1
Когда появились летающие автомобили, человеческий трафик на дорогах заметно уменьшился. И даже дышать стало легче. Тех, кто колесил на наземном транспорте, считали бумерами — в прежнем, сленговом значении слова. Прогресс привел к тому, что передвигаться по телу планеты на своих двоих стало немодно. В худшем случае вас принимали за бедняка. В лучшем — за чудака.
Какая из двух альтернатив лучше, Герман не знал. Вообще говоря, знал он, как всякий современный человек, очень много — больше, чем любой тинейджер человека прежнего. Достаточно много, чтобы признать: знание — уже не сила.
Изменившийся мир молодел. Люди устаревали. Не в биологическом смысле. Чисто технологически. Герман интересовался прошлым и как мог оспаривал такую оценку.
— Наземный транспорт давным-давно автоматизирован. Проезд в поездах контролируют роботы. Аварии на дорогах теперь не более чем случайность.
— Ты это к чему?
— К тому, что раньше так не было.
— То, о чем ты говоришь, — ответил ему школьный друг, одноклассник Дима, — такой же прошлый век, как и церкви. Мы оба знаем, что в твоем «раньше» искусственный интеллект был всего-навсего способом обработки больших данных: на входной вопрос производился поиск соответствующего ответа.
Уголки губ Германа опустились. Тогдашние нейросети были упрощенной моделью нейронов. Нейросети хранили данные, обучались, учитывая как позитивный, так и негативный опыт. Их обучением и отладкой, как рассказывали в школе, занимался обыкновенный человек: специалист размечал правильные и неправильные ответы, подгружал словарь и так далее.
«Как далеко мы зашли?» — спросил себя школьник человека современного. Странно представить, что без людей нельзя было обойтись. Страшно представить, поправил себя он.
Герман любил прежний мир. Кропотливо и скрупулезно вбирал в себя информацию об эпохе старого человека. Для его сверстников такой подход был чем-то вроде странного хобби.
— Ты бы еще бумажные книжки почитал.
— Почитал бы… — опустил плечи подросток. — Да не найти их нигде.
Дима промолчал в ответ.
— Что будете пить, мальчики? — спросила их девушка.
Все происходило в ресторанном дворике, в который они забегали после уроков.
— Стакан доброты, — сделал заказ Герман.
— А мне глоток свежего воздуха, — попросил Димон.
— Держите.
— Спасибо, — поблагодарил ее Герман.
— Спасибо, — передразнил его Димон. — Знаешь же, что она ненастоящая. А все равно вежливый. Зачем? Не понимаю…
Дима задумался. В такие минуты у него что-то щемило внутри. Что это болело — душа? Это слово приходило ему на ум, хотя он остерегался его употреблять. Душа — это четыре буквы, вставшие рядом. Ее не существует.
— Воспитание, Дим. Воспитание.
— Ха! — презрительно выдохнул Дима. Ухмылка застыла на лице мальчишки, будто пластилин.
Нет, не дураками были прежние люди, думал он. (Те из них, что стремились изучать конкретные психические состояния. И вообще, «психическое», а не «душевное»). Да, во многом прежний человек был слаб, глуп и недальновиден, но современная психологическая наука, само историческое развитие людей в постчеловеческую эпоху показывает правоту homo sapiens. В главном их психологи не ошиблись: свели душу к психике, раздробили ее на отдельные психические явления, которые привязали на уровень функционирования механизмов мозга.
«Человечество умело распоряжаться мозгами, — втайне благодарный людям прошлого, признался себе рационалист, устремленный в будущее. — Вся их культура привела к тому, чтобы они, т.е. мы, стали роботами».
Дима отдавал им должное. Он считал себя объективным.
Выпили. Герман сразу подобрел и стал еще более сентиментальным, а у Димы исчезла ухмылка, появилось второе дыхание:
— Класс! — Вдохновленный успехами науки и техники, он вздохнул полной грудью. — Ты посмотри, какие сейчас вычислительные мощности. Цифровые копии личности — целая инфобаза! В общий котел идет все, что позволяет чувствовать тебя самим собой. Вот раньше фильмы как смотрели? — спросил опьяневший от кайфа подросток.
— Скачивали…
— Правильно. В кино ходили. Смотрели онлайн — это вот все. Но теперь это не вставляет.
— Не вставляет, — согласился с ним Герман.
Любой может загрузить скрипт киноленты в нейромодуль — и вперед, ты уже даже не актер и не зритель. Ты — это действующее лицо любимой кинокартины или мультика. Плод собственного воображения. Делай что вздумается: хочешь, проживай чужую жизнь, а хочешь — трахай сам себя, загрузившись в видео на порнхабе.
— Мы все это делаем, — сделал очередной глоток Дмитрий. — Это как наркотик, и мне это по душе. Точнее сказать, по вкусу.
— Цель оправдывает средства? — задумался Герман, глотнув доброты.
— Оправдывает. — Воодушевленный напитком Дима ответил без колебаний. — Нам остается смоделировать человеческую психику, и тогда…
— Тише будь, — ответил расчувствовавшийся Герман. — Мне грустно.
Он понял что-то такое, что его другу было не понять.
Когда действие гормонального коктейля начало проходить, один спросил другого.
— Закажешь?
— Я уже.
Мальчишки ожидали воздушное такси.
Друзья стояли у окна 25-го этажа, лениво упуская из вида очертания соседних зданий-новостроек. Эти титанического вида сооружения (на верхних этажах которых жили власть имущие) который год играли в прятки с жителями города.
Как это понимать? Все предельно просто: красноярцы тонули в дыму. Город жил в режиме черного неба. Дома старого человека, превращенные временем в ветхое жилье, едва пригодное для жизни, государство передало в собственность малоимущим — не оставлять же их без крыши над головой!
Самые отпетые уходили под землю (как правило, это были идиоты, недоучки и самоубийцы). Когда-то раньше, в военное время, там, под землей, располагались бомбоубежища и катакомбы, целая сеть путей железнодорожного сообщения…
А теперь там, как рассказывали госслужащие, руины. Кладбище для слабаков, и ничего больше.
Из-под земли, насколько об этом знали Герман, Дима и вся остальная биомасса этого столетия, не возвращались. Оставшиеся религиозные фанатики — сектанты какого-то таинственного объединения с названием из трех букв «РПЦ» (предполагается, что это аббревиатура, смысл которой в наши дни утерян) — поговаривали, что там, под землей — преисподняя.
Преисподняя. В двадцать третьем веке? Вы серьезно?! Разумеется, ни Германа, ни Диму подобное объяснение не устраивало: если там ад, то за какие грехи эти лузеры туда спустились? И почему по собственной воле?
Полная чепуха.
— Димон, скажи, а какого цвета небо? — задумавшись, чище ли экология на верхних уровнях, поинтересовался Герман у друга.
— Не знаю, — пожал плечами мальчик. И сухо прибавил: — Принято считать, что зеленого.
— Да, да. Это я знаю. Когда гуляешь по городам в виртуальной реальности, оно переливается зеленовато-светлым. Это мерцание назвали северным сиянием — в честь явления из прежних времен. Я тебя о другом спрашиваю: как ты думаешь… какое оно на самом деле, а?
— Вон, летит наше. Пошли, — перебил Дима. Нажав кнопку на своем браслете и оплатив заказ, он подошел ближе к окну.
Герман последовал за ним.
Как только автомобиль подлетел, стекло оконного проема стало проницаемым по всей своей площади. Когда ребята почувствовали виброотклик, напоминающий прикосновение пальца к тачпаду, стало ясно, что соединение между летным средством и пассажирами установлено. Силовое поле трансформировало воздушное полотно в ковровую дорожку, по которой можно легко и просто переместиться в салон.
Когда разработкой опытных образцов первых аэромобилей занимались «Роскосмос» и «Роснано», несчастных случаев было немало. Но теперь, когда технология обкатана (промышленный шпионаж творит чудеса), сделали все как надо: риски рухнуть вниз равны 0,0000000000000001 доли процента.
Несмотря на то, что снаружи их окружал типичный для современного Красноярска смог, видимость была хорошая. Для автопилота — не для людей.
Всматриваться в неясные силуэты зданий, изъеденных кариесом угольной пыли, Дима не хотел: все равно маршрут следования выстраивался перед ним в режиме реального времени на прозрачной панели. Пока один думал: «Что я там не видел?», второй продолжал грустить: «Все это — только видимость. То ли дело раньше…»
Жизнь его начиналась на букву «Г», как и имя. Герман задремал, и в полусне ему казалось, что он выглядывает из окна такси. Школьник радуется увиденному, радуется, что живет. И мир с высоты полета пассажира совсем не страшный, приветливый, подконтрольный, игрушечный.
Когда воздушное такси взяло курс на снижение, Дима подумал: «Жить в зеленой зоне — роскошь, непозволительная даже для моей семьи. О том, чтобы переехать жить в подводный город, не может быть и речи, так говорит отец, а он…» — сосед взглянул на спящего друга, размякшего после порции доброты: «Как можно скучать по прошлому? Хрен его пойми…» Примерно так думал мальчишка, второе дыхание которого подошло к концу, когда Герман спустился с небес на землю, очнувшись от короткого сна.
Друг Димы родился и жил на правом берегу реки — в промышленном районе Красноярска. Эту экологически опасную, токсичную жилую зону вежливо называли заповедной. Ветхие трущобы напоминали гетто — нищенский лоу-фай.
Минута до посадки. Ему захотелось растолкать своего друга, встряхнув, ударить легковерного засранца по щекам: «Эй, чувак, проснись! Посмотри, как ты живешь. Раньше было лучше?! Всегда так было». Но он остановился.
Ощутив неприятную тяжесть на сердце, вздохнул. В споре не рождается истина, подумал Дима. Когда такси пристало к земле, он осторожно потормошил одноклассника.
Тот встрепенулся:
— Мы уже приехали?
— Да, уже прилетели. Сонный ты похож на бабочку.
— Будем считать, что это комплимент.
— А знаешь, забудь, что я тебе сказал. Мы дружим, значит, в нас еще осталось что-то человеческое, — смягчился прогрессивный друг. — Ну, ты понял. От тех людей.
— Осталось где? — недоверчиво переспросил Герман скептика, собираясь на выход.
— Будем считать, глубоко в душе, — не без смущения произнес Дмитрий.
— До встречи, — сумел улыбнуться мальчик и надел на лицо защитную маску (между собой красноярцы называли их «намордниками»).
— Давай…
Дверь закрылась автоматически. Воздушное такси взмыло вверх с приятным жужжанием, оставив Германа, исчезнувшего в городской дымке, далеко позади.
В полете Диму преследовал неприятный образ: его друг продолжал спать рядом, а его голова надломилась и обвисла, как поломанный цветочный стебель. Уже дома он подумал, что только доведенные до крайности люди заказывают глоток доброты.
«Вы лишили нас детства», — подумал он, прежде чем погрузиться в виртуальную реальность.
Этим вечером Дима дал себе слово:
— Сегодня — в последний раз.
2
Когда в прекрасной России настоящего запустили «Каплю», народ ликовал: жить стало легче, жить стало веселей. Немногочисленные офлайнеры начали замечать: стали пропадать люди. Их встревоженность затерялась бы на этом празднике жизни, если бы не слухи.
Слухи о пропажах распространялись стремительно, как коронавирусная инфекция, но Герман не доверял болтунам и паникерам. В этом нет ничего необычного, думал он, посмотрев на пустующую который день подряд капсулу Димы (школьные парты — прошлый век): тот прогуливал уроки не в первый и не в последний раз. Так делают дети во все времена.
Его беспокоило, что друг не выходил на связь. Класс был наполовину пуст, и Герман не мог обмануть себя тем, что он наполовину полон. От приятелей приходили сообщения, читая которые, он ловил себя на мысли, что общается с призраками. Тогда Его-Величество-Раньше-Было-Лучше терял чувство реальности. Растерянный, теперь он сомневался, что офлайн когда-то преобладал над онлайном.
«Меньше народа — больше кислорода», — решил мальчик, вновь испытывая острую нехватку доброты. Чтобы унять свои рудиментарные переживания, он подумал о том, что всегда так было: этот не вышел на работу по семейным обстоятельствам, а вот этот попытался уйти с радаров, потому что ненадежный. Один мужик заболел, а второй оказался на пенсии раньше времени — его заменила робототехника. Какие тут пропажи?
Жизнь стала слишком динамичной, чтобы обращать внимание на подобное, — продолжал убеждать себя Герман, снова начиная чувствовать опору ногами. Но время шло, а Дима не появлялся. Исчезали и другие.
Общество раскололось на два лагеря, и этот раскол стало невозможно игнорировать: одни связывали исчезновения с новой программой. Другие были от нее без ума. Нужно было выбирать.
Однажды после занятий он увидел, как гражданские активисты в химзащитных костюмах сеяли на улице города панику, обвиняя создателей «Капли» в пропажах своих близких.
«Клоуны», — осудил их мальчик, шагая дальше. Неотмываемая угольная, металлическая, бог весть какая еще производственная пыль, въедливая, словно яд, сливалась со стенами малоэтажек, недвусмысленно намекала: здесь ты обращаешься в прах. Еще при жизни.
В океане этого урбанистического хаоса и пессимизма Германа спасало лишь одно — он скучал по Диме. Любил ли он его? Скорее всего, да.
Однажды в детстве ему показали копию копии старого видео: прежний человек заснял, как его кошка родила за день пятерых котят.
Увидев этот клип, Герман прослезился. Так он понял, что плакать можно и от радости, и от счастья, а не только тогда, когда тебя переполнила печаль или злоба бессилия. Два слепых котенка тыкались в мордочки друг к другу, тогда как другие двое прятались в мягкое пузико пушистой мамы-кошки, которая свалилась в сон от усталости. А пока она спала, последний из пятерых новорожденных лизал ей подушечку передней лапки.
— Вот это, — сказала ему мама, — раньше называлось любовью.
Еще Герман хотел бы полюбить девушку. Но, во-первых, больше его тянуло к мальчикам (он не мог ничего с собой поделать), а во-вторых, согласно Конституции прекрасной России настоящего, государство имело полное право замещать собой родителей, а точнее, имело право выбирать тебе сексуального партнера. Ошибки быть не может, — говорили вершители судеб, — как только наступает возраст согласия, система подбирает тебе максимально подходящего партнера. Какая уж тут свободная любовь. Разве только виртуальная…
С каждым шагом, с каждой минутой по дороге к дому он волновался за друга все больше: не включил ли юный прагматик «невидимый» режим? Не отфрендил ли?
Нет, тут что-то другое. Наверное, воспользовался «Каплей», — думал Герман, на ходу поправляя противогаз для пеших прогулок, стекла которого быстро запотевали.
На химзащитный костюм денег у него, конечно, не было. Он шел пешком. Не спорта ради, а в целях экономии (об удовольствии от такой прогулки речи не идет). Монстр внутри него сдавливал горло. Захотелось плакать. Сердце, того и гляди, сейчас расплавится от переживаний.
— В этом мире невозможно жить, — глухо прошипел он. Нельзя, чтобы полицейский дрон, стрекочущий над головой, распознал недовольство в его голосе. Все что угодно может быть доказательством твоей вины.
Подросток проклинал тех, кто, пользуясь своим привилегированным положением, занимал верхние ярусы исполинских зданий; тех, кто управлял подводными городами, кто занимался активацией и деактивацией киборгов, производил (или переставал изготавливать) для них комплектующие; и наконец, он злился на тех, кто контролировал заселение зеленых зон и все остальное.
В особенности тинейджер ненавидел местных технократов: «Думай позитивно. В нашем городе чистый воздух — это у вас мысли негативные», — говорили они. Не «техно», а одно название.
Герман поймал себя на противоречии: с недавних пор он начал ненавидеть хай-тек. Но был не в силах от него отказаться.
«Прав был Димон: это как наркотик», — подумал мальчик, вновь возвращаясь к раздумьям об исчезновении друга: «Что, если эта «Капля» дает нам то, чего мы лишены: чистого воздуха, свободы, равноправия? Это бы объяснило ее популярность».
Его мысли прервал мотоциклист — пронесся мимо. Когда-то давно прежние люди считали, что транспорт, оснащенный литий-воздушным аккумулятором и работающий с электромагнитной левитацией, благодаря чему колеса моцика вращаются без внутреннего трения, — это прорыв, который был так необходим во времена, когда не оставалось времени на раскачку.
«Возможно, так оно и было, — думал Герман, глядя себе под ноги, — только человечество не подумало, что на земле мало лития и кобальта. Нужно было искать другой электролит или добывать его из космоса, а они занимались открытием иных форм жизни, космическим туризмом, всякой другой херней. Вместо того чтобы планомерно тратить деньги на решение вопросов экологии. Мысли позитивно, тварь. Легко сказать».
Придя домой, он первым делом снял противогаз. Волосы были мокрые от пота. Покрасневшие, уставшие глаза увлажнились. Он хотел наложить на себя руки, но пожалел своих маму и папу — не стал.
Разревелся. К этому моменту он и думать забыл о клоунах-активистах. Бегущая по интерактивной панели его аварийного жилья строчка из новостей сообщит, что недовольных граждан разогнали силой, но он, почти убитый своим горем, ее не заметит. Потом, когда мальчик вытрет слезы, в окна с запозданием забарабанит кислотный дождь — и покажется, что небожители тоже плачут, какую бы высоту они ни заняли.
Вернутся с работы мама и папа. Дальше скромный ужин, виртуальный секс, реальный, малоприятный сон. И все по новой…
На следующее утро Герман прогулял школу: аноним прислал ему приглашение в «Каплю», и он очень хотел им воспользоваться.
Но что-то его смущало. Может быть, инстинкт, а может быть, суеверие.
Нужно было посоветоваться. И он знал — с кем.
3
— Дядя Игорь, — начал Герман. — Мне тут инвайт прислали. Я не пойму кто, но пацаны говорят, тема популярная. — Показал ему заставку с «Каплей»: зеленая, она разбивалась о воду, оставляя после себя концентрические круги. Затем появлялось окошко для входа. Зайти можно было без регистрации (бесполезная гостевая учетка), по ссылке из приглашения (своя для каждого), или зарегистрировавшись, отправив свои биометрические данные системе.
Ни тебе логина. Ни пароля.
Дядя Игорь, динозавр явно консервативный — военный пенсионер в камуфляжной форме, с кипятильником и полулитровой банкой крепко заваренного листового чая (из нее и прихлебывает), на анимацию приветственного экрана «Капли» и не взглянул.
Ему и так все было понятно.
— Инвайт: просто добавь воды! — только и сказал дядя Игорь.
— Чего?
— А, забудь! Пацаны твои… все вокруг… не знают, о чем говорят, иначе молчали бы в тряпочку и...
— Ага. И жили бы реальной жизнью, — обогнал его мысль Герман.
Он был подросток. Он был максималист.
— Герман, скажи, вот когда ты в последний раз видел свою маму?
— Вчера.
— А отца?
— С отцом мы только сегодня переписывались. На уроке.
— Из приятелей никто не ушел в тень так, чтобы это было для тебя неожиданно?
— Это что, допрос?
— Нет, просто пытаюсь навести на мысль и сам додуть, кто мог отправить тебе приглашение.
— Димон мог. Больше некому.
— Послушай, ребенок, — перебил его Игорь. — Ничего не бывает просто так. Не берется из ниоткуда. Про эту «Каплю» известного мало, но из того, что известно, — ничего хорошего.
— Отличный заход. Но доказать вы не сможете, да?
— А вот и нет. Можно этим заняться: у меня сейчас алгоритм запущен. Ищет совпадения между пропажами людей за последнюю неделю и поступившими им приглашениями.
— И какая связь?
— Практически стопроцентная. — Игорь показал мальчишке на экран.
— Если алгоритм придуман человеком, то он ненадежен. Люди ошибаются.
— Это прозвучало очень глупо, Герман.
— А «Капля» — всего лишь очередная VR-соцсеть. Люди там подвисли — наслаждаются, — продолжал спорить школьник.
Он верил в лучшее. Он был ребенок.
— Я туда, — Игорь показал пальцем, — не спущусь. Чуйка у меня, что эта новая модная хрень — ловушка. Этих, с верхнего уровня...
Герман недоверчиво улыбнулся.
— А если ты мне не веришь, значит, гуляй, Вася. Чего ты меня побеспокоил?
Мальчик поежился.
— Я спросить хотел.
— Спросить. А папа, мама — на что? Или ты это — проблемный ребенок, который не хочет, чтобы родители о нем переживали? Или нет, может, такое вот объяснение: пошкодничаю, а потом вернусь, — они и не заметят.
Герман покраснел.
— Да, да. Вижу... Ну тогда слушай своих… пацанов. Слухами земля полнится.
— Дядя Игорь, это грубо. Вы злой.
— Ты пойми, дурак. Оттуда, — дядя показал на значок «Капли», — не возвращаются. Как тебе еще доказать?!
Видя, как нервно мужчина хватается за сигарету, Герман засомневался: нет ли правды в том, что говорит этот человек?
— Сорян. Но для чего мне отправили это приглашение? Кому я там нужен? И главное, почему никто не ищет пропавших? Значит, вернуться можно. Значит, время там течет по-другому?
— Об этом я не думал, — признался мужик.
— А я думал. И очень даже много.
— Парень, я скажу тебе так: не верь всему, что видишь. С этими вашими приблудами — тем более не верь. Я знаю… знаю, что тебе в этом нравится. Здесь: серость, а там краски. Здесь данность, а там — контентное наполнение. Виртуальное стало таким же реальным, малыш, вот и все дела. — Отхлебнув чефира, дядя Игорь с удовольствием крякнул, отставил банку с крутым кипятком в сторону, потер обожженные пальцы о ладонь.
«И как ему это удается?» — промелькнула мысль у мальчика, завороженного обыденностью происходящего. На мгновение он залип, смотря, как качаются чайные листья в стеклянной емкости. Поняв, что отвлекся, как сентиментальная козявка, он возмутился:
— Но ведь это не моя проблема, что там лучше, чем здесь. Кто до такого довел?! Не я же. И какая мне разница, виртуальную я булочку съел или реальную, если на вкус одно и то же? Как же тогда не верить? Не понимаю я, дядя Игорь, не понимаю…
— Ты опять за свое? — Дядя невозмутимо положил кипятильник на стол. — Я же сказал: картинка стала заменять вам реальность. Булочку-то ты съешь, а голодным на выходе останешься. Ты ее, может быть, испечешь, а кто-то другой будет довольствоваться быстрой едой из тюбика: ни к чему тратить время, когда виртуалка ждет.
— Так и есть, — согласился Герман.
Снова стало грустно. Снова он молчал.
— Раньше новости смотрели, и то верили! — пустился вспоминать Игорь, словно в пляс. — В мирное время они говорили о том, что идет война. Что надо затянуть пояса. Что бедность — это не порок. И так далее. Отец мне показывал копию репортажа Первого канала о том, как правильно выбрать дешевые елочные игрушки на Новый год. Их, оказывается, можно найти и деревянные. А если денег нет вовсе — не беда: сделай ее своими руками.
— Но ведь раньше можно было просто выключить телевизор.
— А о том, что их лишили и этой возможности, ты, видать, не додумал. Мозг — штука легкообманчивая. Как бы тебе объяснить… — Отхлебнув из банки, Игорь почесал свой щетинистый подбородок. — В прошлый раз я рассказывал, что у меня отец — строитель. В то время VR только появился, но его быстро оприходовали.
— Оприходовали? — осел ослом, переспросил мальчик.
— Ага. Во все дыры.
Словарь дяди Игоря понятней не стал, но он продолжил слушать:
— Так вот. Батька мой в этом шлеме смотрит, значит, на проект дома, головой мотнул как-то не так: что-то там заглючило, будто он этот дом перепрыгнул. В белизну. По его словам, ощущения от прыжка были такие, что он чуть не обоссался.
— Боялся разбиться о текстуру, — смекнул Герман.
— Но дело не в этом. Во что погружен, то и есть. Мозгам без разницы.
Фраза показалась Герману смутно знакомой.
— Получается, ты — это то, что ты видишь?
Игорь продолжил свою историю, игнорируя вопрос мальчишки:
— В итоге сделали вот как: захолустным городкам и деревенькам поставляли один телевизионный контент, а городам побольше — другой. Ну а легенду о «Чебурнете» ты и сам знаешь.
— Знаю, — согласился мальчик. — Мама мне ее рассказывала, в детстве.
— Как и все мамы. Теперь, — угрюмо ответил мужчина, бесполезно сплюнув ненастоящую горечь электронной сигареты, которую курил.
Все фейк, думал он. Все — ложь.
Когда-то давно он нашел информацию о Гражданской войне в России 20-го века. Красные зарубались с белыми, и каждый считал, что он прав. Но в то время еще был выбор — идеологический, личный, единичный. И была одна, так сказать, грядка реальности, на почве которой всходило человечество. А теперь какое-то зазеркалье. Офлайн — это жалкие крохи. Те самые остатки былой роскоши. Та самая деревня, из которой все уезжают. А онлайн — это мегаполис. Оазис. Цифровой рай, как о нем говорят. VR все изменил.
— Упадешь туда, да так там и останешься. Не ходи.
— Не пей — козленочком станешь? — улыбнулся Герман. Эту сказочку он тоже услышал от мамы.
— Что-то вроде.
— Ясно, понятно, — вздохнул парень, повернув свое запястье.
Дядя замер, остекленев. Понял, что сейчас его попросят, как джинна, — обратно в бутылку.
«Ну, хоть покурить успел», — подумал Игорь, распадаясь на пиксели, утекающие в лазерную точку на браслете мальчика.
Свернув цифрового консультанта, Герман с замирающим сердцем решил рискнуть. Отправив родителям месседж с инвайтом («Мам, пап, вернетесь домой — присоединяйтесь, хоть ненадолго!»), он прыгнул в «Каплю».
«Желаю удачи, серый офлайн!» — подумал мальчик, тут же ощутив себя другим человеком. Пока шла загрузка, Герман успел подумать, что сделает дяде Игорю обновление: пенсионер в камуфляжной форме — мод для олдфагов.
Очутившись на другой стороне «Капли», он открыл глаза и после первоначального шока восхитился детализацией: «Вот те на! Вот это проработка. Полное погружение».
Рядом с ним сидели на своих местах люди — послушные, словно светотени на рисунке. Это зрители, понял мальчик. «Так вот вы какие были. Мода, внешность — все другое!»
Он хотел оказаться в прошлом. И он там побывал. «Как же здесь хорошо! И дышится влет! Надо будет сказать Диме спасибо за инвайт». Затем стало не по себе. Оглушенный аплодисментами, Герман подумал одно: «Так не бывает». Оторванный от мира, как младенец, лишенный привычной плацентарной связи, от мамы, вне себя, он задавался вопросами: «Где я вообще? Это что, студия?»
Он хотел оглянуться по сторонам, но вместо этого был прикован взглядом к ведру с надписью «Г***НО». Человек в студии продолжал ругаться. Находясь под внешне приятным синим освещением, могильной плитой упирающимся в их спины, они следили за происходящим в центре зала.
— Знаете, что нас губит? Я вам скажу.
— Первый канал России — это все…
— Хватит орать, а то щас накормлю.
— Да че тут орать.
— Так вот…
Только сейчас, повинуясь воле того, в чьем теле он оказался, Герман заметил, что больше не принадлежит себе и эти руки — не его, а чьи-то чужие, неприятные конечности. Ими он, как и другие, хлопает ведущему передачи, эффектно заткнувшего рот гостю ведром говна.
— Нас с вами губит в этой истории только то, что мы уже три года реагируем на вот эти вот их извращения тем, что мы им (ставит ведро на пол), что мы им вместо того, что они заслуживают, и того, че они просят…
Герман уже не слушает человека в костюме. Он аплодирует ему стоя. Откуда эта мысль: «Браслета нет! Я не могу разлогиниться! Мама, как мне выйти, как мне выйти, как мне выйти?! Мама-а-а-а…»?
Когда его безмолвный крик оборвался, тот, кем он стал, подумал за него: «Дно пробито, но ты привыкнешь. Ты — привыкнешь».
— Время покажет, — прошептал он, когда аплодисменты стихли. Но в сиюминутной тишине невозможно было разобрать, кто — он и кому принадлежит ответ.
Вечером в семью Германа пришли уборщики.
— Куда их? — взглянув без всякого интереса на тела мамы, папы и самого Германа, лежащих в отключке на диване в гостиной, спросил Уборщик №1 Уборщика №2.
— Как обычно — на свалку истории.
Перед тем как их вынести, оба биоробота рассмеялись своим электрическим смехом, похожим на звук колючей проволоки под высоким напряжением.
Тем временем Дима вместе со своими родными уже вторую неделю скрывался под землей. Назад пути нет — браслеты были сожжены, как мосты.
Здесь было пыльно, тесно, грязно. Но в то же время здесь Дмитрий мог дышать полной грудью. На душе становилось как-то легче, хотя он и не мог объяснить, как это работает. Помимо электрического освещения, в туннелях подземелья от людей исходил неясный, но приятный свет. Можно было услышать:
— Мы готовимся. Мы выйдем…
Скрывшиеся внизу были воодушевлены. Здесь они не сидели без дела. Они не только стремились к свободе — они уже были свободны.
Поначалу Дима осуждал этих изгоев: предатели, подписавшие себе смертный приговор. Сын злился на отца, который не дал ему позвать с собой Германа. Но в первый день на дне отец ответил одно:
— Ты пойми, лучше уйти в подполье, чем жить так.
— Но Герман — мой друг! Он мог пойти с нами.
— У каждого своя голова на плечах, Дим. Закрыли тему. — Отец пресек разногласия на корню. Сказал как отрезал.
— Малой, ты не переживай, — подбодрила его чумазая девушка из подземелья. — Конспирация — дело такое. Я Анна, — протянула ему руку.
— Я Дима, — представился мальчик в ответ на рукопожатие.
— Анна дело говорит, — вклинился в разговор старик, которого никто не спрашивал. Дима заметил, что голова пожилого человека была перебинтована. А еще запомнил, что деда все послушали. — Она пришла к нам, потеряв всю семью.
— Так и есть. Сначала их пригласили в «Каплю», а потом за ними пришли Уборщики.
— Зачем?
— Я не знаю.
Никто не знал, но в ходу была вот какая версия:
— Люди верхнего уровня…
— Да разве там люди! — протянул кто-то.
— Да, мыслящая протоплазма, а не люди. Они там, наверху, решили запустить обнуление. Скоты. Врут как дышат, а дышат часто.
И Дима, тот самый парень, который совсем недавно излучал уверенность в успехе прогресса науки и техники, удивился тому, как легко согласился и со своим отцом, и со сверстницей-сиротой, и со стариками-партизанами.
Отец вовремя попросил совета у своего цифрового консультанта. И вовремя к нему прислушался. Спас семью.
Вернувшись к жизни в реальности, Дмитрий быстро возмужал. Он понял, что технологии для человека, а не наоборот.
— Когда-то так и было задумано... — вторил ему очередной подпольщик. Ни этот сбежавший из ада жизни на поверхности повстанец, ни другие соратники не были для него предателями.
— Будет ли и у нас так же?
— Поживем-увидим…
Отбой. Часовые заняли свои посты в тоннеле. Дроны патрулировали подземелье, пока остальные перехватили часок-другой для сна. Вместе с другими спал сейчас и Дима.
Лишь иногда, как заметила Аня, Дима сдавленно, еле слышно плакал. В такие моменты он скорбел по Герману.
Его слезы напоминали девушке листву, опадающую с осеннего дерева на закате.
