НАСЛЕДСТВО НОРЫ
Сладости всегда были для меня средством первой помощи. Вроде зелёнки или йода, когда порежешься. Помню, как бабушка приводила меня в кафе, – нет, конечно, мы и с родителями бывали в таких местах, – но то было особенное, наше с бабушкой кафе. Она приводила меня туда, зарёванную, после какого-нибудь происшествия, которое ощущалось моей детской душой как вселенский катаклизм.
Так было, когда приходилось вырывать зуб, когда не разрешили приютить дворового котёнка. Когда сестра Ленка изрисовала каракулями мою любимую книжку с красивейшими картинками на полстраницы.
Мы отмечали в этом кафе и радостные события, но они как-то меньше запомнились, чем печальные.
Это было кафе внутри кондитерского магазина. За стойкой буфетчица Нора принимала заказы, а кто-то из девушек-официанток потом приносил круглый поднос с красивыми фунтиками, в которых лежали конфеты или мелкое печенье, тарелочки с грильяжем, суфле, пирожными и прочими вкусностями. В белых «строгих» чашках подавался чай, в весёлых кремовых – кофе, а в высоких тонких стаканах с разноцветными трубочками – соки и газировка. Позже в кафе появились витрина-холодильник, а в меню – коктейли и даже желе, и кремы.
И там, за столиком, в полированной поверхности которого отражался витраж окна, проходили все обиды и печали: растворялись, как сахар в воде и уплывали куда-то далеко-далеко.
Нора всегда знала, что предложить из сладостей. Бабушка обычно отсылала меня занять место, а сама о чём-то говорила с буфетчицей. Мне казалось, что ей просто хочется поболтать со своей знакомой, – а Нора, я не сомневалась, входила в круг бабушкиных знакомых, хотя и была моложе.
Но однажды, когда я уже была подростком, я краем уха услышала, как бабушка сказала: «Первая любовь». Нора понимающе кивнула и почему-то ответила: «Не слишком сладкое, но с бисквитом – чтобы не падала духом». И нам принесли лёгкий шоколадный бисквит с кремом и грецкими орехами сверху. Это было, когда я первый раз влюбилась – и не призналась в своих чувствах.
Потом я влюбилась – и меня отвергли. Было очень стыдно и горько. Нора и бабушка лечили меня десертом из фруктов и ягод, сваренных в сиропе.
А потом я выросла, уехала учиться, снова влюбилась, потом ещё раз. Потом посреди моего романтического студенчества пришла телеграмма от родителей, что бабушки не стало.
Отцу предложили контракт за границей. Он уехал сначала сам, а через какое-то время перевёз маму. Я уже окончила вуз и работала. Переезжать к родителям я не хотела – у меня были, как говорят, «сложившиеся отношения». В нашей общей квартире теперь жила сестра Лена с семьёй, они часто ездили в гости к родителям.
В один из дней накануне такого родственного вояжа сестра позвонила мне и попросила присмотреть за квартирой.
Разговор выглядел так:
– Но ведь ты обычно сдаёшь её.
– Ну, раньше мы ездили, минимум на три месяца, а сейчас-то всего на один. А на один месяц приличные люди не согласятся. А всякую шушеру я не хочу. И за смешные деньги сдавать, а потом делать ремонт, знаешь, тоже как-то не улыбается. И тем более, что у тебя отпуск.
– Отпуск. Но я рассчитывала потратить его как-нибудь иначе.
– Ты же не умеешь отдыхать. И потом, этот твой рассосался. Давай, сменишь обстановочку, вспомнишь детство. Приезжай! Короче, мы тебя ждём.
«Этот мой» действительно рассосался: у нас не было бурных скандалов и патетических сцен, я даже не выносила его вещей за порог, хотя в юности представляла, что именно так и поступлю в подобном случае.
Все мы стремимся соблюсти ритуалы, только с течением времени важность того или другого для нас меняется. В юности я думала, что мне будет обязательно нужно купить белое подвенечное платье для замужества и обязательно нужно вынести вещи за порог в случае развода. Белого платья не было, и замужества формально не было, значит, отпала необходимость совершать второй ритуал.
«Мой» как-то сказал, что у нас «усталость отношений» – как бывает, например, «усталость металла». Он часто вставлял технические словечки в домашнюю речь, и я сама привыкла к ним настолько, что незаметно переняла некоторые. Наверное, поздно избавляться от них – того немногого, что мне осталось. На память.
Хотя, если соблюдать ритуал, то надо бы. Ещё, если следовать всё тому же ритуалу, надо бы сменить обстановочку – тут Ленка стопроцентно права.
От города моего детства почти ничего не осталось. Часть старых кварталов снесли и застроили заново, появились какие-то новые магазины, дорогие и однообразные, пятизначные домашние телефонные номера сменились шестизначными, номера мобильных у бывших одноклассниц, скорее всего, тоже изменились … Да и хорошо, потому что я не знала, что сказать им, с которыми виделась после школы от силы пару раз – когда приезжала на младших курсах домой на каникулы.
Ленка и «ленкины» уехали, квартира, уже не раз отремонтированная ими, теперь даже пахла по-другому.
В городе, в котором у тебя нет обязательств, твоё присутствие ощущается лишь тобою самим: у тебя появляется масса свободного времени.
Я сходила на кладбище, к бабушке. Но её там не было – это я чувствовала и знала совершенно точно. Бабуля была слишком жизнелюбива для этого места. Не было её и в нашей старой квартире. Но ведь всё так изменилось, и города моего детства, в котором она жила, теперь тоже не было, и того кафе…
Стоп. Я же не проверяла: возможно, кафе ещё существует. А может быть в бывшей кондитерской теперь торгуют стиральным порошком и косметикой.
Но времени у меня было много, и я решила проверить. Я подумала, что, если бы бабушка назначила бы мне встречу, она бы непременно выбрала это кафе.
Кондитерская существовала. Я с порога посмотрела налево. Ура, там стояли столики! Правда это были уже другие столики, и нориной стойки уже не было, как не было и самой Норы.
Стояли новые большие витрины-холодильники с пирожными и тортами – печенья и конфет здесь уже не продавали – и была касса.
Кажется, здесь устроили отдел самообслуживания. Или нет? Нет, вон девушка в форме, такой же, как и кассирша, – она отдельно обслуживает тех, кто за столиками. Похоже, что в холодильниках – это с собой, на вынос, а тут ещё можно посидеть. Значит, посидим?
Стекло витражное убрали, вместо него простое… Но ты же не против, бабуль? Я всё равно сяду к окну, мы с тобой раньше сидели у этого окна…
Ну-с, посмотрим, что тут у них изменилось в меню… Так-так-так… Безе, кексы, ого, даже «Наполеон» … Песочное с ежевикой, мятное, лимонное… Это, кажется, было с заварным кремом, эклеры … Рулет «Полено» … Очень хорошо… Конечно, на вкус уже не то, но… Знаешь, бабуль, я бы взяла «Красную шапочку», которое с клубникой. У меня какое-то авантюрное настроение. И к нему молочный коктейль.
По-детски, скажешь? Но ведь я и пришла на встречу со своим детством… Или потому, что мне уже пора иметь своих детей…Пора?.. Теперь точно есть стимул их завести – будет куда сводить, если приедем к тёте Лене в гости…
А народ сюда ходит, и посидеть ходит активно, вон, все столики занял. Девушки за соседним заказывают «Театральное». Дурочки! Вам ещё рано. «Театральное» – для женщин с секретами. А какие секреты в ваши двадцать? Всё ж на виду.
А вот две дамы под пятьдесят едят «Медовик». Одна, наверное, та, что справа, заказала на двоих. Она говорит, а вторая слушает. Если бы эта вторая сюда пришла одна, точно бы «Медовик» не выбрала, но сейчас согласилась, потому что с подругой. В этой паре подруга – ведущий, а она – ведомый.
– Извините, можно я присяду?
Я так отвлеклась на тёток с «Медовиком», что этого, «делового», заметила только когда он положил руку на спинку стула напротив меня. У меня так бывает: задумаюсь и отключаюсь.
– Мест нет, а у меня тут встреча, я хотел бы столик занять. Вы ведь уже заканчиваете?
Ну и наглый тип. Ну и что, что коктейль у меня на донышке, это же не даёт тебе права выпроваживать меня из-за столика. Привык, что женщины не отказывают, да? Назло возьму и закажу сейчас вторую порцию! Пусть посидит, понервничает.
Но «деловой» нервничал и без меня. Вообще-то он был примерно моих лет. Но меня ещё иногда называли девушкой, а этого – в довольно дорогом пиджаке и галстуке, парнем уж никак нельзя было назвать. «В самом расцвете сил», – подумалось и тут же состыковалось: «Как Карлсон».
Трубочка тихонько хрюкнула, отправив мой смешок в бокал с недопитым коктейлем.
Карлсон сосредоточенно изучал меню.
– Девушка, – обратился он к официантке, – у меня здесь встреча. Деловая. Кофе и… Что-нибудь посоветуйте, пожалуйста. Есть у вас какое-то фирменное сладкое? Человек из другого города приехал…
Девушка мило улыбнулась и ответила, что у них все пирожные свежие и вкусные. Предложила ему «Тирамису» – ха-ха! Всё, я отомщена, пора менять гнев на милость, не то из-за официантки у этого Карлсона сорвётся какой-нибудь договор. Надо помочь земляку.
– Простите, но я бы посоветовала вам мятные пирожные с фисташками.
– Да? – оживился Карлсон. – Девушка, – это официантке, – мятные у вас как, ничего?
Девушка с готовностью кивнула и ещё милее улыбнулась.
– Тогда принесите, пожалуйста, два мятных и кофе.
Он бросил взгляд на часы.
– И мне счет, пожалуйста, – сказала я.
Девушка удалилась.
– Вы здесь часто бываете? – проникшись ко мне доверием, спросил Карлсон.
– Раньше бывала. Сейчас приехала в гости к родственникам и зашла – юность вспомнить.
Он кивнул. Такой ответ его, видимо, устраивал.
– А я, вот, в этом районе редко в кафе хожу, но договорился здесь, потому что человек ещё в одно место рядом заскочить должен…
Теперь кивнула я: меня тоже его слова устраивали. Я вообще после «Красной шапочки» подобрела – вон, даже советы незнакомым мужчинам раздаю. Действительно, на подвиги потянуло. Бабуля, я сюда ещё приду и не раз. Ты абсолютно права, что выбрала это место.
– Всё будет хорошо. Сегодня у вас будет удачный день, – попрощалась я с Карлсоном.
Так как делать было совершенно нечего, я зашла в кафе и на другое утро. В конце концов, я в отпуске и могу себя порадовать. Тем более, что отпуск этот может оказаться последним «сытым и вольным» отпуском: дела у меня на работе были не так чтоб очень, я и ушла отгулять, чтобы снять напряжение.
Я заказала миндальный кекс и кофе. Хорошо, что мне досталась папина конституция и, тьфу-тьфу-тьфу, нет проблем с лишним весом. Но, если я собираюсь сюда весь месяц захаживать, больше одного кексика лопать нельзя, ни-ни.
Когда я попросила у девушки счёт, она вся просияла.
– А вам платить ничего не нужно!
– То есть как не нужно? У вас что, по утрам – бесплатно?
– Нет, не бесплатно, но за вас заплатили. Вчера вы посоветовали, и мужчина заказал мятные пирожные, и у него так всё удачно прошло, он там, что-то важное решил на своей встрече, что был вам очень благодарен. Он сказал, чтобы, если вы сюда ещё придёте, вас угостили за его счёт.
И интересно, большой это был счёт? Что ж я так мало съела! Не могли раньше сказать, жулики: я бы хоть пирожное заказала, что ли!
Свободное время провоцировало меня на всё новые авантюры. Я узнала у девушки телефон владельца магазина и кафе. Не для того, чтобы выяснить, кто меня облагодетельствовал бесплатным завтраком, а чтобы разузнать что-нибудь о Норе. Нора – это был единственный человек-мостик в прошлое.
Я разыскала её, и довольно быстро. Она сильно постарела, но осталась всё той же Норой, хотя и не узнала меня сперва, увидев у себя на пороге. Мы пили чай с ассорти, которое я выбрала в её кондитерской для неё же в подарок. Говорили о старых временах, о том, как у каждого сложилась жизнь, и о бабушке, конечно. Нора действительно была с ней знакома ещё до моего рождения. Оказалось, именно бабушка, разговорившись с молодой попутчицей в автобусе и услышав, что та недавно приехала в город и ищет работу, посоветовала ей кондитерский магазин.
После чая Нора неожиданно сказала:
– Знаете, я сама давно не заходила туда. Я дальше поликлиники редко хожу. Давайте, если вы не против, посидим там на днях. Всё хочу выбраться, да не с кем.
Нора жила одна, её дети разъехались. Разумеется, я согласилась посидеть с ней в кафе.
К моему удивлению, Нора пришла в кафе не одна, а с каким-то мужчиной. А говорила, что не с кем! Или она решила меня тут сосватать? Пожилые дамы любят устраивать личную жизнь другим, особенно когда их об этом не просят.
Мужчине было на вид тридцать восемь – тридцать девять: в этом возрасте карие глаза сияют как рябиновая настойка, а после сорока – уже напоминают оттенком крепко заваренный «Эрл Грей». Спутник Норы источал интеллигентное городское обаяние и очень легкий запах дорогого мужского парфюма.
– Это Алёша, хозяин кафе, – представила Нора.
– А, Алексей Иванович? Это вы дали мне телефон…
– Да-да, очень приятно с вами… так сказать, лицом к лицу…
Я села за столик. Слово взяла Нора.
– Не сердитесь, пожалуйста, что я за вашей спиной составила маленький заговор… Когда ты ушла, я позвонила Алёше и попросила сегодня составить нам компанию. Хотя он потом сам признался, что после того случая с пирожными очень хотел с вами обсудить кое-что, но решительности ему не хватало… Может, в моём присутствии её прибавится? – она улыбнулась Алексею Ивановичу, и тот посмотрел на неё с благодарностью.
– Вы – красивая, умная молодая женщина, – начал плести венок комплиментов хозяин кафе. – И я именно так вас себе и представлял. Я занимаюсь арт-кафе и тематическими мини-ресторанами, студентом даже здесь подрабатывал… Потом пришёл уже как новый хозяин. Пусть вас не шокирует моё предложение. Когда Нора Владимировна ушла от нас на пенсию, мне пришлось изменить всю концепцию кафе, потому что здесь не было человека, способного так… творчески работать… При том, что рецептура и ассортимент сохраняются, и в кондитерском цехе у меня прекрасные специалисты, но кафе… Оно сейчас утратило ту внутреннюю составляющую… Я не знаю, понятно ли я объясняю – извините, волнуюсь… В общем, я давно хотел бы попробовать его изменить, но в одиночку это не реально. Трудность ещё и в том, что вещь, которую я хочу ухватить, она не в дизайне, не в каких-то материальных предметах, хотя, и в них конечно… Но она должна откуда-то браться, это должна быть идея, которая наполняет предметы и оживляет их. Вот. Не знаю, понятно ли объяснил… И я хочу предложить вам работу, поскольку я понял, что вы тоже чувствуете что-то такое. Вы чувствуете особенность этого места, и это для вас не просто уголок, где так, в случае чего, можно и чайку попить. Ну, как, в принципе?
– Это всё конечно замечательно. Но я бы хотела, чтобы вы понимали, что какими бы ни были мои или чьи-то воспоминания и ощущения, они только часть человека. Я не думаю, что следует переносить их на помещение. Да и в качестве кого вы хотите пригласить меня? Я не оформитель и не технолог, и не кондитер…
– Идейным вдохновителем вас беру. А единицу в штатном расписании пропишем. В конце концов, «помощник руководителя» или «арт-директор», если не против. Не волнуйтесь, я ваш труд хорошо оплачу, – поспешил заверить меня хозяин кафе.
– Да я и не сомневаюсь. Но просто я хочу отдохнуть. И не думаю, что чем-то таким особым могу помочь … Извините.
– Да нет, ничего, я понимаю…
Мне было неловко перед вежливым Алексеем Ивановичем, который сразу после моего отказа вспомнил, что у него спешное дело, и почти сбежал из-за столика.
Нора всё это время потихоньку подъедала слоечку на своей тарелке, но когда он ушёл, сказала мне:
– Хорошо. Давай отвлечёмся на минуточку. Ты можешь сделать мне ещё одно небольшое одолжение?
«Ты» было каким-то домашним, свойским, без превосходства возраста и опыта.
– Да, какое?
– Я сейчас выберу трех посетителей здесь, а ты скажешь, что бы им следовало заказать, по твоему мнению.
Она указала их сразу, наверное, присмотрела, пока меня уговаривал Алексей Иванович. Нора дала мне пару минут, чтобы подумать, в это время она достала записную книжку и что-то записала на страничке.
– Ладно. Шатенка в очках. Лимонное пирожное.
– Почему именно лимонное?
– Не знаю. Чувство такое, что никакое другое ей не подойдёт. Мне кажется, у неё есть любимый человек, но он несколько дней не звонил.
Девушка с длинными волосами. «Наполеон». Зашла сюда из соседней аптеки и положила в сумочку коробку с тестом на беременность. У неё твёрдые намерения.
Пара за столиком. Кофейный кекс. Потом пойдут гулять по городу. У них всё хорошо.
Нора откинулась на спинку стула и с удовлетворением посмотрела на меня.
– Что?
– Блестяще. У тебя очень хорошие способности. Лучше, чем были у меня в твоём возрасте.
– В смысле?
– Знаешь, твоя бабушка не случайно посоветовала мне устроиться сюда. Угадать по внешнему виду посетителя, какое блюдо ему подойдёт, труднее, чем помочь выбрать платье или обувь в магазине. Ты делаешь это прекрасно, неужели ты ещё не поняла? Ты помогла совершить сделку…
– Это просто совпадение.
– Ты принесла мне ассорти – по памяти, не зная, какой я стала. Ты не ошиблась. Твоя бабушка могла бы тобой гордиться. Думаешь, я старая дама с придурью?
Она вырвала листочек из записной и протянула мне.
«Инженю – «Лимонное», Русалка – «Наполеон», пара – кексы», – прочитала я.
– Мы с вами в цирке можем выступать.
– Ты знаешь, что это очень старое кафе?
– Да, ещё до революции здесь была шоколадница или что-то в этом роде.
– Так вот. Когда твоя бабушка встретила меня, она здесь работала. Тогда здесь были советский магазин и кафе.
– Бабушка работала в кафе? Она никогда не рассказывала. И отец никогда не говорил.
– Твой папа тогда был только в планах. Потому твоя бабушка искала себе замену. И нашла. Меня.
Однажды, ещё до нашего с ней знакомства, в кафе зашла некая дама. Долго смотрела на бабушку, а потом призналась, что она, как раньше говорили, «из бывших», что её ребёнком увезли после революции за границу, а сейчас, в оттепель, она приехала в СССР в составе какой-то делегации. И что она очень рада, что это кафе не закрыли, и что в нём работает такой человек, как твоя бабушка. И рассказала, между прочим, что, когда кафе только открылось, и все сомневались, долго ли оно просуществует, служила там буфетчицей такая Анна, которая половине города помогла устроить сердечные дела. Она совершенно безошибочно определяла, что подать тому или иному посетителю. И молодые люди, чтобы добиться взаимности, приводили к ней за столики своих избранниц. Путь к сердцу женщины тоже иногда лежит через желудок, весь вопрос в сорте блюд.
И какая-то там известная по тем временам цыганка напророчила, что кафе сохранится, если в нём будут работать женщины, чуткие и внимательные, как Анна. Может быть, эта цыганка как-то по-другому выразилась на счёт чуткости и внимательности. Я тебе уже пересказ пересказа передаю.
Дама из заграницы попросила твою бабушку: «Пожалуйста, когда будете увольняться, найдите себе подходящую замену. Я очень хочу, чтобы кафе продолжало существовать».
Но годы, сама знаешь, какие были. Если бы кто узнал эту историю!.. Твоя бабушка очень боялась, и мне это всё открылось, уже когда твой папа в институте учился. И вот тогда твоя бабушка меня попросила найти «правильного» человека на смену себе.
Ты знаешь, я долго не хотела уходить на пенсию, всё искала, присматривалась к девочкам, но никого так и не нашла. А ты вдруг сама нашлась.
– А в детстве, что этих способностей не видно? Бабушка их во мне не разглядела?
– Не видно, наверное. Не детское это дело, сердечные тайны… Вот почему я бы хотела, чтобы ты хотя бы немного поработала в кафе. Может, успеешь кого-то ещё присмотреть…
Город моего детства сохранился. Я нашла его. Я нашла бабушку и кучу чужих тайн, надежд и желаний. И ещё мне навязали ответственность за существование этого старого призрачного мира.
– Алло, Алексей Иванович? Извините, что так поздно…
ВИЗИТКА
Мой дом – ровесник века: его сложили из панелей. Заменяемых панелей тогда ещё не было, его сложили из простых, бетонных – раз и навсегда. Но «всегда» тоже не безразмерно и имеет свойство заканчиваться.
Как понимаете, счета за капремонт тут довольно большие. Земля –дорогая, что для владельцев – плюс, а для квартиросъемщиков – минус. А сама многоэтажка – старая и далеко от моей работы: добираюсь я в офис, если вдруг еду обычным общественным транспортом, около часа. На «торпеде» получается немного быстрее, но и дороже, конечно. И от вокзала ещё километр или полтора пешим ходом – или топай, или бери с собой борд, чтобы долететь с ветерком.
Когда я сказал шефу, что хочу снять жильё поближе, он меня отговорил. Делал это долго, методично и дотошно – как всё и всегда – и преуспел. Главным аргументом шефа был человеческий фактор: среди моих соседей много стариков. Побывав днём во дворе, – если погода солнечная, – вы поразитесь, сколько их выползает погреться на солнышке. «В таком доме необходим участковый похоронный агент. Не случайный человек, хищник и рвач, а тот, который знает всё о каждом жильце, тот, кому они все доверяют. То есть ты», – резюмировал шеф.
«Женись на участковом терапевте – и можешь в офисе не появляться», – подкалывает меня коллега Димон. Он вообще весельчак и балагур, женщинам в шутку рекомендуется как «работник эскорт-услуг», но когда дело доходит до работы с провожаемы м и его близкими, Димона трудно заподозрить в легкомыслии. Он сразу становится тактичным, скромным и при этом уверенным профессионалом.
В общем, Димон нравится всем. Ну, или почти всем. Поэтому практически никогда не выключает свою нейровизитку, все и всегда её видят, даже если Димон не при исполнении служебных обязанностей.
Нейровизитки давно перестали быть чем-то удивительным, как и сама дополненная реальность, в которой мы живём. Иногда мне кажется, что «дополненная» она – уже не виртуальными возможностями, а как раз такими старыми домами, как мой. Вещами и людьми из прошлого века. Материальными артефактами.
Моя работа, правда, доказывает, что, несмотря на цифровое бессмертие, человек всё ещё смертен: ему пока что нужен настоящий, а не виртуальный похоронный сервис. Но рынок цифровых услуг подмял под себя даже такую консервативную сферу как наша, и теперь мы, сотрудники похоронных домов и агентств ритуальных услуг выглядим в соответствии с общим негласным городским дресс-кодом: люди в дополненной реальности видят над нашими плечами визитки, более того, в радиусе до нескольких десятков километров им легко с помощью приложения найти маячки нашего присутствия и, через них, получить доступ к резюме находящегося неподалёку сотрудника. В общем, мы стали ближе к народу. «Ритуалка» шаговой доступности.
Раньше это бы выглядело, как если бы наш брат ходил по улицам со здоровым, играющим разноцветными лампочками рекламным щитом: «Я – ритуальный агент такой-то конторы, работаю круглосуточно, мои контакты и перечень услуг организации следующие…».
Странная условность: глазам видеть такую картинку неловко, но транслировать сразу в мозг с помощью нейротехнологий по сути то же самое – абсолютно нормально. Впрочем, нет, для ритуального сервиса это, всё же, немного революционно. В рабочие часы – ещё куда ни шло, но в нерабочее время многие мои коллеги нейровизитки отключают – чтобы избежать ненужного внимания и предвзятого отношения.
Однако Димону его визитка не мешает отдыхать, знакомиться с новыми подружками и посещать пивные. Она как будто даже прибавляет ему веса в глазах окружающих. Хотя этот плотно сбитый, широкий в кости парень в утяжелителях не нуждается.
Я редко составляю ему компанию: пью мало, знакомлюсь неохотно. Свою визитку я тоже не выключаю, но просто потому, что странно выглядит человек, у которого не высвечивается нейровизитка, но при этом все приложения старательно предлагают его в друзья бывшим неудачливым или будущим удачливым суицидникам, трудным подросткам, маргиналам и людям с неизлечимыми заболеваниями.
Я уверен, что паренька, обернувшегося ко мне, скорее всего, бьют и унижают дома или в школе; девчонку, задержавшую на мне взгляд, – не замечают те, кому она мечтает понравиться; женщину, украдкой наблюдающую за мной, – замучили долги, муж, больные родители или дети; мужчину, что неотвязно идёт следом, – ожидают тюрьма, болезнь или мучительное угасание на наркотиках.
Я – материализовавшееся желание этих людей, их программируемое будущее. Все они хотят умереть, даже если ещё не признались себе в этом.
И только старики не хотят умирать. И моя нейровизитка им не нужна. Кроме того, она им зачастую и недоступна: пожилые люди почти не пользуются нейроприложениями, и тут действительно возможен только личный контакт. Шеф прав. Шеф мудр. Для стариков я сделал себе красивые бумажные визитки.
Однако история бумажных визиток началась не с моей работы, она началась с Тамары. Тамара первой вручила мне бумажную визитку. Свою. Тогда это было как-то непривычно.
Мы начали встречаться более полугода назад. Познакомились… Нет, не на работе. Только Димон иногда позволяет себе знакомства такого рода, и ему при том как-то удаётся не превратиться в окончательного альфонса.
С Тамарой мы познакомились в книжном. Сейчас поясню. Наш шеф – убежденный перфекционист, он заставляет всех своих агентов читать книжки, в основном по психологии, и время от времени посещать тренинги – в качестве повышения квалификации, так сказать. Если мы пишем отчёты о прочитанных книгах, он потом компенсирует их покупку.
Я зашёл в виртуальный книжный, побродить вдоль полок, подобрать очередную книжку для отчёта. В тот момент Тамара увидела моё присутствие в нейроприложении и прислала мне маячок знакомства: она тоже бродила вдоль тех же полок, искала книгу одновременно со мной.
Оба мы искали книги, а нашли людей – друг друга.
И вот спустя несколько дней, при нашей первой встрече в реальности Тамара достала из сумочки карточку и вручила мне – как будто вручила ключи от самой себя.
Тамара старше на четыре года, ей тридцать два. Она не из тех, кто читает книжки по психологии по велению души, она, как и я, читает их по работе, а иногда и пишет сама. То есть она психолог. Наверное, поэтому моя работа с самого начала не вызвала у неё недоумения или глупого, подогретого стереотипами интереса: ей, как и мне, приходится видеть людей в горе, сомнениях, отчаянии и растерянности. И Тамара, понимая это, позволяет мне оставлять работу где-то на периферии наших отношений.
Мы встречаемся вживую. Бывает, конечно, что и в какой-нибудь сетевой игре-симуляции – но это реже. Встречаемся обычно вечером по субботам, если позволяет мой график, чаще в мотелях. Выбираем тихое заведение, где можно поваляться, помолчать в обществе друг друга, отдохнуть от впечатлений прожитой недели.
Человек, который умеет не впечатывать себя в другого, – не оставлять эмоциональных следов вроде рассказов о себе и своём прошлом, вроде пролитого кофе и крошек после завтрака, пары осекшихся волосков или открытого тюбика пасты в ванной, вроде брошенной одежды в комнате, – такой человек прекрасен, как книга с совершенно чистыми страницами.
Думаю, тогда на книжной полке мы оказались лучшими книгами друг для друга.
И всё же я иногда рассказываю Тамаре о своей работе. Например, о дедушке из второго подъезда.
– Дедушка, возьмите визитку!
– Зачем? Я же тебя и так знаю!
– Ну, это для близких, они меня не знают…
– Я тебя познакомлю! Вот, смотри…
Дедушка вдруг подключает меня к своей нейространичке и демонстрирует альбом со старыми фото:
– Вот жена, смотри, какая у меня: обожает печь и возиться с цветами; вот дочка с мужем, вот внуки…
Дедушка живёт один. Жена умерла лет десять назад, дочка с мужем иногда приезжают, внуков, которые, должно быть уже школьники, я не видел ни разу.
– Красивые фото. Дедушка, отдайте мою визитку своей дочери.
– Хорошо-хорошо, ты в свои выходные зайди: поможешь мне шкаф подвинуть…
В выходные я захожу к деду, он показывает мне тяжеленный шкаф из натурального дерева: самодел, но очень добротный.
– Тебе не нужен? Я, пока руки не дрожали, мебель на заказ делал или ремонтировал.
Дедушка рассказывает о мебели, о себе в молодости, заваривает чай – о чае тоже рассказывает. Он говорит обо всём, к чему прикасается.
Я слушаю, пью чай, двигаю шкаф. Помогаю снять пыльные шторы. Узнаю, где у деда инструменты, выслушиваю рассказ о каждом из них. С дедом вместе до деревянного скелета разделываем пару старых кресел. Ухожу, нагруженный мешком с мусором.
– Приходи через недельку: посидишь у меня на новеньких, эта модель старая, настоящая ортопедическая, сейчас таких не делают, а ты сутулый, тебе надо спину разгружать.
Да, они скрипят и рассыхаются, эти старики, но жизнь впиталась в них, словно морилка в дедов шкаф… Тамара после моего рассказа кивает – среди её пациентов практически нет старшего поколения.
Мы расстаёмся на речном вокзале, скоростной подводный трамвай, «торпеда», уносит её на противоположную сторону, а меня – в другой конец городского побережья, чтобы всё, начиная с этой минуты, и дальше шло по накатанной: вечернее пиво из холодильника, утренняя сводка новостей, кофе из придорожного автомата, работа, работа, суббота.
На работе итоговая планёрка за неделю, у кого суббота-воскресенье были в этот раз рабочими – отчитывается, как прошло. Выходные – традиционное время для тяжёлых дорожных аварий. По первости меня после выходных потряхивало чуть ли не неделю, и теперь, немного привыкнув, я редко беру эти дни, и только по необходимости графика.
Ночной диспетчер уже разбросал свободным агентам свежие заявки. Димона нет, у него с самого утра сопровождение, поехал с родственниками куда-то в район.
У меня первое сопровождение в одиннадцать, поэтому я начинаю день в оживлённой конторе. Из шкафчика достаю костюм, машинально проверяю все свои видимые пуговицы, переобуваюсь из кроссовок в ботинки.
В раздевалке плакаты: «В конце рабочего дня приведи одежду в порядок». «Уважение к клиенту начни с внешнего вида».
Шеф старой закалки, корпоративная культура вбита в него глубоко. Лично учит молодняк не рядиться во всё черное, чистить одежду и обувь до придания ей скромного лоска, точно определять платежеспособность клиента и не путать «могилку» с «местом упокоения».
Проверяю все документы, активирую путевые листы для водителя, нахожу его самого. Немножко треплемся за жизнь. Он уходит первым, потом я – из офиса по переходу добираюсь в ритуальную часть здания.
В залах для прощаний, у нас их два, не считая виповского, уже идут проводы, народу пока не много, но у меня же по расписанию в «час пик», так что возможно придётся разруливать ситуацию с переполненностью помещения на ходу.
В хранилище проверяю «клиента» и все принадлежности. У нас, вообще, народ шефом вышколен, лишения премий не пустой звук, поэтому комплектация обычно в порядке, но и на старуху бывает проруха: то тапочки забудут, то родня пятнышко на подушке заметит, то ещё какая-то досадная мелочь вроде прорехи в обивке или не того оттенка ткани цветов на венчике хоть редко, но случается.
В этот раз всё в порядке, возвращаюсь в холл у входа, тусуюсь в стороне в ожидании родни и друзей покойного.
Людей становится больше, дежурные помогают входящим найти своих, собраться в группки; пожилых и совсем безутешных родственников усаживают на скамеечки. Обычная тихая и сосредоточенная суета нашего заведения.
– Антон? Господи, ты-то какими судьбами?
Голос за спиной удивлённый и неоправданно жизнерадостный. Я не оборачиваюсь, потому что невежливо оборачиваться. Даже если провожающие ведут себя несколько неподобающе месту и времени, нам это лучше не подчёркивать. Особенно если провожающие – не твои, а других агентов. Ведь сейчас я – облако, туман, если материализуюсь– то лишь когда подтянутся мои подопечные. Так что пусть тёзка, к которому сейчас громко обратились, поскорее переведёт беседу на звучность в полголоса; надеюсь, он догадается и без красноречивых взглядов окружающих.
Но тут меня напористо берут за плечо и вынуждают обернуться.
Десять лет, конечно, меняют человека. То, что в школьном возрасте поспешно округлилось и казалось нам, подросткам сногсшибательным – теперь выглядело иначе: каким-то домашним, милым, что ли. Всё в ней сейчас было таким – простым и естественным, словно натуральные числа.
Её никогда не было в моих соц-друзьях, поэтому я ничего не знаю о ней. Но, скорее всего, недосягаемая красотка нашего класса давно уже чья-то жена и мама. Ухоженная, не девичьи стройная, но по-женски гибкая, с укладкой и неброским, но выразительным макияжем.
Яна Сергеева, я тоже узнал тебя.
– Привет…
Я беру Яну под локоть и увлекаю ближе к служебному коридору, в сторонку от прибывающих людей. Она всё время смотрит в лицо. В глазах вопрос: неужели у меня тоже кто-то?…
– Я тут работаю, уже третий год.
– Слава богу. А то подумала… Тебе идёт костюм.
Ну, в определённом возрасте костюм идет большинству. Это на выпускном я выглядел в костюме дрыщевато, стыдно даже вспоминать…
Яна, похоже, не близкая родственница, спросить ли её, из-за кого она здесь?..
– А я, представляешь, начальника хороню. Он две недели назад мне такой: «Мы вас, Яна Витальевна, сокращаем, штат наверху не утвердили… Нормально так, я весь отдел на себе тянула… Ну, а потом на работу не вышел… Сказали, в больницу попал… Неделю его выхаживали, вроде и поправляться стал, к выписке готовился, а потом раз – и скопытился… Мы от отдела венок приготовили, я девчонок жду. Всё-таки не чужие, надо мужика проводить. Хотя мужик он, скажу я, был так себе… Ты женат?
– Нет.
– Свободен? Ой, ой, глазки чего отводишь? Тоша-святоша! Говори уже! Съехались хоть?
– Пока нет.
– Понятно. Ждёшь, когда залетит. У меня один такой ждун был, бросила его. Ты, если хочешь, жди, но только это, тогда смотри, чтобы от тебя…
Бывшая одноклассница лукаво подмигивает.
– Слушай, а у вас тут прямо так всё цивильно, по-серьёзному, без колхоза. Хорошо зарабатываете? Тош, а дай мне свои контакты!.. Я, может, к вам ещё устраиваться на работу приду. Вы же женщин берёте?
– Берём, но только стрессоустойчивых. Сама видишь, какая работа.
– Я устойчивая. И стрессо, и морально, и вообще.
Яна отчаливает от меня, получив в приложении нейровизитку с пятнадцатипроцентной скидкой – чего не сделаешь ради первой безответной любви. Я какое-то время наблюдаю её общающейся с коллегами, потом, наконец, приходит родня моего «клиента» и мне становится не до Яны.
Мы управляемся быстро, лишь случается маленькая заминка на кладбище, когда выясняется, что в нашу очередь добавился кто-то от другого похоронного дома. Такое бывает, но хорошо, что ждали мы не долго, а я уже научился сглаживать подобные проблемы.
Сказать «довольны» о близких «клиента» нельзя, но выглядят они удовлетворёнными. Если после того, как могильщики выложат цветами узор на холмике, лица провожающих светлеют – значит, всё прошло относительно хорошо.
Отпускаю своего водителя отвозить родню, а сам обговариваю в кладбищенском бюро следующее сопровождение, там будет народу побольше и публика не такая терпеливая, поэтому случайностей вроде этой быть не должно.
С другой нашей машиной возвращаюсь в офис, чтобы заняться документацией и подготовиться ко второму сопровождению.
– Антон, я тебе оставлю вечерние, – с порога кричит мне диспетчер Паша.
Вечерние заявки по понедельникам отличаются от прочих: по понедельникам нередки суициды. Такие вот трезвые, депрессионные, когда под конец дня людей накрывает… У меня неплохой послужной список и опыт, диспетчеры знают, что на меня в этих случаях можно положиться. Хотя у агентов и нет официальной специализации, но на второй год работы так или иначе за каждым закрепляются определённая репутация и сфера деятельности, и старые, давно работающие на заявках сотрудники учитывают наши сильные и не очень стороны.
Понедельники – мои дни, дни, когда я не только сопровождаю своих или чужих клиентов, но и выезжаю на места. Обычно я беру максимум две заявки: на большее не хватает ни времени, ни сил.
Но вечер приносит мне не заявку, а не определяющийся моим телефоном входящий, причём звонят, похоже, по рабочему вопросу – на служебный номер. Или же просочился какой-то «холодный» обзвон.
Но голос живой, мужской, и чувствуется, что человек не в спокойном состоянии духа. Видео, конечно, нет никакого.
– Приезжайте! У меня для вас работа!
– Здравствуйте (правило первой рабочей недели: никогда не говори «Добрый вечер!», «Добрый день», прочем, тоже). Это Антон Трошин, «Первый городской похоронный дом»…
Если какой-то розыгрыш или реклама – вот сейчас, на этих словах бросят трубку, сто процентов.
– Да, я видел вашу визитку. Приезжайте, это срочно.
– Вы родственник скончавшегося?
– Нет. Я…Я сам хочу воспользоваться вашими услугами…
– Понимаю. Минуточку, я в прозекторской, на вскрытии, подождите, сейчас выйду и всё обсудим.
Показываю диспетчеру знак «отбой», чтобы в ближайшее время на меня не рассчитывал, и тяну руку – Паша быстро суёт в ладонь ключи от служебной машины.
Про анатомичку – это я умышленно соврал: когда-то прочитал, что с суицидниками нужно говорить, будто «переминаться», одно предложение про них самих – одно про себя, одно о смерти, другое – о жизни. И чередовать так, чтобы в итоге про жизнь стало больше. Иначе сиганут с какого-нибудь моста, толком даже не сказав, где он.
– Ну, вот, я могу говорить…Как Вас зовут?
– Михаил.
– Михаил, вы очень правильно сделали, что позвонили. Такие вопросы нужно решать чётко и без спешки. Я к вам сейчас подъеду, диктуйте адрес.
Адрес оказывается минутах в пятнадцати на машине от нашей конторы. Настраиваю навигатор и расспрашиваю Михаила о том, откуда же у него моя визитка. Отвечает, что высветилась в приложении. Ну, разумеется, район-то близкий. Интересно, как приложение определяет и подсовывает свободного агента? Или наш диспетчер в режиме он-лайн сливает базу в сеть?
Не кладу трубку, тут важно не прекращать общение.
– Михаил, а вы сейчас один? Разговаривать удобно? Я в вашем направлении не очень хорошо город знаю, говорят, в нескольких местах дорогу ремонтируют, на навигатор особо не надеюсь, так хоть вы меня сориентируете. Не против?
– Господи, нет конечно! Только вы поскорей приезжайте!
Нервничает. Понятно. Может, он душевнобольной или под кайфом. А я – один. Но и полицию вызвать не могу. Формально вызов похоронного агента – ещё не угроза самоубийства. Может, человеку сегодня поставили печальный диагноз, и он собирается спланировать свои дела на несколько месяцев, а то и лет вперёд, а спешит и нервничает – только из-за эмоций.
– Скажите, Михаил, а у вас был опыт организации похорон? С каким-либо похоронным агентством имели дело?
– Да.
Хм, поворот!
– А давно?
– Последний раз – четыре месяца назад.
Ещё и «последний раз»! Тут, похоже, всё может быть печальнее, чем я предположил: время от времени попадаешь на семью, в которой люди уходят один за другим. Как будто они – сиамские близнецы, и пришли в этот мир только для одного и общего для них дела. И тот, кто остаётся последним, уходит уже не от болезни или тоски, а просто…потому, что считает свою программу существования по максиму выполненной.
На сердце томительно и скверно, потому что у меня никаких средств и идей, как отговорить такого человека. В глубине души я принимаю его выбор. Вернее, принимаю отсутствие выбора. Но вся возня с последней волей в таких случаях надолго опустошает, поэтому даже не знаю, что хуже: заниматься погибшей за один раз в ДТП семьёй или вот такой, исчезающей за несколько месяцев у тебя на глазах.
– Значит, вы представляете, как мы работаем и ориентируетесь в предложениях?
– Да, более или менее.
– Хорошо, тогда у вас к нам конкретные запросы? То есть просто скажите, нужно ли мне перечислять все варианты услуг, пока я еду к вам? Или стоит конкретнее рассказать о чём-то? Например, о прижизненном договоре…
– Я… Смотрел на сайте у вас, было интересно… Не готов сейчас его обсуждать, но возможно, позже… То есть это, наверное, не совсем то, о чём вы думаете. Дело касается не меня.
– У вас есть тяжело больные родственники или друзья?
– Нет.
– Михаил, давайте точнее: какого рода работу вы имели в виду?
– Это не телефонный разговор, но не волнуйтесь, всё абсолютно законно.
– Послушайте, в нашей организации какие-то левые подработки, предоставление липовой документации, информации о заказчиках, делах фирмы и прочего – исключены. Если вы по этому поводу мне звоните, то, пожалуйста, не беспокойтесь и не отнимайте моё время. Я работаю только в рамках своих должностных обязанностей, и зарплаты мне хватает.
– Антон, всё не так. Просто приезжайте. Пожалуйста. Мы поговорим, это не долго. Никаких махинаций я вам не собираюсь предлагать. Я занимаюсь статистическими исследованиями. Научной и проектной работой. Разработал гипотезу, хочу проверить в действии, поэтому мне необходимо поставить несколько экспериментов.
– С участием похоронных агентов?
– Да. А чем похоронные агенты хуже агентов по продаже недвижимости?
– Ну, наверное, ничем, – выдыхаю я с облегчением. – Но вы согласны оплатить вызов агента по тарифу? Если дело не касается непосредственно похоронных услуг, наши визиты к заказчикам – платные, хотя и не очень дорогие.
– Конечно-конечно. Не волнуйтесь, я оплачу ваше время.
Михаил встречает меня в подземной парковке возле недавно построенного жилого комплекса. Несколько минут назад он переслал мне гостевой код, чтобы я смог поставить здесь машину.
– Пойдёмте, провожу, – предлагает хозяин.
Ему лет сорок пять – сорок восемь, худой, подвижный, с меня ростом, то есть где-то метр семьдесят пять, лоб с залысиной, но густые бородка и брови.
Квартира на шестнадцатом этаже, похоже, что холостяцкая.
– Кофе? Чай?
– Кофе.
Он не выглядит наркоманом, и алкоголем от него не пахнет, но оживлён, будто узнал о случайном выигрыше, и поэтому похож на чудика.
Кофе-машина дорогая, и кофе хороший, а кухня – просторная. Может, у Михаила и домработница есть...
Хозяин весело рассказывает:
– В общем, я изучаю активность приложений. Приходят к нам бизнесмены или стартаперы, просят просчитать, на основе концепта приложения, насколько эффективным будет их бизнес. Или же нужно провести независимую экспертизу уже существующего, чтобы понять, насколько оно актуально, не пора ли менять, или там продавать, например. Делаем мы и отчеты для госструктур: для мэрии, вот, их делаем регулярно. Конкретно я, в основном, занимаюсь нейровизитками. Не так давно стал анализировать приложения похоронных бюро. Что, удивляетесь?
Я поспешно мотаю головой. Все повышенные эмоции уже оставил –внутри машины на парковке.
– Алгоритм анализа многоплановый, но странную заметил штуку: ваша нейровизитка обладает отрицательным потенциалом.
– В смысле?
– В смысле у всех ваших коллег визитка работает следующим образом: в контактный период, ну, то есть, в первые секунды, когда люди видят визитку, у всех заметен пользовательский интерес. Потом интерес у обычных людей потихоньку или резко, но спадает, а у фокус-группы, наоборот, стабильный или растёт.
– А что такое фокус-группа? Тестировщики?
– В моём случае – нет, я анализирую реакции «людей с улицы» без отбора. Поэтому фокус-группа, это те, кто заинтересован в вашей деятельности; глядя на визитку, такой народ думает: «А, этот специалист мне может понадобиться, сохраню-ка контакты». Собственно, так работает реакция на большинство визиток в сфере услуг, у сантехников – та же самая картина.
– Вы сказали, на мою визитку группа реагировала как-то не так?
– Да, не так. Я стал замерять индексы интереса, когда визитка предъявляется повторно, ну, вы же знаете, если пользователь на что-то положительно реагирует, алгоритмы ему ещё долго предлагают этот или подобный триггер. Так вот, после просмотра вашей визитки фокус-группа очень быстро и практически полностью теряла интерес к ритуальным услугам. А у ваших коллег, как вы понимаете, такого не происходит. Фокус группа обычно сужается, уменьшается процентов на тридцать, но постоянно положительно реагирует на предложения похоронных бюро, по крайней мере долго не отвергает такую рекламу, как это происходит в вашем случае. Вот это и есть отрицательный потенциал.
– У меня настолько плохая визитка, что распугивает клиентов?
Михаил смеётся.
– Интересное замечание! Уж не знаю, порадует ли вас это или огорчит, но если грубо говорить, то – да, распугивает. Плохая или не плохая – вот тут сложный вопрос. Мне кажется, что причина не напрямую в визитке или в её дизайне. По крайней мере, по моим личным ощущениям, дизайн стандартный, и реакция на него стандартная. Но в чём именно дело – было бы интересно выяснить. Поэтому и хочу, чтобы вы поучаствовали в экспериментах. Финансово много предложить не смогу, вознаградить получится скорее символически, но, возможно, вы и сами заинтересованы в результатах. Если поймём, в чём подвох, изменим ситуацию, и к вам будут чаще обращаться. Повод, конечно, не весёлый, но для вас он означает увеличение доходов…
– Хорошо. Заинтересовали. Что требуется?
– Для начала давайте попробуем обновить на тестовый период визитку. Часто или личные данные не соответствуют стереотипам людей о профессии владельца визитки, или его внешность не вяжется с его работой. Давайте сначала поработаем с именем и фамилией. У вас есть успешные коллеги, которые на неделю или две согласятся одолжить вам свою?
– Думаю, да, – отвечаю я, имея в виду, конечно, Димона.
– Тогда замените фото и контакты, а фамилию оставьте владельца, и я буду отслеживать реакцию на приложение.
– По рукам. Кстати, вы мне говорили, что не так давно воспользовались услугами моих коллег. Это тоже в научных целях?
Михаил мгновенно теряет улыбчивость.
– В личных. Потерял близкого человека. Время… Оно не лечит, но даёт возможность переосмыслить ситуацию. В моём случае – начать анализировать, как работают нейровизитки похоронных агентов…
Димон едва даёт мне сказать, чего я хочу.
– Да не вопрос! Я тут шефу звонил, беру отпуск за свой счет. Пока на неделю, может, чуть больше. Визитку хотел выключить, чтобы не мешала.
– Случилось что-то?
– Женщина – огонь! Сегодня на поминках познакомились. То ли племянница одноклассницы, то ли одноклассница племянницы. Запутался. Короче, я ещё за городом. Код доступа к настройкам скину, пользуйся. Ну, а будут бонусы – поделим.
И вот, моя жизнь до субботы, кажется, уже не тянется, а разгоняется, как хороший автомобиль. Можно сказать, что впервые я жду субботу не для того, чтобы расслабиться, а чтобы поделиться с Тамарой новостями и результатами эксперимента. Сдерживаю себя, чтобы не позвонить ей посреди недели.
Замена фотографии и оставление фамилии Димона, неожиданно, два дня спустя, даёт плоды. Дмитрий Владимирович Роганин… Я несколько раз произносил вслух и никак не мог понять, почему этот набор букв лучше, чем мой… Однако на людей он точно действовал иначе. Если раньше я ловил на себе тоскливые взгляды, то теперь – какие-то уважительные и даже благожелательные. Дизайн визитки у нас с Димоном не особо отличается, ни по цвету, ни по оформлению, так что дело, похоже, именно в соответствии фамилии и профессии. Михаил с ходу попал в десятку. Ко мне раз двадцать за неделю обратились за консультацией, и пять из двадцати человек оформили прижизненные договоры. Пять из двадцати – раньше я бы за квартал имел такие показатели.
В пятницу созваниваюсь с Михаилом.
– Отличные новости, интерес к вашей экспериментальной личности высокий.
– Да, но с чем это связано? С тем, что у моего коллеги звучное имя? Тогда мне, чтобы не отстать от него, нужно сменить своё?
– А для вас это принципиально? Вы же пока не обременены семьёй, собственностью, кредитами и прочими благами этого мира? Если в работе имя – личный бренд, возможно, стоит присмотреться к тому, как его воспринимают окружающие…
Пятница – после работы нужно зайти к дедушке, узнать, как там его кресла и как он сам. Поднимаюсь к нему и, пока иду, разглядываю визитку Тамары. Она в моей барсетке вроде талисмана. Маленькая карточка подаёт ровный сигнал силы и спокойствия, словно маяк в ветреную ночь. От неё исходит энергия постоянства, к которому быстро привыкаешь.
Дмитрий Владимирович Роганин – а это похоже на машину с мощным двигателем, я бы назвал так внедорожник. У такого автомобиля прекрасный дальний свет, и маяк ему не нужен…
На фоне найденных образов собственное имя, запечатлённое буквами, начинает казаться мне проседающими ступенями старой лестницы или качающимся над глубоким проёмом верёвочным мостом. Неудивительно, что по нему никто не рискнёт пройти. И удивительно, почему я раньше не понимал и не замечал, что проблема в моём имени и в том, как оно воздействует на людей.
– А-а, пришёл! Ну, заходи, заходи. Я пока только с одним закончил, второе не успел, но смотри, какая красота получилась!
Дедушка из коридора с гордостью указывает в гостиную, и я с трудом узнаю в стильном светло-зеленом кресле в глубине комнаты скелет, который оставил здесь в прошлый раз.
На моё «О-о-о!» хозяин добродушно смеётся:
– Что «о-о-о», ты сядь, вот тогда «о-о-о» будет!
Я сажусь и чувствую, как неведомая сжатая пружина во мне распрямляется. Позвоночник становится невесомым. Сидеть удобно, божественно удобно.
– Что, нравится?
– Ещё бы! Дедушка, вы мастер!
– Конечно, столяр-краснодеревщик. Ну, что, рассказывай, как дела!
– Да вот, проводим с коллегами эксперимент, нейровизитки обновляем, подбираем наиболее красивый дизайн. Мне товарищ на работе свою, счастливую, дал попользоваться. Фамилия пока его осталась, но для тех, кто меня в первый раз видит, это не важно. Гляньте, подходит мне такая?
Я показываю деду приложение. По его озадаченному молчанию понимаю, что сказать ему, видимо, нечего. Но тут хозяин произносит:
– Мне твоя бумажная нравится. Оставь её.
– А чем эта не нравится? Что фамилия и имя не мои? Или думаете, нейровизитки – это слишком современно для моей работы?
– Как тебе сказать…
Дедушка присаживается на старый диван, вроде как собирается с мыслями.
– Бумажная душевнее? – пытаю его я.
– Нет. Понимаешь, парень, у меня работа была такая: чтоб человек, видя стул, захотел на него сесть. Стол – руками потрогать, дверцы шкафа – открывать и закрывать. Если к мебели не хочется прикоснуться, это уже не мебель. Чёрти-что, а не мебель. Мебель такая, чтобы только издали смотреть, пыль с неё вытирать, офисное барахло! Они снимают её на камеру, но это же невозможно потрогать. В моём нейроприложении остались фотографии жены, я могу их смотреть часами. А ведь одного прикосновения было бы достаточно, понимаешь? Одного!
Его голос садится на этом, последнем слове. Совладав с собой, дед заканчивает:
– У тебя такая работа, что врать нельзя. Прикосновение не обманет. Оставляй людям то, к чему можно прикасаться.
Вечером моё окно похоже на тёмный экран, в нём окна соседних домов сияют, словно иконки неведомых папок. Я вытягиваю руку и касаюсь стекла, пытаясь расшевелить иконку, ведущую к чьей-то жизни, – иконка не поддаётся. Тогда я нежно чокаюсь с ней горлышком пивной бутылки.
В моей работе можно врать, – дедушка просто не знает, с чем и с кем мне доводилось сталкиваться. И всё же, если говорить об искренности сочувствия человеку, теряющему близких или готовящемуся покинуть этот мир, он верно подметил. Однако тех, кто видит нейровизитку и спешит завязать знакомство с Дмитрием Роганиным, привлекает ведь не искренность сопричастности? Может быть, их привлекает живое воплощение той силы и уверенности, которые звучат в фамилии и имени? Но я же не выгляжу, как Димон…
Неожиданный звонок от Яны приносит мне потрясающую возможность проверить визитку на сторонней публике: Яне на вечер нужен фальшивый бойфренд, чтобы насолить бывшему, и она зовёт меня в клуб. Большая девочка, цели и приоритеты объясняет сразу, прямо по телефону, а пока еду к месту встречи, слушаю ещё и подробный инструктаж, – похоже, Яна не первый раз играет в такие игры. Может быть, и план на пятницу у неё появился ещё при нашей встрече в понедельник. А я-то! Наивно подумал, что Сергеева действительно собралась работать у нас!
В свою очередь предупреждаю Яну, что для конспирации воспользуюсь визиткой друга, чем вызываю у неё нескрываемые восторг и уважение. Сергеева искрит сексапильностью из памятной мне школьной поры, флиртует так, что я начинаю надеяться, что после клуба мы не сразу отпустим друг друга.
Бывший её – не Аполлон Бельведерский, но мускулист, подкачан, и до сегодняшнего вечера смотрелся с Яной неплохо, наверное. Неделю назад я бы не рискнул отбивать у него Сергееву. Но тут Сергееву отбиваем мы на пару с Димоном, кроме того, во мне плещется пятничное пивко, да и сама Яна горячо желает мести, настолько горячо, что обжигает мой рот поцелуем, когда привлекаю её к себе в танце. Димонова визитка, синхронизировавшись с клубной дополненной реальностью, полыхает над нами в такт музыке.
Впечатление мы производим нужное, Яна успевает даже немного поревновать к нескольким девушкам, отправившим мне томные взоры и маячки знакомств. Визитка показывает сорок добавлений в контакты. Да, Димону будет весело потом разбираться с этой публикой. Несколько человек за вечер отваживаются заговорить со мной на тему работы, я охотно их просвещаю – и почему мне раньше казалось, что людям «на гражданке» тягостны эти подробности моего ремесла?
В общем, сильно за полночь мы, вполне довольные результатами миссии, отбываем из заведения. В такси, перехватив мою руку, Яна улыбается:
– Только на сегодня. По школьной дружбе.
Зеркало в ванной подёрнуто сероватой плёнкой уже высохших брызг. Я смотрю на себя и вижу над головой не выключенную визитку. Всю ночь мы провели вместе – я, Яна и Дмитрий Владимирович Роганин – с моим лицом и своей необъяснимой энергетикой победителя. И я не знаю, сейчас я кто – Дмитрий Роганин с лицом Антона Трошина или Антон Трошин с визиткой Дмитрия Роганина. Но мне неловко сегодня встречаться с Тамарой – значит, я – пока ещё я…
Кое-как провожу время до обеда, пытаясь определиться: хочу ли я врать Тамаре, и что именно следует соврать: что сегодня занят или что не произошло ничего такого, что могло бы изменить наши отношения. А произошло ли? После некоторых раздумий прихожу к выводу, что Тамару мне не хочется видеть потому, что не хочется видеть себя врущим. Врущим психологу и любовнице мужиком с раздвоением личности, которое ему, в общем и целом, уже начало нравиться…Всё можно простить человеку, включая его моральное превосходство, но не чувство вины и стыда. Ради наших отношений я должен избавиться от чувства вины и стыда, чтобы не перекладывать их на Тамару. И если я не справлюсь сейчас, мне придётся закончить отношения.
Я покупаю бутылку вина и фрукты. Пусть для Тамары это будет красивый вечер, просто красивый вечер. Димон, думаю, меня в этом решении поддерживает. Раньше он не так часто посвящал меня в свои дела, но неделя жизни в тени его визитки как будто установила мистическую связь между нами, словно его опыт день за днём постепенно переходит ко мне…
Телефон звонит: мой рабочий номер!
– Алло, Антон, на ваше имя заявка…
Это одна из наших новых девушек, кажется, зовут её Катей. Но я не рискую обращаться по имени.
– Здравствуйте, у меня выходной…
– Антон, это персональная…
– Хорошо, я понял, еду.
Персональная заявка – значит, скорее всего, договор. Если через диспетчера – это же не к Дмитрию Владимировичу, это ко мне, лично, к Антону Трошину. Однако!
Вино и фрукты оставляю в номере, иду забирать со стоянки шеринговую машину. Тамара трубку не снимает, отправляю ей сообщение, что номер забронирован, а я задержусь. Вызов мне на руку, когда вернусь, не буду чувствовать напряжения. Очень кстати вызов!
Город течёт мимо, по обе стороны дороги, по оба борта автомобиля – дома, дома, люди, люди. Утренние пробки на выезд уже в прошлом, трасса загружена не сильно, есть надежда, что обернусь быстро.
Спустя несколько минут замечаю, что еду, пусть и не привычной дорогой, но к себе, в свой район, и тогда просыпается любопытство, куда направляет меня навигатор, которому я автоматически передал координаты заявки при синхронизации со смартфоном.
Молодёжная, 14…МО-ЛО-ДЁЖ-НА-Я! 14! Моя улица. И дом – мой. И с каким-то парализующим мысль недоумением я смотрю в конец адреса: 163. Я знаю, кто: дедушка. Значит, мои уговоры всё-таки дали плоды. И он решился на договор. Может быть именно после вчерашней нашей встречи.
Значит, договор – мой. Не наш с Димоном, а именно мой. И мне становится как-то особенно тепло от этого доверия.
Дверь в квартиру открывает женщина, знакомая – большей частью по дедушкиным фотографиям. Его дочка. За спиной женщины вижу мужа. Лица напряженные, обеспокоенные. Я знаю такие лица. Я понимаю, что произошло, хотя какая-то часть меня отказывается в это поверить.
– Папа хотел, чтобы обязательно вы… И ещё, чтобы потом вы забрали кресла. Сказал, что это был подарок вам. Он давно не брался за мебель.
– Кресло, – машинально поправляю я.
– Разве не пару? Два зелёных кресла, верно же? Вот они, – указывает муж. – Одно в гостиной, другое в спальне.
– Три дня назад, как чувствовал, позвонил, сказал, что, если приболеет, чтобы мы с вами связались и кресла отдали…
Мы начинаем с родственниками протокольный разговор. Я не сразу замечаю ещё одну женщину, появившуюся откуда-то, должно быть из той самой спальни. И это уже фантасмагория: в проёме, опираясь на белую коробку двери, стоит Тамара.
– Документы, в шкафу были, – она подаёт пластиковую папку.
– Спасибо, Тома, – кивает женщина.
Мы сидим на моей кухне, пьём кофе. Сказано уже много. Я знаю, что Тамара деду не родня, она старшая дочь дедушкиного зятя, от первого брака; с отцом своим общалась мало: родители как-то нехорошо много лет назад расстались. И только примерно полгода назад Тамара восстановила связи. Сегодня отец попросил приехать и помочь с организацией похорон, Тамара тут же примчалась.
И ещё я теперь знаю, что наше знакомство в книжном магазине не было необъяснимым совпадением. И Тамара не просто так разыскала отца. Она вышла из больницы: в косыночке поверх редеющих от химии волос, с напутствием раз в три месяца показываться в поликлинике и – жить, столько, сколько судьба даст. Тамаре поставили ремиссию. Она может продлиться годы, осторожно обнадёживали врачи, но расслабляться не стоит.
– И тут я вижу в книжном твою нейровизитку. И, понимаешь, такое чувство, с одной стороны, – что всё, приплыли. Знак с небес. А с другой – что вот что-то назло такое сделать хочется. Влюбиться. Роман закрутить. Без обязательств, чтобы не жаль, не больно потом… А в итоге потом – так привыкаешь, что нет разговора жаль или не жаль, и хочется всё успеть…
Тамара не удивляется ничему. Я не удивляюсь. Всё идёт так, как должно быть. Мы будем пить кофе у нас дома, сидеть на зелёных креслах и раздавать людям свои бумажные визитки. Мы будем учиться оставлять что-то на память и строить планы.
Димон вернёт себе свою счастливую визитку, а Михаил – предложит нашему шефу разработать новое приложение, повышающее эффективность работы сотрудников. Чувствую, что по показаниям его статистики буду плестись в хвосте, но работу менять не собираюсь. И адрес проживания пока – тоже.
