Человеку свойственно ошибаться
К ошибкам в устной и письменной речи отношение разное. Мы снисходительны к погрешностям наших собеседников в разговоре или в интернет-сообщениях. Иное дело – печатное слово. К нему традиционно предъявляют более высокие требования, ошибка здесь – всегда рассматривалась как чрезвычайное происшествие. В старых книгах требовательные к себе авторы настаивали на том, чтобы к книге был приложен специальный листок с опечатками, найденными уже после типографского оформления. Сам процесс издания книги предполагал многократную проверку как истинности приведенных в ней фактов, так и правильности грамматики текста. В штатах издательств, помимо общих редакторов, обязательно были технические и художественные редакторы и корректоры. Например, для девятого тома собрания сочинений Томаса Манна, изданного в 1960 году в Издательстве художественной литературы, помимо общих редакторов H.Н. Вильмонта и Б.Л. Сучкова, редактора тома Е. Эткинда, указаны редактор С. Шлапоберская, художественный редактор Д. Ермоленко, технический редактор В. Овсеенко, корректоры М. Муромцева и А. Стукова. Но и у этих, даже не семи, а восьми «нянек» дитя оказывалось «без глаза» – полностью избавиться от ошибок не удалось.
Что уж говорить про сегодняшние книги и журналы, когда во многих издательствах корректоров просто сократили, чтобы снизить себестоимость издания?!
Неточности попадают в книгу на разных этапах ее создания, но основным источником ошибок является автор текста, для переводной литературы – автор и переводчик. Переводы на русский язык произведений Томаса Манна дают множество примеров ошибок как первого, так и второго рода.
Выбор Томаса Манна для иллюстрации наших рассуждений о книжных ошибках неслучаен. С одной стороны, он классик мировой словесности, лауреат Нобелевской премии по литературе, не зря за ним закрепилось домашнее прозвище Волшебник слова. Его проза написана мастерски, она ажурна, сложна и воздушна одновременно, она наполнена иронией, скрытыми смыслами, требует от читателя известного напряжения мысли и душевной работы сопереживания.
В письме американской журналистке и редактору Ирите ван Дорен (Irita Bradford Van Doren) от 28 августа 1951 года Манн признается:
«Однажды, начиная историю про Иосифа, я позабавился, написав предложение длиной в полторы печатных страницы. Переводчики разбили его, конечно, на множество коротких. Но кто понимает по-немецки, пусть прочтет это предложение из романа об Иосифе и посмотрит, теряется ли там нить хоть один раз. В нем нет ни напыщенности, ни тяжеловесности; оно юмористично, это образец самопередразнивания, которое и вообще не чуждо моим писаниям, и, вероятно, является причиной тому, что меня так часто неверно читают» [Mann, 1965 стр. 110].
Понятно, что такую прозу нелегко переводить. И хотя Томаса Манна переводили на русский первоклассные переводчики, но и у них нет-нет, но проскальзывают досадные ошибки. Кроме того, сам немецкий классик нередко ошибался в конкретных фактах, особенно в вычислениях. К приводимой им информации тоже нужно относиться критически.
Проблема первородства
Рассмотрим два показательных примера ошибок Томаса Манна. Первый пример связан с автобиографией «Очерк моей жизни», написанной в 1930 году, сразу после получения Нобелевской премии, в ней есть такой пассаж:
«В ту пору самыми близкими моими друзьями были двое юношей из того кружка молодежи, где вращались мои сестры, — сыновья дрезденского художника, профессора академии художеств Э. В моей привязанности к младшему из них, Паулю — тоже художнику, тогда учившемуся в Мюнхенской академии, у знаменитого анималиста Цюгеля и вдобавок превосходно игравшему на скрипке, — казалось, воскресло чувство, которое я некогда питал к тому белокурому, бесславно погибшему школьному товарищу, но благодаря большей духовной близости оно было намного радостнее. Карл, старший, музыкант по профессии и композитор, в настоящее время — профессор Кельнской консерватории» [Манн, 1960 стр. 103].
В этом абзаце две неточности. Во-первых, отец двух друзей Томаса Манна, дрезденский художник Карл Эренберг, не был профессором академии художеств. Это сразу заметили специалисты по творчеству Манна и отметили в комментариях к автобиографии. А вот вторую неточность долгое время не замечали. Дело в том, что Томас Манн ошибся, назвав Пауля младшим из братьев, а Карла – старшим. Эту ошибку вслед за автором повторили многие литературоведы, среди них такой знаток биографии Манна, как Соломон Апт. В биографии писателя, изданной в 1972 году, С.К. Апт напоминает: «Томас Манн находит нужным упомянуть об этой дружбе — с братьями Эренбергами, и особо о своей привязанности к младшему из них, Паулю, художнику, превосходно игравшему на скрипке» [Апт, 1972 стр. 94].
Казалось бы, всё просто: надо сравнить годы рождения братьев, и сразу станет ясно, кто старший, а кто младший. С годом рождения Карла сомнений нет – он родился в 1878 году. Год и даже день рождения Карла устанавливается по нескольким независимым и более авторитетным, чем «Википедия», источникам. Например, «Немецкая биографическая энциклопедия» (НБЭ) называет даты рождения и смерти Карла: 6.4.1878—26.2.1962 [Killy, 1996 стр. 37], т.е. Карл Эренберг родился 6 апреля 1878 года.
Косвенным, но вполне убедительным аргументом в пользу указанной даты рождения Карла может служить юбилейная статья известного музыкального деятеля, тогдашнего руководителя мюнхенской филармонии Вильгельма Центнера (Wilhelm Zentner), посвященная шестидесятилетию Карла Эренберга. Статья появилась 2 апреля 1938 года в газете «Немецкого певческого общества» [Zentner, 1938 стр. 192][1]. Вряд ли организаторы юбилейных празднований при живом виновнике торжества могли ошибиться с годом его рождения.
Больше всего путаницы с годом рождения Пауля. Многие авторитетные литературоведы и биографы Томаса Манна либо приводят неверные даты жизни и смерти Пауля Эренберга, либо, противореча самим себе, публикуют в одном месте верную дату рождения, а в другом – ошибочную.
Существует красивое доказательство того факта, что Пауль родился в 1876 году, это так называемый «Матрикул мюнхенской Академии художеств», то есть список студентов, зачисленных в академию. Оригиналы таких списков, переплетенные в толстые книги, хранятся в Баварской библиотеке, а списки студентов, поступивших в академию начиная с 1809 года, доступны в интернете. Если мы откроем книгу студентов, зачисленных в 1897 году, то под номером 01719 найдем запись, относящуюся к Паулю Эренбергу. Из нее следует, что этот студент зачислен в академию 16 октября 1897 года в возрасте 21 года. Нетрудно посчитать, когда он родился – в 1876 году, то есть Пауль, действительно, на два года старше своего брата Карла.
«Загадка первородства» может считаться решенной, но остается какое-то чувство неудовлетворенности: ее решение строится на основе вторичных документов — студенческих матрикул, юбилейных газетных статей, каталогов художественных аукционов… Все это хорошо и по-своему убедительно, но где же первичные документы, где свидетельства о рождении братьев, прежде других определяющие их возраст? Почему-то ни один биограф Манна не ссылается на такие акты в отношении братьев Эренбергов. Этот пробел нужно восполнить.
Я написал письмо с просьбой найти свидетельства о рождении братьев Эренбергов в Главный государственный архив города Дрезден (das Hauptstaatsarchiv Dresden), являющийся частью государственного архива земли Саксония. Оказалось, что в этом архиве свидетельств о рождении не хранят, и нужно было обратиться либо в региональное церковное управление Дрездена, либо в городской отдел записей актов гражданского состояния, другими словами, в ЗАГС[2].
Не буду подробно пересказывать довольно обширную переписку с работниками дрезденского ЗАГСа, приведу только итог: свидетельства о рождении братьев Эренберг по моей просьбе были найдены. Согласно свидетельству номер 1165 за 1876 год, Пауль Эренберг родился 8 августа 1876 года[3]. Эта дата не встречалась мне ни в публикациях об Эренберге, ни в справочных данных о нем в библиотечных каталогах и энциклопедиях. Ее мельком упомянул в своей третьей записной книжке сам Томас Манн. Твердо установлен и день рождения его младшего брата Карла: согласно данным дрезденского ЗАГСа, он родился, как правильно указывает «Немецкая биографическая энциклопедия», 6 апреля 1878 года.
Тридцать с лишним лет испытательного срока
Второй пример ошибки Томаса Манна связан с его небольшим эссе, написанном в честь семидесятилетия Бруно Вальтера, дирижера и композитора, давнего друга писателя. Поздравляя юбиляра, Томас Манн сетует на несовершенство английского языка:
«Дорогой друг, это досадно. Только что мы после строгого испытательного срока длиной в 34 года договорились в дальнейшем обращаться друг к другу на ″ты″, а теперь я должен писать тебе письмо по случаю дня рождения, в котором это прекрасное начинание вообще не проявляется, так как на этом проклятом сверхцивилизованном английском даже к своей собаке обращаются ″you″» [Mann, 2009a стр. 152].
Я уже обращал внимание читателя на то, что «строгий испытательный срок» не мог длиться 34 года и был, по крайней мере, на два года короче [Беркович, 2011]. Знакомство Кати и Томаса с Бруно Вальтером началось при «смешных обстоятельствах»: по дороге в школу Клаус Манн дергал Гретель Вальтер за волосы. Та пожаловалась отцу, и Бруно позвонил Кате Манн. В своих «Ненаписанных воспоминаниях» она начинает этот эпизод со слов «Мы были соседями по Герцогпарку» [Mann_Katja, 1974 стр. 54].
В Герцогпарке Манны жили в двух местах: с 1910 по январь 1914 — в большой квартире на Мауэркирхерштрассе, 13, а с января 1914 по февраль 1933 — в роскошной собственной вилле на Пошингерштрассе, 1. Дом Вальтеров стоял на той же Мауэркирхерштрассе и имел номер 30. В книге воспоминаний «Тема и вариации» Бруно упоминает, что Манны жили в конце «короткой Пошингерштрассе, непосредственно на берегу Изара» [Walter, 1960 стр. 272]. В этот роскошный дом Томас Манн переехал с детьми в начале января 1914 года. В письме брату Генриху от 7 января Томас сообщает: «Я ведь с детьми перебрался в наш дом – без Кати, отчего, конечно, половина удовольствия полетела к чертям» [Генрих-Томас-Манн, 1988 стр. 154].
Катя в это время лечилась на высокогорном курорте в Швейцарии и вернулась домой только 12 мая 1914 года [Bürgin, и др., 1974 стр. 44]. Таким образом, звонок Бруно Вальтера Кате Манн, с чего началось знакомство, не мог произойти ранее лета 1914 года, а с учетом школьных каникул, скорее всего, случился осенью того года. Так что до семидесятилетия Бруно, отмечавшегося в сентябре 1946 года, прошло не более тридцати двух лет, а не тридцать четыре, как сказал в поздравлении Томас Манн.
В одном ряду с этими мелкими неточностями автора стоят и ошибки переводчиков в изложении конкретных фактов.
Братья и сестры
Перевод «Очерка моей жизни», вошедшего в девятый том сочинений Томаса Манна, осуществлен Анной Кулишер, опытным литератором, человеком с европейским образованием и большим опытом переводов самых разных авторов. Не удивительно, что именно Анне Кулишер доверили перевод ключевого автобиографического произведения Томаса Манна – уже обсуждавшегося здесь «Очерка моей жизни». Когда спустя полвека после собрания сочинений Манна 1959-1961 годов, Соломон Апт составил новое собрание в восьми томах, то именно этим очерком открывался его первый том [Манн, 1960].
Каждый пишущий человек знает, как важна первая фраза любого текста: она задает тон, мелодию и настроение всего дальнейшего повествования. Первая фраза автобиографии Томаса Манна в переводе Анны Кулишер оказалась разбитой на две. В этом, как мы видим по высказыванию самого автора, нет ничего удивительного или странного. Так поступали многие переводчики с громоздкими, на их взгляд, предложениями Волшебника. Важно, чтобы при переводе не исказился смысл сказанного и сохранилась мелодия оригинала. Начало «Очерка моей жизни» выглядит в переводе А. Кулишер так:
«Родился я в 1875 году в Любеке. Я – младший сын купца и сенатора вольного города Любека – Иоганна-Генриха Манна и его жены Юлии да Сильва-Брунс» [Манн, 1960 стр. 93].
Конечно, год и место рождения, а также имена родителей переведены верно (в оригинале, правда, имена Иоганн Генрих написаны без черточки). Должность и профессия отца тоже названы правильно. А вот то, что Томас – «младший сын» многодетной семьи купца и сенатора, вызывает не просто сомнения, а протест. Ведь в семье Иоганна Генриха и Юлии было пятеро детей: три сына – Генрих, Томас и Виктор – и две дочери – Юлия и Карла. И младшим, конечно, был не Томас, а Виктор, Вико, как его звали в домашнем кругу. Он был на пятнадцать лет младше Томаса и отличался от своих утонченных и одаренных старших братьев и сестер большей простотой и бесхитростностью. В конце своей не очень долгой жизни Виктор написал воспоминания о семье «Нас было пятеро» [Mann_Viktor, 1994]. Многие подробности жизни Маннов мы узнали из этой книги.
В общем, назвать Томаса «младшим сыном» мог только человек, совсем не знакомый с биографией писателя, что никак не соответствует образу Анны Семеновны Кулишер, учившейся в Европе и читавшей работы многих европейских писателей в оригиналах. Может быть, Томас Манн и здесь ошибся, как в «загадке первородства» братьев Эренберг? Нет, в оригинале первая фраза автобиографии звучит так: «Я родился в 1875 году в Любеке вторым сыном купца и сенатора вольного города Иоганна Генриха Манна и его жены Юлии да Сильва-Брунс» [Mann, 1994 стр. 177].
Вот в этой фразе все верно: Томас – второй сын сенатора, что вовсе не означает «младший». Последнее – чистая фантазия переводчицы.
Что удивительно: эта ошибка прошла не только через тончайший фильтр корректоров и редакторов сочинений Томаса Манна на русском языке. Эту ошибку не заметили в течение последующих пятидесяти лет многочисленные отечественные «манноведы», и ее повторил без комментариев составитель нового собрания сочинений немецкого классика мудрейший и всезнающий Соломон Константинович Апт! Уж он-то про Вико знал определенно! В написанной им биографии Томаса Манна С. Апт не раз говорит о его младшем брате Викторе, который «родился в год пятидесятилетия сенатора и столетия фирмы» [Апт, 1972 стр. 10].
Сейчас, увы, не спросишь у Анны Семеновны, почему она «второй сын» перевела как «младший», забыв про Виктора, а у Соломона Константиновича не поинтересуешься, почему он закрыл глаза на этот явно известный ему «ляп» переводчицы. Остается только пожать плечами и признать, что ответа на эти вопросы у нас нет. Расписавшись в своем бессилии разгадать загадку первой фразы, продолжим чтение русского перевода «Очерка моей жизни». Новая неожиданность нас поджидает буквально на следующей странице.
Томас Манн вспоминает свое школьное детство, когда он «кропал стишки», которые «уже в шестом классе уяснили начальству строптивость моей своеобразной натуры. Начал я с ребяческих пьес, которые вместе с младшими братьями и сестрами разыгрывал дома, перед родителями, дядюшками и тетушками» [Манн, 1960 стр. 95].
Переведем дух и прочитаем медленно: «вместе с младшими братьями и сестрами». Но страницей ранее было черным по белому написано, что Томас – «младший сын». Как может у «младшего сына» быть «младший брат»? Неужели Анна Семеновна Кулишер вдруг в этом месте вспомнила о несчастном Викторе? Но нет, в описываемое Томасом Манном время Виктор еще не родился, ведь он на пятнадцать лет младше Томаса. Можно подумать, что фразы о «младшем сыне» и о «младших братьях» (их, оказывается, несколько!) переводили разные люди.
Но откуда у самого Томаса Манна взялись «младшие братья»? Он-то не мог не знать, что до пятнадцати лет моложе его в их семье оставались только две сестры – Юлия и Карла. В отличие от загадки первой фразы, этот ребус легко решается. Анна Семеновна попала в классическую лингвистическую ловушку, своеобразный вариант «ложных друзей переводчика», когда прямое словарное значение слова не является правильным в данном контексте.
В русском языке приходится использовать слова «братья» и «сестры», чтобы обозначить всех детей одной семьи. А в немецком есть одно слово «Geschwister», которое в немецко-русских словарях переводится именно словосочетанием «братья и сестры». Но если в семье только девочки или только мальчики, они все равно будут «Geschwister». «Geschwister» ‑ общее понятие, его не всегда нужно переводить именно как «братья и сестры».
Именно слово «Geschwister» употребил Томас Манн, говоря о пьесах, которые он разыгрывал с младшими сестрами, а А. Кулишер перевела это слово так, как стоит в словаре. Вот и получилось, что «младший сын» играл с «младшими братьями». И этот «ляп» без комментария перешел во все сборники и собрания сочинений Томаса Манна, в которых перепечатывался перевод Анны Семеновны Кулишер «Очерка моей жизни».
Список примеров таких мелких фактических ошибок перевода в произведениях Томаса Манна можно продолжить, но мы на этом остановимся. Нас интересует более тонкая материя – проблемы понимания и перевода лейтмотивов в творчестве Томаса Манна. К этому мы и переходим.
«Музыкант среди писателей»
Выступая в 1939 году перед студентами Принстонского университета, Томас Манн признал, что музыка издавна воздействовала на его творчество и помогала вырабатывать собственный стиль:
«Большинство писателей является „по сути дела“ не писателями, а чем-то другим, они – оказавшиеся не на своем месте живописцы, или графики, или скульпторы, или архитекторы, или же еще кто-нибудь. Себя я должен отнести к музыкантам среди писателей. <…> я считаю себя последователем Вагнера в использовании лейтмотива, который я перенес в искусство повествования, но не так, как это делали Толстой и Золя и как это делал в свое время я сам в моем юношеском романе „Будденброки“, где лейтмотив применяется лишь в целях натуралистического подчеркивания характерной детали, так сказать механически, а по-другому – в духе музыкальной символики» [Манн, 1960 стр. 155].
В этом же докладе автор «Волшебной горы» описывает функцию лейтмотива, «магической формулы, которая то предвосхищает последующее, то возвращает к предыдущему и служит средством для того, чтобы внутренняя целостность романа ощущалась непрерывно, на всем его протяжении» [Манн, 1960 стр. 155].
В этой заметке мы рассмотрим некоторые яркие лейтмотивы в романе Томаса Манна «Королевское высочество», вызвавшие определенные трудности при переводе на русский язык. Работа над романом, вышедшем в свет в 1909 году, растянулась почти на семь лет – вдвое дольше, чем над первым романом «Будденброки». Второй роман создавался в период, когда Томас круто изменил свою жизнь: на смену многолетнему «мужскому роману» с художником Паулем Эренбергом пришли сватовство и последующая женитьба на Кате Прингсхайм, рождение первых детей, вхождение в семью профессора Альфреда Прингсхайма и первое знакомство с загадочным еврейским миром. Новый опыт отражался в замысле романа. Поначалу он был задуман в развитие идеи одиночества художника, высказанной в ранней новелле «Тонио Крёгер», только героем нового произведения должен был стать не художник, а монарх. Как и художник, государь тоже одинок и отчужден от общества. О первоначальном замысле романа Томас Манн рассказал в заметке 1910 года «По поводу „Королевского высочества“»:
«Собственно говоря, в моём воображении вставал тот государь, о котором Шиллер сказал устами своего Карла VII: „Властителю совластвует певец… Пусть об руку идет с монархом он: они живут на высотах создания“» [Манн, 1960a стр. 34].
Этому замыслу соответствовал девиз будущего романа, в качестве которого автор взял строчку из стихотворения Александра Сергеевича Пушкина: «Ты царь – живи один!» Постепенно замысел усложнялся, и число одиноких героев романа, по той или иной причине отчужденных от общества, увеличивалось.
Алгебраическая дочь
Главной женской фигурой романа стала Имма Шпёльман, дочь американского миллиардера, в которую влюбился другой герой романа принц Клаус-Генрих. Их брак оказался спасением для почти обанкротившегося княжества, а «суровая любовь» стала для каждого спасением от одиночества и отрешенности от реальной жизни. В Имме явно угадывается Катя Прингсхайм, хотя сама супруга Томаса Манна отрицала сходство: «старый Шпёльман куда больше похож на портрет моего отца, чем Имма на меня» [Mann_Katja, 1974 стр. 73]. Тем не менее, автор наделил героиню романа многими чертами Кати, обе были в молодости дерзки и порывисты (достаточно сравнить сцену, описанную Катей Прингсхайм в воспоминаниях, когда она на ходу спрыгнула с трамвая в ответ на требование контролера показать билет [Mann_Katja, 1974 стр. 24], и сцену из романа, когда Имма прошла через шеренгу солдат, несмотря на требования унтер-офицера [Манн, 1959 стр. 198]). Кроме того, обе изучали математику в университете. Это обстоятельство, сейчас достаточно рутинное, в начале ХХ века, когда создавался роман «Королевское высочество», выглядело как сенсация.
До начала двадцатого века в Германии девушек в студентки не принимали, даже вольнослушательницы были большой редкостью. Земля Баден первой среди немецких земель разрешила представительницам «слабого пола» учиться в университетах на правах студенток – соответствующий указ был подписан 28 февраля 1900 года. В Баварии аналогичное решение было принято через два с половиной года – 21 сентября 1903 года [Jüngling, и др., 2003 стр. 49].
Стать студенткой или вольнослушательницей было непросто. Для этого, как минимум, нужно было получить свидетельство об окончании гимназии, сдав выпускные экзамены. Сейчас такие экзамены называют «абитур», а успешно их выдержавших – «абитуриентами»[4]. В то время в ходу был термин «абсолюториум» (Absolutorium). Женских гимназий тогда не существовало, тем более не было и смешанных школ, как сейчас. Девушка, желавшая получить высшее образование, должна была сдавать выпускные экзамены за весь курс гимназии экстерном. Такой барьер могла преодолеть далеко не каждая. В области школьного образования равноправие юношей и девушек было достигнуто только в Веймарской республике в 1927 году [Jüngling, и др., 2003 стр. 348].
Таким образом, девушка, изучавшая в то время в университете математику, должна была обладать, помимо незаурядных умственных способностей и твердости характера, еще и значительной материальной поддержкой семьи – домашние учителя для подготовки к экзаменам экстерном стоили дорого. Это объясняет, почему Томас Манн неоднократно на протяжении романа напоминает читателю, что Имма изучает в университете алгебру или слушает курсы «теоретической математики»[5].
Слово «алгебра» и его производные встречаются в романе [Манн, 1959] десять раз: два раза с производными глагола «изучать» (стр. 151 и 288), два раза с производными глагола «заниматься» (стр. 186 и 302), два раза в выражении «с алгеброй под мышкой» (стр. 197 и 199) и по одному разу в словосочетаниях «алгебраическая дочь» (стр. 152), «оставьте вашу алгебру» (стр. 238), «из царства алгебры» (стр. 296) и «алгебра куда сложнее» (стр. 322).
Кроме того, занятия Иммы в университете подтверждаются близкими по форме и содержанию фрагментами текста. В первом речь идет о сообщении в местной газете:
«Кроме того, она два раза присутствовала в университете на лекциях по теоретической математике тайного советника Клингхаммера, сидела вместе с прочими студентами на деревянной скамье и прилежно писала своим вечным пером, ибо известно, что она девушка образованная и занимается алгеброй» [Манн, 1959 стр. 186].
Во втором фрагменте рассказывается о регулярных занятиях в университете:
«Что касается Иммы, то она, как уже упоминалось, снова стала посещать городские благотворительные заведения, не запуская, однако, из-за этого научных занятий, ибо с начала второго учебного полугодия регулярно присутствовала в университете на лекциях тайного советника Клингхаммера — ежедневно сидела в аудитории вместе со студенческой молодежью, одетая в простое черное платье с белыми манжетами и отложным воротником и, согнув крючком указательный палец, — это была ее манера держать ручку, — записывала лекцию вечным пером» [Манн, 1959 стр. 194].
В этих фрагментах мы тоже видим настойчиво повторяющиеся сцены, выражения, детали, заставляющие читателя не забывать факт обучения Иммы в университете: в обоих отрывках фигурируют запоминающиеся имя и титул профессора, вечное перо, которым Имма записывает лекции, сидение в аудитории на деревянной скамье вместе с другими студентами…
Занятия математикой продолжались и дома:
«Окутанная этой мантией, прижавшись губами к тыльной части узенькой левой руки и согнув крючком указательный палец правой она вечным пером исправляла записи лекций в лежащей перед ней тетради» [Манн, 1959 стр. 237].
Здесь те же запоминающиеся образы — согнутый крючком указательный палец и вечное перо, — они связывают далекие друг от друга фрагменты текста в единое целое, или, словами Томаса Манна, служат тому, «чтобы внутренняя целостность романа ощущалась непрерывно, на всем его протяжении». Кроме того, они индивидуально характеризуют Имму, выделяя ее из общей массы студентов.
Отмеченные нами повторы выражают один из лейтмотивов романа, связанный с Иммой Шпёльман. Кратко его можно обозначить «математическая принцесса». Математика не только раскрывает незаурядные способности и настойчивый характер героини «Королевского высочества», но и показывает большие финансовые возможности ее семьи. Кроме того, математика играет важную роль в сюжете романа: именно она помогает сближению героев, овладению ими методов экономического управления и, в конечном счете, спасению экономики обедневшего государства.
Лейтмотив, связанный с образом главной героини, не впервые встречается в творчестве Томаса Манна. В новелле «Тристан», опубликованной в 1903 году, лейтмотив строится вокруг жилки на лбу героини, супруги коммерсанта Клетериана [Манн, 1960b]. Это слово восемь раз встречается в тексте с разными эпитетами: голубая, болезненная, бледно-голубая… Кроме того, один раз оно заменено местоимением. Во всех девяти появлениях в тексте новеллы слово сопровождается определениями, которые выдают нарастание тревоги, напряженности, болезненности героини, трагически погибающей в конце. Лейтмотив, говоря словами Томаса Манна, «то предвосхищает последующее, то возвращает к предыдущему», он служит средством для того, чтобы читатель постоянно ощущал текст как единое целое.
В дальнейшем Томас Манн постоянно совершенствовал технику лейтмотива, который сыграл особенно заметную роль в его больших романах «Волшебная гора» и тетралогии «Иосиф и его братья».
Цветная принцесса, самоцитирование и трудности перевода
Героиня «Королевского высочества» Имма Шпёльман выделяется не только стремлением постичь в университете тайны алгебры и всей «теоретической математики». Главная причина ее отчуждения от общества состояла в том, что в ее жилах намешано множество кровей. В свете будущего брака принца Клауса-Генриха и Иммы, придворные видят в этом большое преимущество для королевской династии:
«Господин фон Кнобельсдорф высказал еще много разумных, независимых и хороших мыслей. Он рассказал, какая смешанная кровь течет в жилах Иммы Шпельман, — кроме немецкой, португальской и английской, у нее, по слухам, есть примесь и древней царственной индейской крови, — и подчеркнул, что предвидит для династии большую пользу от оживляющего воздействия, какое смешение рас должно оказать на древний род Гримбургов.» [Манн, 1959 стр. 335].
Даже великий герцог одобрял выбор своего младшего брата:
«Твоя избранница — не ординарная девушка, в ней нет мещанских черт, но нет и черт национальных. Кровь у нее смешанная… я слышал, будто в ее жилах течет даже индейская кровь. Пожалуй, это хорошо. С такой спутницей жизни тебе, пожалуй, меньше грозит самоуспокоенность» [Манн, 1959 стр. 341].
В Америке, где прошли детство и юность дочери миллиардера, к индейской крови относились иначе. Имма объясняет своему будущему избраннику:
«В Америке индейская кровь считается позором. Таким страшным позором, что дружеские и любовные союзы разрываются без всякой пощады, если только на одной из сторон обнаружится это позорное клеймо» [Манн, 1959 стр. 261].
Имма сполна прочувствовала, что значит быть в расистском обществе «цветной», какое чувство неполноценности рождает всеобщее презрение и осуждение:
«Как-никак, а эта неполноценность, это осложнение разобщало нас даже с теми немногими, кто во всем прочем занимал примерно равное с нами положение» [Манн, 1959 стр. 261].
Чтобы подчеркнуть свое отнюдь не благородное происхождение, так осложнявшее их жизнь в Америке, Имма показывает принцу свои «черные космы, которые вечно падают куда не следует» [Манн, 1959 стр. 262]. Этот образ черных волос Томас Манн делает частью нового лейтмотива романа, который можно назвать «цветная принцесса». Темные волосы госпожи Шпёльман с различными эпитетами упоминаются в романе [Манн, 1959] четырнадцать раз! Пять раз волосы Иммы называются «иссиня-черными» (стр. 220, 237, 279, 326, 354), пять раз сама Имма названа «черноволосой» (стр. 199, 231, 290, 323, 327). Встречаются выражения «темные, как ночь», «завеса черных волос» и т.д. Этот отличительный признак героини читатель не забудет до самого конца романа. Но и это ещё не всё.
К лейтмотиву «цветная принцесса» можно отнести и настойчивые упоминания смуглости кожи квинтеронки. Томас Манн обращает внимание читателя на смуглость ее плеч (стр. 200, 213), рук (стр. 225, 279, 329), шеи (стр. 279, 326). Посчитав, видимо, что этих упоминаний недостаточно, автор находит редкое, а потому запоминающееся сравнение цвета кожи Иммы с «обкуренной морской пенкой». А чтобы читатель лучше запомнил это необычное сравнение, он повторяет его дважды. Первый раз он говорит о цвете шеи:
«Большой яйцевидный драгоценный камень на жемчужной цепочке украшал ее обнаженную шею, по цвету схожую с обкуренной морской пенкой» [Манн, 1959 стр. 220] .
В следующем эпизоде упомянуты уже шея и руки:
«По сравнению с белизной платья, обнаженные руки и шея казались смуглыми, цвета обкуренной морской пенки, огромные глаза, строго блестевшие на своеобразном детском личике, красноречиво и неудержимо говорили свое, а прямая прядка иссиня-черных волос выбилась сбоку на лоб» [Манн, 1959 стр. 279].
Относительно последнего сравнения с морской пенкой следует сказать несколько слов. Прежде всего отметим, что это сравнение – своеобразное самоцитирование: Томас Манн уже сравнивал с обкуренной морской пенкой кожу Зиглинды — героини новеллы «Кровь Вельзунгов», написанной в том же 1905 году, когда состоялась свадьба Томаса с Катей Прингсхайм и у них родилась дочь Эрика. Новелла должна была выйти в январском номере журнала «Neue Rundschau» за 1906 год. Однако автор в последний момент потребовал от издателя убрать новеллу из почти готового номера, а уже отпечатанные экземпляры журнала с новеллой уничтожить. К этому мы еще вернемся, а пока отметим, что Томас Манн всячески подчеркивает еврейство каждого члена семьи Ааренхольдов, в ряду других литературных приемов на это работает и подчеркнутая смуглость кожи Зиглинды.
В выражении «обкуренной морской пенкой» Томас Манн использует два слова: существительное Meerschaum и определение angerauchte. Казалось бы, с первым словом всё понятно: Meer – море, Schaum – пена. Менее ясно, что должно означать тут второе слово: angerauchte – обкуренный, закопченный. На вид простое словосочетание вызвало непреодолимые трудности у всех трех переводчиц новеллы «Кровь Вельзунгов». По-видимому, первой перевела новеллу на русский язык Елена Фрадкина, ее перевод опубликован в израильском журнале «Зеркало» в 1995 году. Обсуждаемое место в новелле в переводе Фрадкиной выглядит не вполне аппетитно: «Шея ее была цвета морской пены, чуть тронутой копотью» [Манн, 1995 стр. 49].
Новый перевод новеллы «Кровь Вельзунгов» на русский язык предприняла Елизавета Соколова в 1997 году в альманахе «Ясная Поляна». У нее получилось не лучше, чем у Фрадкиной: «…вокруг ее обнаженной шеи, на коже цвета не очень чистой морской пены» [Манн, 1997 стр. 273]. В обоих случаях так и хочется взять в руки «мыло душистое и полотенце пушистое»!
Наконец, третий перевод «Крови Вельзунгов» принадлежит Екатерине Шукшиной, он опубликован в сборнике «Ранние новеллы» Томаса Манна в 2011 году. Переводчица решила пожертвовать точностью перевода, вообще отбросив загадочное слово «angerauchte», чтобы сохранить чистоту кожи героини: «на обнаженной шее цвета набежавшей морской пены» [Манн, 2011 стр. 506].
На самом деле, этот «ребус» с морской пеной решается очень просто, Томас Манн имел в виду совсем другое значение слова Meerschaum. Это не только морская пена, но и название минерала белого цвета, из которого делали (и делают) знаменитые пенковые трубки. Но чтобы трубка служила как положено, ее нужно было «обкурить», и тогда она приобретала нежный бежево-коричневатый оттенок. Именно с обкуренной пенковой трубкой сравнивал писатель нежную смуглую девичью кожу.
В отличие от переводчиц новеллы «Кровь Вельзунгов» переводчицы на русский язык романа «Королевское высочество» Н. Касаткина и И. Татаринова справились с этим трудным местом отлично: у них нет никакой морской пены, а есть морская пенка, что радикально меняет смысл.
Авторский повтор запоминающегося сравнения девичьей кожи с обкуренной морской пенкой выглядит в романе естественно в рамках общего лейтмотива «цветная принцесса». А вот другой повтор, который мы рассмотрим в следующем разделе, впечатления естественности не оставляет.
Карикатура на самого себя
Если вспомнить, кто был прототипом героини романа «Королевское высочество», то станет понятно, почему первоначально она задумывалась как еврейка, чьи предки два поколения назад эмигрировали из Германии в США. Судя по рабочим материалам из записной книжки писателя, героиня должна была зваться Имма Дэвис, или Имма Дэвидсон (был и вариант Дэвидс) [Mann, 2004 стр. 421]. Еврейские корни угадывались еще у трех персонажей романа, но в окончательном варианте «Королевского высочества» евреем остался только один – доктор Плюш. Одной из причин такого решения послужил скандал вокруг новеллы «Кровь Вельзунгов», приведший к острому конфликту между писателем и его тестем, профессором Альфредом Прингсхаймом, которому содержание новеллы показалось откровенно антисемитским и бросающим тень на честь его семьи.
Томас Манн, без сомнения, этого не хотел. Напротив, в его замысел входило показать достоинства семьи Прингсхаймов и самого профессора, абсолютно не похожего на еврейского богача, как его представляли в патриархальном Любеке, откуда был родом автор «Будденброков». Именно таким нуворишем, богачом-выскочкою показан глава семейства Ааренхольдов, про которого в новелле сказано:
«Родившись в дальнем местечке у восточных границ и взяв в жены дочь состоятельного торговца, господин Ааренхольд, смелый и умный предприниматель, посредством великолепных махинаций, имевших предметом горное дело — развитие угольного месторождения, — направил в свою кассу мощный и неиссякаемый поток золота…» [Манн, 2011 стр. 496].
Жена старшего Ааренхольда, их старшие дети — Мерит и Кунц — и младшие — близнецы Зигфрид и Зиглинда — изображены в новелле с настойчивым подчеркиванием тех черт — от внешности до манеры разговора, — которые по традиционным антисемитским стереотипам присущи именно евреям (анализ новеллы и версий происходившего с ней см. в моей статье [Беркович, 2016]).
Именно такую семью опасался увидеть автор «Будденброков», когда впервые переступал порог виллы Прингсхаймов на улице Арси 12. К великой радости молодого литератора, действительность рассеяла его опасения. Сразу после первого визита Томас писал брату Генриху:
«Прингсхаймы – впечатление, которым я переполнен. Тиргартен с высокой культурой. Отец – университетский профессор с золотым портсигаром… В этих людях нет и намека на еврейское происхождение; не чувствуешь ничего, кроме культуры» [Генрих-Томас-Манн, 1988 стр. 73].
Описав с откровенной неприязнью семью Ааренхольдов, прямую противоположность семьи Прингсхаймов, автор новеллы рассчитывал получить от своих новых родственников если не благодарность, то хотя бы одобрение. Ведь Прингсхаймы не такие! — хотел подчеркнуть автор. Но получилось все не так, как Томас представлял себе. Описанная с отвращением еврейская семья стала не антиподом другой, идеальной еврейской семьи, а символом всех еврейских семей, пытающихся приобщиться к чуждой им европейской культуре. В конце концов, это признал и сам автор новеллы в письме брату Генриху от 17 января 1906 года:
«Так вот, коротко и холодно: вернувшись из декабрьской поездки, я застал здесь слух, будто я написал какую-то резко «антисемитскую» (!) новеллу, где страшно компрометирую семью своей жены. Что мне было делать? Я окинул внутренним взором свою новеллу и нашел, что при всей своей невинности и независимости она не очень-то способна подавить этот слух» [Генрих-Томас-Манн, 1988 стр. 87-88].
Безусловно, в работе над романом «Королевское высочество» Томас Манн учитывал печальный опыт, связанный с новеллой «Кровь Вельзунгов». Кроме того, он достаточно ясно начал представлять, что женитьбу немецкого принца на американской еврейке не поймут и не примут консервативные немецкие читатели. Поэтому писатель изменил первоначальный план и представил героиню креолкой с целым букетом различных кровей. В происхождении Иммы Томас Манн ориентировался на корни матери, происходившей из семьи немца и бразильянки.
И все же сходство героини новеллы «Кровь Вельзунгов» и романа «Королевское высочество» осталось: у каждой «черные блестящие глаза» (ср. [Манн, 1959 стр. 205] и [Манн, 2011 стр. 493]), нежная смуглая кожа, «схожая с обкуренной морской пенкой» — сравнение, так понравившееся Манну, что он использовал его, по крайней мере, в двух произведениях. Но ярче всего еврейские черты проявляются в речи Иммы Шпёльман, очень похожей по стилю на речь Зиглинды из «Крови Вельзунгов». Это сходство автор подчеркивает еще и тем, что описывает его и в новелле, и в романе практически одними и теми же словами, т.е. снова прибегает к самоцитированию. В новелле речь близнецов характеризуется такими словами (в переводе Екатерины Шукшиной)[6]:
«Они сидели, утонув на мягком за столом в зале, приняв небрежные позы, с капризно-избалованными лицами, сидели в пышной защищенности, но речь их была наточена, как там, где на то есть нужда, где для выживания потребны блеск, жесткость, самооборона и бдительная находчивость» [Манн, 2011 стр. 500].
Примерно в такой же позе и с таким же выражением лица сидит Имма Шпёльман[7]:
«Но Имма Шпельман в красном с золотом платье удобно сидела у стола, небрежно откинувшись, с капризной гримаской балованного ребенка, окруженная прочным довольством, а в речах ее была такая же язвительность, что и там, где это необходимое оружие, где без проницательности, настороженности и беспощадной остроты ума не проживешь» [Манн, 1959 стр. 230-231].
Пусть нас не смущает, что переводчицы новеллы и романа используют различные слова для перевода этого предложения – в оригинале Томас Манн повторяет себя практически дословно (ср. примечания 3 и 4).
Надо отдать должное переводчице новеллы Е. Шукшиной и переводчицам романа Н. Касаткиной и И. Татариновой, которые верно передали смысл непростой фразы, суть которой в том, что речь персонажей неоправданно остра и агрессивна, они удобно расположились в полной безопасности, но по манере их речи можно заключить, что от того, победят ли они в споре или нет, зависит ни много ни мало их жизнь. Такое поведение можно было бы назвать превышением необходимой обороны.
О трудности перевода этого фрагмента можно судить по тому, что две другие переводчицы новеллы «Кровь Вельзунгов» на русский язык перевели его с точностью до наоборот. Например, в переводе Елизаветы Соколовой, опубликованном в журнале «Ясная Поляна», рассматриваемая фраза звучит так:
«Им было удобно и мягко в зале за столом, они сидели расслабившись, с капризными лицами, непоколебимо самоуверенные, но их речь звучала резко там, где были бы уместны ясность, твердость, находчивость и острая шутка» [Манн, 1997 стр. 270].
Да ничего подобного! Их речь звучала резко там, где как раз не было необходимости ни в твердости, ни в находчивости, ни в острой шутке. Смысл авторского пассажа искажен полностью. Ту же ошибку допускает и Евгения Фрадкина:
«Они сидели удобно и мягко у стола, в небрежных позах, с капризным, избалованным выражением лиц, упиваясь надежностью своего существования, но речь их была резкой там, где требовалась ясность, твердость, самооборона и бдительное остроумие» [Манн, 1995 стр. 47].
Неоправданную агрессивность, граничащую с провокацией, Томас Манн относит к «интеллектуальному радикализму», который он считает присущим евреям. Спустя десять лет после выхода в свет «Королевского высочества» Томас Манн записал в дневнике результат беседы с Катей 2 мая 1919 года:
«Мы говорили также о таком типе российского еврея, руководителя мирового движения, о взрывоопасной смеси из интеллектуального еврейского радикализма и славянской христианской мечтательности. Если мир не потерял инстинкта самосохранения, он должен со всей энергией и по-военному быстро выступить против такого типа людей» [Mann, 1979 стр. 223].
В романе «Королевское высочество» Томас Манн не ограничился самоцитированием, он дословно повторяет этот фрагмент текста в другом месте романа:
«Имма Шпельман в красном с золотом платье сидела у стола, небрежно откинувшись, с капризной гримаской балованного ребенка, окруженная прочным довольством, а в речах ее была такая же язвительность, что и там, где это необходимое оружие, где без проницательности, настороженности и беспощадной остроты ума не проживешь» [Манн, 1959 стр. 262].
По сравнению с первым появлением на страницах 230–231 русского перевода в этой фразе пропало слово «удобно», хотя в оригинале[8] тексты совпадают. С точки зрения перевода это не совсем корректно – по-разному переводить один и тот же авторский текст. Но сейчас мы поговорим не о переводчиках, а об авторе. Оправдан ли этот повтор с художественной точки зрения?
Показательно, что в обоих случаях за описанием манеры речи Иммы Шпёльман следует вопрос: «Почему же?». При первом чаепитии с семьей Шпёльман Клаус-Генрих пытается найти ответ:
«Клаус-Генрих изо всех сил старался до этого додуматься, в то время как речь шла об океанских пароходах и театральных представлениях» [Манн, 1959 стр. 231].
Через месяц, в день, когда состоялась первая верховая прогулка принца, Иммы и сопровождавшей их графини Левенюль, Клаус-Генрих, кажется, додумался:
«Теперь Клаус-Генрих понимал это, по целым дням старался лучше постичь это сердцем» [Манн, 1959 стр. 262].
Но нужно ли для этого дословно повторять сцену, имевшую место месяц назад? Нужно ли дважды сажать фрейлейн Шпёльман за столом в одной и той же позе, с той же гримаской на лице и, что должно быть особенно обидно для дочери миллиардера, в том же платье? Не похожа ли тут Имма скорее на куклу, чем на подвижную девушку с решительным характером?
Предположение о том, что Томас Манн просто ошибся, перенеся фразу из новеллы «Кровь Вельзунгов» из одного места романа «Королевское высочество» в другое и забыв стереть ее первое появление, слишком просто, чтобы быть правдой. Но и допущение, что такому Мастеру слова отказал художественный вкус, столь же невероятно. Как бы то ни было, но такой пассаж должен быть прокомментирован специалистами, однако в толстом томе комментариев к роману упоминания этого странного повтора нет. Я обратился с вопросом к профессору Генриху Детерингу (Heinrich Detering), под редакцией которого роман «Королевское высочество» издан в Большом комментированном Франкфуртском издании работ, писем и дневников Томаса Манна [Mann, 2004a], он же автор тома комментариев к роману [Mann, 2004b]. Профессор Детеринг мне ответил:
«Спасибо за внимательное чтение! Повторение у Томаса Манна, действительно, можно найти – а это крайний пример техники использования лейтмотивов и сюжетных повторений, как раз в этом романе доведенной до карикатуры на самого себя. На мой взгляд, всё остальное повторяется, чтобы подчеркнуть контраст между „изо всех сил старался до этого додуматься“ и „теперь понимал это“. В новом издании „Комментария“ я должен буду об этом сказать, Вы правы»[9].
Вот так «карикатура на самого себя» вплелась в причудливую сеть сюжетных повторов и лейтмотивов Волшебника слова Томаса Манна.
Литература
Беркович, Евгений. 2016. Новелла Томаса Манна «Кровь Вельзунгов» и проблемы литературного антисемитизма. Нева , № 5 2016.
Генрих-Томас-Манн. 1988. Генрих Манн — Томас Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. Переписка. Статьи. М.: Прогресс, 1988.
Манн, Томас. 1959. Королевское высочество. Королевское высочество. Лотта в Веймаре. Собрание сочинений в десяти томах. Том второй, с. 5-362. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1959.
Манн, Томас. 1960. Введение к «Волшебной горе». Доклад для студентов Принстонского университета. О себе и собственном творчестве. 1906-1954. Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый, с. 153-171. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.
Манн, Томас. 1960a. По поводу «Королевского высочества». О себе и собственном творчестве 1906-1954. Статьи 1908-1929. Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый, с. 31-36. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.
Манн, Томас. 1960b. Тристан. Рассказы. Собрание сочинений в десяти томах. Том седьмой, с. 123-167. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.
Манн, Томас. 1995. Кровь Вельзунгов. Перевод Евгении Фрадкиной. Зеркало, № 124, с. 43-54. 1995.
Манн, Томас. 1997. Кровь Вельзунгов. Перевод Елизаветы Соколовой. Ясная поляна, №2, с. 265-286. 1997.
Манн, Томас. 2011. Кровь Вельсунгов. Перевод Екатерины Шукшиной. Ранние новеллы, с. 491-522. М.: АСТ: Астрель, 2011.
Jüngling, Kirsten; Brigitte, Roßbeck. 2003. Die Frau des Zauberers. Katia Mann. Biografie. München: Propyläen Verlag, 2003.
Mann, Katja. 1974. Meine ungeschriebenen Memoiren. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1974.
Mann, Thomas. 1979. Tagebücher 1918—1921. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1979.
Mann, Thomas. 1984. Waelsungenblut. Mit den Illustrationen von Th. Th. Heine. Frankfurt a. M.: Fischer Taschenbuch Verlag, 1984.
Mann, Thomas. 2004. Paralipomena. Arbeitsnotizen zu «Königliche Höheit». Königliche Hoheit. Roman. Kommentar, Große kommentierte Frankfurter Ausgabe, Band 4.2. с. 325-562. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 2004.
Mann, Thomas. 2004a. Königliche Hoheit. Roman. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe, Band 4.1. Frankfurt a.M.: S. Fischer Verlag, 2004.
Mann, Thomas. 2004b. Königliche Hoheit. Kommentar von Heinrich Detering. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe, Band 4.2. Frankfurt a.M.: S. Fischer Verlag, 2004.
Примечания
[1] Я благодарю д-ра Вульфа Редера (Dr. Wulf Rehder) за любезное указание на эту публикацию.
[2] Письмо автору референта Главного государственного архива Дрездена д-ра Йорга Людвига (Dr. Jörg Ludwig) от 10 августа 2010 (личный архив автора).
[3] Письмо автору сотрудницы городского архива Дрездена госпожи Хайде Фенкл (Heide Fenkl) от 24 августа 2010 (личный архив автора). Выражаю самую искреннюю признательность госпоже Фенкл и ее коллегам за проведенные поиски, увенчавшиеся полным успехом.
[4] В русском языке слово «абитуриент» обозначает человека, поступающего в ВУЗ, а вовсе не сдающего экзамены на аттестат зрелости. В основе слова Abitur лежит латинское abiturus ‑ тот, кто должен уйти. Т. е. «абитур» – это выход из школы, а вовсе не поступление в институт. Но язык развивается по своим законам, не всегда совпадающим с законами житейской логики.
[5] Так в русском переводе [Манн, 1959 стр. 186]. В оригинале курс назывался «теория чисел» (Zahlentheorie), что с точки зрения математика звучит совершенно корректно, чего не скажешь о загадочной «теоретической математике».
[6] Оригинальный немецкий текст выглядит так: «Sie saßen tief und weich am Tische im Saal, in lässiger Haltung, mit launisch verwöhnten Mienen, sie saßen in üppiger Sicherheit, aber ihre Rede ging scharf wie dort, wo es gilt, wo Helligkeit, Härte und Notwehr zum wachsamen Witz zum Leben geboten sind» [Mann, 1984 стр. 30].
[7] В оригинале фраза выглядит так: «Aber Imma Spoelmann saß weich in ihrem rotgoldenen Kleide am Tische im Saal, in lässiger Haltung, mit launisch verwöhnten Mienen, saß in üppiger Sicherheit, während ihre Rede scharf ging wie dort, wo es gilt, wo Helligkeit, Härte und wachsamer Witz zum Leben geboten sind» [Mann, 2004a стр. 258].
[8] В оригинале эта фраза выглядит так: «Imma Spoelmann saß weich in ihrem rotgoldenen Kleide am Tische im Saal, in lässiger Haltung, mit launisch verwöhnten Mienen, saß in üppiger Sicherheit, während ihre Rede scharf ging wie dort, wo es gilt, wo Helligkeit, Härte und wachsamer Witz zum Leben geboten sind. Warum doch? Klaus Heinrich begriff es nun, und Tag für Tag war er beschäftigt, es besser in seinem Herzen zu begreifen» [Mann, 2004a стр. 292].
[9] Электронное письмо Генриха Детеринга от 9 августа 2021 года в личном архиве автора.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer8/berkovich/
