Когда-то, много-много лет назад, повадился я езживать в город Псков. Причиной этому… а, впрочем, вот вам причина – коли надо причину: жила в том Пскове девушка изумительной красоты, которой не исполнилось еще в то время и пятнадцати, и которую мне почему-то неотвратимо хотелось видеть.
Я уже и тогда был не слишком умным человеком, а потому воображал, что столь юный возраст да, вдобавок, десятилетняя между нами разница делают сколько-нибудь правильное развитие отношений невозможным – в итоге все ограничилось объятиями, да и то лишь однажды, тогда как общаться мне больше выпадало с ее старшим братом, ежесекундно напоминавшем мне об Аннушке длиннющими густыми ресницами да беличьим разлетом своих глаз.
Помнится, способы проезда до Пскова я перепробовал все – разве только не прибывал в город водою. Зато живой еще тогда Варшавский вокзал с пестрыми толпами груженых телевизорами «Радуга» поляков, оголтело штурмующих международные экспрессы, был мне знаком как родительская кухня: казалось, расписание движения его поездов я могу воспроизвести по памяти с вероятностью ошибки ли в том, что относится к Таллинскому направлению…
В общем, однажды, решив отдохнуть от запахов дизельного выхлопа и набившей оскомину железнодорожной воды, я постановил добраться до города мечты по воздуху – ибо, ровно в прошлый же раз, доехав автостопом по Киевскому шоссе до каких-то Крестов, с удивлением обнаружил, что во Пскове, вот те на, имеется собственный аэропорт.
Позже Пулково за вполне посильные для моей инженерской жизни деньги услужливо предложило рейс – их тогда выполнялось, аж, два на дню. Маленький Як-42 летел, не торопясь, на небольшой высоте – полет занимал 45 минут, за которые (спасибо отсутствию низкой облачности) удавалось детально рассмотреть окрестности той самой трассы, которую прежде разглядывал лишь из автобуса или окошка кабины дальнобойщика Камаза. Как сейчас помню, неприятно удивили меня пространства былых пожарищ – огромные площади сухостоя без конца и края, лишь самолетом преодолеваемые достаточно быстро, чтобы не вселить стойкого уныния.
К чему я все это? А вот.
Рейс был предвечерний – вылетом, кажется, часа в четыре. И короткий – то есть, кормежка в нем не предусматривалась: если не путаю, всех одарили глотком минералки, а может быть, и этого не было. Есть мне, между тем, хотелось очень: совпало тут все – и мой молодой возраст с присущим ему быстрым обменом веществ, и безалаберная жизнь в условиях дышащего на ладан СССР (кто помнит, тот поймет) и просто стечение временных обстоятельств. Стало быть, есть хотелось не в шутку, но я терпел, понимая, что в воздухе не имею на это никаких шансов.
И вдруг… И вдруг, в хвосте салона появилась стюардесса с подносом, посреди которого возвышались две огромные, благоухающие на убой, дымящиеся тарелки с мясом и горкой жареной картошки.
Прежде, чем скрыться в кабине летчиков, бортпроводница продефилировала через весь салон – медленно и величаво, как не сможет никакая Наоми Кэмпбел – ни на кого не глядя, но излучая какую-то трансцендентную внутреннюю радость. Я был весь собственная слюна, вжался в кресло и сохранял затем эту позу минут пять или десять, вопреки рассудку, надеясь, что это только начало раздачи бортового питания: сперва – пилотам, затем – остальным, как всегда и бывает в самолетах.
Но чуда не произошло, и четверть часа спустя мы пошли на посадку.
Лев Борисович Усыскин родился 2.02.1965 г. в Ленинграде. Окончил Московский Физико-технический институт в 1988 г. Параллельно изучал историю искусств в МГУ. Литературой занимается с детства, однако публиковать свои работы начал в 1997 году. Рассказы Усыскина печатались в журналах "Нева", "Урал", "Волга", альманахах "Урби", "Окрестности", "Соло". Роман "Хроники Фрунзе" опубликован в журнале "Постскриптум" в 1997 году и был номинирован на Букеровскую премию 98 года. Живет в Петербурге.
