(окончание. Начало в №2/2020 и сл.)
Возвращение на учебу в институт без Ривы
Все события вынудили меня задержаться в Кодымо, хотя занятия начались с первого сентября. Преодолев трудности расставания, я все же отправился на учебу в Симферополь.
В первый же день, 26 сентября, предъявив все имеющиеся документы, я оформил годичный академический отпуск Ривы. То, что я пропустил почти месяц, не очень осложнило мою учебу. К счастью, чтение второй части курса общей биологии В.В.Лункевич перенес на второе полугодие. Курс зоологии позвоночных профессор Иван Иванович Пузанов также должен был читать во втором полугодии — он задержался в экспедиции на Тибет, где был руководителем, а комиссаром был знаменитый Николай Васильевич Крыленко, один из участников и организаторов Октябрьской революции, прокурор общесоюзного значения. Эту экспедицию сопровождало два эскадрона кавалерии, но все же из-за басмачей пройти по намеченному маршруту полностью не удалось, и поэтому произошла задержка по срокам ее проведения.
В первом полугодии особый интерес для меня представлял курс «Анатомия и физиология человека с основами педологии», который читал профессор Вячеслав Михайлович Белоус. Я уже писал об этом ученом и педагоге. Ему было 40-45 лет, густая светло-каштановая шевелюра, глубоко посаженные глаза за мощными линзами роговых очков. Все это придавало энергичному лицу профессора выражение собранности и внутренней напряженности.
Лекции Белоуса были очень насыщенными по содержанию, богато иллюстрированы экспонатами из музея. Особым их достоинством было то, что он раскрывал возрастные закономерности формирования физиологии человека в связи с их значением для воспитания характеров, навыков, норм поведения. В этом заключался вполне оригинальный подход профессора к увязыванию проблем педологии с возрастной физиологией человека.
Часто на лекциях для иллюстрации реакций органов чувств на раздражение, условных и безусловных рефлексов Белоус привлекал слушателей и на нас демонстрировал их проявление. Я очень любил участвовать в таких демонстрациях. Однажды, когда надо было продемонстрировать коленный рефлекс, профессор не смог у меня его обнаружить. Я по его указанию сидел, запрокинув голову, и с силой скрестив пальцы на груди, вслух считал до 50, но рефлекс ни на правой, ни на левой ноге все равно не проявлялся. Белоус недвусмысленно заявил, что коленный рефлекс обычно исчезает у детей, родители которых были больны сифилисом. Следствием отсутствия коленного рефлекса становится неизбежное наступление спинной сухотки в сорокалетнем возрасте. Это меня не смутило, так как я был уверен в безукоризненном здоровье моих родителей и более далеких предков. Поэтому я и впредь старался быть подопытным объектом, если это требовалось.
Интересны были также лекции профессора Лейкфельда по психологии. Этот профессор был стареньким, сморщенным, дряхлым. И в голосе его не чувствовалось твердости, он был каким-то обмякшим. Лейкфельд читал лекции, сидя в кресле, пользуясь длинной, тонкой указкой, которой он по мере надобности направлял внимание слушателей на одну из иллюстраций, развешенной на доске. Лекции Лейкфельда слушал только наш курс. Складывалась обстановка уюта, с которой очень хорошо гармонировал и его старческий голос, и богатые иллюстрации, которыми были увешаны стены. В какой-то мере лекции по психологии можно было рассматривать как дополнение к курсу профессора Белоуса, однако ряд положений, определяющих формирование психики, профессор Лейкфельд трактовал иначе, чем Белоус. Большой и очень интересный раздел был посвящен связи психики с работой органов чувств, какие складываются профессиональные отклонения психологии в связи с изменением под их влиянием нормы слуха, зрения, осязания, обоняния или даже вкуса.
В разделе, посвященном психологическим основам воспитания характера, Лейкфельд показал, в какой обстановке формируются эгоисты, истерики, безвольные лентяи. Он исходил из того, что основа воспитания человека состоит в том, чтобы выработать у него систему тормозных реакций, исключающих бесконтрольность над безусловными и условными рефлексами. Все животные реагируют на среду складывающуюся обстановку, базируясь на наследственно закрепленных рефлексах или их усложнения в процессе индивидуального развития. И только человек в процессе воспитания и самовоспитания приобретает способность реагировать на среду соответственно осознанной необходимости. Он может броситься в горящий дом, чтобы спасти гибнущих, хотя безусловный рефлекс его толкает не делать это; будучи очень голодным, человек может отказаться от пищи в пользу более нуждающегося. Воспитание человека состоит в том, что, руководствуясь своей психикой, он делает или не делает то, что вступает в конфликт с его рефлексами. Все, что сообщал Лейкфельд, поразительно врезывалось в память и значительно расширяло понимание тех положений, которые излагались в лекциях Белоуса.
В первом полугодии много времени было отведено изучению политэкономии и истории ВКП(б). Политэкономию нам читал доцент Прейс. Его одухотворенное лицо с копной черных вьющихся волос и с типичным семитским носом, буквально светилось при чтении лекций. Прейс цитировал по памяти любого экономиста и философа. Дикция у него была четкая, мысли его захлестывали и иногда он говорил настолько увлеченно, что как бы захлебывался. В его изложении классики экономики капитализма становились для нас значительно понятней, чем при чтении оригиналов. И необходимость замены капитализма коммунистическим обществом с промежуточным этапом социализма, создаваемого в результате установления диктатуры пролетариата, воспринималась, как неизбежное и самое необходимое. Мы любили Прейса и, пожалуй, не за предмет, а за исключительно темпераментную и доходчивую форму его преподавания.
Историю ВКП(б) читал Авдеенко, личность низкорослая, скуластая, мрачная, с глубоко посаженными глазками. Все положения Авдеенко подкреплял читаемыми длинными цитатами из постановлений съездов, выступлений Ленина и Сталина. При этом он всегда повторял: об этом нельзя сказать лучше, чем написано в постановлении…, или сказал Ленин…, или сформулировал Сталин… Всякое перефразирование положений классиков марксизма-ленинизма может привести к искажению их сути. На таком уровне мы изучали историю партии, хотя еще не были изъяты труды Зиновьева, Бубнова, Ярославского. Однако для дальновидных педагогов, к числу которых, без сомнения, относился Авдеенко, было очевидно, что пользоваться этими пособиями становилось очень рискованно.
Татарский язык преподавал Велиев — человек образованный, с широким кругом интересов. Он стремился научить нас понимать татарскую речь и умению переводить прозу и стихи с татарского на русский. Мы также активно упражнялись в несложных бытовых разговорах. Нас очень устраивало то, что все наши познания и навыки приобретались в процессе контактов с учителем и не требовалось тратить время на дополнительную подготовку.
Мы знали, что Велиев занимался графологией и считался хорошим специалистом в этой области. У нас на курсе нашлось с десяток студентов, которым хотелось узнать, что может сказать о них графолог. Мы подготовили тексты без подписей и попросили Велиева их посмотреть и составить свое заключение. Он согласился и через неделю принес ответы, написанные на обороте наших листков.
На моем листке было написано, что я имею склонность к литературной деятельности, медицине, самоуверен, трудолюбив, обидчив до вспыльчивости, но отходчив, смел, справедлив. Я долго хранил этот листок, но во время войны он затерялся.
Немецкий язык преподавала обрусевшая немка Амалия Федоровна. Изучали мы его без особого энтузиазма и без особого успеха.
Я старался систематически по вечерам заходить на кафедру зоологии беспозвоночных М.А.Галаджиева. Меня интересовала возможность поставить простейшие наблюдения за процессом регенерации дождевых червей. Мы об этом договаривались в прошлом семестре. Он тоже был заинтересован в таких наблюдениях. Вероятно, их можно было проводить с точной фиксацией темпов регенерации в зависимости от ряда факторов, но мы ограничились установлением самого факта ее наличия и форм проявления.
В общем, я был загружен учебой основательно и старался по возможности экзамены и зачеты сдать досрочно, чтобы удлинить каникулы. Однако проучиться, как хотелось, все полугодие мне не дали.
Пятнадцатого ноября в обкоме ВКП(б) состоялось совещание лиц, уполномоченных проводить культурную революцию в масштабе отдельных районов Крыма. Я был назначен уполномоченным по Джанкойскому району. Все уполномоченные по районам Крыма были студентами нашего института. Выдвигали нас на выполнение этого задания ректор и партбюро института, которые несли ответственность за то, как мы справимся с поручением. Об этом нам заявил секретарь обкома, обративший внимание на исключительное политическое значение этой работы.
О сути задания, о том, как его надо выполнять и какими конечными результатами будет оцениваться его выполнение подробно и обстоятельно рассказал нарком просвещения Крымской АССР.
Суть задания сводится к тому, что в каждом районе необходимо учесть имеющихся неграмотных в возрасте до 50 лет. Затем, рассчитывая только на местные педагогические кадры, составить четкий план обучения неграмотных и реализовать его до весны, предусматривалось научить их чтению, письму и счету. Обучение должно было проходить на добровольных началах, но предполагалось, что потребуется агитация и даже соревнование поселков.
Реализация этой задачи должна была осуществляться уполномоченными совместно с районным отделением народного образования, и под контролем и при содействии райкома партии. Технически эту работу рекомендуется проводить следующим образом: по каждому сельсовету определяются лица, на которых возлагается учет неграмотных и их обучение. С разрешения райкома партии этих товарищей следует пригласить на инструктаж с приглашением на него педагогов и председателей колхоза.
На учет и составление плана обучения следует отвести не более пяти дней. После этого те же лица повторно собираются в райкоме, где по каждому сельсовету рассматривается и утверждается план ликвидации неграмотности, сроки его реализации и порядок контроля за исполнением.
Докладчику задали вопросы о том, кого следует считать неграмотным: в Джанкойском районе имеются русские, татарские, армянский и еврейский поселки. Немцы, армяне и татары говорят и пишут на родном языке, но не знают русского. Нам разъяснили, что умеющий читать на своем языке, считается грамотным. Если они захотят обучится русскому, то их нужно также учесть. Они не будут считаться неграмотными и их обучение будет проводиться во вторую очередь.
Неумеющие читать и писать на своем языке считаются неграмотными и обучать их надо родному языку. Неграмотных вне предприятий и домохозяек следует выявить, зарегистрировать и далее обучать, как и в сельской местности.
Возник вопрос о строительстве школ в поселках. Во многих поселках нет начальных школ, и дети лишены возможности обучаться грамоте. В ответ было указано, что необходимо выявить, в каких поселках нужно построить начальные школы, а где целесообразно иметь школы-семилетки. В самом ближайшем будущем в нашей стране намечается перейти к обязательному среднему образованию. Соответственно с этим большое внимание уделяется строительству новых начальных и средних школ и переоборудованию имеющихся.
Обсуждался также вопрос о букварях, карандашах и других необходимых для обучения вещах. Буквари на русском и татарском были уже высланы и необходимое количество будет дополнено при необходимости после получения данных о нехватке от уполномоченных. Хуже обстоит дело с пособием на армянском, немецком и еврейском языках.
После инструктажа нам было объявлено, что задание должно быть выполнено за 15-20 дней. Последний срок выполнения 14 декабря. Каждый участник получил удостоверение, в котором указывался район, куда он посылался, и его полномочия. Нам выдали по 50 рублей на расходы, и выбыть мы должны были до 16 ноября 1930 года.
В тот же день я купил на толкучке слегка подержанные, но еще добротные солдатские сапоги за 3 рубля. В подарок Рэмочке я купил деревянную самодельную колотушку — ничего другого, подходящего для ее возраста, не было.
Ночным Феодосийским поездом я выехал в Джанкой и приехал туда в три часа ночи. Пришлось потревожить Дину — она обрадовалась моему приезду. Дома в Кодымо все было благополучно.
В 9 часов утра я зашел в кабинет заведующего Джанкойским отделом народного образования Александра Немкова. Я немного знал его по предыдущим встречам. Ему было около 30 лет, небольшого роста, худощавый, светловолосый, без той солидности, которая ему полагалась по должности. Надо сказать, что и мой внешний вид «уполномоченного по культурной революции», облаченного в солдатскую шинель, сапоги и черную кепку, не мог вызвать уважительноe отношениe. Однако такой вид был обычен и не создавал ощущения некомфорта.
Немков встретил меня деловито, и у меня скоро сложилось очень хорошее мнение о нем, как о человеке мыслящем, инициативном и вполне соответствующем занимаемой должности. Я показал ему свой мандат и рассказал о проведенном инструктаже. Он быстро разобрался с задачей, и мы приступили к работе.
В течение двух часов мы составили список сельсоветов и поселков отметили наличие школ и список преподавателей. Для меня было новостью, что в «Новой жизни» построена начальная школа. Там же обучались дети поселка «Красный борец». У Немкова были также данные, в каких поселках строятся школы и когда намечено начать в них обучение. Оказалось, что в Кодымо начато строительство русской школы-семилетки, рассчитанной на обучение всех детей сельсовета с 1 сентября 1931 года.
Мы определили, как выявлять неграмотных, как распределить их по начальным школам. Затем Немков связался по телефону с секретарем райкома партии и рассказал о цели моего приезда, о начатой нами работе и о просьбе принять нас сегодня по этому поводу. Секретарь уже знал о нашем задании и назначил нам свидание на 4 часа дня.
В просторную приемную мы пришли без четверти четыре. Вскоре появился секретарь райкома комсомола и представитель районной газеты «Вперед». Они были знакомы с Немковым, и я был им представлен.
Ровно в 16 часов из кабинета секретаря вышел инструктор и пригласил нас всех в кабинет. Это была просторная комната, обставленная самым необходимым. Сам секретарь сидел в кресле за большим столом, рядом располагался небольшой стол с шестью стульями.
Секретарь нас приветствовал, не вставая со своего стула и попросил разместиться за маленьким столом. Я предъявил ему свое удостоверение. Ознакомившись, он удовлетворенно кивнул головой.
После всех обсуждений было ясно, что райком с пониманием отнесся ко всем нашим просьбам и есть реальная возможность справится с заданием. Немков и я вышли из райкома в 7 часов вечера в очень хорошем настроении. Я сказал Немкову, что мне нужно сходить в Кодымо, чтобы повидать жену и дочурку. Завтра к 10 часам я должен был быть у него.
Забежав к Дине, чтобы сказать, что у меня все в порядке, я отправился в Кодымо. Было очень темно, дорога не раскисла, но стоял густой туман. Я шел быстро, распахнув шинель, в хорошем настроении и пытался представить, как выглядит Рэмочка и Рива, какой будет наша встреча.
Я в начале зашел к маме с папой, так как наш дом был по пути. Мое появление было неожиданностью, я сказал, что пробуду в командировке не менее двух недель. Мое первое впечатление от встречи с мамой, папой и Геней было грустным — они как-то сникли, осунулись. Не было и Мальчика — обычно он сразу проявлял свою преданность. Оказывается, его застрелил Тимкин, всадив в него все пули из своего нагана.
Мальчик с первой встречи не взлюбил Тимкина и трижды вынуждал его покорно лежать на спине прижатым передними лапами, пока его не освобождали. А так как Тимкин требовал убрать заборы, то это расширяло сферу хозяйничанья Мальчика. Подходя к нашему двору, Тимкин всегда вынимал наган из кобуры, чтобы расправиться с Мальчиком при его появлении, и это в конце концов ему удалось. Двор совсем опустел.
Все это омрачало нашу встречу, какой-либо обстоятельный разговор не сложился, да и время было позднее. Наши с пониманием отнеслись к моему желанию скорее повидаться с Ривой и Рэмочкой, и не стали меня задерживать. Я условился, что забегу утром перед уходом в Джанкой, но поговорить обо всем удастся только в воскресенье, когда я собирался пробыть в Кодымо весь день.
Рива, дядя и тетя меня не ждали, но встретили радушно. Я кратко рассказал о причине моего приезда. Рэмочка явно округлилась, в глазах появилась какая-то осмысленность, она реагировала на голос и улыбалась при ласковом к ней обращении. Я впервые взял ее на руки и ощутил, как создание теплое и родное. Рива кормила ее грудью, и она развивалась вполне нормально, однако засыпала она неохотно, с плачем, и ночью тоже требовала к себе внимания. Рива выглядела бодро, хотя явно не высыпалась. За это время ее успели выбрать членом правления колхоза, и она вела делопроизводство на общественных началах.
Я попытался в этот же вечер применить новый метод усыпления Рэмочки с помощью привезенной мною колотушки. Она на нее сразу же прореагировала. Положив Рэмочку в кроватку, я начал монотонно трясти перед ней колотушкой, за которой она внимательно следила. Лежала она молча, но заснула после моих усилий, проявляемых в течение не менее часа. Вероятно, она так устала, что проспала кряду 5-6 часов. Однако повторно использовать этот метод мне не удалось — она его категорически отвергала.
Я рассказал Риве о своих делах, учебе, о ребятах, которые ее часто вспоминали. Сейчас жизнь Ривы была заполнена заботой о Рэмочке, да еще навязанной ей общественной работой. Она рассказала об очень теплых отношениях, которые сложились у нее с моими родными. Мама каждое утро приносила ей кувшинчик свежих сливок и настойчиво просила ее выпить, чтобы у Ривочки было достаточно молока. Кроме того, мама всегда охотно оставалась с Рэмочкой, когда Риве нужно было идти по общественным делам. Девонька оказывалась веселенькой и ухоженной, а мама — довольной оказанным ей доверием. В общем, впечатлений было много, и самых разных.
17 ноября Немков и я весь день готовились к проведению инструктажа. Меня очень беспокоила организация учета неграмотных в городе. Мы отправились в две ближайшие начальные школы, чтобы посоветоваться с преподавателями. К моему удивлению, в обеих школах придерживались того же мнения, что и я: в городе можно набрать не более 50 человек, нуждавшихся в ликвидации неграмотности. Учесть их будет трудно, так как чаще всего это — домохозяйки, скрывающие свою неграмотность и не ощущающие необходимость в обучении.
Перед совещанием мы решили при регистрации вручить преподавателям, а их было 92 человека, тетрадь и заточенный карандаш, предупредив, что им предстоит записывать инструкции. Часть положений и инструкций мы записали на больших плакатах, чтобы их удобно было рассмотреть и скопировать.
Регистрация прибывающих на совещание начались в 9 часов, велась она по правилам райкома, с предупреждением о повторной проверке в конце совещания. Ровно в 10 часов началось совещание. В президиуме помимо секретаря райкома и ответственных инструкторов, были и мы с Немковым. Основные положения очень обстоятельно изложил секретарь райкома в пространном и деловом докладе.
Затем слово предоставили мне, как уполномоченному по оказанию технической помощи и для уточнения некоторых положений инструкций. Я начал с того, что любой человек, умеющий читать и писать на родном языке, считается грамотным. Неграмотный — это человек, не умеющий читать и писать на родном языке. Нужно четко использовать этот критерий, так как в районе имеются татарские, армянские, немецкие и поселения других национальностей. Далее я обратил внимание на форму учета неграмотности и попросил записать все положения, изложенные на плакате, и я подчеркнул, что обучение грамоте не принудительное, а сугубо добровольное.
Формируя группы, нужно, чтобы они не превышали 20 человек, требуется по возможности сократить время переходов к месту занятий. Вся подготовительная работа должна быть выполнена к 25 ноября. К этому времени должны быть составлены списки и разработаны планы обучения, которые нужно представить в райком инструктору Архипову, присутствующему на нашей встрече.
Я на этом совещании встретил знакомых и был очень рад этому. Я договорился с председателем Камаджинского сельсовета о встрече у них 21 ноября, на 20 ноября — о встрече в колхозе «Новая жизнь» и «Красный борец», чтобы посмотреть, как у них проводится работа. На 22 ноября были намечены встречи с Зямой Юдиным и посещение Тархаилара.
В районной газете «Вперед», которая выходила три раза в неделю, была опубликована на первой странице статья «Ликвидируем неграмотность в районе», которую я сохранил для приобщения к отчету о работе.
После совещания Архипов, Немков и я решели организовать выборочную проверку сельсоветов, посмотреть, как проходит первый этап работы. По протекции Архипова Немков и я получили талоны на обед в закрытой столовой райкома, где продукты были лучшего качества, готовили хорошо и порции были достаточными. В ходе приятной трапезы мы еще раз продумали, не упущено ли что-либо, и решили, что сделано все нужное.
В воскресенье я отдыхал и, наконец-то мог разглядеть Рэмочку при дневном свете и по-настоящему пообщаться с ней. Дважды я выносил ее погулять и пришел с ней к маме с папой. Затем зашла и Рива, и мы все вместе пообедали.
Зашел разговор о делах колхозных. Папа рассказал, что озимыми засеяно три поля, два — пшеницей Крымкой и одно — озимым ячменем. Земля под посев не была подготовлена, даже то поле, которое все лето ковырял трактором наш Иосиф Пеймер, нельзя считать подготовленным. Осень была очень благоприятная, посевы мощно раскустились и продолжали расти, так как до сих пор не было похолоданий с морозами. Очень может быть, что удастся и на необработанной земле получить хороший урожай, если в марте не погубят его морозы. Убирать урожай будет очень трудно, так как посевы будут сильно засорены. К тому же наиболее трудоспособные кодымовцы разъезжаются. На днях в Южную Африку уезжает Розин; наш Зима, Лейвик, Ривкин, Миша Скаковский уезжают в Ленинград. Куда-то собирается уезжать и Яков Скаковский. Из большой семьи Фидельманов остался один Израиль, потому что он стал председателем колхоза. Уехал Симон Раскин с женой, Иосиф Телевицкий. Почти в каждой семье работоспособные ее члены уже уехали или собирались уехать до весны. Остаются только старики. Из большой семьи Зелика Брука остался только он с женой, проживая в большом доме и получая помощь от детей из Америки. Так что трудно представить, кто и как будет собирать урожай, а от этого будет зависеть благополучие оставшихся в колхозе, кому деваться некуда.
В то же время заканчивается строительство большого коровника. В январе-феврале должна была поступить первая партия — 60 породистых дойных коров и бугая. А фуража от силы хватит на прокорм лошадей. Начнут тянуть с нас — сначала соберут по заброшенным домам, но этого не хватит для дойных коров.
В общем, во всем какая-то беспросветность, хотя и совершаются усилия по расширению хозяйства, но как-то недальновидно. На этом фоне была только одна хорошая новость: Тимкин уехал в отпуск, и все утверждают, что он больше не вернется в Кодымо. Как же он навредил колхозу и каждому двору своими дурацкими приказами!
В нашем хозяйстве надо сохранить только одну корову, но такую, которая давала бы до 40 литров молока в день. Наших коров надо было оставить яловыми, на хорошей весенней траве подправить и продать. Это задача, которую также предстояло решить в этом году. Это непросто, так как летом мы будем иметь небольшие надои, а значит и доходов не будет.
Сейчас семья сводила концы с концами за счет запасов прошлых лет. Кукурузы хватит еще на год для прокормления птицы. Удалось все же сохранить почти 100 пудов ячменя и столько же пшеницы. Так что пока, если все обойдется, то в 1931 году мы голодать не будем. В хлеву у нас откармливался очень удачный кабан черной масти. Папа считает, что к концу декабря его вес можно довести до 2,5 центнеров чистого мяса и сала. Еще откармливались бычок и телка. Это обеспечит личные нужды, а частичная продажа даст деньги на расходы по дому.
Папу с мамой также волновала какая-то опустошенность в делах у Саши в связи с болезнью Рони. Как-то ничего не получалось у него. Папа достал ему такого же подсвинка, как и у нас, но они покормили его пару месяцев, извели более центнера корма, а потом неожиданно зарезали и буквально за пару месяцев все проглотили, а теперь регулярно ходили ужинать к родителям.
А тут еще Зима уезжает в Ленинград и все, что создает какое-то объединяющее начало семьи, распадается. Больно смотреть на брошенные пустые дворы.
Вот такой разговор состоялся у нас в воскресенье. Вся перспектива представилась мне с предельной ясностью. Я не мог помочь отцу в этот сложнейший для нашей семьи период. И утешать его надеждой на какие-то чудодейственные государственные меры было бы безнравственно. Я отлично понимал, что, по крайней мере в течение 1931 и 1932 годов в стране разразится голод, который уже охватил обширные хлеборобные районы. В газетах много стали писать о кулацком саботаже. Он выражался в том, что большие площади пахотных земель оставались незасеянными, а созревшие посевы — неубранными. Все это имело совершенно конкретное объяснение — развал сельского хозяйства, но такое понимание ситуации считалось кулацкой трактовкой обстановки. Довели же до этого состояния такие руководители, как Тимкин, которые тысячами командовали в колхозах, а также выкачивали все получаемое зерно в государственные закрома, не оставляя семенных, фуражных и продовольственных резервов.
Папа и не рассчитывал на какой-либо мой совет, он, видимо, просто нуждался в том, чтобы высказать гнетущие его мысли. И я их воспринял. Может быть, разделенные с кем-то печали становятся легче.
Наблюдая за тем, как Рива обращается с Рэмочкой, чутко реагируя на все ее движения, на голос, на возможность соприкосновения с ней, я понял, как естественно она вошла в роль матери. А я безнадежно отстал в том, чтобы добиться у дочери признания моего отцовства, одним желанием такое признание не завоюешь. Оно, конечно, формируется под влиянием складывающегося взаимного влечения и доверия, но закрепляется временем и несравненно медленнее, чем у ребенка с матерью.
Наша семья, Джанкой 1938 год Стоят дети: Илья с женой Ривой, Саша с женой Роней, Дина и ее домработница сидят: отец (Яков) с внучкой Рэмочкой, Муся (дочь Дины), Петя (муж Дины)
В течение всех дней моей командировки я в любую погоду приходил в Кодымо, а также провел там два выходных дня. И с полным основанием могу сказать, что Рэмочка стала меня узнавать и начала радоваться, когда я появлялся возле нее и брал ее на руки. Это имело для меня свои психологические последствия — у меня изменилась система размышления о ней. Находясь в Симферополе, я просто пытался представить себе, как она выглядит и как складывается жизнь у Ривы. Теперь меня тянуло увидеть ее в тех проявлениях, которые я уже наблюдал и которые слились в моем сознании с ее образом. Это уже не размышления о дочурке, а потребность ее видеть и быть с нею.
Утром 20 ноября я отправился в «Новую жизнь». Как мы условились заранее, я зашел домой к председателю колхоза Пантелею Сокуру. Встретились мы дружески, хотелось поговорить о многом. Начали с самого приятного — виды на урожай и у них были хорошие. Радовало и то, что колхоз отстроил школу, которая полноценно работает, принимая также и ребят из «Красного борца». Сокур, как и я, в детстве учился в церковно-приходской школе. Он помнил, что в ней было только одно классное помещение, в котором обучались все четыре класса. Этот принцип использовался и при строительстве школы в «Новой жизни», тем более, что в каждой школе ожидалось 12-14 учеников, и преподаватель по штату положен был только один. Здание имело одно помещение площадью около 60 квадратных метров с двумя печами и входом, а с противоположной стороны к нему примыкала двухкомнатная квартира учителя с кухней и коридором.
Учительницей работала молодая и очень миловидная девушка, присланная по их заявке. Дети были очень довольны ее преподаванием. Колхоз старался проявить к ней заботу, как к одинокому человеку, попавшему в незнакомое место. Однако у нее не отмечалось желание общаться с женщинами и заводить с ними, если не дружбу, то хотя бы приятельские отношения. Каждую субботу после окончания занятий, она уходила в Джанкой, где у нее был друг, с которым она проводила выходные и возвращалась в школу. 10 километров в любую погоду, чтобы быть вместе — Сокур с огорчением заметил, что, к сожалению, учительница, вероятно, недолго задержится, хотя никаких сведений о ее намерениях пока не было.
В «Новой жизни» было 6 человек, которых следует обучить грамоте, в «Красном борце» — 5 человек. Этих людей начали обучать, как только появилась учительница. Сейчас договорились с нею продолжить их обучение, и тут никаких осложнений не будет.
Я записал со слов Сокура фамилии обучающихся и их данные, однако сказал, что делаю это для себя, и официальное представление в райком и сельсовет этим не заменяется. Председатель улыбнулся, и в этом чувствовался заслуженный мною укор.
Затем мы посетили школу и присутствовали на занятиях. Учительница действительно была молода, миловидна, держалась на уроке и при беседе уверенно и деловито. Конечно, чувствовалось, что по натуре она не предназначена для той жизни и деятельности, которая выпала сейчас на ее долю, хотя никаких прямых поводов к такому выводу не следовало. Прощаясь со Светланой Федоровной Мальковой, я все же спросил, надеется ли она обучить грамоте всех ее предполагаемых учеников. Она ответила, что не знает уровень подготовки и заинтересованности в учебе учеников, которые живут в «Красном борце». С учениками из «Новой жизни» она знакома: все они самостоятельно и охотно осваивают грамоту, пользуясь ее консультациями. Она полагала, что к весне удастся обучить грамоте всех желающих.
Перед тем, как покинуть «Новую жизнь», я попросил Сокура показать мне конюшню. Она была рассчитана на 50-60 лошадей, быстро построена с односкатной крышей, с одним рядом помостов для лошадей. В конюшне было чисто и чувствовался во всем порядок. Сокур подвел меня к матерому жеребцу, которого он демонстрировал мне и Векличу. Сейчас красавец-жеребец использовался как производитель и служил для выезда председателя колхоза.
Затем речь зашла о коровнике. Они его отстроили, но обещанных коров колхоз еще не получил. Общественного фуража не хватало и приходилось заимствовать у колхозников. И здесь положение с фуражом было не лучше, чем в Кодымо.
Перед тем, как попрощаться, Сокур пригласил меня зайти к нему пообедать. Меня такое приглашение очень тронуло, и я не стал отказываться. За обедом зашел разговор о будущем. Сокур отлично понимал, что в стране ожидается голод, и какими бы не были урожаи в будущем году, зерно у колхозников выкачают полностью. В колхозах с помощью уполномоченных зерно будут забирать прямо с токов на элеватор. И самое обидное, что не понимают наверху, к чему это приведет. Люди в колхозах перестанут работать, и это еще более ухудшит положение в стране. А ведь в колхозах можно жить полноценно и производить много всякой продукции для государства. Надо только дать полную свободу правлениям колхозов действовать не по команде безответственных уполномоченных и райкома партии, а по своему усмотрению и с полной собственной ответственностью. Колхозы не имели права решать, что, когда и где сеять, как убирать урожай и обрабатывать землю. Все идет по команде сверху. Если колхозам не дадут права быть хозяевами, а будет продолжаться командование ими, то эта ситуация приведет к голоду.
Я полностью согласился с Сокуром и привел примеры, к чему привели в Кодымо команды Тимкина. Сокур знал об этом и обвинил Фидельмана в трусости и чрезмерной покорности. Я заметил с явной безнадежностью, что все же не могу допустить, чтобы так продолжалось и далее.
Сокур улыбнулся и припомнил украинскую поговорку: «Дыке солнце зайде, роса очи выест». Вот такой безрадостный разговор состоялся между нами за вкусным и сытным обедом. Провожая меня, Сокур сокрушенно заметил, что все командиры сидят на нашей шее и ни за что не отвечают, а нас будут гноить в тюрьмах за развал колхозов по их вине.
Утрам 21 ноября я отправился в Камаджи. Это большое татарское село с действующей тогда мечетью. Примерно в двух километрах от него находилось второе село — Бабатай. До революции такие татарские селения, расположенные в Присивашье, чаще всего занимались овцеводством. У одних были крупные отары, а другие их обслуживали, располагая собственными небольшими гуртами. Земледелие имело подсобное значение.
После революции в связи с заселением Присивашья крестьянами, прибывшими сюда на постоянное жительство с Украины и центральных областей России, земельные просторы для выпаса овец значительно уменьшились. Кроме того, в Присивашье было создано два крупных животноводческих колхоза. Все это привело к необходимости переориентировать татарские поселения на преимущественное земледелие, а скотоводство стало лишь подсобной отраслью. За десятилетие степные татары стали успешно выращивать овощи и полевые культуры.
Теперь эти села объединены в колхозы и перед ними возникли те же проблемы, что и перед всем крестьянством Советского Союза. Председатель Камаджинского сельсовета Кулиев, как мы и условились, поджидал меня в своей «резиденции» — маленькой комнатушке в глинобитном домике, занимаемом правлением колхоза. Обменявшись приветствиями и соображениями о погоде и видах на урожай, мы перешли к своим делам. Кулиев сообщил, что в обоих селениях среди мужчин нет не умеющих читать и писать по-татарски, начальные школы работают нормально. Кроме учителей, обучением мужчин занимается также мулла, разумеется, только желающих и на общественных началах. Хуже обстоит дело с женщинами: среди пожилых женщин большинство неграмотны и обучаться не желают. Среди молодых и активных женщин в Камаджи есть 12 человек, согласившихся обучаться, в Бабатае — 10 человек. Их обучение вполне может быть завершено до весны.
Я согласился со всеми соображениями Кулиева и попросил его показать школу — она находилась недалеко. Школа имела одно просторное классное помещение, в котором размещалось четыре группы, всего я насчитал 43 человека. Нас приветствовал учитель, немолодой, опрятно одетый. Все обучение велось на татарском, а русский преподавался как предмет. Учитель уделял большое внимание правильности произношения русских слов. Это, по его глубокому убеждению, достигается чтением вслух и заучивание стихов Пушкина и Лермонтова. Соразмерность стиха вынуждает произносить каждое слово, правильно расставляя ударения по слогам. Сам учитель говорил по-русски безукоризненно. Он предложил нам прослушать чтение стихов Пушкина его учениками третьей и четвертой группы. Впечатление было очень хорошее, это была явная победа вдумчивого учителя.
Мы обсудили и проблему обучения женщин. Учитель напомнил, что женщина в татарской семье всегда была полурабыней, до обучения ее грамоте просто не додумывались. То, что 25 женщин согласились на обучение, а значит, с этим согласились их мужья и родные, — это надо рассматривать, как большое достижение. Ведь даже девочки в школе стали обучаться только последние 5-6 лет. Я дружески распрощался с учителем и Кулиевым.
На следующий день я отправился в Тархаиларский сельсовет к председателю Зяме Юдицкому. Он занимал эту должность уже четвертый год. Сейчас его кабинет находился в Кодымо, где раньше помещалась контора мельницы. Кабинет выглядел вполне прилично, а на стене висел телефон, по которому можно было связываться с любым номером в Кодымо.
Зяма меня встретил вопросом, не превратился ли я из студента в толкача-уполномоченного. Я его успокоил, что продолжаю учиться, хотя из-за него был на грани прекращения обучения. Задание, которое сейчас приходится выполнять, — это общественная нагрузка.
Юдицкий сообщил мне, что в Кодымо и в Тархаиларе неграмотные не выявлены, а данные по другим поселкам ему не известны. На этом мы и распрощались до встречи на совещании в райкоме.
24 ноября мы снова собрались у Архипова. Начали поступать отчеты из хозяйств и сельсоветов, и мы приступили к их изучению и составлению сводного отчета о выполненной работе. К вечеру мы закончили эту работу, и на следующий день план ликвидации неграмотности в Джанкойском районе был представлен секретарю райкома ВКП(б). В общей сложности было выявлено 304 человека (78 мужчин и 226 женщин), согласившихся пройти обучение. Создано 336 групп, и все они обеспечены преподавателями.
Секретарь порекомендовал Архипову передать итоговые данные в редакцию газеты «Вперед», чтобы они были опубликованы 28 ноября. Он попросил Немкова и меня написать коротенькую статью о проведённой работе и об обучении женщин-татарок. До недавнего времени татаркам путь к грамоте был перекрыт традициями. Теперь они преодолеваются, и в результате многие взрослые женщины начали обучение.
Во второй половине дня Немков и я принесли в редакцию газеты статью и итоговые материалы по выявлению неграмотных. Редактор признал их вполне приемлемыми и предложил напечатать их на первой странице с общим названием: «С неграмотностью будет покончено».
В 10 часов утра 28 ноября секретарь райкома открыл второе совещание, которое собралось в клубе в том же составе, что и накануне. При регистрации каждый получил номер газеты с этой статьей. Секретарь райкома отметил, что первая часть работы проведена неплохо, и есть надежда, что и вторая, более трудная часть тоже будет завершена успешно. Это важное политическое мероприятие и за выполнением этих задач нужно осуществлять перекрестный контроль между сельсоветами.
Затем слово было предоставлено Немкову. Его выступление мы вместе обдумали накануне. Он отметил, что во многих поселках уже начаты занятия по инициативе руководителей хозяйств и преподавателей. В качестве примера был приведен колхоз «Новая жизнь». Далее Немков сообщил, что в фойе клуба имеются буквари на русском и татарском языках и их можно получить в количестве, соответствующем числу учащихся. Там же можно получить по три тетради и два карандаша на каждого ученика. В фойе преподаватели обращались к нам с вопросами и завязывались оживленные беседы.
30 ноября все мои дела были завершены. В моем командировочном удостоверении было отмечено, что я прибыл 16, убываю 30 ноября. Я очень сердечно распрощался с Немковым и Архиповым.
Первого декабря утренним поездом я выехал в Симферополь. В тот же день я представил все документы и финансовый отчет в Наркомпрос. Я оказался первым, поэтому нарком пригласил меня к себе. Он попросил меня рассказать о том, как проходила работа, как она была организована. Я все изложил, упомянув, что решающее значение имела помощь, оказанная райкомом партии. Далее он спросил, какое впечатление произвели преподаватели. Я ответил, что познакомился только с двумя из них, и они оставили очень приятное впечатление. Беседы с преподавателями в ходе совещания убеждали в их стремлении добиться результатов и в назначенный срок ликвидировать неграмотность.
Я обратил внимание наркома на сложность выявления неграмотности среди женщин-татарок. Нарком, как татарин, отлично понимал все это, но мне показалось, что он ожидал все же освещения этой проблемы в моей информации. Нарком поблагодарил меня за выполненную работу и предупредил, что 5 декабря в 3 часа дня в обкоме состоится подведение итогов и оценка деятельности уполномоченных.
Я вышел из Наркомпроса с каким-то облегчением. Я не могу признать, что мною потеряны 16 дней. Во-первых, я был в кругу семьи и как-то почувствовал себя в роли отца. Во-вторых, я обрел какой-то житейский опыт и навыки организации необычной работы, имел общение с людьми. Ну, а теперь надо наверстывать упущенное в учебе.
Наибольший интерес для меня представляли лекции профессоров Белоуса и Лейкфельда. С помощью товарищей, особенно Наташи Фрейтаг, я разобрался с тем, что предстоит делать. В общем, мне довольно быстро удалось заполнить пробел, образовавшийся в моих знаниях по наиболее важным предметам, хотя, может быть, не так обстоятельно, как хотелось бы.
Пятого декабря к трем часам дня все уполномоченные собрались в обкоме ВКП(б). Совещание открыл секретарь обкома. Он отметил, что выявлены неграмотные и разработаны реалистические планы их обучения грамоте к весне. Не исключено, что потребуется помощь уполномоченных при оценке результатов проведенной работы. Обком согласился с предложением Наркомата просвещения о премировании двух товарищей, выполнивших задание с особой тщательностью.
Нарком просвещения далее отметил, что все уполномоченные выполнили задание, но особо отличились работавшие в Джанкойском и Курманском районах. Меня и моего коллегу поочередно вызвали к столу, где мы расписались в ведомости и получили по 100 рублей. Я выразил благодарность за премию, сказав, что она для меня неожиданна. Если работа выполнена хорошо, то это не только моя заслуга, но и всех товарищей, участвовавших в ее проведении.
Я вышел после собрания каким-то возбужденным — первый раз я получил такую сумму денег ни за что. И все же умные и авторитетные люди признали нужным мне их дать. Значит, то, что я делал, было полезным.
С такими размышлениями я пошел в направлении театра и набрел на магазин, где по случаю продавали желтую кожу отличной хромовой выделки. У меня возникла идея сшить себе кожаное пальто-реглан, если его стоимость не превысит размер премии.
Я подошел к пожилому еврею-продавцу и спросил, сколько шкурок потребуется для того, чтобы сшить на меня полноценное пальто-реглан. Он осмотрел меня и сказал, что может подобрать пять шкурок, которых будет достаточно для пальто и выложил шкурки на прилавок. Я их потрогал, просмотрел каждую, насколько они одинаковы по качеству, выделке, нет ли порезов. Продавец наблюдал за мной с явным одобрением. К этому времени мы с ним обменялись несколькими фразами на идиш, что очень облегчило наше взаимопонимание. Он оценил кожу в 52 рубля. Прежде, чем расплатиться, я спросил, не может ли он порекомендовать надежного портного. Он с улыбкой ответил, что ждал от меня этого вопроса, и дал адрес, по которому рекомендовал сразу пойти. На записке он написал: «Наум, это хороший парень, сшей ему хорошее пальто. Лазарь.»
Я пошел по указанному адресу — это было недалеко от магазина. В начале хозяин встретил меня настороженно, но, когда я ему подал записку, наши взаимоотношения потеплели. Это был немолодой, но крепкий лысеющий человек с открытым, спокойным лицом.
Он посмотрел кожи и сказал, что Лазарь подобрал их очень хорошо. Он обмерил меня, спросил, есть ли у меня материал на подкладку, пуговицы и пряжка для пояса. Я сказал, что ничего этого у меня нет. Он сказал: «Хорошо, тогда весь приклад будет мой. Вы мне доверяете?» Я ответил, что более, чем себе. Он пригласил меня прийти через три дня на первую примерку, а заодно посмотреть выбранную им подкладку и приклад.
Я согласился с предложением и спросил, сколько будет стоить пальто с прикладом. Он охотно ответил, что это будет стоить около 50 рублей. На этом мы расстались. Все было основано на взаимном доверии: Наум был уверен, что клиент не побежит в финотдел с доносом на него, как на подпольного портного, а я — что обрету пальто, о котором даже мечтать не мог еще сегодня утром.
Я снова вернулся в магазин, чтобы поблагодарить продавца за оказанную услугу — он был тронут моим вниманием. Его заинтересовало, откуда я и чем занимаюсь. Получив исчерпывающие ответы, он спросил, какой размер обуви я ношу. Узнав, что сорок второй, он обрадовался: «Вам-таки везет сегодня. У меня есть для вас желтые скороходовские ботинки, такие вы нигде не достанете, платите в кассу 14рублей 50 копеек.» Действительно, день везений.
В институте в порядке подготовки к экзаменационной сессии шла пропаганда необходимости перехода на бригадный метод подготовки и сдачи экзаменов. На каждом курсе быстро сформировали бригады по 5-6 студентов. Меня определили в бригаду, где были Наташа Фрейтаг, Сейтумер Османов, Ибрагим Муртазаев и Идрис Бекмамбетов. По возрасту они были на 2-3 года старше меня, а Бекмамбетов — даже на 8 лет. Наташа была самой знающей, Османов и Муртазаев отставали, несмотря на их старания, так как они недостаточно владели русским языком и получили недостаточную подготовку в школе, где преподавание велось на татарском языке. Бекмамбетов имел слабую подготовку, плохо владел русским языком, что вообще мешало его учебе.
Инициатива введения бригадного метода исходила от Наркомпроса СССР. Его преимущества по сравнению с индивидуальной подготовкой должны были проявляться в том, что члены бригады дополняют знания друг друга, а заодно и контролировать усвоение знаний. В этих условиях зачеты и экзамены принимались не от отдельных студентов, а от всех членов бригады, хотя от ее имени мог отвечать только один студент. Оценка ставилась всей бригаде.
В какой-то мере бригадный метод помогал даже сильно отстающим, но больше пользы он приносил старательным студентам среднего уровня развития. Вероятно, он был полезен и хорошо успевавшим студентам, которые совершенствовали свои знания, объясняя материал членам бригады.
И все же никакого выравнивания подготовки студентов в пределах бригады не происходило. У нас в бригаде было правило, что на вопросы экзаменаторов сначала отвечает Османов, а Наташа или я дополняем и расширяем его ответы. Остальные активности не проявляли и их знания оценивались по нашим ответам. Также поступали и в других бригадах. В общем, эта система оценки знаний позволяла радикально уменьшить число неуспевающих и отсев, допуская низкий уровень специальной подготовки студентов.
На второй день после возвращения из командировки, я вечером зашел на кафедру зоологии. Мне хотелось встретиться с Михаилом Андреевичем Галаджиевым и побеседовать с ним. Он искренне обрадовался моему приходу и прежде всего сообщил, что его работа «К проблеме бессмертия простейших», рукопись которой я читал, принята к публикации в журнале «Известия Академии наук СССР». Я его сердечно поздравил и не преминул сказать, что буду гордиться тем, что прочитал статью до ее публикации.
Михаил Андреевич попросил меня рассказать, чем я занимался в командировке и моих впечатлениях о том, как складывается жизнь в районе. Я ему обо всем рассказал. Не скрыл от него и неожиданное получение мною премии. Он с вниманием отнесся к моему рассказу и к тому, что идет подготовка к переходу к всеобщему среднему образованию, и к тому, как отразилась коллективизация на жизни крестьян и земледелии. Интерес Галаджиева к этим вопросам для меня был полной неожиданностью. Меня также поразила глубина его суждений по этим вопросам.
В начале зашел разговор о бригадном методе подготовки. Галаджиев показал связь этого приема с подготовкой к переходу на обязательное среднее образование и необходимостью массовой подготовки технических кадров. Он объяснил причины и перспективы этой политики. Сейчас ценой снижения общего уровня образованности будут добиваться радикального увеличения числа педагогов, инженеров, врачей, агрономов, так как в этих кадрах ощущается острая нужда. И решили любой ценой, прежде всего за счет снижения уровня общей образованности, их подготовить. Набирать в ВУЗ предстоит людей со слабой подготовкой. Только в Симферополе с 1 января 1931 года открывается три ВУЗа — медицинский, сельскохозяйственный и комвуз. Имеющиеся школы не могли в течение последних двух лет обеспечить набор даже в наш институт. Откуда же появятся абитуриенты в новые ВУЗы!? Их будут в спешке подготавливать на краткосрочных курсах из лиц, обучавшихся только в начальной школе, но имеющих жизненный опыт, что-то приобретших в порядке самообразования. Такое же положение складывается и с преподавательским составом ВУЗов. Не удивительно, если на должности заведующих кафедрами будут приглашать педагогов школ, инженеров с производства и врачей без степеней и званий. В печати ведется психологическая подготовка к тому, что надо снижать общую образованность специалистов, но усилить их знания по узкому профилю предстоящей практической деятельности. Ссылаются на опыт США и других развитых стран. Сейчас во всех сферах деятельности преимущество имеет узкая специализация кадров.
Далее Галаджиев сообщил, что сейчас разрабатывается проект правительственного постановления о подготовке научных кадров и профессорско-преподавательского состава для ВУЗов. Предусматривается система аспирантской и докторской подготовки, а также старших научных сотрудников, доцентов и докторов наук с трехлетним сроком обучения при кафедрах и в научных учреждениях. Для лиц, имеющих эти степени, открывается возможность присвоения им ученых званий старших научных сотрудников в исследовательских институтах, и доцентов — в ВУЗах. В течение последних 12-ти лет в России прекратилась практика защиты диссертаций, на соискание ученых степеней и присвоение званий. В этой связи предусматривается аттестация научных и педагогических кадров, занимающих соответствующие должности и проявивших себя в необходимой мере, в стране создается Высшая аттестационная комиссия (ВАК) при Наркомпросе. Предполагается даже, что будет создан специальный Наркомат высшего образования. Учреждения, где работают соответствующие специалисты, подготавливают необходимые документы и характеристики, обосновывающие необходимость присвоения соответствующих степеней без защиты диссертации и научных званий. Они и будут основанием для их утверждения ВАКом.
Я выслушал Галаджиева с туманной надеждой, что может быть это готовящееся постановление и меня каким-то образом коснется. И он, точно почувствовав это, заметил, что Иван Иванович Пузанов имеет научную степень доктора и звание профессора. Ему, вероятно, будет предоставлено право готовить аспирантов, и он от него не откажется. «Так что, может случиться, что вы окажетесь его первым аспирантом. Я бы это приветствовал» — заключил профессор Галаджиев.
Вот, оказывается, как все взаимосвязано. И даже бригадная система подготовки и сдачи студентами экзаменов входит составляющим элементом в общегосударственные планы организации просвещения и подготовки специальных кадров.
Мы еще поговорили о колхозных делах. Оказалось, что Михаил Андреевич обстоятельно разбирается в складывающейся обстановке, но беда заключается в невозможности ее изменить нашими усилиями.
Я ушел от Михаила Андреевича за полночь с чувством, что он для меня не только учитель, наставник, но и очень близкий мне человек, для которого моя судьба не безразлична.
В назначенный день и час я пришел на первую примерку. Уже были выкроены из шкурок спина и две части переда, а также рукава. Наум поинтересовался моим возрастом и весом. Я сказал, что мне идет девятнадцатый год и вешу я 92 килограмма. На это он заметил, что к 25 годам я могу достичь веса 100 килограммов. Обычно пальто шьют на 2-3 года, меняется мода, меняется фигура клиента. «Кожаное пальто надо рассчитывать на 10 лет. Этот вид одежды мало подвержен влиянию моды. В то же время любую верхнюю одежду человек не должен ощущать, как помеху его движениям. Еще лучше, если она так лежит на нем, что он ее просто не замечает. «Давайте так подгонять пальто, чтобы вы могли его носить, не испытывая какого-либо стеснения и сейчас, и через 10-12 лет» — эти соображения Наум высказывал то ли мне, то ли себе пока он делал пометки на коже. Затем он показал мне подкладку — плотный коричневый сатин, и другие части приклада. Я отнесся ко всему одобрительно, так как не имел представления, как надо их оценивать.
Портной сообщил, что работа и приклад будет стоить 45 рублей и просил прийти на вторую примерку через два дня в тоже время. Ко второй примерке пальто обрело уже форму. Уточнялась длина рукавов, пригонка воротника, место пришивал пуговиц. Как я мог понять, никаких переделок не потребовалось. Мастер сказал, что завтра я могу получить пальто.
На следующий день я надел пальто, застегнулся, и ощутил себя иным человеком. Наум попросил меня выполнить ряд движений, спросил, не испытываю ли я неудобства. Затем он похлопал меня по плечу и сказал на идиш: «Носите на здоровье!»
Я расплатился, сердечно поблагодарил мастера и распрощался с ним. Пальто мне очень понравилось, и я чувствовал себя в нем очень хорошо во всех отношениях………..
***
Послесловие
На этом обрываются воспоминания моего отца Ильи Яковлевича Полякова. Болезнь не позволила ему написать все запланированные (10 томов !) воспоминаний. Он скончался 30 апреля 1992 года от онкологического заболевания. Mощный здоровый организм не поддавался болезни, сильный характер и железная воля позволяли ему долгое время не ощущать ее наступления, а позднее, не жаловаться на боли. До своего последнего дня он сохранял светлый ум и интерес к жизни.
Мы гордимся своим отцом. Вся его жизнь была посвящена работе, он был принципиальным, честным и справедливым человеком. Его любили сотрудники и ученики, и отношения в лаборатории складывались доброжелательные, как в семье. Как старшему другу, а не просто заведующему, ему рассказывали о своих семейных проблемах, советовались. Он принимал участие в сочинении новогодних капустников, был членом жюри шуточных конкурсов в институте. Его юбилеи, чествования были не только официальными церемониями, но и праздниками, полными юмора и веселья.
Он скончался в окружении семьи, у него осталось три дочери, шесть внуков и шесть правнуков. И всегда рядом была наша мама, которая тихо и незаметно была стержнем семьи. Они прожили вместе 62 года! Вероятно, это и есть счастье — когда тебя помнят спустя многие годы после ухода. Память эта будет в семье всегда, потому что растут в семье правнук Илья и праправнучка Ривочка!
Дина Полякова, январь 2020
Стихи разных лет И.Я.Полякова
Новогодние размышления, в связи с приказом
по ВИЗР относительно поощрения «лучших»
Среди лета — трескучий мороз,
А жара — средь зимы несусветная.
С ясного неба — дождь,
А при тучах — яркость кометная.
Такова институтская жизнь,
В ней смешались пути-направления.
Никогда не поймешь, кто ленив,
А кто в муках сгорает от рвения.
И талант за бездарность сойдет,
Обстановка для творчества скверная.
Лбом стены никто не пробьет,
Где бездарность — персона заметная.
А коль пикнешь — доколе терпеть,
Ты хвастун, карьерист, а не скромница.
И начнут тебя так молотить,
Что не сможешь в три года опомниться.
***
Конечно, мы все смертны,
И счастлив только тот,
Чьи мысли и идеи вечны,
Чей труд его переживет.
Так вот надеюсь я безмерно,
И верю в то, что говорю:
Найдутся люди непременно,
Что по моим стопам пойдут!
В трудах их, в творческих исканиях
Я буду непременно жить!
И это в дни моих скитаний
Мне позволяет не тужить.
Наверно, в чем-то опровергнут,
На что-то бросят новый взгляд,
И в новом свете откровений
Конечно вспомнят и о нас…
*****
Перед закатом солнце нежно греет,
Окрасив теплыми тонами облака.
Само светило томно розовеет,
За горизонт спокойно уходя.
И все живое, голову склоня,
Итог подводит прожитого дня…
Однако у иных на склоне бренной жизни
Скопляется невыданный багаж
Проблем, и долг перед людьми, и долг перед отчизной,
Он тем значительней, чем больше жизни стаж…
Таким на склоне своих дней
Становится значительно трудней.
Быть может, мы относимся к таким,
Ответственным за все на белом свете,
Навязчиво себя толкающим другим,
Считая, что они всего лишь только дети…
Шуточные стихи, поздравления, сочиненные сотрудниками
К приезду И.Я.Полякова в экспедицию, Казахстан, 1956 год
В научных спорах озверев,
К нам в Казахстан приехал шеф.
Нам передав друзей привет,
Со страшной силой съев обед,
Сообщил все новости… и вот
Бразды правленья он берет.
И дохнут суслики тотчас
Его услышав трубный глас.
Не от овса или фосфида,
А просто так, от злого вида.
К поездке И.Я.Полякова в Иран, 1956 год
Наш шеф поехал за границу,
Для этой цели сшив костюм.
Там, встретив шаха и царицу,
Он обнаружил редкий ум.
Склонив в поклоне очень ловко
Немножко слишком полный стан,
Своим докладом о полевках
Он осчастливил весь Иран.
Прощальное ( Июнь 1990 год, Ленинград, ВИЗР)
Дорогой Илья Яковлевич!
Сегодня день не просто грустный, но печальный,
Не до стихов, не до красивых слов –
Сегодня день у нас прощальный —
От нас уходит дорогой наш Поляков.
Но этот Человек учил нас не грустить,
Не падать духом, горестям не поддаваться,
Идти всегда вперед, отважным быть
И до конца за истину сражаться.
Всем это было ясно без сомненья,
Но если требуется подтвержденье,
То я прочту Вам строки из его стихотворенья,
Написанного мне на день рожденья:
А потому — не надо слез,
Унылых лиц, тоскливых фраз,
А лучше улыбнитесь, как бывало,
Чтоб он такими запомнил нас.
Своих детей, своих коллег,
Помощников больших и малых дел,
Кто с ним судьбу свою связал навек
И никогда о том не пожалел.
Но есть всему предел — пора это понять…
Как горько и тоскливо нам — пером не описать…
Собрав все силы прежние, хотим мы Вас обнять
И как не раз бывало — сердечно пожелать:
Здоровья — много лет подряд,
Трудов ученых стройный ряд,
И мемуаров толстый том,
И умных внуков полный дом,
И позабыть про Агропром,
И все, что было в доме том…
Но помнить нас, своих друзей
На много лет, на много дней,
Которые готовы вновь и вновь
Нести Вам нежность и любовь!
Оригинал: https://s.berkovich-zametki.com/y2022/nomer3/ipoljakov/
