Михаэль прибыл в аэропорт Бен-Гурион намеренно припозднившись. Частые поездки научили его, что официальная рекомендация — приезжать за три часа до вылета — обычная перестраховка. Пройти все этапы регистрации чаще всего можно меньше, чем за час, а потом неизвестно, как скоротать время. «Дьюти-фри» его точно не интересовал, и в этот раз он решил приехать, что называется, «впритык». Так и вышло. Минут за сорок до отлёта он уже стоял у посадочного выхода. Самолёт в Киев поднялся в воздух чётко по расписанию, в девять утра.
Михаэль устроился в своём кресле у прохода и приготовил компьютер, рассчитывая, что в утреннее время, да на свежую голову, пару часов полёта из трёх он вполне сможет потратить на свою новую статью об украинском влиянии на хасидский фольклор. В этот момент краем глаза он заметил, что его соседка, симпатичная молодая женщина со светлыми кудрявыми волосами, немного нервничает. После объявления стюардессы о том, что можно отстегнуть ремни безопасности и дышать свободно, она начала что-то суетливо искать в своей сумке, сперва доставая из неё вещи, а затем поспешно засовывая их обратно. Оставив нужную папку, незнакомка долго перебирала бумаги и, наконец, начала внимательно вчитываться в какой-то текст, подчёркивая в нём определённые строки. Михаэлю, неожиданно для себя самого, стало любопытно заглянуть в этот лист, который она так пристально изучала. К своему удивлению он узнал в нём программу конференции по еврейскому образованию в Украине, на которую сейчас летел сам.
Теперь Михаэль бросил на женщину уже более оценивающий взгляд. Рассматривая её лицо, с тонкими чертами и золотистым загаром, он почти забыл, что собирался работать над статьёй. Он ощутил в себе какое-то игривое настроение и обрадовался появившейся возможности познакомиться с такой симпатичной спутницей, тем более что они направлялись на одно мероприятие.
Хотя по возрасту Михаэль уже приближался к тридцати восьми годам, он всё ещё оставался робким с женщинами. Несмотря на то, что он приехал в Израиль десятилетним мальчиком, рос в стране, отслужил в армии, много лет посвятил академическому образованию и защитил докторскую диссертацию, Михаэль не сумел выработать в себе израильскую ментальность, оставаясь стеснительным. Как он сам себе объяснял, это являлось основной причиной его неуспеха у женщин. Однажды он даже собрался жениться, но всё расстроилось в последний момент. И это был больной вопрос, поскольку его научная карьера развивалась стремительно, а личная жизнь никуда не двигалась. День за днём Михаэль возвращался из университета в свою пустую холостяцкую квартиру. Молодой учёный с грустью осознавал, что у всех его друзей уже по двое-трое детей, а он всё никак не мог выйти из роли молодого парнишки, находящегося в поиске своего счастья. В результате многих встреч с женщинами и большого количества разочарований, он уже начал себя убеждать, что такова, видимо, его судьба, ибо всего и сразу не бывает ни у кого. Раз уж он сделал красивую карьеру, добился многого в науке, то, видимо, оставаться в одиночестве — разумная цена его профессионального успеха. В последние месяцы он настолько свыкся с этой мыслью, что даже стал избегать походов на «дейты[1]». Когда семья или друзья пытались устроить для него новое знакомство, он находил вескую причину, для того, чтобы вывернуться. Но сейчас Михаэль почувствовал живой интерес к женщине, сидевшей рядом. Поколебавшись несколько минут, он обратился к ней на иврите:
— О, видимо мы с вами едем на одну и ту же конференцию… Давайте познакомимся. Меня зовут Михаэль Яари.
Женщина оторвала взгляд от программы, посмотрела слегка удивленно на соседа и недружелюбно отозвалась:
— Я не спрашивала вашего имени. Вы, как я вижу, приготовили компьютер, так почему бы вам не заняться своими собственными делами, вместо того, чтобы заглядывать в чужие?
Михаэль был ошарашен таким воинственным ответом, но это его ещё больше раззадорило, подтолкнув наладить с ней какой-то контакт:
— Извините, если помешал вам, просто я подумал, поскольку мы едем на одно мероприятие, неплохо бы познакомиться, к тому же, у меня не было никакой задней мысли.
— Ну, хорошо, вы тоже извините. Меня зовут Алона Вишецки, — женщина смягчилась.
— Очень приятно, — улыбнулся Михаэль с облегчением, — вот, я нашёл ваше выступление в программе, — он указал пальцем, — вы из «Джойнта», прекрасно.
— Мне тоже не нужно спрашивать откуда вы, я вижу: Университетский центр восточно-европейских исследований, — женщина улыбнулась впервые на протяжении всей беседы.
— Да, признаюсь, я оттуда. А какова ваша должность в «Джойнте»?
— Я — руководитель молодёжного департамента, — ответила Алона с определённой гордостью, — мы создаём большое количество проектов, рассчитанных на разные возрасты, для наших общинных центров. А вы часто бываете в тех местах?
Михаэль обрадовался, что беседа наконец вошла в более уютное русло и ответил:
— Да, мне приходится летать довольно часто, иногда с лекциями, но, в основном, по исследовательским делам. Я много работал в архивах, неделями сидел в библиотеке Вернадского… А вы? Вы частенько в воздухе?
— Да, я много летаю, легче сказать, где я не была. Когда вы приехали в Израиль? В вашем беглом иврите я всё равно слышу русский акцент…
Михаэль, вновь шокированный её смелым замечанием, возразил:
— Наверное, у вас очень музыкальное ухо, и вы замечаете скрытые нюансы. Я приехал в Израиль ребёнком, как раз из Украины. Рос и учился в Израиле, служил в армии, но я не помню ни одного раза, чтобы кто-нибудь указал на мой акцент.
— А? Чего вы вдруг обиделись? — Алона продолжала улыбаться. — Может ещё попытаетесь меня убедить, что в Украине у вас была фамилия Яари? — сейчас она уже, не таясь, рассмеялась язвительно и звонко.
Михаэль пытался сохранять спокойствие, хотя периодически Алона напрочь выбивала его из равновесия. В другой ситуации он бы, конечно, ответил ей более резко, но эта белокурая «колючка», выводя его из себя, в то же время и дразнила, и притягивала.
— Нет, разумеется я не был Яари в Украине, моя фамилия Вальдман, я ивритизировал её уже в армии. Сегодня наверняка не сделал бы этого, но тогда мне хотелось быть настоящим израильтянином, и чтобы моё имя звучало чисто по-израильски. А что касается вас, то я думаю, вы — типичная сабра[2]. О вашей сладости я ещё не подозреваю, но в вашей колючести уже убедился, — он добродушно улыбнулся.
— Угадали. Я действительно сабра, мои родители репатриировались из Вильнюса в конце 70-х годов, а я уже родилась в Иерусалиме. О моей колючести у вас ещё нет ни малейшего понятия, иногда я начинаю саму себя бояться, — при этом Алона хитро подмигнула. — Послушайте, давайте-ка лучше заглянем в программу. Стесняюсь признаться, но я была в Киеве не меньше пяти раз и всегда на скорую руку, всегда перегружена работой, можно сказать, что это были не посещения города, а набеги на день-два. Киева, как следует, я так и не видела, поэтому меня радует, что организаторы на второй день запланировали экскурсию по городу для участников конференции, — сказала Алона чисто деловым тоном.
Здесь Михаэль буквально расцвёл в своих мыслях и заговорил с неожиданным напором: — О нет, прошу вас, не полагайтесь на их программу, я сам покажу вам город, и не туристический Киев! То, что я могу рассказать, вы больше не услышите ни от кого. Кстати, примите во внимание, что на протяжении десятка лет я проводил литературно-исторические туры по Украине для израильтян. В основном, это были студенты и мои коллеги, но также и широкая публика. Так что, у меня серьёзный опыт по части экскурсий.
Алона не сразу ответила на это предложение, она сжала губы, что говорило о её внутренних колебаниях. С одной стороны, ей очень импонировало, что вот так, вдруг мужчина, который её впервые видит и совсем не знает, был готов посвятить ей время, показать, рассказать… Она интуитивно почувствовала, как его разгорячила эта мысль. С другой стороны, колючесть не покидала её, посылая отрезвляющие мысли: «Он думает, что я приду в восторг от его предложения и тут же растаю?.. Тоже мне, «хохэм»[3], уверен, что нашёл оригинальный способ флиртовать с женщиной. Он мне, видите ли, будет лекции читать, а я от этого млеть начну? О, этот «интеллектуальный гигант» даже не представляет, какую оскомину набил мне опыт отношений с мужчинами, и теперь мне не до восхищения, удивления и прочей экзальтации…»
Настал момент, когда уже Алона смотрела на Михаэля оценивающим взглядом и видела перед собой очень симпатичного импозантного мужчину. Лёгкие очки, почти лишённые оправы, придавали его лицу солидности, хотя оно выглядело очень молодым. Ей пришлась по сердцу его интеллигентность, а главное, черта, которая не была присуща многим израильским мужчинам — сдержанность. Помолчав пару минут, она произнесла, намеренно вытягивая слова:
— Я могу себе представить, сколько влюбленных студенток ежедневно смотрит вам в рот, лишь мечтая о возможности погулять по чужому городу, внимая вашим чудесным рассказам. Зачем же понадобилась ещё одна благодарная слушательница и почитательница талантов на вашу голову? А кроме того, наверняка завтра вас накроет тоска по жене, и уж точно будет не до прогулок со мной.
— Во-первых, — с оттенком обиды сказал Михаэль, — я не женат и никогда не был. Во-вторых, меня мало интересует, что думают обо мне студентки. Я придерживаюсь железного правила — вести себя со студентами исключительно официально, не позволяя никаких «куценю-муценю»[4]. В-третьих, мне слабо верится, что хоть кто-то из них мечтает прогуляться в моей компании, как вы это описали. Они наверняка считают меня откровенным «хнуном»[5]…
И оба прыснули от смеха.
Атмосфера между молодыми людьми понемногу смягчилась и потеплела. Три часа пролетели незаметно, полные разговоров, шуток, колкостей и комплиментов. Михаэль так и не притронулся к своему компьютеру. Новая знакомая манила его всё сильнее. Он даже и не ожидал от себя, что может так быстро «запасть». Приблизиться к женщине, открыться ей, обычно занимало у него какое-то время. Но сейчас было совсем не так. Эта белокурая сабра почти мгновенно притянула его какой-то своей неведомой силой. Михаэль и не заметил, как все его желания и мысли стали вращаться только вокруг неё, не позволяя сконцентрироваться на чём-то другом. Во время беседы в самолёте он пытался выяснить какие-то детали её личной жизни. Алона это, конечно, заметила, но не спешила предоставлять ему информацию просто так, «на блюдечке». Она флиртовала с ним чисто по-женски, с удовольствием убеждаясь, как этот парень, сидящий рядом, не похож на типичного ухажёра. Он был полон знаний, с воодушевлением что-то рассказывал, был чувствительным и интеллигентным.
Незадолго до приземления она проговорила:
— Мне нужно купить какой-то интересный подарок для дочери.
— О, у вас есть дочь, — Михаэль напрягся, — а сколько ей лет?
— Девять.
— Значит. она наверняка сейчас осталась с отцом? — Михаэль должен был дойти до истины.
— Нет, — решительно и немного сердито ответила Алона, — с её отцом мы развелись три года назад, у него уже другая семья. Я оставляю Лиору у моих родителей, когда уезжаю. Она давно привыкла и радуется этому, они балуют её, чем только можно…
Этот ответ ещё больше окрылил Михаэля. «Значит, — решил он для себя, — она свободна, а вся её колкость и показное недовольство — только защитная маска…»
* * *
Конференция проходила в большом отеле в центре города. Торжественное открытие было запланировано на 17.00. Тем временем Михаэль заселился в свой номер и мог несколько часов отдохнуть и освежиться. Немного позже он хотел было взяться за свою статью, открыл компьютер, но работа не шла. Он напечатал только пару строк, а дальше ему никак не удавалось сосредоточиться. Это разозлило Михаэля. Для него было нехарактерно, чтобы голова настолько заполнилась посторонними мыслями, и он не смог посвятить свободное время работе, идею которой вынашивал на протяжении нескольких лет, собрал для этого кучу материала, исследовал бесконечные источники… Он пробовал представить хасидские дворы, напевая какой-то нигун[6], но вместо хасидов[7] в капотах[8], штраймлах[9] и белых чулках, всё пространство его воображения заняла новая знакомая. Её голос и звонкий смех ещё звучали у него в ушах, её загорелое лицо, обрамлённое светлыми локонами, стояло у него перед глазами. Каждые пару минут он смотрел на часы, осознавая, как медленно тянется время. Он ловил себя на мысли, что ему нестерпимо хотелось бы подвинуть стрелки ближе к пяти, и причиной тому было отнюдь не желание ознакомиться с докладами участников конференции. На протяжении многих лет он успел прослушать бесчисленное количество выступлений, и сам принимал участие в десятках мероприятий. А сейчас Михаэль знал, что там снова увидится с ней, с Алоной, и эта мысль окутывала всё его естество, причиняя такое беспокойство, которое он до сих пор не ощущал никогда. Без четверти пять он вошёл в большой зал, где проходила конференция. К своему удивлению, Михаэль увидел здесь множество знакомых из разных городов и стран, его окликали, приветствовали, махали руками со всех сторон. Он отвечал всем неизменно доброжелательно, кого-то обнимая, кому-то пожимая руку или просто улыбаясь. Его самого не оставляло чувство смущения, он разговаривал, шутил, но глаза непрерывно искали её, а в голове пульсировала мысль о том, что произойдёт между ними дальше, и как они проведут здесь время.
Вскоре Михаэль увидел недалеко от входа Алону, ему показалось, что и её взгляд блуждал по залу, ища кого-то. Она была одета в строгий сиреневый костюм, подчёркивающий её стройную, изящную фигуру. Сейчас она выглядела ещё строже, чем раньше. Михаэль внутренне улыбнулся, представив, что если бы она выглядела так тогда, в самолёте, при их первой встрече, он вряд ли решился бы заговорить с ней. Сейчас весь её образ напоминал настоящую «железную леди», что дразнило и притягивало его ещё больше. Он подошёл к ней, широко улыбаясь, и спросил немного сдавленным голосом:
— Ну, где мы сядем?
— Где хотите, — ответила Алона спокойно, без типичной для неё колючести.
— Я искренне должен вам сделать комплимент, вы выглядите шикарно… — Михаль стал ещё смелее.
— Большое спасибо, я искренне рада, что вам понравилось.
Он удивился, что за те пару часов, что они не виделись, в этой молодой женщине произошёл откровенный перелом, сейчас она буквально стала другим человеком: сдержанным, улыбающимся и, довольно, дружелюбным.
Они сели во втором ряду, напротив президиума, прослушали торжественные приветствия от представителей различных киевских общин, всемирных еврейских организаций и даже украинского правительства. По ходу действия они перешёптывались и бросали друг на друга любопытствующие взгляды исподтишка, словно два заговорщика. В течение этих пары часов Михаэль почувствовал, что между ними пролетела некая молния, вызвавшая вихрь мыслей в голове, согревшая тело и щипавшая душу. Это было новое для него чувство, которое он никогда не испытывал до сих пор, чувство, переполнявшее его до краёв.
* * *
После окончания торжественной части Михаэль предложил Алоне не идти на ужин в ресторан отеля и на концерт, организованный в рамках конференции, а выйти на прогулку в центр города. Погода была чудесная, типичная для середины мая: ещё не было по-летнему жарко, и город купался в весенней свежести, а главное, весь Киев буквально утопал в цветении каштанов. Ветки деревьев сгибались под тяжестью цветов, запах опьянял, поднимая настроение и будоража эмоции.
Они гуляли по живописным улицам, при этом Михаэль с упоением рассказывал об истории города, об еврейских местах, подмечая интересные факты. Алона не переставала восхищаться морем знаний, наполнившем его… Сейчас она видела этого человека совсем в другом свете, он становился всё более непохожим на мужчин, которых она знала до сих пор. Его прекрасный беглый иврит, с лёгким акцентом, придавал ему особый шарм. В Михаэле каким-то неведомым образом сочетались: солидность, интеллигентность и мальчишеская шаловливость. Серьёзные исторические факты он виртуозно перемежал шутками, забавными словечками и заразительно смеялся. Алона заметила, что его проникновенный голос ласкает и её слух, и её душу. Уже довольно долгое время она не чувствовала себя ни с кем так уютно, но, тем не менее, с каждой минутой в её голове укреплялась мысль, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и лучше не выказывать симпатии, чтобы потом вся эта история не вышла боком. Пройдя всю Владимирскую, молодые люди повернули на Андреевский спуск, где Михаэль вдруг взял Алону за руку и потянул её в сторону панорамной площадки, с которой открывался поразительно красивый вид на широкий Днепр, с зелёными островками посередине, и на Левобережье. Хотя уже темнело, всё было подсвечено и радовало взгляд мягкими вечерними огнями. Михаэль рассказывал без остановки, указывая на достопримечательности, при этом он совершенно неосознанно положил свою руку на плечо Алоны. В этот миг она почувствовала, как сердце забилось чаще, и каждый уголок её тела наполнился приятным теплом, совершенно смутившим женщину…
— Какое счастье, что мы говорим на иврите, а не на русском, — тихо произнёс Михаэль, пристально глядя Алоне в глаза, — поэтому можем избежать щекотливого, для всех русскоговорящих, момента, я имею в виду вопрос о переходе на ты.
— Это правда, — улыбнулась в ответ Алона, — я с тобой уже давно на ты. Мне не верится, что до сегодняшнего утра мы вообще не были знакомы. Я стану называть тебя Мики, по-дружески, если не возражаешь?..
— Я только за! И если этот барьер преодолён, разреши мне пригласить тебя в одно интересное место, буквально в двух шагах отсюда. К тому же, мы оба наверняка проголодались.
— В какое место? — переспросила Алона с любопытством.
— О, это сюрприз…
Через несколько минут они сидели в стилизованном ресторане «За двома зайцями»[10], где была воспроизведена атмосфера мещанского Киева конца XIX века. Пока они ждали свой заказ, Михаэль подробно объяснил Алоне, что ресторан назван в честь классической украинской пьесы, написанной драматургом Михаилом Старицким в 1883 году. Пьеса была известна в Украине, ставилась во многих театрах, а в 1961 году по ней был снят фильм, и тогда весь Советский Союз познакомился с этим произведением, ставшим очень популярным. И поскольку описанные события разворачивались в этом районе, то и ресторан назвали и стилизовали в соответствии с пьесой. При этом на большом настенном экране без перерыва крутили тот самый фильм, и Михаэль терпеливо объяснял Алоне про Свирида Голохвастова, Проню Прокоповну, Галочку и других.
Алона, широко раскрыв серые глаза, ловила каждое его слово, вызывавшее у неё то любопытство, то изумление. В какой-то момент Михаэль схватил руку Алоны, обратив её внимание на песню, звучавшую с экрана: «Де ж ти був, селезень, де ж була, вуточка?..[11]» С искрой в глазах он начал рассказывать:
— Представь себе, пару лет назад я был с лекциями в Буэнос-Айресе, и там мне подарили сборник праздничных песен для аргентинских еврейских школ, изданный в 50-х годах XX века. Вернувшись домой, я сел за пианино и стал наигрывать некоторые мелодии из него. Как же велико было моё удивление и восторг, когда я обнаружил там пасхальную песню на идише на этот самый мотив:
Элийоху а-нови, кум цу ундз цу гейн фаршетлт,
Элийоху, мит дайн гутскайт из дох фул ди ганцэ велт…[12]
В книге было написано — музыка народная, но я мгновенно расслышал напев из этого украинского фильма. Кто знает, как он перекочевал в Аргентину и превратился там в пасхальную песню…
Когда Михаэль спел на идише, Алона была просто ошеломлена, в её глазах блеснули слёзы, помолчав с минуту, она сказала:
— Я настолько впечатлена твоими объяснениями и этим местом, что мне кажется, лучшего сюрприза я ни от кого не получала. А главное, идиш, который всегда глубоко меня трогает. Я не умею на нём бегло говорить, но «купить меня» на этом языке ни у кого не получится, потому что мои папа и мама — настоящие виленчане из идишеговорящих семей, они и по сей день нередко общаются на нём друг с другом.
— Как же я тебе завидую! Дома я никогда не слышал идиша, но учил его. Читаю на языке много, этого требуют мои исследования, но свободно говорить тоже не могу. Тем не менее песен на идише я знаю немало. О, вот и прибыл наш заказ. Литовско-еврейских блюд я тебе здесь не обещаю, но наши украинские ничуть не хуже. Приятного аппетита!
* * *
На следующее утро Михаэль вошёл в конференц-зал, одетый в строгий тёмно-синий костюм и белоснежную рубашку, в сочетании с бордовым галстуком. Алона, увидев его, дружелюбно поприветствовала, а затем озорно добавила:
— Ты выглядишь исключительно солидно, на такой случай у моей мамы есть поговорка: «Зих ойсгепуцт ви Ентелэ цум гет».[13]
— О, я её тоже знаю! Чудесно, что ты помнишь такие перлы. А что делать, нужно же выглядеть прилично, моя лекция вторая на утренней сессии.
— А моя — первая во второй, если ты помнишь, — она подмигнула.
— Конечно, помню.
Перед выступлением Михаэля Алона была напряжена гораздо больше, чем он сам, её всецело волновала мысль о том, что сейчас она увидит своего нового друга в его официальной роли. Чисто женское любопытство будоражило её вопросом — как он выглядит на сцене? Отличается ли он там, на трибуне, от того Михаэля, с которым она провела вчерашний незабываемый день?..
Тема его лекции «Еврейская народная культура, её отражение в современном еврейском образовании» звучала довольно академично, но Михаэль с первых же минут привлёк внимание зала. Говоря эмоционально и доступно, он создавал впечатление, будто ведёт открытый диалог со всеми присутствующими, и обращался лично к каждому. Он говорил о вещах, которые являлись результатом его исследований, сравнивая еврейские образовательные системы в ряде стран в различные исторические периоды. Но детали он передавал с таким воодушевлением, что каждый мог их понять, прочувствовать и идентифицировать со своими мыслями. С одной стороны, это был чисто научный доклад, подкреплённый фактами, цифрами и цитатами. С другой стороны, в каждом слове можно было почувствовать искренний призыв к участникам конференции помнить свои корни, сохранять и изучать богатство еврейского культурного наследия, которое зиждется на вечно актуальных моральных ценностях, и передавать его будущим поколениям. После получасового выступления зал буквально взорвался аплодисментами, которые длились гораздо дольше, чем это обычно принято. Михаэль стоял за кафедрой, растроганно улыбаясь, кивая, благодаря публику, и выглядел по-юношески смущённым.
В перерыве, когда он сошёл со сцены, многие буквально устремились к нему, чтобы поговорить, расспросить, взять визитную карточку или что-то рассказать. Алона стояла в стороне, наблюдая эту картину в полном изумлении. Сейчас она ощущала себя несколько странно, не понимая, как поступить дальше. В одно мгновение, от «железной леди» не осталось и следа. Она, привыкшая держать свои чувства и действия под строгим контролем, не выказывая ни малейшего внутреннего колебания, в данный момент была абсолютно растеряна. Теперь из-за этого парня, которого она вначале, по обыкновению, восприняла «в штыки», Алона потеряла эмоциональное равновесие. Она слушала его выступление, впитывая каждое слово, и ей казалось, будто «перл шитн зих бай им фун мойл»[14], как бы сказала её мама на идише. Наслушавшись в жизни немало лекций и побывав на бесчисленных конференциях, Алона не помнила, чтобы хоть кто-то, говоря на сухую профессиональную тему, сумел наполнить зал такой теплотой, душевностью, пробудить такую ностальгию к многовековой сокровищнице идишкайт.[15] Это было не просто в новинку, в её глазах это выглядело, как настоящий феномен. Сейчас со стороны она могла видеть, сколько впечатлённых людей окружило его, ища контакта, желая перемолвиться словом или просто приблизиться. Впервые за долгое время Алона почувствовала, что её влечёт к мужчине, что она хочет, чтобы эта толпа мгновенно растворилась, и она сама могла высказать свое воодушевление. Но Михаэль ещё долго не мог освободиться от плотного кольца людей, окружившего его.
Лишь позже, в перерыве на кофе, Алона произнесла:
— Должна признаться, я ждала твоего доклада, не сомневаясь, что он будет интересен, но такого представить себе не могла, ведь это было нечто большее, чем просто лекция. Можешь мне поверить, я слушала многих, но с таким подходом не сталкивалась никогда: тебе удалось сугубо академическую тему оживить, одушевить, придать ей яркую эмоциональную окраску. Ну, что могу сказать: коль а-кавод!»[16]
Михаэль вдруг по-детски покраснел, взял руку Алоны и ответил тихим голосом:
—Мне дорого каждое твоё слово. Уже немного узнав тебя, я понимаю, что ты не из тех, кто легко раздаёт комплименты. Ты чётко уловила суть, увидела мою основную цель, но знай, у меня был хороший стимул, ибо я знал, что в зале сидит женщина, которой мне хочется высказать много сокровенных мыслей и слов.
И они дружно расхохотались.
* * *
После второй сессии парочка поспешила выскользнуть из отеля, потому что именно на это время была назначена экскурсия для участников конференции. Они зашли пообедать в ресторан на Крещатике и, пока ждали заказа, Михаэль сказал:
— Я очень впечатлён твоим выступлением, ты прекрасно описала свою деятельность, и твои идеи великолепны. Но моя претензия не к тебе, а больше к твоей организации. Я приветствую, когда кто-то не жалеет сил и средств на помощь старикам. Сеть ваших хеседов[17] делает полезную работу, поддержка пожилых евреев — это святой долг. Но понимаешь, когда вы вкладываете деньги и административные ресурсы в молодежь, которая здесь осталась, извини, этого я не понимаю.
— Но ведь молодые евреи тоже тут живут, так почему они не могут продолжать еврейскую жизнь? — удивилась Алона. — Такой претензии именно от тебя я не ожидала.
— Я не могу с этим ничего поделать, я убеждённый сионист, — объяснял Михаэль, — поэтому всегда был и останусь того мнения, что как народ мы можем выжить только в Израиле. А ваши инвестиции в молодежь лишь укрепляют галут.[18] Возможно, если бы не проекты многочисленных организаций, как религиозных, так и светских, и ваши, в том числе, поддерживающие различную деятельность среди евреев здесь, то большинство молодёжи сделало бы алию,[19] и их еврейское будущее было бы обеспечено.
— Но что делать тем, кто остался, — Алона вернулась к воинственному тону, — и кто тебе дал право запретить им тут вести еврейскую жизнь? Ведь не все сделают алию, у людей разные обстоятельства… Ты меня просто шокировал этими мыслями.
— Будь добра, не горячись, — попросил Михаэль, — это нелёгкая беседа для меня, я сам изо дня в день живу с этим противоречием. Понимаешь, с одной стороны, я глубоко в теме еврейского образования именно здесь, в Восточной Европе. При этом я стараюсь привнести в него, насколько это возможно, не только элементы традиции, но и знания о фольклоре, литературе, театре, юморе, короче, максимум из нашего духовного наследия. Ты это чётко поняла из моей лекции. С другой стороны, я считаю, что еврейская молодёжь в галуте просто обречена на ассимиляцию, если не в первом поколении, то во втором уж точно. История посылает нам, раз за разом, тяжёлые удары, чтобы научить простым истинам, а мы всё ещё притворяемся, будто этого не замечаем. Понимаешь, человечество на протяжении многих веков мечтало об идеальном обществе, поэтому были написаны десятки утопических романов, в том числе Томасом Мором, Томмазо Кампанелла, Гербертом Уэллсом, Джеком Лондоном… А вот утопия Герцля — «Альтнойланд»[20] — единственная в мировой истории, которая, пусть не на сто процентов, но на девяносто пять осуществилась. Подумай хорошо об этом факте, мы в суете и беготне забываем это как следует оценить. Единственная утопия в человеческой истории, которая воплотилась в жизнь! — При этом лицо Михаэля раскраснелось. — На сегодняшний день есть только одна еврейская община в мире, которая растёт, причём очень быстрыми темпами, — это Израиль, и это происходит вопреки всем нашим проблемам. Все остальные постепенно исчезают, ассимиляция пожирает их, в будущем наверняка останется где-то — синагога, где-то — маленькая общинка; здесь — конференция, там — симпозиум… Но единственное место, где возможно полноценное еврейское существование — только Израиль, хочется это кому-то признать или нет…
— Не… — Алона хотела что-то возразить, но Михаэль не дал ей, — он стремительно повернулся всем корпусом и совершенно неожиданно поцеловал её настолько горячо и страстно, что Алоне показалось, будто из его глаз вылетели искры. Потом наступило мгновение смущённого молчания, которое она прервала.
— Я себе и представить не могла, что ты можешь быть настолько смелым… здесь… в ресторане… среди бела дня… совершенно неожиданно…
— Сейчас я не буду у тебя просить прощения, это что-то, над чем я потерял контроль. С тех пор, как я увидел тебя, во мне словно зажегся костёр, который разгорается всё больше и всё сильнее. Могу поклясться, такого чувства я ещё никогда не испытывал. Представить себе не мог, что совершенно потеряю голову, при всей моей робости и сдержанности. Если вчера ты наполнила мои мысли до краёв, и я ни о чём не мог думать, то сегодня ты переполнила моё сердце. Я ощущаю трепет, когда гляжу на тебя, — Михаэль говорил немного нервно, но проникновенно и абсолютно искренне.
— Мики, я так тронута твоим признанием, — Алона медленно подбирала нужные слова, — ты мне тоже очень нравишься, за эти дни ты стал мне очень дорог, и ты не похож на других. Но пойми меня, мне нужно время. Я не могу решиться и дать тебе ответ прямо здесь и сейчас…
— Я понимаю, жизнь сделала тебя осторожной, я не тороплю и буду ждать, сколько скажешь, единственно, хочу, чтобы ты помнила, что я уже не мальчик, которого потянуло поиграть в мимолётную авантюру. Я более чем серьёзен, — уговаривал Михаэль Алону, держа её руку в своей.
* * *
Полдня они гуляли по городу. Михаэль водил Алону по Лукьяновке, описывая в подробностях события вокруг процесса Бейлиса, он открыл ей «Культур-Лигу»[21], организованную в 1918 году, рассказал ей о литературном салоне семьи Майзиль, в центре города, где в начале XX века собирались известные писатели, литературные критики, артисты, среди них: Давид Бергельсон[22], Дер Нистер[23], Нахман Майзиль[24], Марк Варшавский[25]… Он рассказывал о произведениях, написанных об этом городе, привёл её к писательскому дому по улице Богдана Хмельницкого-68, поведав о драматических судьбах еврейских авторов в Советстком Союзе: Давида Гофштейна[26], Ицика Кипниса[27], Натана Забары[28], Гершла Полянкера[29] и других.
— Ты был прав, — сказала Алона во время вечернего отдыха в кафе, чувствуя приятную усталость от прогулки по городу, длившейся полдня, — то, что я услышала от тебя, совершенно точно не узнала бы ни на какой экскурсии. Ты открыл для меня неведомый мир, а это намного больше, чем просто показать город. Ты представил мне кусок еврейской истории, и поэтому я сейчас смотрю на всё другими глазами. До сих пор я видела в Киеве только Крещатик и Бабий Яр, и это всё. Спасибо тебе большое за прогулку, это чрезвычайно дорогой для меня подарок.
— Не нужно благодарить, — возразил Михаэль, — мне в удовольствие проводить с тобой время, можешь верить или нет, я не чувствую никакой усталости сейчас и мог бы пройти ещё столько же, и ты знаешь, почему…
* * *
Утром они проснулись в объятиях в номере Алоны. Покрывая друг друга бесчисленными горячими поцелуями, они буквально купались в море любви и страсти, чувства переполняли их, а мысли набегали, подобно волнам. Одно было ясно: здесь родился союз двух сердец и двух душ, и они боялись, чтобы эти мгновения счастья не оказались сном, чтобы не закончились быстро, а созданная в мечтах и выстраданная сладость длилась бесконечно.
— Не верю, что это произошло со мной, — Алона почти шептала, — чтобы я, как девочка, влюбилась и потеряла голову?! Я ведь уже была уверена, что со мной такого никогда не случится. Мне и сейчас кажется, что всё в тумане, в полудрёме.
— Дорогая моя, — ответил Михаэль, улыбаясь, — ты понимаешь, что здесь произошло? Когда мы оба уже почти потеряли надежду на личное счастье, нам с небес был ниспослан дар. Может мы действительно жили до сих пор, как две блуждающие, еле тлеющие звезды, которые наконец встретились и зажгли друг в друге яркое пламя?..
— О Мики, ты своими литературными картинками и образами меня совсем с ума сведешь, — Алона расхохоталась.
— Я должен тебе признаться, что когда мы начали разговаривать в самолёте, ты была такой колкой, такой враждебной, что просто бесила меня. А сейчас, когда я вкусил от твоей нежности, когда каждое твоё прикосновение пронзает меня, словно электрический ток, мне трудно поверить, что это — одна и та же женщина.
— Да… У меня много лиц, и ты узнал далеко не все! — Алона игриво рассмеялась.
* * *
Через два дня, приземлившись, они вышли из аэропорта Бен-Гурион. Алона хотела ехать домой в Иерусалим на такси, но Михаэль, чья машина находилась недалеко, на парковке, настоял, что отвезёт её домой сам. Всю дорогу молодые люди беседовали, шутили, смеялись, им казалось, что они знают друг друга уйму лет. И кто бы сейчас поверил в то, что всего четыре дня назад Михаэль и Алона были совершенно чужими людьми! Глаза обоих излучали близость и преданность, и ни один из них не отваживался задать вопрос, рвавшийся изнутри, — а что дальше? Казалось, они стремились насытиться друг другом до краёв, подсознательно опасаясь, чтобы ни одно лишнее слово или мысль не испортили это празднество чувств, эту эмоциональную целостность, которая сейчас соединила их крепче любой цепи.
Подъехав к дому Алоны, Михаэль достал из сумки коробку в подарочной упаковке и сказал:
— Это мой подарок для Лиоры, передай ей, пожалуйста.
И они слились в долгом нежном поцелуе, не в силах оторваться друг от друга.
* * *
Когда спустя час Михаэль зашёл в свою тель-авивскую квартиру, его охватила такая грусть, что слёзы без спроса подступили к глазам. Он физически почувствовал, будто часть его отняли, и теперь он не сможет продолжать жить, как прежде. Леденящая тоска не давала ему покоя. Недолго думая, он схватил телефон, набрал номер и выпалил:
— Алона, извини, я не знаю, что с собой делать, но так невозможно. Мы слишком давно не виделись…
Примечания
[1] Date (англ., разг.) — свидание.
[2] Ивритское название кактуса-опунции, колючей снаружи и сладкой внутри. Так принято называть евреев, родившихся в Израиле.
[3] Умник (идиш).
[4] Вольности, флирт (идиш).
[5] Хнун — зубрила, «ботаник» (иврит, разг.).
[6] Традиционный еврейский напев без слов.
[7] Хасиды. Хасидизм — еврейское религиозное течение.
[8] Длиннополый кафтан — традиционная одежда ортодоксальных евреев.
[9] Бархатная чёрная кипа (ермолка), отороченная мехом лисы или соболя.
[10] За двумя зайцами (укр.)
[11] Где ты был, селезень? Где была, уточка?.. (укр. обручальная песня).
[12] Элиягу-пророк (Илия), приди к нам неузнанным,
Элиягу, твоей добротой полнится весь мир… (идиш).
[13] Вырядился как Ентелэ к разводу (идиш).
[14] Жемчужины сыплются из его рта (идиш).
[15] Комплекс понятий из еврейской традиции и еврейской жизни.
[16] Честь и хвала! (ивр.)
[17] Сеть еврейских благотворительных центров при организации «Джойнт».
[18] Рассеяние (иврит) — вынужденное пребывание еврейского народа вне его родной страны Эрец-Исраэль.
[19] Восхождение (иврит) — репатриация, переселение евреев в Израиль.
[20] Роман-утопия Теодора Герцля (нем. Altneuland — «Старая новая страна») — в русском переводе «Страна возрождения», 1902.
[21] Лига еврейской культуры — объединение еврейских художников, писателей, режиссёров и издателей, созданное в городе Киеве для развития культуры на языке идиш.
[22] Дави́д Бергельсо́н (1884, Охримово Липовецкого уезда Киевской губернии — 1952, Москва, расстрелян по делу Еврейского антифашистского комитета) — еврейский писатель, драматург.
[23] Дер Нистер (идиш דער נסתּר — «скрытый», по каббалистической традиции словом «нистер» называли скрытых праведников; 1884, Бердичев, –1950, Абезьский лагерь; наст. имя и фамилия Пинхус Каганович) — еврейский писатель.
[24] Нахман Майзиль (1887, близ Киева — 1966, киббуц Алоним, Израиль) — издатель, публицист, литературный критик и историк литературы.
[25] Марк Варшавский (1848, Одесса — 1907, Киев) — еврейский поэт и композитор, автор-исполнитель песен на идише.
[26] Дави́д Гофште́йн (1889, Коростышев, Киевская губерния, Российская империя –1952, Москва, расстрелян по делу Еврейского антифашистского комитета) — еврейский советский поэт, переводчик.
[27] Исаа́к Ки́пнис (1896, Словечно, Овручский уезд, Волынская губерния — 1974, Киев) — еврейский советский писатель, поэт и переводчик.
[28] Натан Забара (1908, Рогачов, Волынский округ — 1975, Киев) — еврейский писатель, писавший на идише, при этом -один из первых нелегальных преподавателей иврита в Киеве.
[29] Гершл Поля́нкер (1911, Умань — 1997, Киев) — еврейский писатель.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer5_7/jushkovsky/
