***
Я была здесь, мастер, когда вы обронили сон,
Без перчаток и чая перед выходом, Пикассо
По Вашей щеке стекал, но число часов
Никогда не совпадало со временем всех молчаний.
Я ходила без платьев, когда тротуар за окном пылил
За беспамятством обезглавленных ртов Дали,
С сотней лиц, сквозь помосты размолотых веком линз,
От себя собой отличаясь.
Я вдыхала дым – выдыхала огонь из рук,
За арканы Таро, синхронные створы рун
Исчезала, но возвращалась уже к утру,
Как всегда совпадая с внутривенной Вашей тоской.
Я любила здесь, мастер, когда Вы отстегнули ворот
Ледяной пощады необратимых войн,
За какие, как утверждали Ваш Волк и Ворон,
Ни один эшафот не поручится головой.
***
Одень меня наспех в тень твоего тела
И палец к губам плотнее,
Что может быть ненадёжней, чем молчание тех, кто
Самим себе не казался, не снился, не…
Оберни меня в дрожь памяти о твоём дыхании,
С такой походкой гулок женский мой позвоночник
Тела, сбивчиво гнущегося на канжи
Под утро – татуировка на каждой фаланге ночи.
ЖАЖДА
Большие камни теней как ворота в город,
Где был сокрушён Голиаф, где закат раствором
Загустевает, течёт в разверстое горло
Гор и колодцев, на миражи расколотых.
Здесь выживает засуха или сырость,
Жажда сменяет жажду –
То некрасиво, то великолепно,
Кругами сходит бессильно.
Камни теней встают на дыбы, но осыплются,
Крепости валки – если тебя касаюсь.
Лунный кадык входит в облака ворот по самый
Глоток – и тростник выгибается, как Вирсавия
При виде Давида. Дождём осыпается сад,
Пустыня сжимается в точку и – падает в море.
ВСЕ ПИСЬМА ОБ ИНДИИ
Все письма об Индии, если когда-то окончится этот блюз,
И c неба бронзовый пепел будет идти вместо снега,
Я стану считывать с проступившим следом
На спящем камне,
Где под трепещущим лоскутом облака – лепестка
Пёстрое развешивают бельё
Жители хрустких хижин,
И колокольчик в пальцах дороги льёт:
«Ом намах шивайа»…
И вихри песка всё ближе
Вслед танцующей силе Шакти – ветер взмывает.
Я буду прочитывать неторопливо,
Как заваривают кофейные зерна, перебирая косточки ритмов,
Как рыбаки у моря берут своё, взамен оставляя лиловый
Шелест ветровок,
Где женщины над маисовым озером подолы несут – паруса.
В краю, где возможно копить только цвета, не прикасаясь,
Но врастая в равновесную полосу горизонта,
Я научусь пересыпать песок сквозь соль и муссон,
Где клёкот сов басовит и вращающиеся их головы
На толстых листьях – овальные идолки, комья,
Насаженные на струну бамбука, аукают,
Когда в сон больших глиняных голов дуют звери и духи.
Я буду идти за водой – с той стороны воды,
Раскачиваясь в лёгкой пиале лагуны,
Между снегом и снегом, как берегут,
Растворяя дыхание, губы
Горизонта, запоминать, как ведут по ним сонные
Кисти тумана,
Все вести об Индии, все ароматы магий –
До тонкосводной, до хрупкой кожи письма.
НА КИНБУРНСКОЙ ПОЛОСЕ
Приподнимаясь на руках Очакова,
В глаза смотрела – морю,
Там заручаться волчьим, как причастьем,
Мог крик,
Взяв невесомость, медленный крен амфоры –
Есть потрясенье,
Но в шлемах лодок откуп спящих армий,
И свет рассеян.
Тогда и мягкий натиск равновесье
Затронуть в силах.
И то, что представлялось здесь уместней,
Чем объяснимей,
Скорее невозможно обещать –
Дорогой лучше
От всех моторов отвязать рычание,
Чтоб не прослушать.
***
Ничего кроме песен ты не возьмёшь с собой,
Оттого, что всё остальное отпустишь раньше.
Ледяная вода собой заменяет свод,
Снег твердеет за кадром тающей мостовой,
Хоть благословен его собиравший.
Даже если сложить слова, остаётся – три…
Птичий табор стянул горизонт, но не держит тверди.
Невозможна ошибка: опыт неповторим.
В сердце каждой империи свёрнут рим,
И на ножнах каждого воина – «помни о смерти»,
Но и это, как видно, проходит, поскольку сам
Не узнал бы себя ни разу, сколько б ни медлил,
Но подходит третье, развязывает глаза…
Потому и встречать восход на краю колеса,
Никого кроме этих холмов позвать не умер.
СОЛО ДЛЯ ВЕТРА И ХОЛМОВ
Пограничного солнца встречать ледник,
Радость гибнуть пред собственным возрожденьем.
Из путей, существующих не отдельно
Или врозь – всё одно в расстоянье вник.
Вовлекаешь вполне неразменный титр
В окоём – маяков соляных вещанье,
И любить иных – как уметь прощаться
Даже в самой нежной из аргентин
Амнезия времени на просвет –
Образ местности навзничь пересечённой.
Зуммер башен, знающий всё, о чём мы,
До взаимных снов тишиной задет
Как шедевр, на котором твой ритм запал,
Где одно отсутствие только вправе
Перебрать шагов твоих послепад
Вместо правд просроченных фотографий.
И кому усталость свою.., шутя
Обращая в театр, чтоб не откололась.
После всех разлук остаётся голос
У тебя, и наверное всё.
Хотя…
АЛЁННАЯ ВЕСНА
Холодно и горячо, и не время бесед.
Я ещё здесь, познающая вкус «насовсем».
Ход раздвигаемых голосом стен знает впредь –
Даже пространство способно тебя захотеть.
Впору срывать все пейзажи, покровы с миров,
Ни целомудрия не возвращавший, ни слов
Арфам и торсам в прохладной лавровой лени,
Ставя пытливость на цыпочки и колени,
Высадить известь отсутствий из басмы потерь.
Только большие дары изощрённей смертей.
Так интригует Солярис – нет яви и сна.
Между двух наших свобод верно дышит волна,
И продолжаешь чувствовать в себе волю –
Всё это не отменяло боли,
Не отменяет более.
ARISTOS1
Напиши, напиши письмо мне на гладком камне,
Здесь из всех языков можно верить в один – наскальный,
Потому что чернил не отличить от крови,
Опасаешься не сломаться на вводном слове,
Я играю в игру, не зная её условий.
Потому-то всегда пуста предпоследняя руна,
Ты нашёл вопросы, ты продолжаешь игру, но
Всё уже существует, и верным или неверным
Не бывает выбор, хоть может свести с ответом.
У ходов превосходный срез запасных отверстий.
Здесь непрочные рамы, опять отвлеклась на неважном,
А в окно затекает Нил и за ним Нева.
Как закроешь книгу – сон тебя открывает
С предпоследней страницы, и продолжается жажда.
Знаешь, не представлять можно двумя путями:
Либо не знать, либо знать нечто слишком явно,
Оба – провальные методы, с Cевера тянет
Свежей прохладой, а там на крови – Спас.
И понимаешь уже – всё всегда иное.
Мы подошли вплотную – над амфитеатром
Звук замолкал, чтоб сойтись в предпоследней ноте.
Здесь в развалинах звёзд, как в декартовых величинах,
Над стадами камней и кипрея, одетых в числа
И триумф отражений, что рай или ад сволок,
Где ремни равнин прочернели строкой отсутствий,
И морочащих дней замес, как в неубранную посуду,
Сходит в снежные глыбы, в лог алавастровых их голов,
Это – бал в лабиринте, где каждый – и нить, и карта,
Где ответность кожи на зыбкое пиццикато
Начинается узнаванием – наугад,
А под кожей уже золотая идёт река.
____
1 Аristos (лат.) – наилучший в данный момент.
