(Максим Лаврентьев, «Весь я не умру…». – М., Вест-Консалтинг, 2021. – 188 с.)
Поэт Максим Лаврентьев, безусловно, человек талантливый и разносторонний. Выпускник Литинститута им. А.М. Горького, он работал главным редактором журнала «Литературная учёба» в годы его широкой известности. На поэтическую эссеистику Максима я «набрёл» не случайно. Однажды мне посчастливилось слушать его лекцию в библиотеке им. М.Ю. Лермонтова. Там Максим рассказал очень интересную историю, которая предваряет и новую книгу. Речь шла о стихотворении малоизвестного американского поэта Карла Сэндберга. Это романтическое стихотворение перевёл известный поэт Серебряного века Михаил Зенкевич. Герои выбирают, куда они вдвоём отправятся путешествовать – к белой звезде или голубой. Переводчики Сэндберга путали то время, которое предстояло провести в пути, то скорость передвижения, то его последовательность. В зависимости от этих нюансов, смысл стихотворения радикальным образом менялся. Даже с любимым человеком вряд ли захочешь путешествовать сто лет, поскольку это превышает длительность обычной человеческой жизни. Впервые услышав эту историю в сериале «Следствие ведут ЗнаТоКи», Лаврентьев на всю жизнь увлёкся литературой, разгадыванием скрытых смыслов стихотворений. Притча о белой и голубой звезде, рассказанная поэтом, запала мне в душу: всем нам, так или иначе, приходится выбирать между синицей (белой звездой) и журавлём (голубой), и я стал пристально следить за творчеством Максима.
В книге «Весь я не умру…» Лаврентьев разгадывает тайны поэтов-классиков. В целом книга посвящена предчувствиям смерти у великих поэтов. Но Максим рассказывает параллельно и о предчувствиях, не связанных с уходом в мир иной. О профетическом даре у наших классиков, в широком смысле. Книга получилась у Максима остро эмоциональной. В трудах Лаврентьева есть нерв, поле высокого интеллектуального напряжения. Некоторые страницы, например, о преследовании государством обэриутов, невозможно читать без сочувствия. Максим любит своих героев, ценит их творчество как поэт, и мы слышим в его очерках сострадание к их судьбам.
Хотя книга Максима – биографическая, каждый поэт рассматривается в ней сквозь призму определённого угла зрения: предвидения обстоятельств ухода. Название ей дала крылатая строчка из пушкинского «Памятника». Это же выражение использует в своём «Памятнике» и Гавриил Державин, так что «Весь я не умру» – в сущности, двойной эпиграф. Наверное, сейчас у нас – время собирать камни. Выходит много книг о великих поэтах, которые анализируют их творчество. Внутри наследия классиков тоже кипит работа: какие-то произведения устаревают, а какие-то, наоборот, становятся более актуальными. Исследования о жизни великих поэтов компонуются, как правило, в хронологическом порядке. Не отходит от традиции и Максим Лаврентьев. Действительно, было бы странным начинать с Евтушенко или Бродского и заканчивать Державиным и Ломоносовым.
Книга Максима Лаврентьева «дышит», многие статьи обладают диссертационной ценностью. Державин, Баратынский, Веневитинов, Пушкин, Лермонтов, Блок, Маяковский, Хлебников, Белый, Сологуб, Вагинов, Заболоцкий, Рубцов, Хармс, Введенский – вот только беглый перечень имён, присутствующих в новом издании. Конечно, книга Максима Лаврентьева неоднородна. Это естественно, поскольку материалы, обобщающие творчество разных писателей не пишутся последовательно, от первой до последней страницы, а собираются по мере накопления материала. Есть мнение, что великий поэт не может написать плохое последнее стихотворение. Максим исследует не только финальные стихи русских гениев, но и предчувствия, написанные ими задолго до смерти. Державин, например, успел написать не только «Памятник», но и «анти-памятник» – «Реку времён»:
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.
Может быть, это самое пессимистическое стихотворение во всей русской литературе. Согласно Державину, смертны даже, казалось бы, бессмертные литературные шедевры. Максим Лаврентьев подверг творчество Гавриила Романовича глубокому анализу. «Река времён», приведённая выше, оказывается, представляет собой акростих – «Руина чти». Возможно, поэт таким образом призывает нас смириться с неизбежностью разрушений. Если само стихотворение не допускает различных толкований, то акростих, который его обрамляет, по мнению Лаврентьева, может трактоваться исследователями по-разному.
Пророчества у поэтов бывают разные. Вот, например, предсказания Лермонтова: «Настанет год, России чёрный год, / Когда царей корона упадёт». Максим Лаврентьев считает, что это не только пророчество о революции, но и весть о грядущем расстреле царской семьи. А вот ещё одна интересная деталь из эссе о Лермонтове. «Рассказ Гагарина о виде Земли из космоса похож на черновик стихотворения Лермонтова „Выхожу один я на дорогу“», – пишет Максим Лаврентьев. Речь идёт о строчках: «В небесах торжественно и чудно! / Спит земля в сияньи голубом». Безусловно, какие-то факты и подробности из жизни классиков известны нам лучше, какие-то хуже. То же самое происходит и со стихотворными строчками. Разнообразие предчувствий у поэтов – главный итог книги Лаврентьева.
Порой Максиму удаются нетривиальные, но при этом точнейшие и блестяще сформулированные портреты гениев русской словесности. Вот, например, что он пишет о Пушкине: «Склонность к опасному заигрыванию с властью, тяга к разного рода мистификациям, вкупе с задиристостью характера, доходящей временами до бретерства, позволяют предположить в Пушкине Игрока. И если внешне всё выражалось в известной зависимости его от карточных игр, то тайной свободой стало для поэта чувство безнаказанности в играх с людьми и судьбой».
Лаврентьев прозорлив, и его ясновидение выражается самыми точными словами. Вот почему я рекомендую эту книгу для прочтения людям искусства. «Покой и воля необходимы поэту для освобождения гармонии», – продолжает своё «пушкинское» священнодействие Максим Лаврентьев. Важно, что поэт вдохновенно говорит о поэтах. Он хорошо анализирует, глубоко проникая в замыслы классиков. Максим, в сущности, гермегевт, – толкователь тайных смыслов, проскальзывающих между строк стихотворений великих поэтов.
Жанр эссе у Лаврентьева «по-монтеневски» разнообразен. Есть даже «критика критики». Защищая талант Евгения Баратынского, Максим не соглашается с критикой поэта Виссарионом Белинским. В этой статье, как и в статье о Хлебникове, Лаврентьев вскрывает ещё один важный аспект творчества наших классиков. Бывает так, что их современники «не слышат» того, что в полной мере откроется только далёким потомкам. Три века русской поэзии позволяют нам взглянуть на творчество гениев и с этой стороны: «большое видится на расстояньи». В «Последней смерти» Баратынского мы в 21-м веке наконец-то «расслышали» строки о создании авиации и искусственных островов:
Уж он морей мятежные пучины
На островах искусственных селил,
Уж рассекал небесные равнины
По прихоти им вымышленных крил.
Баратынскому были свойственны скромность и одновременно спокойная уверенность в востребованности после смерти. А ещё в стихотворении «Последняя смерть» Максим расслышал весть об управлении климатом. Эти подробности хорошо показывают, в каком направлении шли творческие поиски Лаврентьева в работе над книгой, что из наследия великих поэтов аукается новыми смыслами только сейчас, в 21-м веке. Есть дар, востребованный человечеством только в будущем. И это, конечно, трагический дар.
Важное значение в представлении писателей имеет подача материала. Дмитрий Быков, например, в книге эссе «О поэтах и поэзии» даёт Пушкина в паре… с Мицкевичем. Максим Лаврентьев поступает ещё круче – Хлебникова он даёт в паре с Нострадамусом, противопоставляя истинного провидца – мнимому. «Законы судьбы, предлагаемые Хлебниковым, были и у астрологов», – цитирует Лаврентьев высказывание Алексея Кручёных. Математик Хлебников «поверил алгеброй гармонию» и, в отличие от пушкинского Сальери, выиграл в перспективе: «Повторное умножение само на себя двоек и троек есть истинная природа времени». Хлебников гениален «выборочно», не для всех: его гениальность признают те, кто умеет прощать поэту неудачные строки за авангардизм мышления, за то, что он попадает в цель, которую другие даже не видят. «Я понял, что я никем не видим…», – сетовал на судьбу Велимир.
В книге Максима Лаврентьева есть широко известные предчувствия и предсказания поэтов (Фёдора Сологуба – «умру от декабрита», Николая Рубцова – «умру в крещенские морозы», предсказание Андрея Белого о смерти от солнечных стрел и т.п.). А вот про магический «красный платок» Даниила Хармса я прочёл впервые именно у Лаврентьева. Не попадалось мне раньше и последнее стихотворение Александра Введенского «Где. Когда». Подытожу: книга эссе Максима Лаврентьева о поэтах представляется мне проектом важным и своевременным. И дело не только в том, чтобы отдать дань уважения и признательности нашим великим предшественникам. Казалось бы, эти писатели и так широко известны, зачем их раскручивать? Но на уровне конкретных строк остаётся множество загадок. Максим пишет о классиках настолько интересно, что заражает читателей желанием открыть том того или иного поэта и перечитать заново. Он выстраивает для своих читателей мосты от одной книги к другой, разговаривая с классиками на равных. Заинтересовавшись материалом, изложенным в книге Максима, я приобрёл новое издание Александра Введенского, о творчестве которого надеюсь рассказать вам в следующий раз.
