Содержание
Год 1962, июль
Год 1962, декабрь
Год 1969, май
Год 1978, июль
Год 1997, июль
Приложение. Офис-21 и формула счастья
Точки бифуркации. Этот научный термин из теории динамических систем определяет критическое состояние системы, после которого развитие может пойти по разным сценариям — от спадания в хаос до подъема на новый уровень развития. В моей жизни было несколько таких моментов, в той или иной степени повлиявших на дальнейшую судьбу. Расскажу о некоторых.
Год 1962, июль
Первая точка бифуркации в моей судьбе связана с поступлением на физфак в 1962 году. Из-за болезни я пропустил сначала письменный экзамен и первым сдавал устную математику. На экзамен я пришел совершенно невинным подростком, мне не было еще и 17-ти, хотя за плечами уже были два года работы на заводе и два класса школы рабочей молодежи. О том, что евреев режут на экзаменах, не знал, специально к этому не готовился, даже не подозревал, что такое возможно. Родители от университета были далеки и тоже ничем помочь не могли. Может, мне это и помогло справиться с неожиданной атакой со стороны экзаменаторов.
Дальше будут некоторые математические подробности, кому не интересно, могут пропустить.
Мои знания по математике были результатом исключительно самообразования. Никаких репетиторов у меня не было, я потом всю сознательную жизнь обучал детей и взрослых математике, но сам обошелся без учителя. В школе рабочей молодежи, естественно, ничему серьезному не могли научить, даже если бы очень и захотели. Основным источником знаний стали лекции для поступающих в МГУ, которые я слушал оба последних года школьного обучения — в 9 и 10 классах. Ну, и сам решал разные задачки…
Ни о каких подвохах на экзамене я не думал, просто старался разобраться в предложенной задаче. А она оказалась для меня сложной и необычной. Как я теперь понимаю, это был вариант «задачи Бюфона», когда на разлинованную плоскость бросают иголки и нужно подсчитать максимальное число пересечений иглы с линиями на плоскости. В моей задаче было сказано, что на такую плоскость бросают 11 иголок и нужно было подсчитать максимальное число пересечений при заданных допущениях, которые я сейчас не помню. По сути, это была непростая комбинаторная задача, хотя тема «Комбинаторика» была из программы школ в тот год изъята и в программу экзаменов не входила.
Я лекции по этой теме слушал, но формул не помнил, тем более, тут нужны были не простые, а так называемые формулы «комбинаторики с повторениями». Это точно и в прежние годы не входило в школьную программу. Мне почему-то комбинаторика никогда не нравилась, поэтому я сразу решил искать решение «под другим фонарем». Я взял сначала две иголки и быстро посчитал нужное число пересечений — оказалось их 3. Потом рассмотрел три иголки — и нужное число оказалось равным 5. Потом 4 иголки, и число стало равным 9. Тут уж я увидел закономерность: если n иголок, то число получается 2(n-1)+1. Ну, а если есть формула, то доказать ее можно без всякой комбинаторики методом математической индукции. Это значительно легче, так как перейти от n иголок к (n+1) относительно просто. Т.е. я, вместо ответа на вопрос об 11 иголках, получил ответ для любого n. Оставалось только подставить n=11 и получить ответ: 1025 пересечения.
Когда экзаменатор, а им был страшный в прямом и переносном смысле слова Владлен Борисович Гласко, увидел мое решение, он обалдел не меньше застигнутого врасплох абитуриента. Все, что он смог спросить: в каком ВУЗе вы учились? Это я-то, в неполных 17 лет!
Потом, придя в себя, он потребовал обосновать метод математической индукции! Когда я сказал, что он не доказывается, а входит в число аксиом Пеано для натуральных чисел, то он предложил привести все аксиомы Пеано. Если бы кто-то со стороны посмотрел бы на этот цирк! На вступительных экзаменах вопросы идут по аксиоматике натуральных чисел, которая не в каждом ВУЗе изучается. На физфаке, куда я поступал, этого точно не было даже на кафедре математики!
Вход на физический факультет МГУ
Короче, придравшись к тому, что я в одном месте сказал «принцип математической индукции», а в другом «аксиома математической индукции», он все же поставил мне тройку. Можно было бы расстроиться, но я-то знал, что этого достаточно. Ведь за плечами было два года рабочего стажа — радиомонтажника на телевизионном заводе. Письменный экзамен я сдал потом на «5», тогда еще проверяли честно. А всего пятерок было около десяти на пять тысяч сдававших экзамен. Обычно поступившие на физфак получали 3 на письменном и 5 на устном. У меня все оказалось наоборот: 5 на письменном и 3 на устном. Но, главное было сделано: я поступил. А сколько было «зарезано» тем же В.Б. Гласко в той самой выделенной для «особого контингента» аудитории? Потом уж я сам готовил своих учеников к предстоящим испытаниям. Но самому пришлось их пройти без подготовки. Может, это и помогло.
С тех пор система интеллектуального геноцида совершенствовалась, даже автоматизировалась. Но суть осталась. Если не допускать в науку сильнейших, то дается простор серости. А серость убивает науку. Так, совершая преступление против еврейских юношей и девушек, система убивала себя саму. Жаль, что история учит только тому, что она ни чему не учит.
Год 1962, декабрь
В моей жизни было три-четыре ситуации, когда неожиданно приходилось решать новые для меня задачи, казавшиеся нерешаемыми. О первой говорилось выше. А вторая возникла на первом экзамене по математике в первой же сессии на первом курсе. У нас семинарские занятия вел доктор физ.-мат. наук Владимир Михайлович Дубровский. Это был «последний из могикан» прежней кафедры математики на физфаке, единственный тогда доктор наук, кроме будущего академика Андрея Николаевича Тихонова. Владимир Михайлович был дружен с прежним зав. кафедрой Игорем Арнольдом, отцом будущего академика Владимира Арнольда. Многие методические находки Игоря Владимировича Дубровский использовал в занятиях с нами. Я был активным студентом, да еще старостой группы, на семинарах Дубровского быстро решал задачи, и он меня, как мне казалось, отметил.
Когда пришел черед сдавать устный экзамен на первой в моей жизни сессии, я, как обычно бывает с отличниками, первый пошел отвечать, будучи хорошо подготовленным по всем вопросам билетов. Он же почти не стал слушать мой ответ и тут же дал задачу, которая меня поставила в тупик. Ничего подобного в задачнике Демидовича и на лекциях Позняка и Ильина мне не попадалось. Нужно было исследовать непрерывность и дифференцируемость одной функции, заданной через интеграл от другой функции, в зависимости от непрерывности и дифференцируемости подынтегральной функции. Как и на вступительном экзамене, мне попалась задача, которую прежде не приходилось решать, и я на полях листочков со своим ответом судорожно пытался что-то придумать или вспомнить.
Проходило время, и почти вся наша группа уже сдала экзамен, а я все сидел и мучился. Наконец, я встал и подошел к Владимиру Михайловичу, попросив у него новый лист бумаги. И когда передо мной лежал чистый лист и я начал рассуждать от печки, т.е. от определений, решение пришло.
Одним из последних я сел за экзаменационный стол и показал преподавателю свое решение. Не знаю, кто из нас был больше рад: я, что решил задачу и получил первую свою в университете пятерку, или Владимир Михайлович, что не ошибся в студенте. Я это вспомнил потому, что когда кого-то выделяешь, то и требования ему предъявляешь повышенные. А для себя на всю жизнь установил правило: когда задача не решается, нужно начать «с чистого листа» и шаг за шагом двигаться к цели, опираясь на то, что уже известно.
Год 1969, май
В июле 1969 года первые два землянина высадились на Луне. Все помнят великую фразу: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для человечества», которую сказал тогда Нил Армстронг, выйдя из космического корабля. Редакция «Троицкого варианта» предложила вспомнить, что я делал в то время. Дневников я не вел, поэтому конкретно дни 20 и 21 июля в памяти не отложились, хотя потрясение от новости было. По-моему, советское телевидение не показывало в прямом эфире это эпохальное событие. Но совсем умолчать его было невозможно. Да и разные «голоса» по радио мы научились тогда слышать, несмотря на глушилки.
Первые шаги по Луне
Год 1969 был для меня одним из счастливых и результативных. В прошлом году я окончил с красным дипломом физфак МГУ, и, хотя в дипломе у меня стояла специальность «физик», я ощущал себя математиком, как, впрочем, ощущаю и теперь, убедившись, что «математик — это не профессия, а порода». Нельзя быть бывшим математиком, как невозможно стать бывшим пуделем.
Время тогда было напряженное, были живы еще надежды «пражской весны», не все задавленные танками в Праге в августе 1968-го. Завершившаяся в 1967 году Шестидневная война в Израиле отразилась и на судьбах советских евреев, государственный антисемитизм поднял голову. Курьезно задел он и меня. Кафедра математики физфака рекомендовала меня в заочную аспирантуру. Я прошел через сито комитета ВЛКСМ факультета, профкома физфака и, наконец, самый строгий фильтр – партком. Оставалось утвердить кандидатуру на Ученом Совете. Сомнений ни у кого не было: отличник, общественник, автор научных статей в серьезных журналах. Просто не за что зацепиться. Но когда я на следующий день пришел в деканат узнать результаты Ученого Совета, зам. декана, отводя глаза, сообщил мне, что мой вопрос не рассматривался, так как документы затерялись при переносе из парткома в Большую физическую аудиторию, где заседал Ученый Совет. Чтобы было всё понятно, скажу, что двери парткома и БФА расположены на одном этаже на расстоянии 10 метров. Потерять «дело» на таком расстоянии нужно уметь. Но для большевиков, как известно, нет препятствий. Следующее заседание Ученого Совета должно было состояться осенью, когда прием в аспирантуру уже был закрыт.
Но в главном мне всё же дико повезло: после окончания МГУ меня распределили в Вычислительный центр университета, тогда относившийся к мехмату. Это была большая удача. Ибо те семь лет, что я там проработал, были самыми счастливыми и результативными — мои статьи по вычислительной математике и топологии выходили одна за другой. Но даже среди этих счастливых лет год 1969 выделялся особенно. В этом году была опубликована моя первая большая статья в академическом «Журнале вычислительной математики и математической физики» и еще одна, уже вторая, в «Вестнике Московского университета».
В Вычислительном центре МГУ
В мае того же года в МГУ состоялась очень крупная по тем временам конференция «Ломоносовские чтения», посвященная 150-летию Карла Маркса. Доклады делали только «генералы от науки», профессора, зав. кафедрами, в редких случаях доценты. Мой научный руководитель доцент Борис Михайлович Будак предложил доложить на конференции мои результаты по обоснованию численных методов решения задач оптимального управления. Докладывать, естественно, должен был он.
Статья в «Докладах АН»
Статья в ЖВМиМФ
Я пришел в уже упомянутую Большую физическую аудиторию как зритель, намереваясь посмотреть, как будут приняты мои результаты. Можете представить мое состояние, когда бледный Борис Михайлович сообщил мне за 10 минут до начала, что он не может делать доклад по состоянию здоровья, которое у него внезапно расстроилось. Делать нечего. Пришлось выйти в ряду «генералов» и свежеиспечённому младшему лейтенанту. Председательствовал на заседании математической секции академик Андрей Николаевич Тихонов. Может быть, именно это мое выступление позволило мне спустя четыре года, когда уже и Б.М. Будака не было в живых, защититься на Ученом Совете факультета Вычислительной математики и кибернетики, где Андрей Николаевич был председателем. Те, кто знал обстановку на его факультете и в его Ученом Совете, долго не могли поверить в случившееся. Видно, то мое незапланированное выступление на «Ломоносовских чтениях» 1969 года оставило какой-то след в памяти академика.
Год 1978, июль
Во времена СССР «верхи» часто были вполне компетентны для внедрения новой техники и новых технологий. Больше того, они были в большинстве случаев инициаторами больших кампаний такого внедрения. Покажу это на примере той области, в которой работал с 1975 по 1995 год – так называемой Государственной системе научно-технической информации. В 70-х годах закладывались основы науки «информатики», причем за это название боролись тогда две совершенно непохожие области знаний. В СССР (и в некоторых англоязычных странах) под «информатикой» понималась наука обработки текстов, фактов, «знаний», включая теорию поиска нужной информации, что получило новое рождение в эпоху интернета. Книга директора ВИНИТИ Михайлова и его замов Черного и Гиляревского так и называлась «Основы информатики». Модные сейчас у поисковиков понятия «релевантности», «пертинентности» и пр. красивые иностранные слова родились и внедрились в общественное сознание именно тогда, задолго до Яндекса, Yahoo и Гугла. С другой стороны, на название «информатика» претендовала (особенно во Франции) наука, основы которой преподают сейчас в средних школах. Именно эта наука и победила, так что спроси на улице у прохожих, что такое «информатика», 9 из 10 скажут наука о компьютерах. В Германии, например профессия программиста называется «Информатикер».
С 70-х годов вплоть до развала СССР в Комитете по науке и технике существовала Государственная программа создания ГАСНТИ – т. е. автоматизированной системы НТИ. Это была по всем параметрам весьма прогрессивная программа, во многом опередившая свое время. Помню, как восхищались размахом (хотя бы на бумаге) приезжавшие к нам на конференции иностранцы: ни в США, ни в других капстранах не было государственной программы, объединявшей и отраслевые, и территориальные органы НТИ.
Мы разрабатывали поисковые системы, когда никаких «баз данных» на дисках не было, да и сами диски только-только выходили из младенческого состояния. Например, сначала на ЕС-1020 и ЕС-1033 стояли диски по 7,25 Мб. Причем они были в размер здоровой кастрюли в полметра или даже больше диаметром. Правда, довольно плоской. Потом появились диски по 29 Мб, такого же диаметра, но повыше. Пластмассовые футляры для таких дисков очень любили хозяйки для перевозки тортов и пирогов.
Основным носителем информации были магнитные ленты – тоже примерно по 30 Мб объема, но вполне транспортабельные, даже по почте в специальных металлических коробках. На лентах передавались и данные, и программы.
Несмотря на примитивность технической базы (до персональных компьютеров было еще далеко), программы и алгоритмы были тогда вполне изощренные, чтобы выдачи были релевантны и даже пертинентны. Наша поисковая система называлась с некоторым подтекстом РАСПРИ: республиканская автоматизированная система поиска релевантной информации.
Я тогда был главным конструктором сначала республиканской системы АСНТИ по России, а потом главным конструктором отраслевой системы НТИ Минсвязи СССР. Как я уже сказал, инициатива самой программы, ее финансирование и координация шли сверху. По приказу министра связи мы внедряли нашу систему в республиках. И вот тут-то и проявилась та ключевая особенность развития социалистической экономики, на которую я хочу обратить внимание. Идея создания и внедрения ГАСНТИ была прогрессивна, были деньги и другие ресурсы для ее внедрения, но сама экономика на местах противилась этому внедрению. Ибо стимулов использовать новые достижения науки и техники у налаженного производства было немного. Приходилось «внедрять» в полном смысле этого слова, т. е. преодолевая сопротивление «среды».
Навсегда запомню, как проходило наше первое внедрение в Минсвязи Узбекистана. Приехали мы в Ташкент в середине июля, в самую сорокоградусную жару, еще не привычные к спасению зеленым чаем и другим местным хитростям выживания в жару. А руководство местного ВЦ Минсвязи республики страшно не хотело брать на эксплуатацию еще одну систему и всячески саботировало работу. Причем прямо нарушить приказ союзного министра они не могли, зато сделать так, чтобы наши ленты с программами не читались на их стойках, было вполне в их силах. Мы несколько ночей бились с чтением лент, но до техники нас не допускали, говоря, что не готовы наши программы. Днем в гостинице спать было невозможно из-за жары, единственным выходом был Театр оперы и балета им. Алишера Навои, в котором артистов на сцене в опере «Кармен» было больше, чем зрителей в зале, зато работал кондиционер и кресла были обиты красным бархатом. Вот там мы и отсыпались, чтобы ночью опять биться с лентами.
Зрительный зал театра им. Алишера Навои
Когда срок командировки уже подходил к концу, выход из безвыходной, казалось, ситуации нашелся. Помогло программистское братство, не знающее границ. Я позвонил в Ленинград своему старому товарищу, чтобы спросить совета. Он вспомнил, что его университетский друг работает в одном КБ в Ташкенте. Утром мы были уже в ВЦ этого КБ, где ленты спокойно прочитали на диск (та самая, 29 Мб, здоровенная кастрюля). Этот диск мы осторожно вынесли из ВЦ (что вообще не предусматривалось никакими правилами), на такси нежно привезли в наш ВЦ и прекрасно прочитали на их дисководах. После чего все закрутилось уже штатно, и ленты отъюстировали, и внедрение успешно прошло. Потом уже все шло как по маслу.
Для молодого поколения, да, думаю, и не только молодого, не понятна смелость, даже нахальство того решения проблемы, которое мы нашли в Ташкенте. Слова «магнитный диск» ассоциируются у большинства с «компактным диском» или «сидиромом», которые и созданы для того, чтобы их переносить от компьютера к компьютеру. В нашем же случае эти «кастрюли» должны были храниться строго в машинном зале, где поддерживалась определенная температура и пылезащищенность. Переносить от машины к машине можно было магнитные ленты, а магнитные диски считались неотъемлемой частью ЭВМ, вынос за пределы машинного зала строго запрещался. Мы же взяли диск с собой, везли на такси и установили на другой машине. Без программистского братства такое нарушение инструкций невозможно даже представить.
Так вот, этот пример показывает разницу экономики, ориентированной на результат, в которой новая НТИ – важный ресурс, за которым гоняются и за который платят. Во внедрении информационных систем заинтересованы предприятия и фирмы. В то же время, в СССР внедрение ГАСНТИ было исключительно делом «сверху», далеко не всегда и не везде нужным «снизу». Конечно, для НИИ и КБ информация была нужна, но на производстве на нее смотрели как на лишнюю обузу, мешающую отлаженному циклу.
За внедрение и разработку нас награждали орденами и медалями, все выглядело по отчетам красиво и достойно. Но когда времена изменились, то первыми лишились финансирования именно такие сферы деятельности, без которых выжить было можно. Вот и фундаментальная наука во многом «накрылась тазом», как образно сформулировал Тимур Шаов:
А вы, бедняги, просите Его Превосходительство:
— Кормилец, дай нам денюжку, добавь хоть медный грош.
— Конечно же, берите же, — вам говорит правительство.
А вы ему: — Так нету же!.. Оно вам: — Так ото ж…
Сейчас информатика в обоих смыслах этого слова вновь переживает расцвет и подъем, но именно из-за ее востребованности в жизни, а не потому, что так хотят «верхи». Наверно, это правильно.
Год 1997, июль
Сейчас я расскажу о другом критическом моменте — моем первом рабочем дне в Германии 27 июля 1997 года. Этот день и последовавшие за ним несколько месяцев были самыми трудными в моей производственной жизни. Чтобы было все понятно, нужно начать немного издалека.
Когда мы уезжали из Москвы, я не питал никаких иллюзий относительно возможной работы в новой стране, считал, что моя карьера уже позади. Мечтал на досуге углубиться в литературу, историю и философию, до которых в Москве не доходили руки. Для будущего самообразования и развития отобрал из своей большой библиотеки и отправил из Москвы в Ганновер два контейнера избранных книг, «Литературные памятники», «Памятники исторической мысли», «Философское наследие»…
Но смириться с пассивным существованием не давал какой-то внутренний протест, а может быть, спортивный азарт.
Мне хотелось найти работу по своей последней специальности – разработчика программных и информационных систем. Именно этой областью я был занят последние двадцать лет, став главным конструктором одной отраслевой автоматизированной системы НТИ. При этом я ясно понимал, что ни иностранный университетский диплом, ни ученая степень, полученная в другом государстве, не помогут при поиске работы здесь, в Германии. И я решил получить еще один, на этот раз немецкий документ о профессиональном образовании. Только тогда можно было хоть на что-то надеяться при поиске работы.
Но легко сказать — получить еще одно образование! Когда я первый раз завел об этом речь в ведомстве по труду (по-немецки оно называется арбайтсамт), то чиновник просто высмеял меня. «О какой учебе вы говорите, — поражался он. — Вам за пятьдесят, какой работодатель даст вам работу? Обучать вас бесполезно, мы не можем впустую тратить государственные деньги».
Все же я был настойчив, пошел на прием к начальнику моего чиновника, потом – к начальнику этого начальника, и, в конце концов, добился хоть какого-то успеха. Нет, меня не послали сразу учиться. Сначала я должен был выдержать специальный экзамен, чтобы доказать, что я в состоянии воспринимать новые знания.
Экзамен состоял из серии психологических тестов, проверявших способность логически мыслить, запоминать и анализировать информацию, умение грамотно излагать свои мысли на немецком языке. К счастью, решать логические задачи я сам учил своих учеников в различных математических кружках – от школьных до университетских, ‑ которыми руководил, когда учился и работал в Московском государственном университете. Благодаря этим навыкам испытание арбайтсамта я успешно выдержал и доказал свою способность учиться.
Теперь нужно было найти институт, готовый взять меня на обучение. И это оказалось непростой задачей. Институты так же устраивали тестирование претендентов и неохотно принимали в число студентов немолодых людей. Мне пришлось еще несколько раз проходить экзамены на профпригодность, причем ни один из них не был похож на другой. Запомнился экзамен в Гамбурге, который устраивала знаменитая немецкая фирма «Сименс». Испытания продолжались восемь часов, на решение задачи давалась минута, один тест сменял другой как картинки в калейдоскопе.
Тот экзамен я выдержал, и мне было предложено переезжать в Гамбург с семьей, но на домашнем совете было решено от выгодного предложения отказаться – очень уж не хотелось расставаться с уютным Ганновером, где сын только-только пробился в гимназию, обзавелся первыми друзьями…
Поиски подходящего вуза пришлось продолжить. И они, в конце концов, дали результат. Нашелся институт повышения квалификации программистов и специалистов по банкам данных в Ганновере. Снова пройдя вступительный экзамен, я попал в число студентов.
Обучение было рассчитано на год: десять месяцев продолжались лекции и семинары по различным курсам, периодически проводились контрольные работы и экзамены, а два последних месяца были отведены под обязательную практику на каком-то предприятии. Лекции и контрольные работы не вызывали у меня больших проблем, я ведь сам «в прошлой жизни» был и математиком, и программистом. Первую программу написал еще студентом в 1965 году. Думал ли я тогда, что и через тридцать, и через сорок лет буду заниматься тем же?
Тридцать лет в программировании — немыслимо большой срок! За это время успели смениться не только несколько поколений вычислительных машин, появились персональные компьютеры, изменились языки программирования… Важнее, что несколько раз менялся сам подход к составлению программ, так сказать, радикально изменялось мышление программистов. Изменить стиль мышления труднее всего, поэтому, как правило, новую компьютерную парадигму осваивает новое поколение. А старые программисты либо уходят на пенсию, либо становятся начальниками.
В последние годы перед отъездом сам я уже не занимался составлением программ: поднявшись по служебной лестнице, только ставил программистам задачи и принимал от них готовую продукцию. Тем интереснее было теперь самому вникать в детали давно знакомого дела.
Десять месяцев пролетели незаметно, в свидетельстве об успеваемости у меня были только «зер гут», что значит «отлично». Но проблема неожиданно возникла на заключительном этапе обучения – я никак не мог найти предприятие, готовое принять меня на два месяца практикантом. Зарплата практиканту не полагалась, но никто не рисковал взять даже на такой короткий срок немолодого человека, да еще с докторской степенью.
К этому времени местное министерство науки и образования подтвердило мой диплом кандидата физико-математических наук и присвоило аналогичную немецкую степень «доктора естествознания».
Здесь надо пояснить, что в Германии к званию «доктор» совершенно особое отношение, не имеющее аналогов в других странах. С момента присвоения это звание сопровождает человека по жизни, словно личный дворянский титул. Оно фигурирует во всех официальных документах, стоит в паспорте и на почтовом ящике, в счетах за свет или в водительских правах. При устном или письменном обращении к человеку, обладающему таким званием, нужно обязательно указывать «господин (или госпожа) доктор». Обратиться просто по фамилии могут только знакомые – соседи или сослуживцы, а по имени – лишь близкие приятели, например, по спортивной команде.
Я еще не до конца тогда понимал эти тонкости, поэтому был крайне удивлен и раздосадован, когда на десятки моих писем с предложением взять на двухмесячную бесплатную практику неизменно получал вежливые отказы. Никто не предлагал даже встретиться. Но однажды счастье улыбнулось, и директор одной компьютерной фирмы с ничего не говорящим мне названием «Профиль» пригласил меня на собеседование.
С собой я взял, как положено, переведенные на немецкий язык все мои документы об образовании, начиная со школьного аттестата зрелости и кончая дипломом старшего научного сотрудника. Прихватил и свидетельства из немецкого института. Поразившись однообразию оценок – сплошь «зер гут» ‑ и поговорив о моем опыте предыдущей работы, директор вдруг сделал предложение, которого я никак не ожидал. Подтвердив, что взять доктора на практику никак не может, он, тем не менее, предложил принять меня на постоянную работу к себе на фирму.
Я тогда еще не знал всей подоплеки этого решения, поэтому воспринял предложение как необыкновенный подарок судьбы. Действительно, многие ищущие работу считают за счастье даже временный контракт – на год или два. А здесь мне предложили бессрочный договор (на самом деле, как принято в Германии, до достижения пенсионного возраста, тогда это было 65 лет), да еще с очень приличным окладом. Мне дали неделю на оформление всех формальностей с институтом, больничной кассой, медицинским освидетельствованием и пр. И в следующий понедельник я должен был к девяти часам прибыть на работу по указанному мне новому адресу.
Я еще не знал, какое испытание готовит мне судьба, поэтому всю неделю провел на седьмом небе от счастья. В назначенный день и час — как сейчас помню, это было 28 июля 1997 года — я стоял у входной двери незнакомого мне предприятия, которое, судя по названию «Финансовая информатика», специализировалось на обработке банковских данных (название фирмы несколько раз менялось, я использую одно из последних). Стараясь скрыть волнение, я успокаивал себя тем, что новичку обычно дается время, чтобы войти в курс дела и освоиться в новом коллективе, поэтому и задания ему поручают не очень сложные. Однако все произошло совсем не так, как я себе представлял.
Меня уже ждали, и после короткого знакомства и обычных формальностей провели на первое совещание у руководства компании.
Чтобы дальнейшее стало понятным, я должен пояснить, что стояло за приемом меня на работу в фирму «Профиль» и почему я оказался в «Финансовой информатике» («ФИ»).
Научно-производственная компания «ФИ» уже тогда была одной из крупнейших в немецкой информатике – она обладала самым большим в Европе вычислительным центром и обеспечивала машинную обработку данных всех сберегательных касс (по-немецки шпаркасс) севера и востока Германии. В ее штате тогда было более восьмисот высококлассных специалистов — математиков, программистов, экономистов и инженеров (сейчас компания монопольно обслуживает уже все шпаркассы Германии, в ней работает пять с половиной тысяч исследователей и разработчиков). И тем не менее в том 1997 году время поставило перед компанией задачу, которую ее сотрудники решить не смогли. Речь шла о том, чтобы внедрить в повседневную практику разработчиков модный тогда стиль программирования, называемый «объектно-ориентированным».
Здание ФИ
Основу вычислительного центра «ФИ», спрятанного глубоко под землей, составляют супер-ЭВМ фирмы ИБМ. Для подобных «больших» ЭВМ, только на порядки менее производительных, я писал свои первые программы в далеком 1965 году, когда еще никаких языков программирования не было. Банковские операции требуют особой осторожности в обработке данных. Поэтому на ЭВМ компании «ФИ» тогда были официально разрешены к использованию в производственном режиме только относительно старые языки программирования, созданные так давно, когда об объектной ориентированности никто и не думал. Задача, которую хотела решить компания, состояла в том, чтобы совместить несовместимое: на старых языках программирования реализовать особенности нового стиля, которые до того реализовать не удавалось. Ведь именно поэтому впоследствии были созданы специальные «объектно-ориентированные языки», которые на машинах «ФИ» не были допущены в производство.
Когда выяснилось, что своими силами с этой задачей справиться не удается, руководство компании решило пригласить бригаду «варягов» ‑ группу сторонних специалистов на временную работу для решения именно этой проблемы. Учитывая необычность и сложность поставленной задачи, дирекция «ФИ» выдвинула требование, чтобы научным руководителем этой группы был обязательно доктор наук.
Научный сотрудник ФИ
Двух молодых ребят, хорошо владевших новым стилем программирования, удалось быстро найти. А вот отыскать подходящего доктора наук оказалось нелегко. Тогда во многие компьютерные компании Германии был отправлен запрос, нет ли у них доктора наук, которого можно было откомандировать в «ФИ» для решения одной интересной научно-технической задачи?
Такой запрос лежал на столе у директора «Профиля», когда он пригласил меня для разговора. У находчивого директора родилась смелая идея — взять так кстати подвернувшегося доктора наук в штат своей фирмы и тут же откомандировать его для работы в «ФИ». Для «Профиля» эта операция сулила определенную прибыль — за доктора «ФИ» готова была платить немалые деньги. А как будет выкручиваться из этой авантюры несчастный доктор – никого особенно не волновало, на то он и доктор, чтобы решать трудные задачи.
Так, опять по воле случая я неожиданно для себя оказался сотрудником двух компаний — постоянным сотрудником «Профиля» и временным сотрудником «ФИ». А о том, что мне предстоит руководить сложным научно-техническим проектом, директор «Профиля» мне предусмотрительно не сказал, об этом я узнал в свой первый рабочий день. Что мне нужно делать, я совершенно не представлял, а срок был поставлен жесткий — через шесть месяцев показать принципиальную возможность и путь решения проблемы.
На рабочем совещании
Положение усугублялось тем, что мое знание немецкого языка все еще оставляло желать лучшего. Например, я с трудом воспринимал произносимые вслух числительные. В немецком двузначные числа называются не так, как в других европейских языках – сначала десятки, потом единицы, например, двадцать пять. Немцы это число называют «пять и двадцать». Когда на первых производственных совещаниях докладчик объявлял: «Откройте документацию на триста семьдесят четвертой странице», я так долго соображал, о какой странице идет речь, что пока я ее открывал, все уже переходили к следующему пункту доклада.
Одновременно нужно было еще привыкнуть к незнакомым мне рабочим условиям, осваивать непривычные электронные средства общения, множество новых программ и процессов. И знакомиться с коллегами, входить в общий рабочий ритм.
Мое психологическое состояние тогда было близким к срыву. Положение казалось безвыходным. Я был похож на спортсмена, который пришел на разминку, а ему поставили непременное условие побить мировой рекорд. Рухнули мои надежды в щадящем режиме постепенно войти в курс дела. От меня ждали прорыва в незнакомой для меня области, и времени оставалось немного.
Первые два месяца работы в «ФИ» оказались самыми трудными в моей производственной жизни. Порой я терял надежду, что выберусь из ловушки, в которую попал. И здесь незаменимыми оказались понимание и поддержка семьи. Вообще в эмиграции моральная поддержка близких людей часто играет решающую роль.
Чайная пауза
Я решил руководствоваться старым и проверенным принципом: делай, что можешь, и пусть будет, что будет. А что я мог? Прежде всего, нужно было погрузиться в суть проблемы, понять, как развивался новый подход, каким путем шли его создатели.
Накупив целую библиотеку книг по объектно-ориентированному проектированию, я после работы до ночи штудировал толстенные тома. И однажды спасительная идея пришла.
Утром мы обсудили ее с моими молодыми коллегами по «бригаде», которые уже истосковались по программированию, но не знали, что именно они должны делать. Теперь появился свет в конце тоннеля. Предложенный подход мы реализовали сначала на нескольких простых моделях, и к концу первых шести месяцев, отведенных нам для работы в «ФИ», стало ясно, что идея работает! Нам продлили договор еще на полгода, а потом мне предложили перейти в «ФИ» уже в качестве постоянного сотрудника компании. В то время я был чуть ли не единственным выходцем из России, принятым в штат фирмы.
С коллегами по работе
Так я попал в эту крупнейшую в своей отрасли компанию, где проработал еще двенадцать лет вплоть до достижения предельного возраста 65 лет. За это время я занимался разными задачами, предложил и возглавил новое направление в работе компании, связанное с банками данных. Но та первая разработка «генератора объектно-ориентированных программ» мне особенно дорога. Она, кстати, до сих пор на вооружении программистов «ФИ», которые сейчас и не подозревают, в какой напряженной обстановке этот генератор создавался.
Приложение
Офис-21 и формула счастья
Меня с первых дней поражала техническая оснащенность рабочего места (очень, кстати сказать, дорогого) в институте «Финансовая информатика» (ФИ). Это одна из причин, почему наш институт первым из всех немецких компаний перешел на совершенно новую организацию работы, внедрил так называемую концепцию «офиса-21», т.е. офиса двадцать первого века.
В «офисе-21» сотрудники не имеют постоянного рабочего места. Каждое утро приходишь в свой отдел и занимаешь одно из свободных мест. Как в клубе, где места не закреплены за его членами. Можно было выбрать отдельный кабинет, комнату на двоих, троих или стол в общем зале.
Вначале это было непривычно, но потом выяснились и преимущества. Рабочие места не пустовали, как было раньше, когда сотрудник в отпуске, командировке или болеет. При новой организации легче учесть характер текущего задания: для сосредоточенной работы предпочтительнее отдельный кабинет, для обсуждений проекта лучше двум-трем участникам сесть вместе…
Совместные праздники
У каждого отдела есть зона отдыха, где чай и кофе бесплатны, есть технический участок с множительной техникой и средствами связи.
Само здание необычно: оно стеклянное — но внутри не найдешь ни одного кондиционера или батареи отопления. Все экологически чисто зимой обогревается горячей или летом охлаждается холодной водой, омывающей фундамент и крышу здания. А вода берется из охлаждения ЭВМ, что глубоко под землей. Крышу без участия человека чистят самоходные роботы. Внутри здания серия зимних и летних садов, в холле — аллея цветущих мимозовых деревьев и прочая экзотика. Переходы между частями здания тоже стеклянные, как в старых сказках — «хрустальные мостки».
Здание ФИ
Как и во многих советских учреждениях, дни рождения и другие памятные даты отмечались подарками и совместными чаепитиями. Ежемесячно отделом отправлялись на какое-нибудь мероприятие с целью, как это официально звучало, «укрепления коллективизма». Это могло быть посещение зоопарка или катание на лодках по озеру, но заканчивалось оно обязательной дегустацией пива и закусок в каком-нибудь ресторанчике.
Как в любом коллективе встречают новичка? Сначала немного настороженно, а потом либо принимают, либо нет. Мне повезло, я попал в хороший коллектив, где считалось нормой поддерживать друг друга. Этот стиль взаимоотношений сотрудников, когда они ощущают себя членами одной команды, дорогого стоит! Всегда можно обратиться к коллеге с вопросом, если что-то не получается, но и сам будь готов поддержать товарища.
Не могу утверждать, что так обстоит дело везде, слышал и жалобы на то, что в каких-то организациях каждый думает только о себе и не стремится помогать другим. Но это свойственно, наверно, не одной Германии. Люди, по большому счету, везде одинаковы, и задача руководителя так организовать работу, чтобы поощрять достоинства сотрудников и не давать воли их недостаткам.
Совместные походы
Важно еще показать себя в каком-то деле: лучше других решать математические задачи или играть в теннис. Спорт, кстати, очень помогает стать «своим» — он ломает установившуюся иерархию отношений. Никому не придет в голову обратиться на «ты» к начальнику, например, соседнего отдела. Но если ты с ним в одной команде, другого обращения, как по имени и на «ты», не признается. И когда ты в столовой обмениваешься с ним дружескими репликами и рукопожатиями, в глазах других ты уже не чужой.
В целом, годы работы в «ФИ» можно охарактеризовать универсальной формулой счастья: утром торопишься на работу, а вечером — домой!
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer5_7/berkovich/
