В декабре 1853 г. царь Николай Первый, в связи с разгорающимся конфликтом с соседней Турцией, попросил известного историка и публициста Михаила Погодина, разрабатывавшего идеи т.н. панславизма, изложить свои мысли об общественно-политической позиции славянских народов, проживавших в ее балканских владениях. Один из абзацев представленной Погодиным записки, в котором тот обличал двойные стандарты поддерживавших Турцию западных держав, вызвал особое внимание императора, сделавшего одобрительную пометку: «Только, и в этом всё». Внимание же пишущего эти строки привлек следующий пассаж автора: «Англия разоряет Грецию, поддерживая фальшивый иск беглого жида, и жжет ее флот…»
Признаюсь, о подобной истории ничего раньше не слышал, поэтому в поисках разъяснений обратился к опубликованному в 1855 г. во Франции политическому трактату Петра Вяземского, представленному как анонимные «Письма русского ветерана 1812 г. о Восточном вопросе». И не зря: в седьмом письме, датированном февралем 1854-го, обнаружилось высказывание об Англии, явно отсылающее к тому же событию: «Подумаешь, что мы среди полного мира и неожиданно напали на столицу дружественного народа, как был тому пример в 1807 г.; или что мы, превращая наших отважных моряков в судебных приставов, налагающих запрещение на имущество, позволили себе, также в мирное время, блокировать порты беззащитной и дружественной страны, для взыскания по аптекарским счетам еврея, принадлежащего более или менее к английскому народу, или англичанина, который более или менее есть еврей».
Англо-еврейское хищничество, похоже, сильно задело Вяземского: в последних строках трактата он вновь обращается к тому же эпизоду: «…она (Англия — Н.О.) всегда готова на всякое коварство, на всякое насильственное дело и с безразличностью поднимает то знамя Жида (так! — Н.О.) Пачифико, то знамя целости Оттоманской империи». Издание трудов Вяземского, которым я пользуюсь, к счастью, снабжено комментарием, разъясняющим, что «Речь идет о международном инциденте 1847-1850 гг., получившим название “дело Пацифико (Пасифико)”.
Накануне Пасхи 1847 г. местные православные жители разгромили в Афинах дом местного торговца еврейского происхождения Давида Пацифико (Pacifico), консула Португалии. Пострадавший потребовал возмещения от правительства Греции, оценив ущерб вначале в 500, а затем в 26 тыс. фунтов стерлингов. Правительство Великобритании, пользуясь тем, что Пасифико родился в Гибралтаре и, как оказалось, имел британское подданство, использовало это незначительное происшествие как повод для демонстрации военно-морской мощи на Средиземном море. В 1850 г. к берегам Греции была направлена крупная британская эскадра, которая начала морскую блокаду. Греция после безуспешного обращения за помощью к Франции и России уступила британским требованиям, хотя сумма иска в итоге была сокращена в 200 раз и составила всего 130 фунтов стерлингов».
Приведенный комментарий доктора исторических наук П.В. Акульшина оставляет странное впечатление. Во-первых, в нем ничего не сообщается о причине погрома. Во-вторых, если Давид Пасифико в это время был действительно консулом Португалии, то и он сам, и занимаемое им помещение должны были пользоваться дипломатической неприкосновенностью, и, таким образом, в столице Греции имел бы место факт грубейшего нарушения норм международного права, а отнюдь не «незначительное происшествие». В-третьих, комментатор не сообщает, какова была реакция греческих властей: проводилось ли международное расследование с участием Португалии, были ли наказаны виновные, установлен ли фактически нанесенный их действиями материальный и моральный ущерб. Наконец, неясно, почему для его возмещения правительству Греции потребовались долгих три года и прибытие британского военного флота.
Но больше всего меня, всегда с большим уважением относившегося к личности и писаниям Петра Вяземского, озадачило его, я бы сказал, поверхностно-одностороннее, с привкусом антисемитизма, отношение к случившемуся. Другое дело Михаил Погодин, взгляды которого никогда не были мне близки: сообщая царю о «фальшивом иске беглого жида», он был в своем репертуаре.
Так что же в действительности произошло на Пасху 1847 г. в Афинах? Почему эта история затянулась на целых три года и каким образом завершилась?
Давид Пасифико (порт. Paçifico, 1784?-1854) происходил из семьи сефардов, проживавших в Италии, затем Великобритании, Гибралтаре и наконец осевших в Португалии, где его отец занимался торговлей. Будучи человеком либеральных взглядов, в годы гражданской войны 1828-1834 он принял сторону республиканцев, из-за чего преследовался сторонниками правящего в стране регента Мигеля. После падения монархии он получил португальское гражданство и был назначен португальским консулом в Марокко. С 1837 являлся генеральным консулом Португалии в Афинах. Одновременно занимался бизнесом и был видным членом местной еврейской общины. В 1842 г. за неоднократное превышение служебных полномочий (в чем их суть, осталось неизвестным) был освобожден от должности, но продолжал проживать в Афинах в качестве частного лица, занимаясь торговлей и общественной деятельностью (собирал средства для строительства синагоги). Таким образом, сведения П.В. Акульшина о том, что в момент происшествия 1847 г. он все еще оставался португальским консулом, не соответствуют действительности.
Теперь — что касается причин происшествия. В дни страстной недели, пришедшиеся на начало апреля 1847 года, в столицу Греции прибыл Джеймс Майер Ротшильд, глава французского дома знаменитой еврейской семьи международных банкиров. Боясь оскорбить национальные чувства важного гостя, греческое правительство запретило проведение в городе традиционного пасхального обычая — сожжения чучела Иуды Искариота. Недовольный народ отчего-то приписал это решение не соображениям политического такта и требованиям гостеприимства, а влиянию «еврея Пасифико». В результате разъяренная толпа разграбила его дом на глазах у полиции, причем пострадавший утверждал, что среди погромщиков находились ее представители, а в числе подстрекателей был замечен то ли один, то ли несколько сыновей военного министра. Спустя три дня после происшествия дон Пасифико обратился к полномочному посланнику Великобритании в Греции Эдмунду Лайонсу со следующим заявлением:
«С большим сожалением считаю себя обязанным сообщить вашему превосходительству об ужасном событии, произошедшем со мной, и как британский подданный просить вашей защиты. В прошлое воскресенье, на Пасху, около 12 часов, толпа людей, среди которых были несколько солдат жандармерии, только что вышедших из церкви, оказалась перед дверьми моего дома, которые были разбиты ударами тяжелых камней. Разбойники в количестве около 300 или 400 человек ворвались в мой дом и, отчаянно бранясь, принялись избивать мою жену, невинных детей и моего зятя. После того, как они поломали окна, двери, столы, стулья и прочую мебель, то, взломав шкафы, в которых были вазы, подсвечники, золотые и серебряные украшения, бриллианты и, наконец, ящик с деньгами, украли денег и имущества на сумму 9800 драхм, из которых 2300 были моей собственностью, а 7500 переданы еврейской общиной Италии для предполагаемого возведения храма и помощи беднякам. Эти варвары не оставили мне даже консульских архивов Португалии, которые разорвали на части. Эти бумаги являются моей гарантией от этой страны…».
Учиненный афинскими греками пасхальный погром больше всего напоминал средневековые антиеврейские побоища, связанные с традицией ежегодного «отмщения» предателю Иуде. Об этом свидетельствует цитата, приводимая автором книги «Кто осудил Иисуса» В. Фрикке из исследования немецких авторов H.L. Goldschmidt & M. Limbeck. «Heilvoller Verrat? Judas im Testament» (1976): «В Средние века, которые не так уж далеки от нас, когда начиналась Пасха, дома евреев закрывались и баррикадировались. Ибо евреем был не только Иисус, евреем был и Иуда. Внезапно радость в Иисусе превращалась — и превращается до сих пор — в гнев по отношению к Иуде, гнев ко всем евреям в целом, гнев, делающий из людей настоящих убийц». В разбираемом нами случае причиной погрома стала как раз невозможность сожжения чучела Иуды, ставшая, по их убеждению, следствием тайных интриг еврея Пасифико.
20 мая 1847 года британский посол Лайонс проинформировал министерство иностранных дел, что он обратился к правительству Греции с просьбой о компенсации дону Дэвиду Пасифико, британскому подданному, за потерю имущества и утрату португальских консульских документов, относящихся к его прежней службе. В своем ответе британский министр иностранных дел лорд Пальмерстон рекомендовал послу предложить Пасифико составить детализированную оценку потерь и, если его заявление будет подтверждено убедительными доказательствами, направить ноту министру иностранных дел Греции с требованием выплаты потерпевшему указанной суммы. 22 февраля 1848 года Пасифико выполнил рекомендации МИДа, и Лайонс направил требование о возмещении ущерба министру иностранных дел Греции Д. Мансоласу, уведомив об этом также премьер-министра К. Колокотрониса. Последний, однако, отверг претензии Пасифико с теми же возражениями, которые ранее использовал его предшественник М. Колеттис. Возражения греческого правительства заключались в том, что заявленные убытки были значительно превышены потерпевшим и, кроме того, правительство считало разрешение конфликта делом судебной, а не исполнительной власти. Судиться с поддержанными полицией погромщиками в греческом суде при отсутствии свидетелей и боязни повторного погрома Пасифико не решился. Во время празднования Пасхи 1848 г. он покинул свой афинский дом, а позже навсегда убыл с семьей в Великобританию. 31 августа он напомнил Лайонсу, что с момента инцидента прошло 16 месяцев, а удовлетворения не последовало. При этом он обратил внимание посла, что несколькими годами ранее два еврея были убиты в Патрах, а синагога в Негропонте сожжена. Но дело так и не тронулось с места.
Между тем, отношения между Грецией и Великобританией заметно ухудшились, что отнюдь не было связано с делом Пасифико, а вызвано обострившейся борьбой с Францией и Россией за политическое влияние на греческое правительство. Претензии англичан к балканскому государству, среди прочего, включали:
— компенсацию в 2.000 фунтов за избиение в Патрах во время празднования «Всех Святых» человека, поднявшего над своим магазином флаг Ионической республики. Спуск флага островов был расценен как оскорбление британскому флагу,
— компенсацию в 45.000 драхм проживающему в Афинах шотландскому историку Финлею за экспроприацию участка его земли, вошедшего в королевский сад,
— немедленную выплату 7.500.000 драхм в счет процентов и амортизаций за британскую долю займа в 60 млн. франков, полученных Грецией под гарантии трех держав (Великобритании, Франции и России) при возведении на престол короля Оттона.
Требуемая компенсация дону Пасифико составляла 886.736 драхм.
Межгосударственный конфликт привел в конце концов к морской блокаде Греции британским флотом в 1850 г. Его урегулирование было долгим и полным взаимных компромиссов.
По результатам межправительственного соглашения дону Пасифико за утраченные португальские документы было выплачено 3750 драхм. Также Греция выплатила ему 120000 драхм за поломанную мебель и 17500 за моральный ущерб.
Герой этой нашумевшей истории умер в Лондоне 12 апреля 1854 года и был похоронен на кладбище испанских и португальских евреев на Майл-энд-Роуд.
Как видим, отечественный историк Михаил Погодин, мягко говоря, погорячился, назвав его иск фальшивым. Да и Англия вовсе не сжигала из-за него греческий флот. Но разве мог истинный патриот николаевской выучки и подстрекатель назревавшей Крымской войны взглянуть на эту историю простым человеческим взглядом? Чем провинился перед ним и Россией униженный, ограбленный, да в придачу еще и названный «беглым жидом» (не за то ли, что спасся от повторного погрома) дон Пасифико?
А чем руководствовался князь Петр Вяземский, говоря о каких-то аптекарских счетах «еврея, принадлежащего более или менее к английскому народу» и возмущаясь каким-то несуществующим знаменем «Жида Пачифико», якобы поднятым вечно гадящей России «англичанкой»? Зачем ради возбуждения патриотической ненависти к этой стране оскорблять ни в чем не повинного пожилого человека, вместо имени награждая его своей антисемитской отрыжкой?
Почему-то мне кажется, что «случай» Вяземского — нечто более глубокое, чем обычное ослепление патриотизмом военного времени (его трактат писался во время Крымской войны). Нет, Вяземский слишком умен и все правильно понимал о николаевском режиме, приведшем к крымской трагедии. Но, как и большинство русских интеллектуалов того времени (впрочем, более поздних времен тоже) обладал слишком низким уровнем правосознания для того, чтобы, внимательно вглядываясь в суть того или иного события, оценивать его прежде всего с правовой точки зрения. Вот и несколькими годами раньше, сочиняя вместе с Пушкиным «Проект письма графу Уварову» (1836), из личных пристрастий к кумиру своей юности Николаю Карамзину считал возможным призывать министра просвещения к цензурной расправе с видными отечественными историками, осмелившимися критиковать карамзинскую «Историю Государства Российского» (1818).
Всеми уважаемый историк Николай Устрялов, видите ли, «не усомнился вынести на одну доску Карамзина и Полевого»! А чем же плох неутомимый труженик Николай Полевой, автор шеститомной «Истории русского народа» (1829-1833), в которой не столько изображал роль правителей, военных и внешнеполитических событий, сколько рассказывал об органических началах народной жизни, выделяя элементы общественного строя и народных представлений, при этом ориентируясь на современную западноевропейскую историографию? Вам не нравится Полевой? Так что, за это его надо травить и запрещать? Вот, к примеру, что дописал Пушкин к инвективам Вяземского: «О Полевом не худо бы напомнить и пространнее. Не должно забыть, что он сделан членом корреспондентом нашей Академии за свою шарлатанскую книгу, написанную без смысла, без изысканий и безо всякой совести, не говоря уж о плутовстве подписки…»
Конечно, и Вяземский, и Пушкин, как и прочие их современники-интеллектуалы, видели и хорошо понимали жуткое положение с правами в николаевской России, но отчего-то не только не придавали этому важного значения, но и сами нередко попирали права других.
«Русское политическое сознание, — замечает современный философ Александр Доброхотов, — отличается… пренебрежением к формально-юридической стороне социальной жизни, и это — одна из самых устойчивых его черт вплоть до сегодняшних дней. Негативная реакция на попытки установить формальные гарантии прав была столь же сильной в «низах», как и в «верхах», что говорит о каких-то серьезных основаниях этого сопротивления».
Углубляться в эту проблему значило бы далеко выйти за тему настоящей статьи. А пока хотелось бы надеяться, что рассказанная история настроит читателей на более осторожное отношение к высказываниям наших классиков и интеллектуалов о малоизвестных исторических фактах.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer5_7/ovsjanikov/
