Понедельник 24 февраля 2014 г.
Из сводки новостей:
Януковича провели в Европу — вокруг пальца/В Сочи прошла церемония закрытия зимней Олимпиады/Замоскворецкий суд Москвы огласил приговор по делу о беспорядках на Болотной площади 6 мая 2012 года/Время печь блины — сегодня началась Масленица. Гулянья будут продолжаться всю неделю/Легитимность украинских органов власти вызывает сомнение, заявил премьер России
— Ты смотри, сколько народу! Сейчас еще придется всю дорогу стоять, — это мне Димка говорит, когда мы в метро зашли.
— Ладно, мы с тобой, а они-то все куда в это время едут! — это у него такая шутка юмора. — Даром мы, что ли, на конечной живем. Совсем хрен знаешь, что с транспортом творится!
— Ага, — говорю, — транспортный коллапс.
Мы с ним каждый день так на работу едем. Причем не важно, к какому часу, к восьми или к одиннадцати. Как будто он не знает, что народ специально с Первомайской назад к нам на Щелковскую сначала едет, чтоб хоть в вагон зайти. Сейчас зайдем в вагон, он к окну протиснется и будет мне место у боковины держать. И где-то в районе Бауманской заведет свою вечную бодягу, что надо переезжать в ближнее Подмосковье, что на электричке до центра легче и быстрее, чем из нашего Гольяново.
Точно, Димка как всегда ввинтился в толпу первым и сразу на свое коронное место. Плечом уперся в стекло, рукой за поручень боковины схватился, держит мне место. В общем-то, трогательно даже. Вот какой у меня Димка, хороший и преданный. Прямо сейчас умилюсь.
Как раз сегодня народу не так уж и много. Сесть, естественно, некуда, но стоим мы вполне себе нормально. Никому я в потные подмышки не упираюсь, стою себе, с Димкой светскую беседу поддерживаю. Про себя думаю, нормально, глядишь, сегодня даже на работу не опоздаем. Как всегда поймал себя на том, что так и остался галерным рабом. Уже должен был привыкнуть, что я сам себе начальник и хозяин, а вот нет, так и осталось ощущение вечной вины опаздывающего на работу джуниора. Вот уже наверх выехали. По привычке посмотрел за окно, хотя чего я там, на Измайловской не видел?
Подтаявшие бурые сугробы, голые струпчатые стволы деревьев… Какие-то халабуды серые вдали просматриваются.
— Прямо Васнецов, Грачи прилетели, — сказал я, сказал и осекся.
Чего это на Измайловской такой пейзаж? То есть пейзаж вполне тривиальный, если бы мы, скажем, уже сменяли свое Гольяново на ближнее Подмосковье. Только причем здесь Измайловская? Я как-то даже растерялся, посмотрел на Димку, который продолжал что-то свое бубнить надо мной.
Только это уже не Димка был. То есть черная затертая куртка, шапка дурацкая, как у Димки, а вот рожа — совершенно чужая. Маска прямо, а не рожа. И губы не двигаются, хотя он продолжает что-то такое вещать.
Я даже не могу сказать, что испугался, или там у меня «все внутри похолодело». Я просто перестал себя ощущать. Вроде как все вокруг есть, а меня нет… Я из-под него вылез так бочком и к двери. Как раз поезд на платформе остановился. И уже на платформе, под «осторожно, двери закрываются», обернулся и на дружка своего верного посмотрел. А он как стоял, так и не пошевельнулся. Продолжал надо мной склонять свою новую башку, и что-то говорил. А меня-то там уже не было! Вот придурок! Я даже как-то вдруг обрадовался, вроде как «сделал его!». Поезд ушел. И тут я запаниковал. Это не Партизанская, не Измайловская! Это …это вообще Ленинский проспект, кажется. Чего это я делаю здесь? Или нет, не Ленинский проспект… И я пошел, пошел за толпой. Так, не очень себе толпа, не час пик, конечно. Но движение вполне себе интенсивное. По эскалатору поднялся. Даже стал узнавать местность. Электрозаводская. Точно, Электрозаводская! Ну да, Электрозаводская, это все-таки как-то можно понять! А то Ленинский проспект! Совсем бред какой-то.
Мне сразу как-то даже легче стало. Все-таки, какая никакая, а рекогносцировка на местности. Я про себя поставил себе смайлик. Так, сейчас на свежий воздух выйду, закурю, и все встанет на свое место.
Наверх меня с народом вынесло, я так бодренько подошел к грязному газончику, деловито достал сигареты, закурил и осторожно огляделся. Опаньки, что-то не похоже это на Электрозаводскую. Не, точно, это что-то другое. И тут, честно, я первый раз по-настоящему испугался. Достал машинально еще одну сигарету. Стою на ватных ногах, и в животе как-то нехорошо. Народ мимо идет такой деловой, но немного. Вроде только сейчас вполне себе толпа была, а тут неожиданно рассосалось. И как бы уже почти вечер. Куда день-то пропал? Небо серое, низкое… Москва все-таки. Снег грязный, машины фары уже зажгли, фонари желтушно вокруг себя туман освещают. Стоять стало как-то совсем невмоготу, и я за какими-то невнятными мужиками пошел. Парнями, скорее, не мужиками даже. Тут меня осенило, что мне же в этот Центр надо, как его, забыл, как называется. Но надо туда, точно. Что-то такое с оформлением документов. Сейчас вспомню каких. Иду себе, руки в карманы, прохладненько уже. Парней этих из вида стараюсь не упускать. Понимаю, что мне, может, и в другую сторону, а иду за ними. Подумал еще, что вот ведь какой у меня стадный инстинкт сильный! Тут один обернулся ко мне и на ходу: «Те чо, парень?»
— Да, нет, ничего, не парься, — говорю, и оба мы шага не сбавляем, — мне надо тут по делу одному.
— А, ну давай тогда за нами, — радостно он мне так.
Мы еще пошагали минут пять. Через какие-то рельсы перешли, машин совсем нет, дома как-то нахохлились. Почти везде окна пустые, даже без стекол. Иду и все никак не знаю о чем думать: где я, или куда я.
Тут парень мне рукой махнул, на дом такой двухэтажный красненький на другой стороне улицы показывает:
— Вон, тебе сюда, наверное, — дальше пошагал.
— Ага, — говорю,— спасибо.
И прямиком в дом зашел. И почему-то так уверенно на второй этаж по лестнице. Нормальная фирма такая, или офис какой. Сразу видно. Вестибюль обычный и лестница широким пролетом напротив входа. Там и некуда, в общем-то, больше идти было. Я еще, главное, про себя успел отметить, что, наверное, раньше здесь ковровая дорожка была, ступени посередине меньше выщерблены, чем по краям. Должно же быть наоборот, нет? А там коридор такой в обе стороны. И двери все закрытые.
— Черт,— думаю, — опоздал все-таки.
Тут смотрю, одна дверь открыта, там свет и голоса. Я и сунулся туда. Какие-то тетки стоят, курят у окна, я только к ним хотел вежливо так обратиться, а они, разговора не прерывая, мне рукой показывают, тебе, мол, туда. Во второй комнате мужики кучкуются. И уже я вижу, что народец тут какой-то странненький, не офисный. Но через комнату прошел, мужики даже головы не повернули в мою сторону. И тогда точно уже понял, не сюда мне.
— Простите, — хотел сказать, — ошибочка вышла.
И назад к выходу поворачиваю, а нет там никакого выхода. Дверь закрыта, как будто и не открывалась никогда. И какая-то личность ко мне встает на встречу. И тут меня прямо пот прошиб: да они все в больничных робах! И лица, точно как у Димки в метро: рожи, рыла, а не лица.
Личность эта, что со стула встала, не поймешь даже баба или мужик, бесформенная какая-то личность, совсем уже ко мне подступила (или подступил), и харей своей кивает мне так дружелюбно, ласково.
— Все хорошо, не волнуйтесь, все теперь хорошо, — это над ухом у меня, за спиной, — мы вас как раз ждем — ожидаем.
И плотно так меня сзади кто-то облапил. Я попытался стряхнуть его с себя, но сам чувствую, что обмяк и поплыл.
Вторник. Все еще февраль 2014г.
Новости первого канала:
Рейтинг Владимира Путина в феврале достиг максимальных значений за последние два года/ Сегодня сенаторы решили направить в Крым комиссию, чтобы на месте оценить ситуацию/ видя весь этот бандеровский ужас, люди собрались потребовать от Верховного совета Крыма определить, как быть дальше/ Эстафета паралимпийского огня за 10 дней пройдет через 45 городов России
Будильнику надоело звонить примерно, когда мне надоело смотреть свои ночные хорроры. Голова сегодня болела как-то особенно мерзко. Во рту, как Мурзик нассал, и воняло так, что даже мне, привычному, был кисло.
Телик бубнил что-то привычное, забыл выключить его как всегда. Вынул себя из дивана и поискал сигареты. Одной оказалось мало. Это известно, на завтрак мне надо минимум две. Начал день с подвига: умылся и даже побрился. Для закрепления своего нечеловеческого геройства принял холодный душ и пошел искать чистые носки и трусы. Повезло, еще парочка завалялась в углу шкафа. С рубашками дело обстояло хуже. Они постирались, но я их забыл вынуть из стиралки, и они малость затухли и вид имели не сильно привлекательный даже для меня. Решил, что надо их выкинуть и купить новые. А лучше даже не рубашки, а футболки и какой-нибудь худи, чтоб не гладить. Причем, черный худи, чтобы еще и не стирать. Пока искал вчерашнюю толстовку, вписался в Мурзикову свежую лужу. Выругался грязно. Надо искать другие носки. Зато собственный голос прорвал глухоту, и я начал слышать какие-то голоса. Ага, телевизор, слава богу, не глюки. Прислушался. Что-то новенькое.
— Мы не можем бросить эту территорию и людей, которые там проживают на произвол судьбы под каток националистов,— с нажимом и расстановкой вещала до боли знакомая кошачья Морда с рыбьими глазами.
Я малость прибалдел, но фиксироваться на Морде не мог, уже опаздывал. Мобила заверещала, это Димка волнуется. Не стал даже отвечать, заметался в поисках сухих носков, плюнул, натянул вчерашний грязный на мокрую ногу, схватил куртку с вешалки и побежал вниз.
Димка ждал на остановке бодрый и возбужденный:
— Слышал? Ты слышал уже? Крым наш! — От возбуждения он притоптывал на месте и бил правым кулаком в ладонь левой руки.
Подошел автобус, мы влезли, и он продолжил радоваться. Народ вокруг был, видимо, в курсе, в отличие от меня, все радостно кивали головой и отпускали какие-то только им понятные реплики:
— Это ж надо было удумать, нормальный язык запрещать! Да люди на их мове не обязаны разуметь!
— Домайданились, на фиг, совсем о—ели, мать их.
— Укропы хреновы!
— Давно пора! Чего ждать-то? Я вот, слышь, в Севастополе служил, так там вааще хохлов не было! Так, пару чурок у нас нужники драили, а так все нормальные мужики были…
В районе Первомайской Димка, наконец, начал более ни менее членораздельно излагать.
— Америкосы вооружают укропов, кормят их исключительно печенюшками и башляют им на розовый шабаш, — это раз.
— У них всех, кто по-русски говорит, в метро не пускают, публично трахают на их майдане, а кого-то, вообще, распяли, как Христа, — это два.
— Фашисты зигуют и везде портреты Петлюры и памятники Бандере — это пять.
— НАТО готовило высадку десанта в Крыму, чтобы всех русских оттуда отдать в рабство украинцам, по два раба на одного хохла, а на их место посадить турок и татар. И наш черноморский флот остается без баз.
— А я был маленький в Крыму с родителями. Там классно! И в Коктебеле все русские писатели жили — это десять.
— Вот, — Димка перевел дыхание и посмотрел на меня вопросительно.
Я не успел ему ничего даже ответить, как какой-то Хмырь качнулся в нашу сторону, дыхнул вчерашним перегаром, положил мне на плечо свою грязную клешню и сказал ласково:
— Ничего не поделаешь, сынок, надо было Крым брать!
Тетка, сидевшая у прохода, встала резко и крикнула почему-то басом на весь вагон:
— Наши деды за эту землю кровь проливали! Как сейчас помню, Малая земля, священная земля…— и она запела в голос и вагон подхватил.
Дверь открылась, я стряхнул с себя клешню Хмыря и рванул.
Уже на платформе я запаниковал. Это Новокузнецкая, что ли? Так мы, вроде не пересаживались. Она же не на моей ветке!
На воздух, срочно на воздух. Вместе с толпой я поднялся наверх. Попробовал закурить, но руки дрожали. Какая-то сердобольная старушка остановилась рядом со мной.
— Как же тебя, болезный, колотит-то с утра. Ну, да мы это сейчас поправим, — она полезла в свою клетчатую сумку, приговаривая: «Ничего, ничего, мы скоро эту жидобандеровскую сволочь, как в 45-м, погоним, аж до самого их рейхстага в Белом доме. Твоя русская душа и успокоится».
Я не успел ей сказать, чтоб она заткнулась, ноги сами меня понесли куда подальше от этого дурдома.
Ноги несли меня, но голова начала немного проясняться. Места мне показались смутно знакомыми. Еще немного и я точно сориентируюсь на местности. Наискосок через дорогу узнал здание. Ага, красный забор с железными воротами и проходная сбоку, точно знакомые. Я нырнул в проходную. Меня никто не остановил, и я выкатил во внутренний двор. Огляделся. Через двор ко мне семенил приятный интеллигентный лысоватый мужик. Он меня, кажется, узнал, приветливо улыбался на ходу, раскинул руки в приветствии. И глаза такие умные, добрые. Меня к нему прямо потянуло.
С ним что-то связано, но что, не приходило так сразу в голову. Я попробовал уцепиться за это узнавание. Из живота поднимался неприятный холодок. Потом меня обдало горячим, аж вспотел. Почувствовал, как стали мокрыми подмышки. Не останавливаясь, на полной скорости сделал резкий разворот, увернулся от раскрытых уже объятий мужика и выкатил обратно на улицу. И что особенно показалось странным, меня опять никто не остановил на проходной.
В себя пришел на скамейке. Огляделся. Сретенка. Сообразил, что, вообще-то мне на работу надо. Ого, уже одиннадцать. А у меня встреча с заказчиком в двенадцать. Успею, отсюда не очень далеко.
Успел, правда, остался без обеда. Даже еще заскочил к себе, взял тех задание.
Встречу провел вполне на уровне. Клиент сам не знал, чего он собственно хочет. Программку по типу «сделайте мне красиво». На вопросы о базе данных и контенте отвечал как-то уклончиво, видимо, сильно сам плавал в деталях. Ну и черт с ним. Мне-то уж точно по барабану. Рыба, так рыба*. Подвел его быстренько к нужной формулировочке. Клиент засиял, что он так хорошо, оказывается, понимает суть вопроса. Впихнул ему альфу**, внутреннее тестирование без ненужных деталей. Говнокод для говносайта, любые капризы за ваши деньги. Как-то подозрительно легко закрыли цену и сроки. Даже подумал, не фраернулся ли. Похоже, что просто осваивают деньги. Записали, подписали, отправил его в бухгалтерию, пардон, к менеджеру по финансам. Мельком посмотрел, как называется-то его фирма. Что-то с муниципалитетом то ли Москвы, то ли области. Делов-то там, на самом деле, на пару хороших недель, особенно без четко оговоренного тестирования. Съюзаю с обычного фреймворка, а что у него в фронтенде*** будет, мне по барабану. Что-то мне, правда, не нравилось, но не до деталей. Мне по определению эти «пойди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю что», не нравятся. Хотя и в них есть свое бабловое очарование. Ладно, это уже в рабочем порядке. Не первый раз замужем. В отдел не пошел, что-то мне Димку и Ко не хотелось сегодня видеть. На выходе охранник Витя радостно откозырял и бросил дежурное:
— Ударникам умственного труда, привет! Ну что, все мировую закулису хакнул? Враг не пройдет?
Краем глаза заметил, что на лацкане его хаки топорщится георгиевская ленточка. Да и текст он изменил. Точно, обычно конкурентов хакает, а тут прямо про врагов и закулису заговорил. Но это я так, уже потом про себя отметил.
Мурзик меня встретил укоризненным мявом.
— Прав, дружище, я сволочь, забыл тебе жрачку оставить. Но ты сам виноват, кто утром мне нассал тут? Я для кого соевых гранул накупил? Ну, чего молчишь? Стыдно? Ладно, прощаю на этот раз. Пошли жрать.
Среда. Март 2014г.
За ночь появились смутные сомнения с «закавыкой» в новом заказе. Похоже, что там все не так просто, как показалось в начале. Но промелькнула очень неплохая идея. Сейчас было главное, ее, эту идею ухватить за хвост и довести до ума. Решил, что на работу не пойду, поработаю дома.
Выкурил на завтрак пару сигарет, сменил Мурзику его хреновы гранулы, дал жрачку, хотел налить ему воды, но что-то не нашел миску. Решил, что Мурзик прекрасно лакает напрямую из крана, тем более что у меня очень удачно все краны подтекают. С чувством выученных уроков уселся к компу.
Пошло нормально и в какой-то момент понял, что все, хвост пойман, идея вытащена из норы, и я вполне удовлетворен своими успехами. Со словами «Ай да я, ай да сукин сын!» засэйвил и хотел выключить комп. Потом решил, что надо все-таки перетащить все на флешку. Еще что-то, наверное, подумал, или, может, и не успел подумать, как услышал очень четкий тихий вкрадчивый голос:
— Борис Леонардович. Меня зовут Борис Леонардович. Вспоминайте голубчик, вспоминайте.
Я малость оторопел, осторожно повернулся. Никого, кроме Мурзика за спиной у меня не было. Мурзик хитро щурился в своей излюбленной позе Сфинкса.
— Мурзя! Ты чего это себе позволяешь, — спросил я с присущей мне иронией, но голос дрожал и мне самому не внушал уверенности.
Мурзик молчал, но ленинский хитрый прищур не убрал.
Понимал, что бред, но прошел по квартире, заглянул даже в холодильник, хотя знал, что кроме пива и прошлогоднего теткиного хумуса там ничего не найду. Проверил радио, даже выглянул в окно и на лестничную клетку. Показалось. Точно, показалось. Но причем здесь этот холеный лукавый доктор? Опаньки! Борис Леонардович, оказывается, доктор! Я знаю его и не просто знаю, а знаю, что он доктор! Это открытие малость меня удивило. Может, я у него лечился? Так, спокойствие, только спокойствие, надо просто вспомнить, когда я последний раз был у врача. Подумал. Вроде как никогда. Ну, был в поликлинике, надо было больничный выписать на те дни, что мы с мужиками забурились в этой чертовой хате в Люберцах, и я потом неделю, как оказалось, прогулял. Но это ж было когда, сто лет назад! Да и баба у меня участковая, а никакой не Борис Леонардович Плухер.
Так, значит, я и фамилию его знаю! Сейчас загуглю и все станет ясно! Но почему-то, к компу идти совсем не хотелось. А наоборот, очень потянуло на улицу. Я накинул куртку, прямо на босу ногу кроссовки и выскочил на улицу.
Гольяново привычно не порадовало глаз. Но я был сильно рад именно этой привычности и узнаваемости. Прошел быстрым шагом до Пятерочки. Даже что-то деловито купил. У кассы краем глаза заметил новый плакат Родина, твою мать, зовет. А может, он всегда здесь висел, не обращал просто внимание. Растянул дорогу домой сколько мог. Дома, не раздеваясь, засунул еду в холодильник. Даже выкинул хумус. Взял пиво и уже только тогда включил не комп, а телевизор. Побежал по каналам. Везде одна и та же духоподъемная муть. Потом что-то меня заставило вернуться к пролистанному каналу.
Черноволосая яркая молодая тетка с суровым кавказским лицом, сверкая сильно накрашенными глазами быстро, с некоторой даже агрессией, вещала какую-то умопомрачительную хрень о трехлетнем ребенке, которого распяли на глазах матери в Славянске. А мать задавили танком. И все это на полном серьезе, даже без особого нажима, а так, типа просто информация. Потом какие-то кадры разбомбленных домов, потом прилизанный чувак что-то про нацистов и патриотов. Последнее, что я смог выдержать — это Котяра с рыбьими глазами. Этот как всегда нес что-то полублатное полуканцелярское про Русский мир. Меня замутило. Хотел все вырубить к чертовой матери, но опять всплыл Борис Леонардович Плухер.
— Нет, не сегодня! На сегодня с меня хватит! — Сказал я Мурзику и вырубил все: телик, свет, себя.
То, что происходит в нашем мире, более похоже на вторжение из параллельной вселенной, нежели на реальный военный переворот. И это потому, что вторжение происходит на уровне сознания и только затем — на физическом уровне. Если мы сможем остановить это скрытое наступление на наше сознание, будет гораздо легче свести на нет внешние войны, от которых страдает наш мир.
Основные способы воздействия на сознание в консциентальной войне это:
1) поражение нейро-мозгового субстрата, снижающее уровень функционирования сознания (может происходить на основе действия
химических веществ, длительного отравления воздуха, пищи, направленных радиационных воздействий);
2) понижение уровня организации информационно-коммуникативной среды, в которой функционирует и «живет» сознание, путем ее дезинтеграции и примитивизации;
3) оккультное воздействие на организацию сознания на основе направленной передачи мыслеформ субъекту поражения;
4) специальную организацию и распространение по каналам коммуникации образов и текстов, которые разрушают работу сознания (что условно может быть обозначено как психотропное оружие);
5) разрушение способов и форм идентификации личности по отношению к фиксированным общностям, приводящее к смене форм самоопределения и к деперсонализации. В консциентальной войне и в информационной войне как ее части основным оружием является язык. Именно с его помощью дезинтегрируется и примитивизируется коммуникативная среда, чему способствует распространение через СМИ необходимых «текстов». Они призваны разрушить старый и сформировать новый мировоззренческий «фрейм» как опорную «рамку» сознания — основу для «картины мира», которая предопределяет интерпретацию, или конструирование того, что происходит в действительности, задает систему ценностей и оценок и влияет на последующие действия индивида. Иными словами, язык участвует в достижении двоякой цели консциентальной войны — разрушить старое и сформировать новое мировоззрение.(1)
Я сел на кровати. Что за бред у меня в голове? Откуда эта наукообразная чушь взялась? Как будто мне своей чуши не хватает? Это точно из темных углов не моего подсознания.
— А если подумать? Вы же, голубчик, умеете думать, как мало кто в наше время умеет, — голос был очень четкий, спокойный и хорошо мне знакомый. Я привычно глазами поискал Мурзика. Вопросительно посмотрел на его наглую симпатичную морду. Мурзик широко зевнул мне в лицо и зажмурился. Типа, «мое дело напомнить тебе, а ты делай с этим, что хочешь».
Пятница. Май 2014
Программа Вести:
Россия — единственная страна в мире, способная превратить США в радиоактивный пепел/война с США уже идет, но пока только информационная/боеспособность армии восстановлена, ядерный баланс подтверждён, территориальная целостность сохранена, зарплата россиян выросла в рублях в 13 раз, пенсия — в 10. Россия при этом свободна как никогда в своей истории.
— Голубчик, вы же умный интеллигентный мальчик, простите, молодой человек, вы все сами понимаете. Вы же, голубчик, умеете думать, как мало кто в наше время умеет. К слову сказать, мне, в самом деле, доставляет огромное удовольствие беседовать с вами. Далеко не с каждым, попадающим в этот кабинет, я могу себе позволить говорить прямо, рассчитывать на понимание. Мы с вами много раз это обсуждали и пришли к консенсусу. Вы сами признали, и я полностью согласен с вами, что выход из последнего кризиса был очень непростым, даже жестким, но, поверьте мне, голубчик, это не была неоправданная жестокость, это была необходимая, совершенно необходимая, строгая кризисная терапия. Мы с вами вышли из кризиса, медленно, постепенно, но вышли. И только от вас, от вашего сотрудничества, вашего доверия, зависит, насколько устойчивой будет ремиссия. Да, согласен, ремиссия еще не полная, но вы прекрасно сможете вернуться к вашей прежней работоспособности. И поверьте мне, то, что вы изволите называть «тупизм», для среднего человека — это просто недосягаемые интеллектуальные вершины, только надо продолжать терапию, следить за собой, и при малейших признаках некоторого так сказать беспокойства, неординарности, немедленно звонить. Ну и жду вас, жду с нетерпением, на следующую встречу, как мы договорились, — он замолчал, посмотрел ласково, но настойчиво.
Спорить с Борисом Леонардовичем, когда он становился Леопольдовичем, было совершенно бесполезно и даже опасно. Посмотрит ласково, грустно улыбнется и задержит выписку еще на черт знает сколько. Да и сил у меня не было с ним спорить. Хотел только одного — спать, но спать дома, а не здесь. Его мягкий кошачий голос проникал в самый мозг, звучал как внутри меня, но, надо признать, как-то успокаивал.
Я повторил как хороший актер без суфлера весь отрепетированный текст, согласно кивал, обещал, даже поблагодарил скупыми мужскими словами, пожал его теплую мягкую лапку и на ватных ногах вышел из кабинета. Уже на проходной чуть было не сорвался, не бросился со всех своих слабых сил наутек. Правда, до сих пор думаю, что не побежал, так как не мог решить, в какую сторону я хочу бежать — назад в душный опостылевший двор или вперед на страшную чужую мне улицу.
Б.Л. всплыл в мозгу сразу, вспомнился весь целиком, со всем вытекающим из этого подтекстом.
— При всем к вам уважении, Борис Леонардович, но пока вас не вызывали. Все под контролем, не волнуйтесь.
Ночная неизвестно откуда взявшаяся чушь отодвинулась куда-то глубоко, но совсем не ушла. Сказал себе, что об этом буду думать потом. Сейчас надо решить, звонить Б.Л. или еще погодить. Вообще, мне не была уж совсем противна мысль о нем. Неприятно свербело, что вроде как я опять виноватый, что вот так сам сошел с таблеток. Правда, я сделал все по уму, уменьшал постепенно, по старой схеме, но он-то очень настаивал, что нельзя этого делать, во всяком случае, сейчас. Но я подозревал, что его «сейчас» — это навсегда. Ну, не мог я больше так тупить! Может, никто и не заметил, что я не тяну, но я-то понимал, что в голове вата и я последних полгода просто на старых наработках выплываю. Вот, леваки стал брать, они как-то меньше волновали и вроде как занимали голову и время. Ребятам моим все фиолетово, зарплата идет, все чем-то заняты, им лезть глубоко слишком геморройно. Да я их не баловал никогда подробностями. Они у меня, грех жаловаться, в этом плане выдрессированы нормально. Да, я совсем не могу работать в команде. Если б было можно, я б вообще один работал, но не получается, все равно они нужны и все эти «менеджеры» тоже. Без них я бы совсем погряз в суетне. Не оставалось бы ни времени, ни сил на работу. А недолгий опыт работы на дядю тоже не вдохновлял. Эти придурки, что считали себя сильно важными и умными, раздражали, нервов и времени на убеждения и разъяснения уходило дофига. Ладно, это то, что есть. Какое-то время ребята могут сейчас без меня поработать. Надо переслать им все и пусть начинают тестировать. Сроки уже все прошли. Странно, что заказчик не сильно возбухает. Ему, видать, главное было деньги освоить. Ну и черт с ним. Вот, этим сейчас и займусь.
Посмотрел на часы, успеваю поймать Димку еще дома. Хотел позвонить, потом что-то меня это напрягло, написал ему смску, чтоб не ждал. Отправлю ему все и надо еще четко дать задание, чтоб они не дергали меня по телефону с каждым багом. В принципе, альфу они могут сами закончить. Пока этот пижон заказчик поймет, что он ничего не понимает, еще куча времени пройдет. Ну, бахну потом, чего там ему захочется****. Причем, за отдельные деньги.
Так, с этим понятно. А вот с Л.Б. что делать, не очень понятно. Хотя, не о чем тут говорить, с ним тоже понятно.
Но звонить ему сейчас рано. Надо все-таки, сначала самому разобраться.
Потеря ориентации — это раз. Глюки голосовые — это два. Временная амнезия — это три. Да, визуальные глюки тоже, чего уж там. Но, главное, понять, что именно меня перегрело и выбило фьюзы. Это же не на пустом месте, что-то же было, точно знаю, что-то было.
Четверг. Февраль 2014
Из комментариев:
этот человека от ненависти к собственной стране забыл, что связывает Россию с немецким фашизмом/статья этого «писателя» явная провокация/спортсмены ждут извинений от Шендеровича
Я, вообще-то, не очень своих ребят контролирую. Но тут меня что-то сильно задело. Захожу к ним, а они не то что не пытаются сделать вид, что работают, а просто даже в сторону мою не смотрят. У них там такой диспут, что вот прямо сейчас их растаскивать придется.
— О чем срач? — спрашиваю, а они глазами навыкате смотрят, пена изо рта, дым из ноздрей и все одновременно что-то такое маловразумительное.
— Так все обосрать! Да его за яйца повесить мало! — это мне очкарик новенький, я даже не помню как его.
— Да он просто на дерьмо исходится! Достал уже со своей чернухой! — это уже кто-то из моих ребят.
— Ему точно надо напомнить, кто он и где бы он сейчас был, если бы не наши!
Тут я малость охренел, и потребовал толком объяснить, что случилось.
Они все загалдели, но я все-таки понял, что опять все пропустил, политинформацию проспал, в текущий момент не включился, из жизни страны выпал, в колонну не выстроился, всеобщего веселящего газа не нюхнул, на общей пьянке остался трезвым. В общем, совершенный маргинал и отщепенец. Оказывается, вся страна вдохновилась, испытала одновременный оргазм и только хотела отдохнуть и оправиться после духовного подъема от нашей великой олимпиады, насладиться тем, как майданутый запад скулит от бессильной зависти, как все иностранцы, которые приезжали, просто все поголовно просят наши паспорта и встают в очередь в Единую Россию, а Шендерович и прочие, объевшиеся пиндосовскими печенюшками мрази (прости, Чиф, я ничего такого про их национальность не намекаю, мне это по барабану, ты же знаешь, Чиф) сравнили нашу олимпиаду с олимпиадой 36 года в Германии, Путина с Гитлером, нашу классную Юльку с фашистским каким-то Гансом, нашу духовность с их нацистскими теориями и т.д.
— Ну,— говорю, — это одна сторона конфликта, — а кто здесь вторая? Ну, с кем тут такой жаркий спор почти до драки?
Они так все переглянулись, нет, говорят, никто и не спорит, все всё правильно понимают. Это просто так эмоционально переживаем.
— Ну а что вы тогда не работаете, а так орете друг на друга, что я даже решил, что у нас тут трудовой конфликт назревает.
Они, как сейчас помню, так все переглянулись, вроде как с жалостью на меня смотрят. Что вот я такой ботаник, что всей остроты момента не понимаю. Но спорить особенно не стали. Что с меня взять, я у них за сеньора задрота и ваащегения схожу. Тем более что зарплату, какую-никакую они через меня получают.
Я еще подумал, что совсем я чурбан бесчувственный, не тащусь как все нормальные люди. Нет, нельзя сказать, что я совсем за олимпиадой не следил. Прикольно даже было. Что-то я даже смотрел. И даже впечатлило. Но как-то без фанатизма и эйфории всеобщей прошло. Но я понимал, почему народ так в нее въехал. Даже я почувствовал, как люди вокруг вдохновились и радуются. Как всегда себя малость ущербным чувствовал. Старался даже разговоры какие-то поддержать. А фристайл мне, в самом деле, понравился, без дураков.
Я пропустил, когда именно Крым начался. На время олимпиады про Украину вообще подзабыли. Ну, понятное дело, про майдан и пиндосов говорили, но как-то не сильно торпедировали. Но наверняка что-то такое говорили, но без фашизма и геноцида русского народа. И про Крым, конечно, тоже было.
Мне кажется, я довольно четко определил, когда у меня глюки пошли.
И тут Мурзик мне положил лапу на колено и посмотрел укоризненно.
— И опять ты, Мурзик, прав, — сказал я ему и пошел звонить Б.Л.
Суббота. Июнь 2014
Из сетевых СМИ:
И я думаю убивать, убивать и убивать. Больше разговоров никаких не должно быть. Как профессор я так считаю.
Я начал заводиться, сам чувствовал, что говорю путано и только ухудшаю ситуацию. От этого еще больше заводился и уже просто не мог себя сдерживать.
Под спокойным, доброжелательным и таким сочувственным взглядом Б.Л. я прямо готов был по потолку ходить. Надо было остановиться, со всем согласиться, повиниться за прерванный курс, пропущенный сеанс и т.д. Положим, на потерю ориентации можно было не напирать, глюки тоже. Но как же он умел вывести, выведать, разоружить! Профи, чего уж там, этого у него не отнять. Как всегда не заметил, как из Леопольдовича он в Леопардовича превратился. Когда я начал ему объяснять, что они просто ведут себя классически, как по учебнику: разрушают старые стереотипы, нормы, вбрасывают какую-нибудь дичь, над которой можно только посмеяться, а потом начинают потихоньку повышать градус. То есть сначала создают соответствующий негативный образ, а потом уже на эту благодатную почву сеют свое «доброе и вечное». И народ же ведется на это! Прямо истерика по полной программе. Сейчас же все уже можно! И Крым наш, и укрофашисты, и Донбасс бомбить, и мальчики распятые, и НАТО у границ, и мировой заговор, и пиндосы нас поработить хотят, так и до бомбы ядерной доведут, народ не сморгнет! И точно по Оруэллу, правда — это ложь, мир — это война.
— Ну, вам что, Грузии, Абхазии, Осетии мало? Ведь тот же сценарий сейчас. Крым наш! И Донбасс и вся Украина, Прибалтика, потом Молдавия, Польша и дальше по списку! Как Жирик говорит, а он, между прочим, не просто так говорит, он же первый пробный шар кидает! Вроде как шут гороховый, ему можно! Пипл смеется, но все, наживку уже проглотили! Это же как реклама! Вроде, не обращаешь внимания, а в мозгу-то оседает, потом именно эту хрень сам, как будто по собственной воле покупаешь.
Я бы еще долго мог говорить, но уже видел, что говорить не с кем. Борис не возражал по существу, а просто давал мне выговориться. Так, иногда вставлял что-то про Петлюру-Бандеру-запрет русского языка. Но не настаивал, а так, вроде как дискуссию поддерживал. Я выдохся. Зачем вообще завел с ним этот дурацкий разговор? Но мне как-то казалось, что он-то должен понимать, вроде умный, либеральные ценности, культур-мультур всякий. Мне он за эти годы нашего довольно регулярного общения казался совершенно нормальным думающим мужиком… Ладно, согласен, я псих, у меня глюки, но вы-то все, блин, нормальные, вы что, не видите, как горит все кругом, как это сволочь на вас всех наступает, что нет у них других вариантов скрыть свое меговоровство маленькой победоносной войнушкой? Меня не призовут, я белобилетник, но вы и ваши сыновья пойдете на растопку этого пожара! И не закончат они маленькой войнушкой, они уже не остановятся, точно не остановятся сами!
Я под конец как-то совсем сдулся. Наверное, если б Борис Леопардович стал настаивать на стационаре, у меня б не хватило сил отказаться. Но он не настаивал, а так, между прочим, предложил подумать. Опять напротив меня сидел Леопольдович. Ну, ясно дело, мои визиты ему явно не мешают, а даже сильно помогают поддерживать соответствующий его интеллектуальным запросам материальный уровень. Но это я так, в своей бессильной злобе… Таблетки, тем ни менее, он мне предложил купить прямо у него, мол, в аптеке таких нет. Это, между прочим, первый раз, раньше стеснялся.
Пятница. Июль 2014
Глюки пропали. Вообще, ВСЕ пропало. Осталась серая вялотекущая липкая апатия. Даже курить не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Вернее, хотелось ничего. Ну, еще жрать все время хотелось. Двух сигарет на завтрак было мало. Даже какие-то йогурты и мюсли купил. И Мурзик их одобрил. Бургеров штуки три в день сжирал. Ну, ясное дело, разжирел сразу. Даже что-то пришлось прикупить, обновить гардеробчик, блин.
Новости старался не смотреть. Если и смотрел, то скорее переключался на всякие фотожабы и мемы. В какой-то момент стало ясно, что на всю Украину они сейчас не полезут, а будут затягивать, подогревать на медленном огне Лугандон. Чтоб сидел как заноза. Усиленно расчесывали эту язву, посыпали солью и выставляли напоказ всему русскому, блин, миру. Но риторика пошла вниз. Уже не «ядерный пепел», а «достойный ассиметричный ответ», не Укропитеки, Хохлонавоз, Укробыдло, Щеневмерлыки и Жидобандеровцы, а простенько так «Бандеровцы» и даже вообще ласковое «обманутые гейропой националистически настроенные немногочисленные представители правого сектора». Опять сильно отрывались на отдельных личностях типа Украинской Манделы и Боксера.
На работу старался ходить минимально. Давешний заказчик остался сильно доволен, уж не знаю, чем там можно было быть довольным. Наверное, тем, что деньги освоил. Даже хотел нам все отдать на аутсорс. Народ страшно возбудился. Условия предлагали самые что ни на есть сказочные. Но я отказался. Особенно глубоко копать не хотелось, но даже то, что на один клик нашел о них не оставило никаких сомнений — банальные рейдеры, только что с крепкой крышей в новой мэрии. Ребята пытались выступать, даже кто-то уволиться грозился. Но мне это было совершенно фиолетово. Хотя, если честно, особой работы не было, так, хвосты подчищали.
Борис Леонардович был мной доволен. Вел со мной долгие задушевные интеллектуальные беседы, так, то там, то тут пробрасывал свои психологические ловушки. Я про себя смеялся, он вел себя точно, как положено по его гебистско-иезуитской методичке начинающего психотерапевта. Левые его таблетки были вроде как, в самом деле, не полный отстой, а вполне терпимыми.
А потом, потом все в одну минуту кончилось.
«В четверг вечером стало известно о крушении в Донецкой области самолета Boeing 777 малайзийских авиалиний, на борту которого находились 295 человек».
То есть все кончилось в четверг, но я наткнулся на это только в субботу. Даже не надо было по горячим следам шерстить интернет. И так все было ясно. Птичку сбили/напихали туда несвежих трупов/украинская Сушка сбила/ Бук, но тоже украинский/самоубийство пилота/провокация карателей/преступная халатность диспетчера…
Я все это увидел: и обстрелы градами, и стертые в хлам города, и ухмыляющийся сброд, обвешанный оружием, и толпы у границы, и безумные старики под завалами, и зигующие молодчики на улицах, и понос, гнойный понос из каждой говорящей дырки, с каждого экрана, и распухшие трупы, и сирены, и подвалы, и дороги, забитые ржавой техникой и взрывы, взрывы, взрывы… И над всем этим ядерный гриб, растет, поднимается, принимает очертания рыбьеглазого котяры. Морда эта бесцветная с провалами глаз округляется, наливается изнутри жиром, щеки становятся хомячьими, налезают на глаза, цвет из бледно серого становится коричневым, почти черным. Морда растет, занимает уже все небо, поднимается выше горизонта, нависает над рукоплещущей в экстазе толпой. Их пожирает огонь, но они рукоплещут и рукоплещут. Потом Морда взрывается и все засыпает пеплом, черным пеплом. И только сухой смешок, и шепот как ветер «Русский мир, русский рай, с собой заберем только наших, остальные сгинут».
Я взял Мурзика, поднялся к соседке, объяснил, что уезжаю к тетке надолго. Попросил посмотреть за ним, потом принес ей все Мурзины причиндалы, корм, лоток, остаток силиконовых гранул, миски его и еще что-то, что попалось под руку. Еще денег оставил, если что. Она Мурзе обрадовалась, даже не хотела брать деньги. Но я был очень убедительным. Уговорил. Потом выложил на видное место документы на квартиру, не зря тогда подсуетился и все оформил как надо. Остальное у меня уже давно приготовлено.
Меня нашли на следующий день. Даже появилась заметка, что молодой человек свел счеты с жизнью в лесопарковой зоне Лосиный остров. И полное имя написали, козлы. Про записку не упомянули. В комментах что-то типа «жалко, классный программист был, долго с ним работал…». И на том спасибо. Мне тоже жалко, всех вас жутко жалко. Но, как я написал в записке: «Дальше вы сами, без меня. С меня хватит»…
2014-2022
Примечания
*Рыба — некая «заглушка», объект используемые вместо (часто «по умолчанию») реальных данных/или какого-то конкретно объекта
** Альфа — начальная стадия разработки
***Съюзаю с обычного фреймворка, а что у него в фронтенде… — использую шаблон, а как будет выглядеть его сайт, мне все равно
****Бахнуть — что-то быстро сделать, изменить или дополнить функциональность приложения
(1) — Громыко Ю. Оружие, поражающее сознание, — что это такое?
http://www.pereplet.ru/text/grom0.html#back0
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer7/nejmark/
