Подсказка судьбы
Поразительно, как судьба подсказывает нам необходимость тех или иных поступков... Подсказывает она нам и то, как и когда писать нам то или иное литературное произведение... Надо только прислушиваться к её негромкому голосу... А для писателя это очень важно.
В 2019 году умер писатель Ефим Друц, но узнала об этом только в январе 2020 года. Вспомнив этого человека, заныло сердце... И сразу пришла мысль: может, написать о нём – всё, что я помню и знаю? Чтобы помнили, не забывали о том, что был, жил, писал, страдал и т.д. И много лет собирал цыганский фольклор, кочевал с табором, записывая народную премудрость как путник во Вселенной, как странный пилигрим и страждущий рыцарь слова.
Но, с другой стороны, думалось: почему и зачем писать мне, ведь есть другие литераторы, знавшие его гораздо лучше, чем я. Они чаще виделись, больше общались, их связывало более длительное знакомство; наверняка, и чаю с ними было выпить гораздо больше.
Но вот ведь... стоят на полке подаренные книги с его автографами... и словно ждут, призывают, приглашают к письменному столу. Он мне часто говорил: – Люба, пиши письма... Это очень важно.
Конечно, это важно, ведь письма – это всегда живые свидетельства; это голос человека, его интонации, манера говорить; это отражение его души даже при большом желании что-то о себе скрыть.
Мы написали друг другу только по одному письму. Вроде... к чему это было, если можно увидеться, поговорить, да и длительной дружбы с этим человеком у меня, повторяю, не было. Зато, надо признаться, с детства у меня была любовь к эпистолярному жанру, и ещё в школе, будучи руководителем корреспондентской группы КИДа (были ведь такие в советские времена – клубы интернациональной дружбы!) я писала чуть ли не по десятку писем ежедневно. Но тут только по одному письму. И всё.
И вдруг совершенно неожиданно почти в это же самое время мне подарили книгу Е. Друца – ту самую, с цыганским фольклором, которой, кстати, у меня не было. И тогда я подумала: точно – перст указующий, который велит написать...
Знакомство
Да, только в январе 2020 года я узнала, что в 2019 году умер Ефим Друц. И так стало горько, ведь мы были знакомы с этим человеком, пусть не близко, не дружески, но думается, нас связывали доверительно-уважительные отношения.
Казалось, это было в какой-то другой жизни. Да это так и есть, на дворе стоял 1998 год, то есть почти двадцать пять лет тому назад, четверть века. Как странно, что жизнь теперь измеряется такими временными отрезками. Как говорил Е. Евтушенко, «У меня образовалось прошлое».
Да, это было давно... Тогда только что вышли две мои первые мои книги – и какие! Предвидя сейчас скепсис некоторых читателей (скорее, коллег-писателей), скажу, что я говорю не о содержании, а форме и качестве издания. Не брошюрки в 30-40 страничек, а сразу два тома сочинений стихотворений и прозы. Так получилось, что я поделаю.
Ну, не было у меня убогого и тихого «вступления в литературу» с кротостью в речах и очами, опушенными долу, потому что я никогда в неё и не «вступала», а просто жила-была в ней всегда, в её поле, ауре, атмосфере… В окружении некой словесной, языковой плазмы, окутывающей меня с раннего детства… Казалось, ручка и лист бумаги – самые желанные и любимые игрушки. И они же стали жизненной потребностью и необходимостью.
И вот вышли мои первые книги, я думала, что сейчас в моей жизни настанет рай растворенный, но этого не произошло. Как-то я прочитала у Сергея Довлатова фразу, которая примерно звучит так: «И вот, наконец, тебя печатают. Но что изменилось в твоей жизни?» Я продолжала тыкаться в издательства и литературные журналы, плохо понимая конъюнктуру, не зная о негласном разделении писателей, о непримиримой позиции их по отношению друг к другу… Хотя… знала, конечно, но знание моё было теоретическим и абсолютно далёким от жизни. Это были знания университетские, школярские, основанные на прочитанных книгах, упоении литературным процессом, интересом к той борьбе, которая ему присуща. А тут – реальная жизнь, где либеральные писатели-издатели на пушечный выстрел не подпустят к своим страницам писателя патриотическо-консервативных убеждений. И точно так же либералы не сунутся в издания почвенников. Хотя… здесь случаются исключения, наш брат живо откликается на талантливое слово.
И вот я ринулась в журналы – самые разные, и не те, где меня приняли бы… если не с распростёртыми объятьями, то, по крайней мере, с уважением к моим взглядам, а почему-то именно либеральные – «Юность», «Октябрь», «Дружба народов». «Юность» оставила неприятное впечатление: мы беседовали с неким N., чьё пугающе-бледное лицо отвлекало от сути разговора. Невдалеке стояла некая манерная дама и что-то жеманно вещала о современных поэтах. В «Октябре» я долго слушала главного редактора А. Ананьева о его творческих успехах. А вот почему выбор мой пал на журнал «Дружба народов»? Во-первых, главным редактором был обожаемый мной Александр Луарсабович Эбаноидзе, роман которого «Брак по-имеретински» я прочитала не один раз. Мне нравился его язык, ритм его прозы, стилистические особенности, герои, сюжет и, конечно, блестящий юмор. Первый раз я прочитала книгу ещё в Ашхабаде, когда мне дали номер журнала с этой публикацией. Потом уже в России подарили книгу, чему я была несказанно рада. Но впоследствии она, к моему огорчению, куда-то исчезла. Другим обстоятельством, подвинувшим меня прийти в этот журнал, было то, что редакция находилась на Поварской, в здании МСПС (Международного сообщества писательских союзов).
В редакции журнала перед кабинетом сидел человек, с которым мы обменялись общими доброжелательными фразами. Понятно было: писатель. О чём конкретно мы говорили, не помню, но он проявил ко мне явный интерес, видимо, что-то его зацепило. Этим человеком был Ефим Друц.
И вот, пообщавшись с А. Л. Эбаноидзе и оставив ему какую-то рукопись, окрылённая, я вылетела из кабинета. И тут Е. Друц, отложив свои дела, почти побежал за мной. Пришлось замедлить шаг, приостановиться, мы повели оживлённую беседу, тут же обменялись телефонами и договорились о встрече.
И эти встречи были, и довольно частые. Мы виделись с ним в ЦДЛ, где длились наши бесконечные разговоры – о литературе и жизни, писателях и книгах, публикациях и домашних делах. Мы дарили друг другу свои книги, обсуждали текущие дела, делились планами. Он тогда жил на Якиманке, потом эту квартиру поменял на меньшую и переехал подальше от центра на улицу Вавилова. Именно здесь я была у него в гостях. Я не могу сказать, что Ефим был моим единомышленником, нет, конечно, но у нас всегда находились общие и близкие темы. Может быть, у нас было одинаковое отношение к творчеству? Или нам были более или менее понятны тайные движители творческого процесса? Не знаю.
Однако со временем общение как-то сошло на нет, так бывает... у всех свои дела, к тому же, если творчество занимает почти всё время. Словом, закрутила жизнь с её заботами, делами, писаниной, да и, чего греха таить, не только мыслями о высоком, но и будничной суетой.
Что осталось? Подаренные книги с автографами. Два наших письма (публиковать их пока не буду). Да два стихотворения, ему посвящённые, о которых он сказал, что ему надо достойно ответить, поскольку его восхитила рифма «Друц – руц» (видимо, уже тогда сказывалась моя тяга к архаичной лексике). Но не случилось.
А книги его – вот они: «Сказки цыган СССР», «Цыганка Стелла», «Волки» и крошечные издания «Мелодии судьбы», «Цыганская душа», «Ночная звезда», «Рукою Бога»… С его подписью. И отпечатанный им ещё на машинке рассказ «Поближе к утру». Интересно, он опубликован или нет? И это – всё.
***
Цыганский еврей... или еврейский цыган... бибалдо, как сказали бы сами цыгане, он был до мозга костей советским человеком – это точно (каким бы либералом он ни слыл). Он не мог встроиться в современную рыночную (правильнее сказать, базарную) жизнь, хотя и пытался – написал же он «Цыганку Стеллу», детектив «Волки». Но это была его попытка не отстать от жизни, не быть выкинутым из неё, не стать вдруг никому не нужным, не оказаться на литературной обочине, не чувствовать себя безмерно одиноким, хотя одиноким он чувствовал себя, кажется, часто.
А ведь он поэт, причём, поэт-философ. И я далеко не без внимания относилась к его стихам, все подаренные им стихотворные сборники прочитаны, испещрены пометками... Но так бывает: пока человек жив, кажется, он будет жив всегда; ты его знаешь, он рядом, можно позвонить, поговорить, встретиться. А всё оказывается не так, как мы думаем, всё не так.
И я никогда не думала, что буду писать эти строки... о человеке, с которым вроде и не была дружна, но тем не менее он оставил о себе яркую память...
«Точка воли высшей»
Его стихи оказались мне необыкновенно близки, прежде всего своей тематикой и философским содержанием, поиском смысла жизни и попыткой понять собственное предназначение, богоискательством и даже своей противоречивостью. Его лирический герой метался, он жил в непокое и успокоения себя, кажется, не находил ни в чём. Разуверившись в любви, людях, самом себе, он постоянно обращался к небесам. Он искал Бога, он действительно неустанно искал Бога:
Почему же, праведник и нищий,
Бедолага, пьяница, поэт,
До сих пор на небе Бога ищет,
Хотя знает, что его там нет? [2, с. 25].
Кажется, без Бога и богоискательства он не мог жить вообще, даже один из его поэтических сборников называется «Рукою Бога». Конечно, он осмысливал жизнь, рождая свои собственные смыслы, образы и метафоры, глубокие и причудливые: «Ночная мгла слетает в город, шевеля крылами», «кружево лесов», «мраморная луна», «весенние руки дерев», «солнца упругие стрелы», «дома вокруг хохочут», «свет костра, как хвост лисицы», «ночь на яблоне качается», «И висит коричневая туча / Над беспечным сердцем небосвода» и др. Часто из-под пера рождались почти афористичные строки: «Жизнь проще наших слов», «Рождение души рождает крик», «Себя не сбережёшь, живя в огне», «Поэт оплачет лишь поэта». А вот и вовсе замечательные строки:
Все вдали. Ничего меня больше не тронет
Омертвела душа. Это люди ей в том помогли.
Одиноко сижу. И луна надо мною – корона
Освещает печальное, старое тело земли [2, с. 29].
Когда читаешь чьи-либо стихи, всегда интересно следить за тем, как поэт оценивает самого себя, кем он себя чувствует, как позиционирует, с кем или чем себя отождествляет? По этим самоопределениям, как по вешкам, можно увидеть и понять жизненный путь поэта, движение по эволюционному пути, его рост вверх или, напротив, падение в бездну. Кем чувствовал себя Ефим Друц?
В разных стихотворениях его лирический герой предстаёт перед нами в разных ипостасях – он то факельщик, то «страждущий о небе пилигрим», а ещё зверь, песчинка, король, леший, изгой, щепка, «крупинка, горсточка золя», божья тварь, бродяга, сын Природы…
Самое главное – он не самообольщался, не любовался собой, не позировал. Он был таков, каков есть. В одном из стихотворений мы, кажется, нашли более или менее точный ответ на этот вопрос:
Когда приходит сон мгновенный и тело требует покоя,
Я, перед Богом откровенный, не знаю, жизнь, что ты такое?
Не знаю ни утрат, ни боли и ни рождения, ни смерти,
Я просто – точка высшей воли в непостижимой круговерти! [2, с. 49].
«Точка высшей воли…» – вот, стало быть, кем он себя ощущал в нашем непонятном мире. Да, он и жил в этой круговерти, исполняя свою роль на земле. Какую? Он проходил свою эволюцию, он «совершил великое движенье от клетки к Богу». Когда-то А. А. Блок мощно, под стать древним натурфилософам, сказал о человеке, как «инфузории, догадавшейся о беспредельности». Е. Друц сказал проще, но по-своему, и путь человека он увидел именно таковым – от простейшей клетки к совершенному Богу-Творцу.
Сотканный из мелодий
В стихах Е. Друца есть, конечно, ноты обречённости, какой-то всеобщей вины и вековой печали. Это отголоски рефлексии, впрочем, вполне обычной для лирического мышления. Его душе, по его же признанию, «непокой назначен был от Бога», и жизнь «тревогою щедра», и «смертью кишит мирозданье», и сама душа – «хранилище утрат». Он и чувствовал себя живущим «в чреве космической пыли». Это строки из разных стихотворений, многие из которых пугают своим драматизмом, упадочническими настроениями и, я бы сказала, нисхождением поэтической энергии.
У лирического героя (или поэта?) бывали и минуты отчаяния, когда казалось, что ему ничего уже не надо, когда охватывало острое чувство одиночества и «тоска, звенящая в крови» заглушала все радостные и светлые ноты жизни, но какое благо, что он смог над этим подняться. И потому его «мелодия добра» хоть и тревожная, но всё же «звучит среди других знакомых строчек».
Я славлю мир и слабых, и святых.
Порочных, умных, странных и великих!
Я славлю мир и все его черты:
И бег огня, и солнечные блики… [2, с. 63].
Да, он сумел не стать пленником уныния и печали, он славил мир в любом его проявлении. Даже в депрессивном состоянии он находил для себя нечто положительное: «Я становлюсь тогда поэтом, / Когда мне жить невмоготу» [1, с. 3]. В стихотворении «Время единства» – подобное настроение:
Умолк рояль, и музыка мертва!
Из мрака вышла ода вдохновенью,
И ожили безумные слова,
Рождённые в аду долготерпенья... [2, с. 64 – 65[.
Вот оно, главное в его творчестве – как бы ни была тяжела и беспросветна временами жизнь, он всегда помнил, что она – дар Творца. Иван Бунин однажды обмолвился: «Как ни грустно в этом непонятном мире, но всё же он прекрасен». Воистину так. Не это ли главный вывод творческого пути и Ефима Друца – добывать вдохновенье даже из мрака. Ещё в 1979 г. он призывал «сопротивляться музыке беды» и, кажется, остался верен этому кредо. Конечно, он, как все, хотел понимания, в одном из стихотворений он так и сказал: «Я на земле искал себе подобных» [3, с. 8]. Но разве это предосудительно? Мы все ищем понимания, мы жаждем его, и каким счастьем светятся наши глаза, когда встречаем его в своей жизни.
В заключение мне хочется сказать вот о чём: конечно, мы были с Е. Друцем в разных литературных лагерях, он – явно в либеральном, я – в консервативном. Но почему-то никто их его собратьев по либеральному цеху до сих пор не сказал доброго слова о своём коллеге. Почему?
А вы знаете, чего боялся этот человек? Он признался в этом сам:
Страдания и кары не боюсь – боюсь забыть себя в угаре ночи,
А если Бог судьбу мне напророчил, то в жизнь всё это воплотила Русь [2, с. 22].
Вот тебе и либерал! Наверное, именно потому я, русская женщина, судьбою назначенная быть поэтом, пишу сейчас о еврее Друце эти искренние строки. Как-то он написал о себе:
Слово ветер, счастлив и свободен,
Никому не должен ни гроша,
Я звучу! Я соткан из мелодий,
Песенная плачется душа!
Что ж, пусть немного поплачет его «песенная душа», и пусть звучит мелодия этого пилигрима, исходившего с цыганским табором по просторам России множество пыльных дорог. А мы будем помнить его – кочевника, пилигрима, странника… из племени поэтов, чья душа так жаждала неба…
Август 2022 г.
***
Вижу я, как сквозь огонь и дым,
Возникает мальчик, очень странный,
Тот, что ждал явления звезды.
Тот, что пел и в небе плыл, как птица,
Тот, что верил, но в конце устал,
Тот, что Богу не хотел молиться,
И, как все, обычным зверем стал!
Е. Друц «Зверь»
Не надо зверем становиться,
пусть странный мальчик оживёт,
которого любили птицы,
которому так часто снится
непогрешимый их полёт.
Как страшно зверем становиться –
всё это – тщетные труды.
Ты пой – потом вернёшь сторицей!
И пусть по-прежнему не спится,
коль ждёшь «явления звезды».
ПЛЕМЕНИ ПОЭТОВ
Е. Друцу
С такой тоскою долго не живут, –
с такой тоской... стихи ночами пишут
и молча Космос слушают и слышат,
а днём играют роль с названьем – шут.
А днём привычно мчаться по делам,
в буфете цэдээловском за кофе
рассказывать, к примеру, что Прокофьев
не стал бы знаменитым без maman.
Потом о Бродском можно поболтать,
как будто был он чуть ли не приятель
и заключить, что Бродский – не писатель,
пора бы, дескать, это миру знать.
А рядом – голоса и голоса.
Шумят поэты, так же, как шумели
в ту пору, когда перьями скрыпели,
витийствуя, сплетая словеса.
Ах, как давно все это было, Друц.
И мы с тобой – из племени поэтов,
которое рассеялось по свету
по воле Бога и... из Божьих руц [4, с. 90-91].
1999
Литература:
1.Друц Е. А. Мелодии судьбы: Стихи / Оформление: Ирина Евланова. – Москва: Б. и., ОАО Типография «Нефтяник», Б. г. – 60 с.
2. Друц Е. А. Рукою Бога: Стихи / Худож.: Ольга Романова, Ирина Евланова. – Москва: Изд-во Теург, ОАО Типография «Нефтяник», 1998. – 72 с., ил.
3. Ночная звезда: Стихи. – Москва: Б. и., Типография «Нефтяник», 1996. – 36 с.
4. Рыжкова Л. В. Восторженная свирель: Лирика. – Москва: Самотёка, МИД «Осознание», 2020. – 232 с. – Меч света).
Друц Ефим Адольфович (1937 – 2018). Поэт, прозаик, этнограф. Род. в Москве. С 1963 по 1971 гг. руководил литературным объединением «Спектр». В 70-х годах кочевал с цыганскими таборами, записывал песни, сказки, изучал культуру и быт цыган. В 80-х годах издал множество книг о жизни цыган. Действительный член Географического общества России по отделу этнографии при Академии наук России, член совета по малочисленным народностям Российского международного фонда культуры, член Союза писателей России.
Любовь Рыжкова – поэт, прозаик, филолог, литературовед, лексикограф, к.п.н. (рус. язык), проф. Рос. акад. естествознания.
