“Фашизм не уничтожить. Его добивали в Германии, а он заваривался насвежо в Москве”.
Ю. Нагибин, «Моя золотая теща»
Говорящие головы интернета уже успели объявить о том, что 24 февраля 2022 года мир изменился навсегда. Усредненный мир людей не изменился, потому что живущий по средствам, материальным и духовным, посредственный человек невообразимо, тоскливо и величественно стабилен. Но мир отдельно взятого человека бывает, что и меняется скачкообразно. Мой мир 24 февраля 2022 года треснул до основания.
***
Я родился в 1962 году в семье учителей. Папа преподавал в школе физику, мама в медицинском училище математику. В моей семье не было ни грана еврейского. Не было даже фольклорных, Бердичевских осколков всепроникающего еврейского быта: идиша, фаршированной рыбы, мацы на Песах. Ровно ничего. Замшелое, нафталиновое первородство было даже не продано, а сдано в утиль за ненадобностью. А что пришло на смену первородству? Русская интеллигентность. Так, как ее понимали евреи. Мир моих родителей и мой мир был задан, построен и определен русской классикой. Этот мир стоял на трех китах: Пушкин, Толстой и Чехов. Достоевского недолюбливали, я и по сей день держусь подальше от его задыхающейся словесной истерики. К Чехову было отношение особое: благоговейное, почти экстатическое. Представления о должном и недолжном, достойном и порицаемом, порядочном и подлом прорастали из все той же русской классики. Пьер Безухов для мамы был мерилом всего наилучшего в мужчине. Патент на порядочность и благородство печатался фразой: «он же интеллигентный человек». Интеллигентность загадочно сбоила, чудила и хромала, когда приходилось разделить десять рублей премии, или выгрызть зубами очередь на кооперативную квартиру или «Жигули», но об этом я узнал позже.
На летние каникулы по окончании шестого класса мама повезла меня в Москву. Я был совершенно оглушен Кремлем, Красной Площадью, Третьяковской Галереей, Пушкинским Музеем, панорамой Бородинской битвы. Позже мы съездили в Ленинград. Я с тех пор перевидал много столиц и славных городов, но с Петербургом-Ленинградом не сравнится ни один город мира. Этот барский, императорский, расчерченный Петром холодный город не оставляет равнодушным. В нем расселился злой гений Империи. Питерские не случайно прописались в Кремле. А добрых гениев Империи не бывает. Именно об этом мы узнали 24 февраля.
***
Я рос в русскоязычном, космополитическом Харькове, и в школе можно было отказаться от изучения украинских языка и литературы. Мама настояла на том, чтобы я себя не баловал и украинский язык выучил. Я до идиотизма добросовестен, и не без унынья украинский язык освоил. С тем же успехом я мог бы выучить суахили. Много позже, в 1991 году эти знания неожиданно пригодились. Служебную переписку после провозглашения Украиной независимости было велено вести на украинском языке. Никто из моих коллег — этнических украинцев, бюрократическую бумагу состряпать не мог, а я вот довольно споро лепил деловые письма и отчеты на внятном украинском языке. Замечу, что украинская литература еще в школе мне показалась милой, слезливой, сентиментальной, и донельзя провинциальной. Шевченко, Панас Мирный и Леся Украинка не выдерживали сравнения с могучими русскими классиками. А когда в школе нам пришлось изучать «Борислав Смiється» Ивана Франко, я впервые споткнулся об отчетливо антисемитский текст.
С живым, бодрым, народным антисемитизмом пришлось познакомиться раньше: и среди учителей, и среди одноклассников он был нередок. На уроках труда, преподаватель, Александр Макарович, скорбно сетовал: «не по-русски, ты, Бормашенко, держишь напильник, не по-русски». И в самом деле, отчего бы это я его держал по-русски? Ничего, кроме изумления, антисемитские выходки не вызывали: евреем я себя отнюдь не чувствовал, и чем был вызван потный вал накатывавших на меня злобы и презрения понять не мог. Впрочем, официально антисемитизм советской властью не поощрялся, и досаждал он мне несильно.
***
По окончании школы мне более всего хотелось поступать на истфак. Я бредил раскопками, греческой философией, Троей. Геродот, Шлиман и Эванс мне были ближе и интересней Архимеда, Эйнштейна и Пуанкаре. Папа сказал мне: ты что, собираешься провести пять лучших лет жизни среди будущих парторгов?
Идея поступать на истфак немедленно провоняла. Коммунистическая идея к семидесятым годам сгнила вполне, и на истфак, как правило, поступали вполне определившиеся карьеристы, не перегруженные ни честью, ни совестью. Куда же податься? Я выбрал физфак Университета, хотя большой тяги к физике не чувствовал. Но инженерное дело и математика мне были тогда совсем не интересны. Итак, физический факультет Харьковского Университета. Тогда, в 1979 году, это был один из лучших физических факультетов СССР, да, пожалуй, и всего мира. Нам преподавали светила первой величины: Александр Ильич Ахиезер, Эммануил Айзикович Канер, Арнольд Маркович Косевич, Яков Евсеевич Гегузин, вполне себе звездная когорта. Учился я недурно, повторюсь, я утомительно добросовестен.
Быстро выяснилось, что хозяева факультета — отнюдь не физики. Ничуть не бывало. Коноводили на факультете — первый отдел и партбюро. КГБ ненавязчиво предложил мне сотрудничество, я послал их куда подальше, и при распределении на работу на пятом курсе они мне добросовестно нагадили: меня никуда не брали на службу, и только семейная протекция впихнула меня в затхлую, инженерную лавочку, озабоченную утилизацией пластикового сырья. Сегодня все это как-то подзабылось, но всей огромной советской империей руководили КГБ и КПСС. КГБ не только смещал и назначал священнослужителей всех без исключения вероисповеданий, но и напутствовал, благословлял и побуждал стучать юродивых (ни Замятин, ни Хаксли, ни Оруэлл до этого бы не додумались). Без санкции КГБ и парткома нельзя было не только съездить за границу, но и напечатать научную статью, не только продвинуться по карьерной лестнице, но и просочиться в три четверти научных учреждений СССР, озабоченных разработкой средств массового и индивидуального уничтожения людей. КГБ и КПСС составляли становой хребет оруэлловской советской империи, КГБ формировал и представлял собственно ее имперский костяк, а КППС — идеологический. В 1991 году КГБ прикончил КПСС, и наивные лопухи-интеллигенты отчего-то решили теперь им станет легче жить, как пел Булат Окуджава. На самом же деле, империализм со временем воткнул Россию в первобытное, исконное, посконно-домотканое бытие. Вернулась Святая Русь. Вот и все
***
«Фашистскими называются страны, которым некуда деть жертвы своих тотальных in vivo экспериментов, а социалистическими будут, очевидно, называться те, которым есть куда деть такие жертвы (таких же экспериментов) на своих необъятных и непросматриваемых территориях».
М. Мамардашвили, «Философские наблюдения и заметки»
Как же мы жили полвека тому назад в покойном СССР? Советская жизнь была беспримерным воплощением рационального безумия марксистского проекта. Десятки тысяч экскаваторов, траншеекопателей, бульдозеров вгрызались в землю добывая руду, нефть, уголь, дабы превратить все богатства российских медных гор в танки, пушки, ракеты, корабли, подлодки, и все прочее взрывающееся, самонаводящееся и самоуправляемое. Корежилась земля, отравлялись подземные воды и реки, провонял воздух, чтобы выплавить миллионы тон стали, которую превращали в бесконечные вереницы крейсеров, бронетранспортеров, реактивных систем залпового огня и самоходных артиллерийских установок.
Тьмы и тьмы ученых, инженеров, конструкторов всю свою богоданную жизнь проводили в затхлых, прокуренных комнатах, чтобы все это дьявольское оружие придумать. Гений, талант этих людей был поставлен на службу имперскому Молоху, по сравнению с которым Библейский Молох — толстовец и вегетарианец. Синтез российского империализма и марксизма породил невероятную страну, в которой полеты на Луну уживались с коммунальными квартирами и очередями в сортир, гнилой, зловонной, протекающей гноем картошкой в магазинах, женскими лифчиками и духами «Красная Москва», развивавшими у мужчин наведенную, но преодолимую импотенцию, и тотальным отсутствием в магазинах всего необходимого для жизни. Западный мир в это же самое время столь же осатанело изрыгал горы оружия, вполне симметрично губя природу и обессмысливая человеческую жизнь. Но Западные Демократии не забывали кормить население; Советская Власть знала, что жители СССР проживут и впроголодь. Бесконечное терпение российского народа и составляло стержень империи, на который было насажено ее выморочное бытие. А с недовольными разберется КГБ.
Так что же, мы жили ужасно, мерзко, гнусно, серо, скучно? А ничуть не бывало. Семидесятые-восьмидесятые — время невероятного культурного советского взрыва. Высоцкий, Бродский, Никитины, Лотман, Мамардашвили, Пятигорский, Гаспаров, Гуревич, Эйдельман, Эфрос, Захаров, Муратова, Ландау, Зельдович, Данелия, Параджанов, Рязанов, Искандер, Галич, Окуджава, Ким, Трифонов, Стругацкие, Аксенов, Айтматов, Норштейн, Бардин, Райкин — это было наше время. Не заскучаешь. Тоска по золотому советскому времени нет-нет и пробивается и у людей весьма одаренных и проницательных. Дмитрий Львович Быков не устает признаваться в любви к советскому проекту, но ведь именно из него проросло рыло нынешнего российского фашизма. Да как же это произошло? Как мы полюбили нагайку?
Во-первых, никакой другой, кроме советской реальности, мы не знали. Об этом усердно заботились КПСС и КГБ. Рыбы не видят воды, в которой они плавают, а мы не видим воздуха, которым дышим. Советский воздух был единственно доступным, и уже потому нам безвыходно и безысходно нравился. Исход был, как всегда, доступен горстке отчаянных евреев.
Во-вторых, Февральская и Октябрьская Революции высвободили вулканическую энергию окраин Российской Империи, и в первую очередь атомную энергию еврейского местечка. Евреи взахлеб кинулись осваивать советскую империю. Запахло еврейско-русским воздухом и появились большие физика и математика и вытекающие из них атомная и водородная бомбы, подлодки, спутники и прочие чудеса советской цивилизации. Уже в семидесятые можно было заметить, что еврейское освоение империи русским интеллектуалам шибко не по душе. Солженицын, Понтрягин, Шафаревич, Шукшин, Распутин, Кожинов, Куняев, Солоухин, Мамлеев, Белов, Астафьев несли свою занудную ксенофобскую поливу, ненавидя инородцев вообще и евреев особенно, и в частности.
Этот черносотенный поток сознания очень даже находил отзвук в народных сердцах. Было такое замечательное письмо 74-х, опубликованное значительно позже в девяностые. Уже тогда русский фашизм окреп вполне. Это письмо очень толково излагало суть дела:
«Не замечателен ли сам по себе факт, что фабрикация мифа о «русском фашизме» проходит на фоне стремительной реабилитации и безоглядной идеализации сионистской идеологии? Эта идеализация равно касается нынче и советских, и зарубежных культурных, общественных деятелей еврейского происхождения — в том числе политических деятелей фашистского государства — агрессора Израиля. Эта чисто расистская идеализация дошла ныне до игнорирования едва ли не всей мировой общественности с её трезвыми оценками и выводами».
«Некритическое, слащаво-умильное, по существу — раболепное отношение к еврейству в его прошлом и настоящем, к здешнему и зарубежному, к империалистам и сионистам в том числе, оказывается, с точки зрения ведущих средств массовой информации, главным мерилом личного, общественного, даже профессионального достоинства советских людей нееврейского происхождения».
По пальцам одной руки можно пересчитать русских, не зараженных коронавирусом имперского антисемитизма (антисемитизм всегда был бриллиантом к короне Российской Империи): Андрей Дмитриевич Сахаров и Сергей Сергеевич Аверинцев были привиты от этой заразы. Но что-то уж очень легко пересчитать привитых.
Между тем именно наследники славянофилов, антисемиты-черносотенцы обладали немалой исторической зоркостью и видели то, на что интеллектуалы-инородцы тщательно и вдохновенно закрывали глаза: Советская Империя наследница —Империи Российской. Первым, кажется, это сообразил Василий Витальевич Шульгин: большевики «восстановили русскую армию… Как это ни дико, но это так… Знамя Единой России фактически подняли большевики… фактически Интернационал оказался орудием… расширения территории… для власти, сидящей в Москве… нельзя не видеть, что русский язык во славу Интернационала опять занял шестую часть суши… большевики: 1) восстанавливают военное могущество России; 2) восстанавливают границы Российской державы… 3) подготовляют пришествие самодержца всероссийского…».
И новый русский царь вполне оправдал чаяния Шульгина — Иосиф Виссарионович Сталин был совершенным извергом, вернул на место Русскую православную церковь, бесконечно расширил империю и попросту не успел окончательно решить еврейский вопрос. Подоспели Пурим и матерь-смерть.
Шульгин понял главное: с годами в СССР коммунистического будет все меньше, а имперского все больше. Странный синтез империализма и Интернационала исторически неизбежно разрешится в пользу империализма (сегодня мы наблюдаем вполне комическую поддержку КПРФ российского шовинизма, вот бы Маркс удивился…). Ибо коммунизм противен алчной, жлобской человеческой природе, а империализм — нет (напротив, дает узаконенную и освященную возможность грабить), поэтому империализм тихо вытеснит учение Маркса.
Эту мысль подхватил Вадим Кожинов: СССР — преемник Российской Империи и «несмотря на все богоборческие призывы и интенсивнейшую антирелигиозную пропаганду после 1917 года, Святая Русь — пусть и подспудно, невидимо — существовала всегда». Существовала всегда и существует всегда: Святая Русь давила Пражскую Весну, натравливала, науськивала и натравливает арабов на Израиль, учинила Афганскую Бойню (точное число жертв среди афганцев неизвестно по сей день. Называются цифры от 560 тысяч до 2 миллионов человек. Советский Союз довольно активно применял ковровые бомбардировки, одна из которых в апреле 1983 году разрушила около половины построек города Герата и унесла жизни 3 тысяч человек. Около 6 миллионов афганцев бежали из страны), и вот теперь Святая Русь отличилась и отличается в Буче, Мариуполе, Харькове. И вот ведь, что важно: Святая Русь такой была всегда. Истребление народов Сибири, при ее захвате русскими, мало отличается от истребления индейцев испанцами и прочими гуманными европейцами при покорении обеих Америк. Так было всегда, иначе русским никак было не захватить и удержать шестую часть суши.
Как же мы этого всего не видели? Как мы, евреи, полюбили Империю? Что мешало видеть простую правду, откуда она была, это слепота перед тем, что есть? Мешал именно замечательный еврейско-русский воздух, сквозь который (за неимением иного) приходилось смотреть и которым довелось дышать. Из-чего же он состоял этот воздух…
Творческое инородческое меньшинство в СССР создало поразительную среду, для которой верховным божеством был талант. Не важно, какой талант, важно, чтобы он был: талант мыслить, лепить друг к другу слова и строчки, талант рисовать или угадывать суть природы. Самособралась, соткалась из ничто, ex nihilo, поразительная среда, в которой можно быть нечистым на руку картежником или ходоком по дамам, жлобом или неврастеником, но нельзя было быть бездарем. Единственным смертным грехом в этом пузырящемся человеческом бульоне была бездарность, а единственным богом — творческий гений человека. Я по сей день тоскую по кафедральным семинарам Якова Евсеевича Гегузина и концертам Никитиных. Ничего подобного я на Западе не встретил. На семинарах Гельфанда и Ландау, капустниках Таганки бился пульс живого человеческого творчества, неприрученных мысли и чувств. Культ гения принимал иногда и совсем изысканные и изощренные формы, превратившись, например, в поклонение имперскому языку, Бродский гордо говорил: поэт — орудие языка, совершенно не замечая ужасающего смысла этой формулы: поэт — орудие. Стихи Бродского «На Независимость Украины» — отнюдь не досадная опечатка гения.
Но был еще один очень важный слепящий фактор: советский фашизм свернул шею фашистскому немецкому. ГУЛАГ победил Освенцим. И советский еврей готов был простить власти многое, очень многое, все. К семидесятым-восьмидесятым еврейский советский коммунизм догнивал, и имперский еврей создал, как водится (любим мы это дело), новую религию — религию творчества. Она казалась вегетарианской.
***
Сотни тысяч разработчиков атомных бомб, ракет и подводных лодок зачитывались книгами Братьев Стругацких, которые явно, эксплицитно закрепили эту еврейско-советскую религию, склонившуюся перед творческим гением человека. Безумие советской системы, поставившей этот гений на службу гению имперских милитаризма и шовинизма удобно было не замечать. Заметил один Сахаров. Именно Сахаров рассказал самый страшный анекдот, проникающий под кожу советской системы. Дело было на банкете, устроенном после первого испытания советской водородной бомбы. Испытания прошли хорошо, и Андрей Дмитриевич был на этом банкете чуть ли не главным человеком. Во всяком случае, он многое мог тогда себе позволить. И позволил.
Поднявшись с бокалом вина, он сказал:
— Я хочу выпить за то, чтобы это страшное оружие массового уничтожения, на испытаниях которого мы все сейчас присутствовали, никогда не было пущено в ход.
Ответил на этот неожиданный и, по мнению большинства присутствующих, не совсем уместный тост, маршал Неделин. Именно он, конечно, был первым человеком на этом банкете: Сахаров, при всех своих несомненных заслугах, все-таки был тут вторым. Не вступая в прямую полемику с прекраснодушным молодым ученым (Андрею Дмитриевичу было тогда всего-навсего тридцать два года), маршал рассказал собравшимся такую байку.
«Лежит в кровати попадья и ждет, когда батюшка наконец тоже ляжет и приступит к исполнению своих супружеских обязанностей. Но тот — занят молитвой. Он бьет перед иконами поклон за поклоном и повторяет:
— Господи! Укрепи и наставь… Укрепи и наставь!
А молодой попадье — не терпится. И вот, не выдержав, она прерывает его благочестивую молитву:
— Ладно уж! Ты молись, чтобы укрепил. А наставлю — я сама!»
И страстная умница попадья наставила…
Думал ли кто-нибудь из разработчиков крылатых ракет, бомбардировщиков, танков, что их обрушат на Харьков, Одессу, Киев? Нет, не думал. И вот Харитон, Черток, Корнфельд и Зельдович укрепили, а В.В. Путин направил… Но уж точно посетители концертов Никитиных не имели ровно ничего против того чтобы похоронить под ядерным пеплом Лондон, Париж, Нью-Йорк. Главное ведь талант, творческий гений. И как красивы все эти МИГи, Су и «Калибры». А какой ослепительной красоты физика прячется в водородной бомбе? В ней попросту сфокусирован творческий гений человека. И вот что любопытно: служители культа гения империи были поразительно гармоничными людьми. Я знал многих замечательных представителей подвида советской творческой интеллигенции: они жили в полном ладу с собой и сохраняли бодрость духа и умственную активность до глубокой старости, огорчала их только ограниченность человеческой жизни, но самые смелые из них всерьез рассчитывали победить и саму смерть. Безумие этого безбожного мира, в котором лучшие созидательные силы и природные ресурсы растрачивались в очевидное и бесспорное зло, никак не мешало жить творчески. Но если кто-либо из них, подобно Александру Владимировичу Воронелю или Андрею Дмитриевичу Сахарову, на мгновение задумывались и задавались вопросом: зачем, зачем мы поддерживаем, укрепляем, прославляем эту жуткую, ощетинившуюся ракетами империю, то дышать далее ее воздухом они не могли. И грянула Перестройка.
***
«Они не меняются. Просто поворачиваются к Западу то лицом чванливого комплекса превосходства, то лицом самоуничижительного комплекса неполноценности, тошнотворного заискивания и низкопоклонства».
М. Мамардашвили, «Философские наблюдения и заметки».
Я не думаю, что КГБ издалека мудро затеял Перестройку, пытаясь стряхнуть путы осточертевшей и опостылевшей и попросту никому ненужной КПСС. Я вообще плохо верю в стратегическое планирование, не можем мы составлять планов на сколь-нибудь приличный срок, скажем на тысячу лет. И на сто и на десять лет мы планировать не можем. Эта задача превышает человеческие силы. Однако результатом Перестройки стало окончательное изничтожение коммунизма и возрождение Российской Империи. Каркасом этой империи, ее опричниками и бенефициарами, самозваным дворянством, стали представители тайной полиции, единственной структурированной, организованной силы на просторах обрезанной распадом СССР империи. Произошло именно то, что предсказывали Шульгин, Солженицын и Кожинов. Коммунизм стек в канализацию, а империя осталась. Но, эта, новая империя радикально отличается от советской. Это кондовая, российская империя. И эта империя хуже Романовской Империи, ровно настолько насколько чекисты хуже старого русского дворянства. В этой империи Пушкин и Толстой невозможны. Придется удовлетвориться Валентином Распутиным и Захаром Прилепиным.
КГБ довольно быстро сообразил, что отнюдь не следует бороться с еврейским исходом из России. И вообще с исходом умников и книгочеев бороться не нужно. Им, чекистам, нужны верные, а не умные. Десятки миллионов умных покинули бывший СССР. А верные остались. У этих верных есть свои гуру: Проханов, Дугин, Михалков, Прилепин, Шахназаров.
Своим ходом Россию споро покинула техническая интеллигенция: физики, математики, инженеры, программисты. С их ремеслом нигде не пропадешь. Но, что же было делать гуманитариям? Кафедр славистики, как сладких пряников, на всех не хватит. И они остались в России. Дмитрий Быков и Антон Долин, Асмолов и Венедиктов, Крымов и Тамара Эйдельман, Шендерович и Хазанов — все они никому не нужны ни на Западе, ни на Востоке. Их жизнь осмыслена только в связи с Россией, которую совершенно искренне полагали своей родиной. Они еще не поняли, что второй рейс философского парохода уже отбыл из России, и они его пассажиры. Беглецы думают, что они — настоящая, подлинная Россия. Нет, новая Россия — Россия Жириновского, Рогозина, Дугина, Кадырова, Прилепина и Михалкова. И эта новая Россия, четвертый российский рейх будет тысячелетним, ибо нельзя нанести военное поражение ядерной державе. А новые опричники отличаются от царских жандармов тем, что, если им надо будет утопить Россию в крови, перебив миллион несогласных, они перед этим не остановятся. В этой России можно ввести монархию, а можно проводить и несфальсифицированные выборы: естественные отбор и отъезд оставили в стране электорат Путина.
***
Самые наивные винят во всем Владимира Владимировича Путина и ФСБ. Марк Алданов писал о том, что когда Флобер слушал часовые застольные разглагольствования Виктора Гюго, то, как кот на солнышке, жмурился от удовольствия. Гюго затронул во французской душе то общее, что было у Флобера и извозчика. Путин задел в русской душе то общее, что есть у Александра Гелиевича Дугина и водителя такси: имперскую струну. А других струн — нет. Эта балалайка об одной струне. В простоте этой балалайки — ее злобная сила. Именно это сообразил Путин. Хорошее решение для Путина — простое решение, умничать в России отнюдь не следует. Сложное в России не приживается.
Мераб Константинович Мамардашвили много лет тому назад писал о том, что главная беда России — неумение жить сложной жизнью. Состязательное судопроизводство, парламентаризм, свободная пресса создают сложный, неоднозначный, многомерный мир, а он в России не востребован. Лучшее, что можно сказать о человеке по-русски: «да он — простой парень». Попробуйте перевести без потери смысла «простой человек» на английский язык, — не получится. Мераба обвиняли в русофобии. Но ни струна свободы, ни струна права в российской балалайке не зазвучали, осталась одна вечная струна — струна имперского величия. Но уж зазвучала она на весь мир.
Путин вместе с Достоевским, Тютчевым, Солженицыным и Дугиным и простым русским человеком согласны в одном: вне и без имперской мифологии Россия погибнет. В этом они и не ошибаются. Есть замечательный еврейский анекдот о старом, богатом скряге, женившемся на молоденькой девушке. Друзья пытаются ему втемяшить: ты что же, не видишь, она любит не тебя, а твои деньги? Скряга, подумал и сказал: да это так, но я всю свою жизнь только и делал, что копил эти деньги, «я» и есть мои деньги.
Россия и есть империя, Третий Рим. Другой нет и не будет. Достоевский мечтал о кресте над святой Софией в Стамбуле-Константинополе, простой русский человек мечтает о русских танках в Киеве. Дались им Киев, Босфор, Дарданеллы и Алеппо; сортиры и больницы бы в России обустроить. Но теплые сортиры и чистые унитазы русского человека не вдохновляют (это так пошло, мелко), а Киев и Босфор вдохновляют. А когда великодержавное вдохновение подперто ядерными боеголовками…
Итак, непростой человек из Российской Федерации слился, а простой, по окончанию коммунистического эксперимента, представляет собой страшное зрелище. Об этом писал в «Трепете Забот Иудейских» Воронель, я ему энергично возражал, но Александр Владимирович, как всегда, оказался прав. Но дело в том, что и выпавшая в сухой российский осадок, статусно непростая образованщина не в меньшей мере представляет собою страшное зрелище. Она тоже грезит проливами и Киевом.
Наш университет проводил сразу по окончании российско-грузинской войны научную конференцию. На заключительном банкете, за бокалом вина, интеллигентнейшая, обаятельнейшая питерская дама-профессор сказала мне с расстановкой: теперь у нас есть страна, которой можно гордиться. У меня кипа встала дыбом: чем гордиться? Беззащитную Грузию поставили на колени? Воистину Путин задел в русской душе то общее, что есть у профессора и Игоря Стрелкова.
Ситуация сильно затуманивается тем, что Путин отнюдь не антисемит. Скорее, юдофил. И за это евреи готовы ему простить все. Решительно все. Российско-еврейская история, «двести лет вместе» разрешилась устрашающим гибридом путинского еврея. Нет ничего омерзительней всех этих Соловьевых, Ротенбергов, Абрамовичей, Слуцких и Кириенко, холодно и цинично подмахивающих империи-матушке. Следующее поколение имперцев (Путин не вечен) сольет их в канализацию, заменив посконно русскими, вдохновенными подлецами. От очень неглупых соплеменников слышишь:
«но ведь Путин — не юдофоб».
Верно, но Дьявол не расписывался кровью в антисемитизме.
Юдофилия Путина — хороший повод подумать о нас самих, от чего это так нас возлюбил полковник спецслужб, возомнивший себя Председателем Земного Шара? А полюбил он евреев за искреннюю, верную, не за страх, а за совесть службу Империи. Ну, казалось бы, евреи, помнящие Санхерива, Ахашвероша, Навуходоносора, Веспасиана, Тита, Испанского Короля Фердинанда, поганку Изабеллу и Третий Рейх, никак не могут влюбиться в имперских орлов. Но нет, вновь делают евреи злое в глазах Г-спода своего и с наслаждением, взасос впиваются в имперскую задницу. Только свистнет Ахашверош, и побегут, поскачут евреи к нему пировать, и радостно заблеют: царь-то наш не антисемит… во, как нам наливаю… даром, что пьем из храмовой посуды, и закуской не обносят… Мерзость это в глазах Б-га нашего, и российский Аман уже потирает ручки.
***
Августовский Путч 1991 года застал меня в Харькове. На обломках СССР возникла независимая Украина, оказавшаяся очень неудачным, кособоким, вороватым государством. Для того чтобы превратиться в европейскую страну по примеру прибалтийских государств, Украине не хватало европейских глянца, лоска, гламура и элементарной порядочности в деловых отношениях. Для того чтобы превратится в азиатскую сатрапию по примеру среднеазиатских республик украинцы были слишком европейцами. Возникла межеумочная страна, в которой не крали только фонарные столбы. Главное, чего не доставало новорожденной Украине — национальной мифологии, отдельной от мифологии российской. Попытка мифологически облагородить деятельность западно-украинских националистов, превосходивших в годы войны зверством СС, вызывала ужас и брезгливость. Насильственное впихивание во все дыры украинского языка в русскоязычном Харькове — раздражение.
На этом фоне как-то совершенно исчезли и бытовой, и сверху спущенный антисемитизм. Кравчук на конференции, посвященной Холокосту, обратился к евреям на идиш. Такова, как любит говорить Александр Воронель, парадоксальная природа реальности. Марши дивизии СС «Галичина» совпали с заметанием антисемитизма в самый дальний угол украинского сознания. Не все в историческом процессе можно рационализировать. Через тридцать лет разочаровавшиеся в вороватом начальстве украинцы выберут президентом Украины еврея-стендаписта. Тарас Шевченко и Иван Франко при этом известии мерно вращались в могилах. Этот нелепый криворожский ассимилированный еврей впоследствии станет символом украинского национального характера, проявив поразительные силу духа и мужество в аховых, катастрофических обстоятельствах. И такова парадоксальная природа реальности.
С 1991 года мой Харьков стремительно пустел. Техническая интеллигенция бросилась врассыпную. Самые мудрые и хитрожопые добирались до Канады и Австралии, справедливо полагая, что чем дальше от СССР, тем лучше. Степень их прозорливости стала ясна лишь сегодня. Я оставался в Харькове. Я инертен. И я любил мой Харьков. Первое (инертность), впрочем, необходимое, но недостаточное условие второго (любви). Без некоторой доли инертности долгоиграющей любви не бывает. И все же коррупция и тотальный распад всего, что мне было дорого заставили меня уехать из Украины. Кроме того, меня выставили из гимназии ОЧАГ, где я преподавал детям философию. Это был последний, но тяжелый удар. Моя кипа не гармонировала с либеральными устоями гуманитарной гимназии. Я получил наглядный урок: либеральная тусовка точно так же по запаху отделяет своих от чужих и точно так же, как любая другая стая, изгоняет, ампутирует неправильно, не по уставу пахнущих. Именно демократы в самом тесном смысле слова затравили Сократа. И мы с семьей подались на историческую родину.
Приехав в Израиль, я сделал сверхъестественную для не юного эмигранта карьеру (во многом благодаря способности быстро учить языки). Английский я знал. Иврит оказался не проблемой, язык высочайше структурирован и учится легко. Но тут выяснилось интересное и новое обстоятельство: когда я пишу научную статью, я думаю по-английски, когда я преподаю студентам, я думаю на иврите, но, когда мне хочется философствовать, я продолжаю думать по-русски. А я ведь заядлый графоман и непрерывно сочиняю. Надо же где-то и публиковаться. Я начал посылать статьи в журналы, с которыми сотрудничал ранее, в том числе в мой любимый «Знание-Сила». Там была чудная интеллигентная редакция. Но вот незадача: мне даже и не отвечали. Здесь я столкнулся с изумительным свойством российского национального сознания: уехавший из России — чужой, враг, предатель. И в этом В. В. Путин вполне солидарен со своим народом.
И все-таки русский язык продолжал мною вертеть, как хвост собакой. Я с наслаждением навел научные мосты на Пермь и Тюмень. Пошла нескучная наука. Лет десять тому назад я побывал в Перми и подивился тому, как похорошела Россия при Путине. На улицах чисто, выметено, пьяных не видно, дома ухожены, люди сыты, румяны, неплохо одеты, в супермаркетах набор товаров, не шибко отличающийся от израильского (в первые годы правления Гитлера немцы тоже заметно пополнели). Но было видно и другое: российские точные науки — мертвы, умные-то дали деру. Украинская наука, впрочем, в те же годы была еще мертвее. Но жизнь шла. Конференции и банкеты проводились, статьи печатались. Ровно ничего не предвещало 24 февраля 2022 года, но 24 февраля грянуло, и мое сознание претерпело необратимые изменения.
Межеумочный характер невдалого (неудачного (укр.) — ред.) украинского государства — не повод его поливать крылатыми ракетами. Перегибы с украинским языком — не повод бомбить жилые массивы Харькова. Шествия с портретами Бандеры — не повод стереть с лица Земли свежеотстроенный красавец-Мариуполь. Российская империя показала свой звериный оскал. И роль имперских евреев в этом погроме самая гнусная. Вообще, роль евреев в становлении, укреплении и окостенении чекистского монстра от самого его рождения при Дзержинском, через ГУЛАГ и до превращения в единственного хозяина империи при Путине — одна из самых позорных страниц еврейского народа. Ее и сравнить не с чем по мерзости в нашем бездонном прошлом. И перелистнуть ее запросто не удастся.
***
Украинцы уже три месяца проявляют невероятные мужество и волю к свободе. Только им следует перестать причитать, что они воюют за европейские ценности. Эти ценности сданы в музей. Вся Европа превратила себя в уютный, удобный, комфортабельный, ухоженный музей. А музейные работники — не рыцари, случись война, — для борьбы за ценности не годятся. А вчерашних ценностей не бывает. Не бывает вчерашних добродетелей: порядочности, чести, свободы. Они всегда первой и последней свежести. Вчерашней свободы не бывает. Украинцы воюют за свою свободу, и это вполне достаточный повод воевать.
А к нынешней России я потерял всякий интерес. И более того, мне стало не интересно различать между великолепием дворцов Растрелли и убожеством сатанинского храма вооруженных сил в Кубинке. Перефразируя Хаима-Нахмана Бялика, скажу: 24 февраля российская имперская свинья перевернулась на другой бок. Этот бок грязен и отвратителен. Но сегодня мне не хочется рассматривать и ее красивый, ухоженный, чистенький, петербургский бочок, прилизанный Кваренги и Растрелли. Мне стали неинтересны архитектурные, эстетические различия между Казанским Собором и Кубинским монстром. И там, и там кадят идолу империи, одному из самых привлекательных, обаятельных и потому коварных молохов. В моей покосившейся, нищей синагоге в Рахелим Б-га куда как больше, чем в этих каменных подпорках истукана злобного, нечеловеческого величия. Прекрасной, свободной России будущего не будет, будет Россия для русских, Третий Рим, византийская деспотия, медленно перетекающая в провинцию Поднебесной. Это конец прекрасной эпохи. Двести лет вместе закончились.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer5_7/bormashenko/
