа так опечалила отца, а что-то другое. Но вот что? Весь вечер я ломал голову и в итоге осмелился предположить, что всё дело в моей нелюбви к его малой родине. «Это его задевает, если не оскорбляет, — думал я, лежа в постели. — Мне не следует так открыто говорить о том, что мне не нравится деревня. Лучше делать вид, что я без ума от этого забытого богом местечка».
С этой мыслью я закрыл глаза и вскоре начал засыпать.
Идя на торжественную линейку, я ожидал увидеть на площадке огромное количество детей, по крайней мере, не меньше сотни, но стоило мне переступить порог школьного двора, как я увидел совсем другую картину. Около тридцати ребят разных возрастов стояли в ряд у здания школы, а напротив них высился массивный мужчина с усами, по-видимому, директор, и рассказывал им что-то о пользе учебы. Подумать только, всего тридцать учеников во всей школе. У меня в петербургском классе было больше. Что ж, может, оно и к лучшему.
Под высоким кленом стояла женщина в черном платье и на высоких каблуках. Заметив меня, она подошла поближе и тихо спросила:
— Ты новенький?
Я кивнул головой, не отрывая взгляда от этой до невозможности красивой женщины. На вид ей было не больше тридцати лет, карие печальные глаза в оправе длинных темных ресниц смотрели куда-то вниз, и мне так хотелось поймать ее взгляд, что я чуть ли не опустился для этого на корточки. На белоснежном лице цвела едва заметная улыбка. Казалось, если эта женщина улыбнется чуть шире, то сведет с ума своей красотой. Длинные русые волосы колыхал легкий ветерок, и мне захотелось, чтобы он подул сильнее. Тогда светлые локоны коснулись бы меня.
— Твои одноклассники там, — произнесла она ласковым голосом, еще раз убедив меня в своей идеальности, и указала ладонью в сторону четырех небрежно одетых подростков.
Я подошел к ним и, всё еще думая об учительнице, поздоровался. Мы разговорились. Я рассказал, что приехал из Санкт-Петербурга, что моя мать давно умерла и что, учась в прежней школе, я ходил в секцию по баскетболу и в кружок рисования. Мои новоиспеченные одноклассники оказались довольно дружелюбными и общительными. Среди них было два парня — Антон и Коля, и две девушки — Аня и Оля. В отличие от остальных одноклассников, Аня была единственной, кто пришел в школу первого сентября не в джинсах, а в белой блузке и черной строгой юбке. Она же показалась мне самой умной из собеседников.
— А кто у нас классный руководитель? — осведомился я. — Хочу вручить ему букет.
Оля показала пальцем на ту самую женщину в черном платье. Я снова взглянул на красавицу, стоявшую под деревом, и буквально перестал дышать. На нее невозможно было глядеть равнодушно, не любуясь ее безупречной наружностью.
Я почувствовал, что щеки мои запылали. Одноклассники рассмеялись.
— Мы понимаем тебя, — насмешливо произнес Антон. — Об этой красотке мечтают все особи мужского пола в деревне. Но она так горда и высокомерна, что пока никого не удостоила даже взглядом. Своим холодным, злым взглядом.
— По-моему, у нее добрый взгляд, — пробормотал я, продолжая глядеть на учительницу, — добрый и печальный.
— Еще бы ей не быть печальной, — заметила Аня. — У нее муж умер.
— Муж умер? — воскликнул я. — Когда?
Два года назад. Она жила с ним в каком-то городе, работала там учительницей истории. А потом ее муж связался с какими-то нехорошими людьми, которые убили его. Тогда она ради собственной безопасности уехала из того города в нашу деревню.
— А откуда вы всё это знаете?
— Это деревня, брат, — ответил Коля. — Здесь всё обо всех знают. Наверно, она рассказала кому-то по секрету, а тот еще кому-то, и так разошлось по всей деревне.
Если бы вы знали, как мне в ту минуту было жаль эту женщину. Казалось даже, что прежде я не испытывал такой сильной жалости ни к себе, ни к кому-то другому… кроме мамы, конечно. И мне самому казалось странным то, что я сопереживаю едва знакомому мне человеку. Где-то в глубине души мне было даже стыдно за то, что я так сильно беспокоюсь об этой женщине, — больше, чем о собственном отце, который однажды пережил то же самое, что и она.
— Наверно, — подумал я, — всё дело в ее глазах. Они будто бы говорят: «Погорюй вместе со мной…»
— Ну, – засмеялась Оля, — иди, дари ей свой букетик.
Я поглядел на цветы и вдруг понял, что такой шикарной женщине полагается такой же шикарный букет, а не это недоразумение у меня в руках. И швырнул свой букет с такой силой, что он перелетел через калитку и упал куда-то в траву.
Когда директор закончил речь, классная руководительница подошла к нам и сказала, чтобы мы следовали за ней в класс.
— Как ее зовут? — спросил Колю по дороге.
— Мария Александровна.
— Мария, — произнес я еле слышно. — Мария…
Мы вошли в маленький класс с обшарпанными обоями и сели за парты: девушки — за одну, Коля с Антоном — за другую. Я же сел за первую парту у окна, котораястояла прямо перед учительским столом. Мария Александровна начала диктовать нам расписание на завтрашний день. Я писал, чувствуя сильное биение своего сердца. Со мной что-то происходило.
— Как зовут нашего нового ученика? — спросила учительница.
Я медленно поднял голову, наши глаза встретились. Я вновь почувствовал, что мои щеки горят огнем, и устремил взгляд в свой дневник. Казалось, мне легче было поднять два мешка картошки разом, чем посмотреть классной руководительнице в глаза. Да и просто сидеть рядом с ней, как оказалось, было подобно пытке. Я боялся даже громко дышать.
— Ну, что ты испугался? — рассмеялась Мария Александровна.
Тут я совсем смутился. Ну вот, не хватало еще, чтобы она приняла меня за умалишенного.
— Пашей меня зовут, — наконец выдавил я.
— Очень приятно, Павел, — сказала она, слегка улыбнувшись.
И снова стала что-то говорить всему классу. Но я не слушал ее. Я прокручивал в своей голове события последней минуты: «Она спросила, как меня зовут. Я посмотрел на нее, потом посмотрел вниз, потом опять на нее. Она спросила, чем я напуган. Или нет... она спросила, как меня зовут. Я ответил, что меня зовут Пашей...»
Вечером отец поинтересовался, как у меня прошел первый день в школе. Сначала я хотел рассказать ему, что сегодня мне довелось увидеть такую красивую женщину, какой я не видел ни в Петербурге, где живут миллионы людей, ни на экране телевизора, ни на обложках журналов. Но потом передумал. «Вдруг отец решит, что я влюбился, и станет подшучивать надо мной? В конце концов, может, это только мне Мария Александровна кажется такой безупречной, а остальные видят в ней всего лишь симпатичную женщину».
— Всё нормально, — улыбнулся я. — Представляешь, в моем классе всего лишь пять человек. Это вместе со мной.
— Ну и хорошо, — сказал папа. — Меньше народу, больше кислороду.
Начались ежедневные занятия. Никогда я не отличался особым прилежанием, учителя в прежней школе частенько называли меня бездельником и лодырем. Исправляться было не в моих планах. Я не стремился показаться новым учителям хорошим учеником, заслуживающим лишь положительных оценок. Поэтому на уроках почти не слушал, домашние задания делал абы как. Но меня приятно удивило, что в новой школе учителя не были такими строгими и требовательными, как в прежней, а еще то, что мой уровень знаний, считавшийся в городе крайне низким, здесь был, пожалуй, на порядок выше, чем у моих новых одноклассников.
В итоге, при всей моей незаинтересованности в учебе, я вскоре стал едва ли не лучшим учеником в классе (зубрилу Аню хвалил каждый учитель). Все уроки мне казались скучными и ненужными. Кроме одного. На занятия по истории я ходил с огромным желанием. И вовсе не потому, что был без ума от изучения биографий разных правителей и знаменательных дат. Мне просто хотелось в очередной раз увидеть любимую учительницу. Мария Александровна была самим совершенством — красивая, умная, тактичная, стильная, вкусно пахнущая…Однажды, сидя на ее уроке, я думал: «Существует мнение, что нет человека без недостатков. Если это так, то мне очень интересно было бы узнать, какой же есть недостаток у нее».
В отличие от других предметов, историю я учил с большим усердием. Не то чтобы мне хотелось слышать от учительницы похвалу в свой адрес, — просто не хотелось заставлять ее переживать лишний раз. Когда кто-то из моих одноклассников не мог дать ответ на ее вопрос, она хмурилась, а я готов был растерзать глупца.
В один из осенних вечеров мой отец уехал в соседнюю деревню, чтобы купить там у какого-то фермера недавно родившегося теленка. Я же пошел гулять по деревне. Все мои мысли в тот момент были обращены только к одному человеку — Марии Александровне. Наверно, даже землетрясение не смогло бы отвлечь меня от них.
Лицо моей классной руководительницы всё время стояло у меня перед глазами. Чтобы я ни делал, как бы ни чувствовал себя, я всё время думал о ней, только о ней. Я вдруг понял, что я погибаю из-за любви к ней, что я прямо-таки истаиваю, причем так медленно, что сам не замечаю этого. И все-таки наступит день, когда я до конца растаю, — как снег по весне, и умру. А причиной моей смерти будет болезнь под названием любовь. Может быть, я даже стану первым человеком в мире, умершим от любви.
Я стоял на берегу реки и думал обо всем этом, когда увидел идущую по мосту Олю с банкой молока в руках. Одноклассница помахала мне рукой. Я подошел поближе и спросил:
— Кому несешь молоко?
— Твоей любимице, Марии Александровне. Она берет у нас молоко по средам и пятницам.
— С чего ты взяла, что она моя любимица?
— Ну, перестань. Я же вижу, как ты на нее смотришь, как стараешься на ее уроках…
Глупо было доказывать обратное. Слишком много улик было против меня.
— Ну, она же старушечка для тебя, — сказала Оля. — Кстати, у нее завтра юбилей, двадцать пять лет.
— Двадцать пять? — удивился я. — Она выглядит старше, на тридцать.
— Еще бы. Говорят, она каждую ночь плачет по мужу. Она его очень любила.
Распрощавшись с одноклассницей, я отправился домой и стал думать, что подарить Марии Александровне на ее юбилей. В итоге решил, что она достойна большого букет роз. И стал собираться в ближайший магазин, что находился на краю деревни. Там, я знал, всегда продавали цветы.
Уже выйдя из дома, вспомнил, что для такой покупки нужны деньги, да и немалые. Вернулся в дом. На мое счастье, на столике в кухне лежала стопка купюр. Я пересчитал их: там было десять тысяч рублей.
Засунув деньги в карман куртки, я побежал в магазин. Продавщица уже закрывала его, ибо время было позднее, но я уговорил продать мне букет роз.
— Сколько же роз тебе нужно? — спросила женщина.
— А сколько я могу взять на десять тысяч?
Женщина выпучила свои большие голубые глаза. Конечно, не каждый день в ее магазине люди покупают цветы на такую сумму.
— Одна роза стоит сто рублей, — наконец, опомнилась она. — Значит, ты можешь купить сто роз.
— Отлично, соберите букет из ста красных роз!
Букет получился такой большой и тяжелый, что я еле донес его до дома. Там меня ждал разгневанный отец. Едва я вошел в кухню, как он подбежал ко мне и заорал:
— Где деньги?
Я задрожал. Мой отец никогда раньше не повышал на меня голос, никогда не смотрел на меня так злобно. Я не узнавал в этом озверевшем человеке своего доброго, спокойного папу.
— Ишь ты, цветы, — хмыкнул отец. — Кому ты купил их?
Несколько секунд в комнате висело молчание.
— Учительнице, — с трудом выговорил я.
Отец зашагал по комнате взад-вперед. Потом остановился возле меня и, уже немного остывший от гнева, произнес:
— Ладно, порадуй свою учительницу. Но теленка, очень хорошего теленка мы теперь купить не сможем.
Я положил букет на пол и, встав перед отцом на колени, заплакал и закричал:
— Папочка, прости меня!
— Ну-ну! — прорычал отец. — Встань немедленно. Ты думаешь, я ничего не вижу, ничего не понимаю? Любишь ты ее, всем своим маленьким и чистым сердечком любишь…
Утром, когда уроки еще не начались, я побежал в кабинет истории, застав Марию Александровну за выставлением оценок в журнал. Она сидела там одна и, увидев меня с огромным букетом роз, ахнула:
— Паша, для кого эти цветы?
— Для вас, — улыбнулся я и протянул учительнице букет.
— Нет, — замотала она головой и отвернулась к окну. Но через мгновение снова повернулась ко мне. — Паша, я не могу принять такой дорогой подарок. Не могу. Подари их лучше своей маме.
— У меня нет мамы, — пробормотал я.
— Нет мамы?.. бедный… Что ж, хорошо. Раз уж купил, приму твой букет.
— Спасибо, — обрадовался я. — В следующем году подарю что-нибудь не такое дорогое.
— В следующем году? Боюсь, что в следующем году меня уже здесь не будет.
— А где же вы будете? — испугался я.
— Через два месяца я выйду замуж и уеду в город.
Глаза мои мгновенно набухли слезами. Мне хотелось исчезнуть, раствориться, умереть – только не жить с осознанием того, что я больше никогда ее не увижу.
Через два месяца к нам в школу пришла другая учительница истории, пожилая полная женщина с пучком на голове. А Мария Александровна уехала. Люди в деревне говорили, что она вышла замуж за старого вдовца, который ей в отцы годится.
Потом я много женщин встречал в своей жизни. И в каждой из них пытался найти ту красавицу с печальными глазами.
