В первый раз я увидел Иерусалим утром четверга 7-го марта 1991 года. Мы ехали в такси из аэропорта. Ехали домой. Домой? Мы даже не представляли, каким он окажется, этот наш новый дом. За проезд платить было не надо — то ли Сохнут, то ли, Министерство абсорбции позаботилось доставить новых граждан страны в выбранный ими для начала новой жизни город. Мы выбрали Иерусалим.
Мы — это мы с женой в возрасте 40 + (к счастью плюс был небольшим), наш почти что 16-тилетний сын и две «наши мамы». Мама моей жены — семьдесят с небольшим и моя — восьмидесятилетняя.
И ещё с нами ехал журналист из какой-то еврейской калифорнийской газеты, он захотел увидеть своими глазами первые шаги советских евреев на Земле Обетованной. Свою статью он, хоть и обещал, но не прислал. А может и не написал.
Теудат оле
Гражданами страны мы стали сразу, прямо при оформлении в аэропорту, правда теудат зеут[1] мы получим немного попозже, но зато в кармане у нас был теулат оле[2] — документ, дающий некоторые, пусть и не слишком большие льготы, из которых пожалуй самыми значительными были право на получение льготной машканты[3] на покупку квартиры и скидка на налоги при покупке машины, достигающие у нас чуть ли не 40% её стоимости.
К переселению в Израиль мы готовились, и когда на левой обочине прекрасного (по нашим тогдашним понятиям) шоссе я увидел остовы машин, я, гордясь своей осведомлённостью, показал на них жене: «Помнишь, мы читали про конвои в Иерусалим во время Войны За Независимость? Это памятник им». Теоретически я знал, что вся дорога из Тель Авива в Иерусалим занимает где-то час, а аэропорт находится между ними, но одно дело знать, другое увидеть буквально через полчаса светлые дома на вершинах холмов.
Иерусалим!
Были две причины, по которым мы выбрали Иерусалим и обе они были главными. Из всей нашей компании мы были первыми, кто поехал в Израиль. Позже выяснилось, что и единственными. Но за год до нас в Израиль приехала моя двоюродная племянница с мужем и дочкой, а в 70-х годах — троюродная сестра жены. И обе они жили в Иерусалиме.
Вторая причина — моя мама очень боялась жары. Выбора: ехать с нами или не ехать у неё не было — этот вопрос просто не стоял, но даже изредка случавшуюся ленинградскую жару она переносила очень тяжело. А мы в Ленинграде уж знали, что:
в Израиле жарко,
в Иерусалиме не так жарко и вообще очень неплохой климат.
И это оказалось правдой. Забегая вперёд — когда следующей весной возвращаясь в мисрад[4] в Хайфе из шабатнего свидания с семьёй, остававшейся пока в Иерусалиме, я говорил, что мы ночью спим под одеялом, мне в ответ восхищённо вздыхали.
Но оказалось, что наш выбор был правильным и по другим причинам.
Не было культурного шока от смены имперского города с широкими, прямыми улицами и проспектами, на израильский город, который по определению не может быть ни имперским, ни большим.
Была бы моя воля, и не было бы этого чёртова Ковида[5], я бы каждый год ездил в Париж (про мои три с ним свидания тоже была статья «ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ. ТРЕТЬЕ СВИДАНИЕ«). А по красоте ни один из городов, где мне довелось погулять, не может, на мой взгляд, сравниться с Рио.
Но Иерусалим с первого же дня и потряс нас и приворожил своей красотой и непохожестью ни на что, что мы видели раньше. Тогда мы, конечно же ещё не видели ни Парижа, ни Рио, да и вообще мало что видели за пределами Союза, но Союз я объездил основательно — от Воркуты на севере до Ашхабада на юге и от Вильнюса на западе и до Читы на востоке.
Подозреваю, что если бы мы, перелетев из Ленинграда оказались бы в каком-нибудь из Крайот или Димоне (их жителям прошу не обижаться, в Димоне, правда, я бывал только проездом, но в Крайотах потом пожил немало), то и впечатление, и настроение могли бы быть совсем иными.
Я сейчас пишу не о Старом городе внутри стен, не о Стене Плача и Башне Давида, а о современном Западном Иерусалиме. Дома, отделанные иерусалимским камнем (я прочёл на сайте, что это заслуга первого английского губернатора Иерусалима), кварталы светлых домов на вершинах домов и зелёные низины между холмами, по южному тенистые улицы с невысокими особняками в Рехавии и по-восточному шумный и не слишком опрятный рынок «Механе Иехуда» в самом центре города на улице Яффо, по которой тогда ещё не ходил трамвай, а шли один за одним автобусы Эгеда. И элегантный самый центр, улицы Кинг Джордж, Хилель, пешеходная Бен Иехуда, никак не менее привлекательная, чем впервые увиденная нами три года назад такая же пешеходная улица Ваци в Будапеште.
Спасибо племяннице — квартира, которую она нам сняла, оказалось в очень хорошем районе Рамат Дения. Сама квартира в три с половинной комнаты была хороша, и … совершенно пуста. Когда мы впервые открыли дверь и вошли внутрь, то в первый момент решили, что это какая-то площадка перед входом в саму квартиру. Оказалось — салон. Единственной мебелью был длиннющий и узкий старый диван, оставшийся в наследство от предыдущих съёмщиков. Он с нами ещё долго путешествовал пока его обладателями не стали сборщики «альте захен». В Квартиру мы зашли налегке — из всех наших чемоданов и баулов (Тогда все будущие олимы укладывали вещи в баулы из очень прочной и почти невесомой ткани — сравнять вес нетто и брутто. Около входа в ОВИР на Салтыкова Щедрина сидела женщина и предлагала выходящим из него счастливым обладателям разрешения на отъезд свои услуги по пошиву) вместе с нами прилетел только один чемодан, причём не со специально отобранным сверхнеобходимым, а случайный везунчик. Как выяснилось, из лучших побуждений при регистрации на рейс не ограничивали вес сдаваемого багажа, а просто большую его часть отправили грузовым рейсом через Германию. Я потом в течении нескольких месяцев ездил на склад Мамон в Бен Гурионе получать багаж. В результате пришло всё, но… но дорога ложка к обеду. Кроме чемодана у меня был в руке настольный вентилятор мамы, который как самая ценная вещь был взят в самолёт. Ещё с нами была сумка с другой нашей ценностью — японским видеомагнитофоном. С ним история была особая, я уже вспоминал про неё в опубликованном в прошлом году на сайте рассказе о том, как мы уезжали — «ИСХОД — 90«, но не могу удержаться от соблазна и повторить, уж больно характерная история приключилась.
«Было хорошо известно, что надо было привозить с собой в Израиль. В джентельменский набор входил и японский видеомагнитофон. И тут жене неслыханно повезло. В комиссионке в Апраксином дворе один товарищ предложил ей купить видео «Панасоник», который ему выдали в виде премии на заводе. Товарищ на жулика-спекулянта похож не был, мы рискнули и купили. И он нас не обманул. Видео проработало лет десять, не меньше. Сколько мы заплатили за видик я не помню, но помню, что продавец сказал, что на эти деньги он будет ремонтировать свою дачу. У этой удачной покупки была не слишком удачная интермедия. При прибытии в страну нас встретили не только сотрудники Министерства Абсорбции с бутербродами с туной, но и таможенник, вычисливший безошибочно, что у меня в сумке именно тот видик. Пришлось платить штраф-пошлину, где-то около 600 шекелей«.
Хотелось кушать. Корреспондент сбегал в маколет[6] напротив и принёс порции пиццы. Пицца была замороженной, а ни плиты, ни микрогаля, естественно, не было, и мама с тёщей отправились сами в этот маколет. Его ассортимент произвёл на них такое впечатление — надо вспомнить полупустые полки ленинградских гастрономов того времени — что они забыли на прилавке оплаченный пакет сыра. Мысль, что можно просто вернуться и взять его, никому в голову конечно не пришла. Как принято говорить в Израиле — ментальность есть ментальность!
Оказалось, что наш выбор Иерусалима был правильным и ещё по одной причине. Нас очень хорошо и душевно приняли. В первый же день к нам пришла доброволка из какой-то очевидно религиозной организации и взяла над нами «шефство», стала нас метапелить. Наверное первое ивритское слово, которое мы узнали в Израиле и которому не учили в ленинградском ульпане было «метапелить».
Пришёл сосед по дому, предложил взять его стулья из сада и пригласил на завтрашний шабат. Через два месяца директор школы, в которой начал учиться сын, пригласил нас к себе домой на Йом Ацмаут[7]. Там я впервые с удивлением увидел, как говорят по телефону ходя по комнате, а за трубкой не тянется провод. За столом была пара канадских евреев, муж — врач в Хадассе. Познакомившись с нами, они начали вспоминать свою алию: приехали в Израиль, договорились о работе, нашли квартиру, вернулись в Канаду, собрали вещи и совершили алию. Нам оставалось только вздыхать — воистину два мира, два Шапира.
Ещё немного про наше жильё. Хозяин квартиры был иранским евреем, мы за всё время видели его раз или два, не больше. Хорошо запомнил, что в месяц мы платили $500, ещё $500 мы отдали маклеру, которого нашла племянница. В те дни обменный курс был $1=2ש»ח . Могли мы себе позволить такую квартиру, в ней было даже такая большая редкость для Израиля, как паровое отопление, потому что мы получили три корзины абсорбции, и нам полагались деньги на съём для нас сыном, плюс отдельно для мамы, плюс отдельно для тёщи. Минусы такого проживания вы можете представить без труда, но в любом случае отдельно от нас «наши мамы» жить не могли. И забегая вперёд: благодаря тому, что они стали получать «пенсию» от Битуах Леуми[8] с надбавкой для достижения прожиточного минимума, мы с женой составили редкое исключение — нам не надо было заниматься никайном и шмирой[9], а могли зубрить иврит и ходить на курсы.
В Рамат Дения жили хорошо обеспеченные секулярные евреи.
Какие розовые деревья стояли рядом с домом!
Ещё я видел такие только в Аммане. При нас проводился опрос — надо ли, чтобы в эту шхуну[10] заходил автобус? Большинство проголосовало против. Как и многие иерусалимские районы Рамат Дения стояла на невысоком холме.
На холм вели два пути: первый — шоссе, что поднималось дугой, обнимая холм, второй — лестница по центру холма. Мы с женой предпочитали подниматься по лестнице, было неловко, когда зачастую машина, обгоняя нас на шоссе, останавливалась, водитель махал нам рукой, предлагая тремп. А уж если в руках были сумки из супера или шука Механе Иехуда, то тремп предлагали почти всегда. В начале января 1992 года, нашей первой зимы в Израиле, в Иерусалиме выпал снег — событие, которое ждут каждую зиму, но не каждую дожидаются. А в ту снег не просто выпал, но и держался несколько дней. Я уже работал в Хайфе, а жена осталась в Иерусалиме — ходила на учительские курсы. Подниматься и спускаться по лестнице было нельзя — дворников, убирающих снег, в Иерусалиме быть не могло по определению, и жена, вспомнив недавнее детство, спускалась вниз на пятой точке.
На соседнем холме находился район Бейт Веган, мы любили гулять по нему в шабат. Переходили по мостику над шоссе и шли по тихим пустым улицам, многие из которых были перегорожены цепями. Доходили до макета Второго Храма, и разглядывали его через решётку, мы даже и думать не смели о том, чтобы купить входные билеты. Через несколько лет, когда мы, уже оба работающие, приехали в Иерусалим на нашей первой машине, маленькой Субару Джасти, мы чуть ли не первым дело пошли в этот музей под открытым небом. Честное слово, разглядывать его через решётку было интереснее! А через много лет на этом месте началось строительство по проекту «Холиленд», приведшее в конце концов Ольмерта за решётку.
Я помню, как гуляя по улицам, мы упражнялись в иврите, пытаясь разобрать самодельные объявления на специальных досках и просто на столбах. И помню, как я удивился, когда понял, что даются два телефона: домашний и рабочий — мобильных тогда ещё не было. «Неужели в Израиле можно на работе разговаривать по телефону по личным делам?!»
Наш ульпан Тикватейну был в самом центре города, недалеко о Таханы мерказит[11]. Мы доезжали на 18-м автобусе до начала улицы Яффо, переходили на другую сторону и через небольшой торговый центр шли в ульпан. Через пять лет, с разницей в неделю, в двух автобусах этого маршрута взорвались террористы-смертники.
По дороге мы проходили мимо кафе, смотрели на сидящих там за «чашкой кафе-афух» элегантных иерусалимских дам и со слабой надеждой спрашивали себя: «Мы когда-нибудь будем тоже так сидеть в кафе? «
У меня нет связи с соучениками по нашей группе и уже не помню их имён. Все они были бывшими москвичами, ленинградцами, свердловчанами, горьковчанами…, все были очень интеллигентными и умными. Помню, как я думал — как тяжело мне будет с ними конкурировать. И никакого сегодняшнего беспокойства у кое-кого в Израиле по поводу слишком «либерального» ВОЗ (Законе О Возвращении) глядя на состав нашей группы возникнуть бы не могло.
Вообще-то мы были одними из последних, кто уезжая, уезжал навсегда, уезжая обрубал все нити, платил за отказ от гражданства 500 рублей. (Я, будучи ГИПом, зарабатывал в последнее перед отъездом время где-то рублей 300, может чуть больше.) И мы ни разу не пожалели о нашем решении.
Ни о чём не жалеть, не вернуть, не вернуться,
Жить одним настоящим, времена другие забыв
И быть может появиться чувство,
Что и здесь ты как прежде порою будешь счастлив.
И мы действительно порою были счастливы. Может от того, что чувствовали себя молодыми? Но иначе в Израиле преуспеть было нельзя.
Хорошо помню утро 19 августа. Я ехал в автобусе в ульпан, уже «ульпан бэт». В те времена очень часто шофёры включали радио послушать новости. Иврит я тогда понимал весьма относительно, но «Москва, танки, цава[12], Горбачёв», я понял. Первыми нашими мыслями, когда мы узнали о том, что потом назовут «августовским путчем», было — Успели! Успели уехать. Директор ульпана в перерыве принёс нам радиоприёмник, послушать новости по «русскоязычной» РЭКе. Помню, как мы удивлялись, когда там дали интервью с каким-то журналистом, не помню уж из какого города СССР — как так, переворот, а международная связь работает?
Ещё маленький анекдот. На следующий день во время урока в кабинет ульпана в сопровождении директора входит группа телевизионщиков, с камерой, микрофоном и прочими прибамбасами. Один из них медленно, на «иврит каля»[13] обращается к нам: «Мы знаем, что ваша абсорбция проходит тяжело и что многие из вас в письмах домой не советовали приезжать в Израиль. Кто из вас готов сейчас сказать, что жалеет об этом совете?»
Я такого не писал, не знаю, писали ли другие, но молчали все. Только кто-то рядом со мной пробурчал: «Ещё не известно, как это всё закончится». Наконец встал один парень, блондин, заулыбался и сказал:»ани мухан»[14] Он приехал учить иврит в Израиль из Вены.
Но вернусь в ту незабываемую, ни на что не похожую, весну. Первое время основные наши усилия были направлены на обустройство, хотя бы минимальное, нашего быта. В Иерусалиме было несколько складов, где можно было получить б\у мебель и одежду. Перебирая старые бумаги, наткнулся на страницу газеты с объявлениями и запись про различные склады.
Получил ли я эти 50$ я хоть убейте не помню, но склады запомнил хорошо, они нас тогда очень выручали, ведь мы приехали, повторюсь, с одним случайным чемоданом. Один раз на склад пришли телевизионщики — мне тогда везло на них, не раньше, не позже я с ними никогда не сталкивался, и начали снимать. Вижу камера направлена прямо на меня. Я разозлился, подошёл к ним выяснить, откуда они. Оказалась из Канады. Я спросил, не может ли случиться так, что их репортах, как я на складе роюсь во всяком старье увидят в Союзе, они уверили, что нет, и я успокоился. Один из добытых на складе свитеров, кажется, валяется и сегодня где-то в шкафу, а обшарпанный канцелярский письменный стол для сына с надписьюהתקשורת משרד [15] ещё долго переезжал с нами с квартиры на квартиру, пока не оказался на свалке.
Вскоре мы получили знаменитые «сохнутовские кровати», подарок Сохнута, а значит — американских евреев, его финансирующих. Как приятно было спать не на полу, а на какой-никакой, но кровати!
Готовясь к отъезду, мы совершили один правильный поступок — отправили только один контейнер с вещами, а за два других неотправленных получили денежную компенсацию. Если бы не фотографии и картины, то можно было бы сказать, что и тот контейнер был лишним. В этом контейнере была одна «абсолютно необходимая» в Израиле вещь — тяжеленый дорожный велосипед!
К израильской специфике мы привыкли очень быстро, буквально на второй день перестали показывать друг другу на симпатичную девочку в зелёной форме, по мягкому месту которой легонько похлопывает тяжеленая М-16.
В один из первых дней занятий в ульпане вышли из автобуса, хотели перейти Яффо, чтобы идти в ульпан, но перейти оказалось нельзя, стоял полицейский, перед ним сгрудился народ — «хефец хашуд[16]» объяснили нам. Так мы изучали иврит. Ждать долго не пришлось, к стоящей на улице полицейской машине подошёл сапёр в толстенном бронежилете и поставил в машину маленькую тележку-робота для обезвреживания заложенных бомб. Полицейский махнул рукой — можно переходить улицу, тревога оказалось ложной. Но ложной тревога бывала, увы, не всегда
В последние годы перед отъездом, в эпоху расцвета Гласности, мы превратились в поглотителей газет. В добавок к привычной чуть фрондёрской Литературке пришли множество народившихся газет, названий которых уже и не вспомню. В Израиле с этим было туго. Ивритские газеты были нам недоступны, а «русских» всего было две: «Наша Страна» и «Новости Недели», обе выходившие, несмотря на название второй — шесть дней в неделе. Уровень их был не ахти какой, но они всё-таки давали нам какую-то информацию о происходящем в Израиле.
Вскоре появилась ещё одна газета — «Время», уже другого, более высокого класса. Её номер конца недели выглядел вполне приличным и имел несколько приложений. Главным редактором был знаменитый «самолётчик» Эдуард Кузнецов, финансировал газету британский медиамагнат Максвелл. Осенью он утонул при загадочных обстоятельствах.
Ну и конечно же Иерусалим — это Старый город за стенами, конечно же это Стена Плача. Без них Иерусалим не был бы Иерусалимом, а был бы просто небольшим симпатичным южным городом. (Имею ввиду Иерусалим Западный.) Впервые я пришёл в Старый город с И-м, моим бывшим сослуживцем, приехавшим в Израиль где-то за полгода до меня и уже работавшим на железной дороге, и именно он рекомендовал меня вскоре моему будущему начальнику. Мы встретились с ним на железнодорожной станции Хан, куда он приехал утренним поездом в свой выходной в йом шиши (пятница). В этот день, как при турках, в Иерусалим было два поезда. Станция Хан, сегодня, увы, не существующая (я писал о ней в статье «Не важно, какая длина, важно, что ширина как у всех!» Немного о железных дорогах Земли Израиля«) была совсем недалеко от Старого города, пешком минут 15-20, не больше. Потом мы с женой часто ездили в Старый город, доезжали на автобусе до начала улицы Яффо и по дороге вдоль стены шли к Яффским воротам, рядом с которыми в 1898 году в стене был сделан пролом — император Вильгельм II желал въехать в Старый город верхом на коне. А теперь через этот пролом в Старый город въезжают машины. От ворот мимо полицейской станции и башни Давида мы шли к Стене Плача. Вспомнился случившийся с нами анекдот: в наше первое самостоятельное посещение Старого города, пройдя Яффские ворота я решил выяснить, как пройти к Стене Плача. Естественно такое надо было выяснять исключительно на иврите, и я, со своим страшным «мивта русит[17]» спросил у стоящего рядом молодого человека что-то вроде: «Эйх лаво[18] лекотель» (Котель на иврите стена, Стена Плача — Ха-Ко́тель ха-Маарави, Западная Стена). Молодой человек показал нам за наши спины на … гостиницу рядом с воротами. Он оказался американским туристом и решил, что нам нужен отель. У меня нет необходимых литературных способностей, чтобы описать то. что мы каждый раз чувствовали, подходя к Стене…И конечно мы вкладывали в щели стены записки с нашими желаниями.
И они сбывались!
Я писал: найти работу по специальности.
Но это уже другая история.
Примечания:
[1] Удостоверение личности
[2] Удостоверение нового репатрианта
[3] Ипотечная ссуда
[4] В данном контексте — место работы
[5] Статью я писал в разгар 5-ой волны
[6] Маленький продуктовый магазин внутри квартала
[7] День Независимости
[8] Институт социального страхования
[9] Уборка и охрана
[10] Микрорайон
[11] Центральная автобусная станция
[12] Армия
[13] В данном контексте — на простом, примитивном иврите
[14] Я готов
[15] Министерство связи
[16] Подозрительный предмет
[17] Русский акцент
[18] Как пройти
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer8_9/danovich/
