Сергей Шаргунов, писатель и политик, – фигура в России весьма заметная. Его книги неизменно входят в списки престижных премий, а он сам частый гость в медиаэфирах. Сторонников и противников у Сергея хватает. Сложно сказать, кого из них больше. Шаргунов обсуждаем и противоречив. Но то, что он талантливый автор и интересный собеседник, сомнению не подлежит.
Мы встретились с Сергеем Шаргуновым в одном из московских парков. Погода выдалась тёплая, солнечная, по-настоящему майская, и мы комфортно устроились у пруда в тени деревьев. Обстановка располагала к откровенной беседе.
– Сергей, ваша фамилия «Шаргунов», собственно, что означает?
– Хороший вопрос. В этимологическом словаре Макса Фасмера есть слово «шаргун». Оно имеет северное происхождение и означает «бубенчик, колокольчик». Но иногда я шутливо говорю, что это воинственная фамилия. «Шар» с французского переводится как «колесница, танк», а гунн – представитель воинственного племени.
– Успех пришёл к вам рано: в 19 лет – публикация в «Новом мире», в 20 – победа в премии «Дебют» с повестью «Малыш наказан». Не вредит ли писателю ранний успех, насколько он важен, говоря, в частности, о Вас?
– Ранний успех важен, но это не главное, потому что очень часто происходит фальстарт. Человек рано прогрессирует, но потом «перегорает», не оправдывая выданные ему авансы и не подтверждая собственные ожидания. Он начинает сравнивать себя с тем, каким он был раньше и отчасти работать в прежнем формате. Это создаёт определённые трудности.
Если говорить обо мне, то полагаю, что на момент первого успеха у меня была определённая зрелость. Сегодня, кстати, мне приснился сон, что я выступаю, и мне 15 лет. И вот, проснувшись, я с усмешкой подумал: а вдруг я остался на том же уровне? И с одной стороны, я приятно удивляюсь, насколько разумно и интересно размышлял тот пятнадцатилетний мальчик, а, с другой, как бы трагично это ни звучало, с ужасом понимаю, что остался на том же уровне, на уровне себя пятнадцатилетнего.
Впрочем, вопрос даже не в пресловутом развитии, – куда оно должно происходить в принципе? – а в том, чтобы не происходило деградации, в том, чтобы сохранить себя прежнего. Это, кстати, ни одному из писателей так и не удалось. Поэтому может быть и очень круто сохранить в себе подростковые жар и свежесть.
– Существует мнение, что один хороший роман может написать каждый. А самое сложное написать даже не второй, а третий сильный роман.
– Это верно. Горький говорил, что каждый может написать хорошую книгу. Особенно, если писать о себе, о том, что действительно знаешь, о том, что тебя по-настоящему волнует. Об этом и надо писать для начала. Я всегда это говорю, когда езжу по городам, тем, кто меня спрашивает, о чём писать. Встречаясь, например, со старшеклассниками, советую написать своеобразный «Дневник старшеклассника». При хорошем редакторе может получиться неплохая книга. Поэтому написать первый роман может, действительно, каждый.
Дальше начинается пространство искусства. И вопрос хватит ли ума, воли, таланта выстроить по-настоящему художественное произведение, чтобы следующая книга не стала бледным самоповтором. И это вопрос, который стоит перед каждым пишущим человеком.
– Вас, кстати, часто упрекают в самоповторах.
– Сенчин писал, что я часто возвращаюсь к детству, но я считаю, что к детству и надо возвращаться – там много головокружительного, искреннего, ценного. Да, говорят, что «Малыш наказан» и «Ура!» – похожие, хотя и яркие вещи, а потом я подустал. Но, всё же, мне кажется, я стал писать на новом уровне, усилился как автор. Это видно и по эссе, и по рассказам. Думаю, внутри я остался тем, кем и был, но тексты стали более зрелыми. Это видно на примере «Книги без фотографий».
– Вы сказали о работе редактора. Насколько она важна?
– Иногда хорошие вещи становятся отличными именно благодаря редакторскому мастерству. Просто рассказанная история перерастает в высокохудожественное произведение. Правда, в случае моих текстов редакторская работа минимальна. Часто редакторы — вздорные чудовища, об этом смешно писал Лимонов.
Хотя, кстати, мне кажется, что я сам мог бы стать неплохим редактором. Мог бы взять любого человека и сделать из его устного рассказа по-настоящему художественный текст.
– Писательство для вас… что это?
– Это, прежде всего, труд. Отречение от мира в какой-то степени. Здесь нельзя фальшивить. Всё, чем я занимаюсь по жизни, так или иначе связано с писательством. Писатель должен понимать, что он идёт на определённые лишения, которые надо принять спокойно и достойно, чтобы был результат.
– Сегодня, со слов Сергея Ивановича Чупринина, «пишут больше, чем читают». Что вы думаете об этом?
– Очень хорошо, когда человек может свободно в любое время высказать своё мнение относительно любого вопроса. Не стоит бояться состязания идей.
– Есть мнение, что беды подобного рода от необразованности…
– Не думаю. Наши люди образованы не хуже, чем западные. Я много езжу по России и вижу массу грамотных, интересных людей. Просто они затюканы жизнью, у них нет материальной базы, основы. Им надо думать о том, чтобы выжить.
– А насколько литература должна образовывать? Важна ли декларация гуманистических и моральных ценностей в литературе? Об этом говорят всё больше и больше.
– Лично я сторонник проявления добротолюбия в литературе. Но это вопрос очень деликатный, потому что хуже всего сделать это топорно. Ценности должны прорастать в читателе. Они должны быть лёгкой, молодой травкой. Эта поросль есть в древнерусской литературе, в «Капитанской дочке», есть у Толстого и Достоевского.
Я, кстати, тоже пытался написать «Ура!» как манифест о доброте и правильном образе жизни. Мне кажется, что всё же многие его правильно поняли, потому что удалось сделать его ненавязчивым.
– Вы сказали о том, что люди могут менять власть. В данном контексте, как вы относитесь к тому, что происходит в России сегодня?
– Это очень правильные, позитивные движения, которые начались не сегодня и не вчера. У людей появляется гражданское сознание. Они понимают, что не могут жить в стране, где если ты сказал что-то не угодное власти, то тебя, к примеру, могут избить металлическими прутами, как сделали это с Олегом Кашиным. Или уволить с радио, как меня, за то, что я выступаю против этой власти.
Сегодня люди стали злее. Они дают понять власти, что не согласны с её позицией, её действиями. Это выражение несогласия давит на тех, кто сидит наверху.
– Держать власть в тонусе?
– Думаю, что это определение излишне комплиментарно.
– Очень много говорят о несвободе сегодня. Недавно я читал интервью Олега Кашина с Борисом Гребенщиковым. И вот БГ говорит, что когда журналисты попросили кого-то из старых диссидентов прокомментировать текущую ситуацию, он сказал: ребята, вы что, охренели? Когда разгоняют несколько десятков человек и держат их несколько часов в участке - это еще не является несвободой. Несвобода - это когда все боятся даже пикнуть и выходит один человек, и его за это сажают на сорок лет.
– Нет, конечно, у нас не концлагерь. У нас не расстреливают за взгляды, и я надеюсь, не будут. Но есть степени свободы. И несвобода началась не вчера.
Понимаете, я достаточно давно последовательно критикую власть. И дело не в том, что меня пугает сильная власть. Ведь сильная власть – это, прежде всего, та власть, которая предлагает общее дело, в котором могут участвовать и либералы, и националисты, и демократы, и коммунисты. Сильная власть должна создавать такие условия и предложения, при которых каждый мог бы по-хорошему служить своей стране.
Но сегодня в России сложилась такая ситуация, при которой существует жёсткая сегрегация, есть кланы, есть личная лояльность, и это крайне опасно. Лично я патриот, но противник удушья. Я народник. Хотелось бы помочь обычным людям, которые беспомощны и бесправны. Я недавно написал статью и смог помочь одной многодетной семье, их фамилия Трушины...
– Мне кажется, если бы вы были депутатом (вас в свое время сняли с думских выборов), вам было бы не до Трушиных. Были бы другие заботы.
– Вряд ли.
– Дай Бог. Публичность утомляет? Или, наоборот, вы любите тусовки?
– Честно сказать, я вообще ненавижу тусоваться, но в силу статуса приходится. Огромное число встреч, конечно, жутко утомляет. Самое главное – постараться сберечь себя, свою внутреннюю свободу – главную из свобод по Бердяеву. На тусовках же у меня возникает ощущение, что моё лицо облапывают грязные сальные пятерни.
– Тут, полагаю, уместно спросить о ваших отношениях с алкоголем…
– Они разные. Конечно, для меня идеал - это здоровый образ жизни, спорт, но в Москве сложно не спиваться. Постоянные встречи, постоянные предложения выпить. Всё время возникают соблазны.
Но я предпочитаю – не пить, работать, играть и гулять с сыном.
Если же выбирать, с кем пить, то я своим коллегам предпочитаю обычных людей. Таксистов, например. Или своего соседа по лестничной площадке. Хотя лучше всего, конечно, юные соседки.
– Есть город, страна, где вы чувствуете себя наиболее комфортно?
– Мне нравится на Юге России, в краснодарском крае. В какой-нибудь деревеньке, чтобы на берегу реки, а рядом коровы, арбузы, помидоры. Там удивительно жирная, плодородная земля. А ты сидишь с тетрадью вместо привычного ноутбука и пишешь.
– Говорят, что лучше писать рукой, передаётся энергетика…
– Да, мне тоже так кажется. Когда пишешь рукой, возникает особая мелодия текста.
– Над чем работаете сейчас. Чего ожидать читателям?
– Пишу роман о семье рабочих, переживающей лето-осень 1993 года. Семейная сага о любви на фоне перемен в российском обществе.
– Ответ Шаргунова Сенчину с его «Елтышевыми»?
– Наши романы, действительно, в чём-то перекликаются, несмотря на разные временные эпохи.
– Насколько литература влияет на личную жизнь?
– Влияет, конечно. Толпы поклонниц. Каждый день получаю 10-15 писем с предложениями знакомства. Но стараюсь держать себя в руках.
– Это повлияло на ваш развод?
– Да, возможно. Хотя это не главная причина. Я в хороших отношениях с бывшей женой, мы общаемся, но получилось так, что встретились два сильных человека, и возникла некоторая исчерпанность. Я, кстати, вижу это среди людей всё больше и больше. Главное в браке, конечно, это умение терпеть.
– Вы из семьи известного православного священника. Осталась ли связь с церковью?
– Безусловно, я пропитан православием, но я не из тех, кто позирует перед иконой. Для меня отношения с Богом очень личные. В Евангелии сказано, что если есть вера даже с горчичное зерно, то это уже великое дело. Я стремлюсь к тому, чтобы оно прорастало.
– Ваши родители довольны вами?
– Они довольны собой. Их брак – пример счастливой пары.
Мы, конечно, постоянно общаемся с ними. Я читаю то, что пишет отец, а он читает то, что пишу я. Что-то меня раздражает. Что-то я принимаю. Но я никогда не вступаю в публичную дискуссию, потому что он мой отец. Думаю, это правильно. Но я всегда старался действовать без особой оглядки на них. Иначе я бы не сделал ничего из того, что уже смог сделать.
– А вы сами довольны собой?
– Я нет. Хотя, конечно, могло бы быть хуже.
– Вольтер писал: «Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой».
– Вольтер молодчина в этом вопросе.
Беседовал Платон БЕСЕДИН.
Москва – Киев.
