(окончание. Начало в № 6/2022 и сл.)
ЯВЛЕНИЕ IV
Входит Петр в ночной рубахе, волосы на глаза, голова на груди. Движется, как сомнамбула. Останавливается против сидящей спиной кормилицы и дальше бредет.
Восмибратов. Петр! Отчего ты не здороваешься? Отца не видишь, что ли?
Петр. Тятенька? (Обходит комнату и ложится на тахту ничком, спрятав лицо в подушку.)
Аксинья (горько). Да, мне это на руку.
Восмибратов. Не сбивайся. О чем мы разговор вели, о «Пеньках»? Куда твой придет? Сюда али в месте каком встречаетесь укромном?
Аксинья. Вы, верно, совсем меня не уважаете, Иван Петрович.
Восмибратов. Женское сословие у нас уважать — это когда в уголку поучить, а потом пожалеть. А чтоб ручки целовать всему миру напогляд, того нет. Слушай, я тебя подучу. Он придет как…
Аксинья. Прибежит, Иван Петрович, на одной ножке прибежит…
Восмибратов. Ну, так ты ему и скажешь: говорила с ними, с Иваном-то Петровичем. Ни в какую не хотели: а как выйдет наружу? Тогда я ему: а с чего выйти-то, Иван Петрович? Свидетелей вы да он. А Иван Петрович, ох, зело умны: а что ежели, говорят, сама ты надумаешь нас упечь в Сибирь? Как помрет Петька, хозяйкой станешь, заведешь себе полюбовника. А ты говоришь: что вы, Иван Петрович, кому я нужна такая сосна корабельная… ну, ты же актрыса, изобрази ему древо сухое. Что вы, Иван Петрович, пускай, говоришь, окажусь я гадюкой блудодейной (Восмибратов предостерегающе подъемлет перст), чай не знаю, что бабье свидетельство супротив кровных мужниных, особливо супротив свекра, лжесвидетельством считается. А за лжесвидетельстванье в острог. И якобы только когда ты сказала нам это, мы согласились, и то в превеликом сомнении, лишь по доброте души нашей да из жалости к тебе, вертопраху, потому что Иван Петрович такой человек.
Аксинья. Но это верно не подлог?
Восмибратов. Нет, говорят тебе. Когда заместо одного подложат другое, это подлог. Вот люди прежсотворенные сказывали: батрак бедный посватался к одной из двух сестриц, сдобной собою девице, взявшись за то семь лет пасти скотину даром, а отец возьми да и другую сестрицу ему ночью подложи. Это подлог называется. Уразумела?
Аксинья. Уразумела.
Восмибратов. Таперича слушай. Как придет, все это ему скажешь и кликнешь нас, мы тут близехонько. Да перо, бумагу наготове держи.
Аксинья. И какую вы ему будущность уготовите, ему и Раисе Павловне, позвольте спросить?
Восмибратов. Дам ему деньжат на пароход до Константинополя, а там, скажу, жди, доставят тебе десять тысяч в кушаке.
Аксинья. А как не устоит и деньги, что на билет, истратит в здешнем Петербурге или проиграет?
Восмибратов. А кто ж, матушка, ему доверит копейку надкусанную? На чай с баранкой получит, а билет по телеграфу. И в Одессе на пароходе будет его дожидаться. А ты как думала?
Аксинья. Да нет. Я про то, что в кушаке доставят, не поверит.
Восмибратов. Смотря кто кушаком тем подпояшется. Не прост Восмибратов, ох не прост. Раиса Павловна, с которой на небесах повенчаны…
Аксинья. Да ему до небес дела мало. Он спит и видит, как сбежать от нее. Песочницей беззубою величал, когда в ногах у меня валялся.
Восмибратов. Перво-наперво помни, молодушка: он не у тебя в ногах валялся, а у меня. Поглядись в зеркало, тебя ж ущипнуть не за что. Зато Раиса Павловна ему понадежней Черноморо-Азовского банка смотрится, хоть бы и на костыле ходила, как Уар Кирилыч.
Аксинья. Так он же ее ограбит и под забором турецким помирать оставит.
Восмибратов. А это уж не наша забота. Да и было б что грабить, у нее последнее колечко заложено.
Аксинья. А десять тысяч?
Восмибратов. Обещанного три года ждут, а на четвертый отказывают, так в старину говорили. Кто их ей даст, десять тысяч? С какой стати?
Аксинья. Выходит, Иван Петрович, вы «Пеньки» в свое владенье приобретете, издержавшись только на билет?
Восмибратов. И на баранки. А ты уж похоронить меня, невестушка, небось размечталась. Иван Петрович Восмибратов еще многих за пояс заткнет… за кушак… Позвонишь, когда твой придет. (Уходит.)
Аксинья садится. Встает, приносит чернильный прибор, бумагу, ставит на стол. Снова садится, открывает книгу, в нетерпении закрывает ее и кладет на стол. Встает, подходит к зеркалу.
ЯВЛЕНИЕ V
Входит Буланов.
Буланов (поет).
Я приговор свой жду, я жду решенья.
Иль нож мне в сердце вонзишь,
Иль рай откроешь…
(Осекается при виде Петра, лежащего на диване, но Аксинья дает понять, чтоб не брал во внимание).
Аксинья. Нож в сердце? С какой оно у вас стороны? А рай в вашем понимании это что? Штаб-квартира, где вы на деньги Раисы Павловны угощаете гусар-девиц шампанским?
Буланов. А если я вам скажу… (Оглядывается на Петра.)
Аксинья. Кроме моих, других ушей здесь нету.
Буланов (снова оглядывается на Петра, насмешливо). Из-за него вы в недотрогах ходили. А теперь мне прописи читаете? Вам можно становится купчихой Восмибратовой, а мне выпал выигрышный билет — не смей? Да мне еще противней вашего было. Он что, совсем в беспамятстве?
Аксинья. Алексей… Алеша, выслушай, что я тебе скажу…
Буланов. Аксюша! Надеждушка! Надюша моя…
Аксинья. Иван Петрович ради прибытка ничем не побрезгует. Всё уже наготове. (Показывает на бумагу, перья, чернильницу.) Тебе оплатят билет до Царьграда и десять тысяч на месте.
Буланов. Десять тысяч…
Аксинья. За это, мой свет, ты распишешься в получении двухсот тысяч от Ивана Петровича для передачи в опеку.
Буланов. Десять тысяч… А кто мне поручится, что без обмана?
Аксинья. На то и расчет, что единственный курьер, которому ты доверяешь, Раиса Павловна.
Буланов. О да! (Поет.)
Страстью и негою сердце трепещет,
Пламя желаний в горячей крови,
Страстью и негою взор ее блещет,
Блещут в нем звезды, звезды любви.
Аксинья. Ей при тебе вручат эти десять тысяч…
Буланов. Отличная мысль!
Аксинья. Не обольщайся, Иван Петрович уж найдет способ обвести ее вокруг пальца. И так ее приструнит, что она все вернет да еще спасибо скажет, что под суд не пошла.
Буланов. Так что же делать?
Аксинья. Ждать в Константинополе. Только не Раисеньку свою постылую (напевает)
На севере диком стоит одиноко
На горной вершине сосна.
Ей снится под солнцем в пустыне далекой
Прекрасная пальма одна.
Мы оба жертвы нищеты. И оба, как мотыльки, устремились на огонь богатства и чуть не сгорели в этом пламени. (Показывает на Петра.) Он мне не муж, он крест.
Буланов. Аксюша! И мне она крест. А уж когда стирает на ночь румяна, кладет в стакан фарфоровые зубы и начинает шамкать, как она меня любит… Это было оскорблением всей моей юности. Конечно, я хотел забыться. Ах, если б я знал, что ты… что мы одинаково несчастны!
Аксинья. Нам обоим представится случай посчитаться за все унижения, которые претерпели. Я так и вижу ее лицо, Алешенька, любезный мой, как она в мыслях видит нас в объятиях друг друга… нас, сносивших все ее оскорбления.
Буланов. Но где ты возьмешь десять тысяч?
Аксинья. Десять тысяч? Больше, много больше! Ты хорошо помнишь коробку, где она хранила свои деньги…
Буланов. О да! (Поет.)
Ой, полным-полна коробочка…
Но теперь она пуста.
Аксинья. Ничего, зато я знаю, где здесь полная. Сейчас позвоню в колокольчик, и ты на все будешь согласен, что бы Иван Петрович тебе ни сказал. (Звонит.)
ЯВЛЕНИЕ VI
Те же и Восмибратов.
Восмибратов. Здравствовать желаем, Алексей Сергеевич. Как поживать изволите?
Буланов. Как… Сами знаете как.
Восмибратов. Лукавить не будем, наслышаны-с о бедствии, в которое ввержены вы промышлением Божиим. Как старые люди говорили, на Бога надейся, а сам не плошай. Не спросил, как здравие половины вашей бесценной.
Буланов. Обесценилось вконец вашими молитвами. Благодарствуйте.
Восмибратов. Рады слышать. Раисе Павловне и впрямь цены нету, даром что не пожелали с нами сойтись, на вас понадеялись…
Буланов. Надежда умирает последней (украдкой мигает Аксинье.)
Восмибратов. И вовсе нет. Покойница моя, раба божья Надежда, двадцать три года как померла. Так-то-с, Алексей Сергеевич… Мы от сношеньки нашей Аксиньи Даниловны прознали о видах ваших. Так и быть, склонимся до них по старинному нашему благорасположению к Раисе Павловне, о чем будет запись сделана вашею рукой. А то мы очки позабыли. А чему не след быть на бумаге, о том уж вам передавала на словах сношенька. Почтительнейше просим пожаловать к столу (Буланов присаживается к столу и пишет под диктовку, повторяя за Восмибратовым). «Настоящим подтверждается передача от калиновского помещика Алексея Сергеевича Буланова калиновскому купцу Ивану Петрову Восмибратову обязательств перед залогодержателями по имению, составляющему…
Буланов. Как пишется, «состóвляющему» или «состáвляющему»?
Восмибратов. Мы чай не подъячий, сударь. «…Усадьбу «Пеньки», прилегающий к ней пруд Безрыбьино, пустоши Паленая и Горелово с пятьюдесятью десятинами проданного на сруб леса с немедленною за то уплатою двухсот тысяч рублей ассигнациями. Сказанные деньги получил сполна…» Не угодно ли ручку приложить?
Буланов. Но я еще их не получил.
Восмибратов. Что-с?
Буланов. Ах да, запамятовал.
Восмибратов. Вам, сударь, не к лицу такая забывчивость. Вы не наших лет, кажись. А супругу вашу мы навестим безотлагательно с подношеньицем, как обещались, в вашем присутствии. Не извольте сомневаться. Петруша! Ну вставай… только скрепи именем нашим и опять ложись… (Безуспешно пытаясь вывести Петра из оцепенения.) Что же это? (Про себя.) Сорвет зараза… (Вслух.) Вот горе луковое, захворал парнишко мой.
Аксинья. А вы сами крючок чернильный поставьте, изловчитесь.
Восмибратов (пытается ухватить перо пальцами). Перышко держать не привычны.
Аксинья. А как перекреститься пальцы сведите. И перо в середку. А я вашей рукой водить буду… Легонечко, бумагу не изорвите… Вот видите? И Петя не нужен… Ой, что это у вас? Палец кровоточит. Укололись без сноровки. Позвольте платок ваш. (Перевязывает ему палец.)
Восмибратов (в раздумье смотрит на перевязанный палец). А кабы письму не выучились, так и не перешли бы на троеперстие.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЗИМНИЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ДОМОМ ВОСМИБРАТОВА
ЯВЛЕНИЕ I
Милонов в енотах, навстречу ему Бодаев в бобровой шинели с костылем.
Милонов. Уар Кирилыч? Вот дел-то, дел.
Бодаев. У бездельников всегда по горло чужих дел.
Милонов. Да нет же, событий! событий! А наблюдение за событиями дает пищу лучшим умам человечества. Жеребчик наш ускакал буланый. Двести тысяч восмибратовских по закладным, чем в банк снести, прикарманил. Теперь его ищут повсюду.
Бодаев. Ищи ветра в поле.
Милонов. Да вы не понимаете, «Пеньки» теперь к Восмибратову отойдут. Он их откупил, получается, расписку предъявив. И это не все. Восмибратов-младший, который женился на воспитаннице Раисы Павловны, сочтен недееспособным.
Бодаев. А у нас половина народу так, начиная с губернатора.
Милонов. Нет, я вижу, вы и впрямь не понимаете. Вспомните Лукусту, отравительницу императора Клавдия. Случись с Восмибратовым нечто эксцентрическое, всем состоянием его будет распоряжаться… Да вот и она. Аксинья Даниловна! А мы вас вспоминали.
Аксинья. Меня? Вы, господа, всё перед Раисой Павловной расшаркивались, а я кто такая, что меня вспоминать?
Милонов. Несчастная госпожа Гурмыжская! Родовое гнездо покинуть придется, супруг сбежал с чужими деньгами. А мы с Уаром Кирилычем еще помним, как она вам в мужья его прочила.
Бодаев. Замаскировалась.
Милонов. Ах! Аксинья Даниловна, Уар Кирилыч! Совсем из головы вылетело. Маскарад каким еще конфузом может оборотиться. Что сегодня со мной приключилось! Имея привычку наблюдать нравы, отправился я смотреть, как павильоны возводят для разных забав на масленицу. Вижу, индийский факир, в чалме, сам черный, удерживает одним пальцем шест с человеком наверху. Подхожу ближе. Да это Несчастливцев, трагик! Замаскировался. «Здравствуйте, господин Несчастливцев, — обращаюсь к нему. — Вы теперь в амплуа жонглера выступаете?» Медяк в кружку кинул и поспешил от греха подальше, а то ведь бешеный, одним пальцем шест с человеком на палке держит, силища какая.
Аксинья (в сторону). Господи, братец… (Милонову и Бодаеву.) Господа, простите, мне некогда. Доктора ждем.
Милонов (с пониманием). К супругу?
Аксинья. Свекор мой, Иван Петрович, занемог. (Поспешно уходит.)
Милонов. Вот видите, вот видите? А что я вам говорил? (Милонов и Бодаев уходят.)
ЯВЛЕНИЕ II
Несчастливцев в просторном летнем пальто, следом Счастливцев в кургузом пиджачке, охлопывая себя и притоптывая копытцами ботиков, чтобы согреться.
Несчастливцев. Опознан… опозорен… (Достает пистолет, в долгом раздумье смотрит на него.) Ты сам себе Харон! (Медленно кладет дулом в рот, раздается щелчок.)
Счастливцев. Кураж, сударь, кураж! Еще не все потеряно. Раз в год даже игрушечный пистолет стреляет. (Отбегает подальше, но Несчастливцев роняет пистолет и закрывает ладонями лицо.) Не хотите больше изжарить меня и съесть? (Делает осторожный шаг к нему.) Нет аппетита, Геннадий Демьяныч?
Несчастливцев. Трагик Несчастливцев умер. Остается базарный комедиант по кличке Голод.
Счастливцев. И другой, по имени Не-Тетка, озябший, как цуцик. Посидели б на моем месте. Кто вам виноват, что у вас чалма размоталась.
Издалека доносятся крики: «Братец! Геннадий Демьяныч!»
Несчастливцев. Нет! Этого я не снесу. (Убегает.)
ЯВЛЕНИЕ III
Счастливцев и Аксинья.
Аксинья (запыхавшись). Аркадий! Мне сказали… Геннадия Демьяныча… видели уличным акробатом… его узнали… что все это значит? Говори же, скорей.
Счастливцев. Долгая песня будет, если все по порядку. А если коротко, то антреприза наша пфуч. И ничего нам не осталось другого, как выбирать между афронтом и бесчестьем. Выбор невелик. Стали мы представлять акробатический номер по базарам. Жердь два аршина высотой, наверху доска. Я на ней сижу по-турецки, а стоит жердь на ладони у Геннадия Демьяныча. Сам он в халате, вокруг головы полотенце намотано, лицо сажей вымазано. Люди подают. Невдомек, что палка в рукаве у него, а там под полою в землю уперта. Тут полотенце на голове у него размоталось, и один помещик его узнал. Стал насмешничать: «Милостивый государь, какой силищей наделены, кто бы мог подумать». Положил ему копеечку. Я в небесах — зуб на зуб не попадает. Геннадий Демьяныч молчит, только глаза выпучил.
Аксинья. А где он сейчас?
Счастливцев. Спервоначала стрелялся, а сейчас убежал топиться.
Аксинья. Я спасу его! (Бежит к пруду.)
Счастливцев (ей вдогонку). Что из игрушечного пистолета стреляться, что в замерзшем пруду топиться!
Несчастливцев (возвращается). Нужно иордань прорубить… Аксюша?
Аксинья. Братец, что вы надумали? Почему ко мне не пришли?
Несчастливцев. Чтоб тебе открылась вся глубина моего падения? Нет больше Несчастливцева! Нет! Любой может топтать его при публике, плевать ему в лицо. Перед тобой базарный попрошайка, по имени Голод. Ты счастлива, замужем за любимым человеком, богата, растишь прелестное дитя.
Аксинья. Никому не пожелаю моего счастья, братец. Муж без времени впал в детство, деспот извел его. Прелестное дитя извело меня. И днем, и ночью, как хищный вран, терзает мою грудь. Зачем ты мне дал ту тысячу? Лучше бы я последовала за тобой.
Несчастливцев. Что я слышу? Тем, что ей хорошо и покойно, я мнил заслужить прощение Небес. В моих ушах звучал ее голос: «Братец, вы богаты, одиноки, дайте мне счастье, дайте мне жизнь!». А я-то думал, что дал ей счастье, искупил свой грех.
Аксинья. Братец, клин клином вышибают. Я чуть не пала в давешнем своем бесстыдстве чувств так низко, что вымолвить страшно. Ваши несчастья придали мне силы. Склонитесь ко мне на грудь, как я ребенком склонялась вам на грудь. Я обогрею вас, я дам вам приют. Не утирайте ваших слез, братец.
Стоят обнявшись.
Счастливцев (в некотором отдалении). Насчет картошки дров поджарить да стаканом закусить, это, пожалуй… А обогреть, это мы сами, никому поручать не будем.
ЯВЛЕНИЕ IV
Теренька выбегает на крыльцо, кубарем скатывается по ступенькам.
Теренька. Иван Петрович кусаются!.. Сами, как в бане, красные… Я хотел налить им, как вы велели, а они кусаются, вона… (Оголяет руку.)
Аксинья (Несчастливцеву). Он укололся сильно перышком. Я велела в стакане со спиртом палец полоскать. Я так примочки на спирту себе делала, одна баба сказала…
Восмибратов показывается на крыльце. Сюртук распахнут. Рука подвешена на черном платке, в другой руке стакан. Теренька прячется.
Восмибратов. Уже и братца к себе выписала? Прытка. А как Петька-то поправится? Нет, не жилец он, в покойницу пошел. Закваски в нем нашей, восмибратовской, нету. Не поскуплюсь на поминки. Справлю — помнить будут и внукам расскажут. Вино — рекою разливанной. Блинов сотен пять… А ты записывай, Аксинья… Икры лучшей, белужьей, два ведра… нет, пять пиши, пять… Белорыбицы только от Илюхина… От Шелкоперова не брать, он нам лес с грибком продал… не бери… кисель чтоб ножом резался, такой гущины… а мед прозрачный, чистый… слеза вдовья сладкая по постылом муже… (Ставит стакан на балюстраду.) Натопили по чести… Теренька! стегай, не жалей веники… (Опускается на ступеньку.) Хорошо! Еще поддайте пару…
Входит доктор, склоняется над Восмибратовым. Достает часы. Подходит к Аксинье и тихо что-то говорит.
Аксинья (прячущемуся Тереньке). Беги за отцом Владимиром. Иван Петрович кончается, скажешь.
Восмибратова заносят в дом.
Счастливцев (один). Что поминки, что свадьба. И там, и там виновник торжества не подозревает, что помер. (Замечает стоящий на балюстраде стакан.) Остатки сладки. (Выпивает.) Ух! Пробирает стерва…
Входит Улита. Озирается. Подкрадывается к Счастливцеву сзади и ладонями закрывает ему глаза.
Счастливцев. Мадмуазель Мими? Мадам Помпадур? Принцесса Турандот? (Принюхивается.) Быть не может… фея Сирени.
Улита. Ах, скажете еще. А вы и с принцессами знакомство водили?
Счастливцев (оборачивается). Королева винного погреба! Хранительница ключей от рая!
Улита. Ключей больше нету.
Счастливцев. Но рай остался?
Улита. Пришли и всё опечатали. Барин в нетях. Барыня по нем с ума сходит больше, чем по денежкам. Богатство-то утекло сквозь пальцы.
Счастливцев. Значит, пальцы те ей больше по нраву были, чем богатство.
Улита. Да. Шаловливая была.
Счастливцев. А вы, миленькая, ничего не сберегли себе на память?
Улита. С Карпом Савельичем прибережешь…
Счастливцев. Все еще карпов разводите?
Улита. А вы такой же насмешник. И чертом прыгаете?
Счастливцев. Уже допрыгался.
Улита (оглядывает Счастливцева с ног до головы). Что же это? Я вам денег заняла на новые штиблеты, а вы все в тех же сапожках.
Счастливцев. Руки не дошли, я же теперь на руках хожу. Акробат.
Улита. Напугали вы меня: ахтер… А нынче поневоле в ахтеры пойдешь.
Счастливцев. Одни идут в вахтеры, другие в акрысы. А по какой надобности вы здесь, коли не секрет?
Улита. Какой уж секрет… К Ивану Петровичу Восмибратову дом наш отходит со всеми угодьями. Может, тогда и со мною вместе отойдет?
Счастливцев. Опоздали, хорошая моя. Уже отошел. За попом побежали. Невестка его иглой отравленной уколола.
Улита. Господи Иисусе! Страсти какие…
Счастливцев. Сперва мужа дурачком сделала каким-то бабьим своим способом. А потом свекра, когда он завещание свое переписал, перышком стальным в палец колк! И палец у него больше, чем он сам сделался. «Не жилец, — говорит, — я на этом свете». Наказал, что подавать на поминках, и оземь! Красный, как рак, заживо сваренный.
Улита. Ой, ножки не держат! Где спасения искать!
Счастливцев. Перышком — колк! Конец подступает, внутренность вся огнем горит, черти уже с вилами стоят. У-у! У-у!
Улита. Батюшки! Некуда податься, негде голову преклонить.
Счастливцев. Так и быть, составим вам протекцию в счет заимствований наших.
Улита. Ой, спаситель! Вовек не забуду, благодетель (бухается Счастливцеву в ноги).
Счастливцев. Мальчонка Восмибратова возвращается… Теренька… батюшку привел. Пойдемте отсюда. Нельзя священство на театре наблюдать, ослепнуть можно. Быстрей бежимте!
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
КОМНАТА В ДОМЕ ВОСМИБРАТОВА. ЗЕРКАЛО ЗАНАВЕШЕНО
ЯВЛЕНИЕ I
Несчастливцев в черной паре, черном галстуке. Другие тоже в трауре: Милонов, Гурмыжская, Аксинья. У Бодаева костыль затянут черным крепом. В дверях поставец с вином, и при нем Счастливцев. Большой черный платок, каким у Восмибратова была подвязана рука, вывязан бантом. Сбоку в глубине спиной сидит кормилица.
Счастливцев. Геннадий Демьяныч, наливочки не угодно? (Подносит стакан, предварительно отпив из него.) Без промаха разит… десница Царя Небесного…
Несчастливцев. А что это ты рыло свое кувшинное мне в стакан суешь?
Счастливцев. Дегустируем-с, вашество. Питье, мой милый Гамлет, оно отравлено. Есть опасность. Иван Петрович не первый в этом доме… Петр Иваныч, надежда семьи туда ж.
Несчастливцев. Ты пьян, Аркашка, как извозчик. (Проходит в соседнюю столовую.)
Счастливцев. Трагикам закон не писан. (Выпивает сам.)
Из дверей выбегает Петр, за ним Теренька. В руках у Тереньки остается пиджак, а сам он в выбившейся наружу срачице до колен устремляется к кормилице).
Петр. Маменька… Маменька…
Теренька (Аксинье). Не хотят за стол… как люди, сидеть.
Аксинья. Пусть его делает что хочет. Тебя Иван Петрович, царствие небесное, только один раз куснул, а его день-деньской по многу-многу раз. Ты мать свою помнишь?
Теренька. Как не помнить, мамку-то.
Аксинья. Вот и ступай. (Теренька уходит.) А кому не судьба впитать родимое тепло с молоком матери… (Долгим взглядом провожает Петра, тот опускается у ног кормилицы, кладет ей голову на колени.) Молочные отец с сыном…
Милонов (громко). Ангел смерти накрыл своими хладными крылами Ивана Петровича Восмибратова. Иван Петрович — олицетворенное благонравие торговых людей России, заботливый, но взыскательный родитель. А еще это был Лукулл поминальных трапез. Вовек не позабыть обилия яств, коими безутешный вдовец воздал о память супруги, когда повенчанные друг другу тела их, сделались разлучены. Ныне души их воссоединились и вкушают райские услады, яко мы будем вкушать земные в память об Иване Петровиче.
Бодаев. Госпожа Гурмыжская на траверсе. (Отворачивается к поставцу и затянутым в черное костылем указывает Счастливцеву на ендову чеканнной работы.) Уважаемый…
Счастливцев. От уважаемого слышу. (Бадаев отходит от поставца.)
Гурмыжская. Евгений Аполлонович, вы златоуст. Заслушалась, как будто о себе слушала. Позабыла, что Ивану Петровичу, покойнику, обязана остывшим супружеским ложем. Благодаря ему не слышно больше шарканья пантуфель… Бывало сердце-часовой крикнет спросонья: «Стой! Кто идет?» Вы случаем не отгадчик снов? Меня преследует один и тот же сон… Стойте, куда же вы, Евгений Аполлонович? (Сама с собой.) В последнее время вокруг меня творятся странные атмосферные явления… Уар Кирилыч!.. Вот и этого унесло, как порывом ветра. Ах, мой милый племянничек…
Несчастливцев. У вас потерянный вид, тетушка.
Гурмыжская. Скажи, тебе не дует в лицо ветер?
Несчастливцев. Ветер?
Гурмыжская. Да, сильный встречный ветер, так что не можешь устоять на месте. Он уносит тебя прочь.
Несчастливцев. Непогода — моя стихия. Всю жизнь Несчастливцев идет против ветра
Гурмыжская. А ты умеешь отгадывать сны?
Несчастливцев. Вас мучают кошмары? Сны это наша совесть. Она спит, когда мы бодрствуем, и пробуждается, когда мы спим. Бессонница — единственный способ ее заглушить. Что же вам снится, тетушка?
Гурмыжская. Говорящая лошадь. Уже много ночей подряд, мой друг.
Несчастливцев. И что же она вам говорит?
Гурмыжская. Она не говорит, она делает так: «И-и-и-и-и». Но я все понимаю. «Растреножь меня». И только я начну распутывать ей ноги, она меня ударит копытом. Этот сон повторяется каждую ночь. К чему это?
Несчастливцев. Очень просто. Путы это «Пеньки». Лошадь — вы сами. Вот вы всё и понимаете, о чем она ржет. Вы…то есть лошадь хочет бежать за буланым жеребцом… Простите меня, там один господин, при виде которого у меня вскипает кровь, я хочу с ним посчитаться. (Направляется к Милонову, который, заметив это, скрывается в соседнюю комнату. Несчастливцев за ним.)
Гурмыжская. Я… сама эта лошадь? Какая неслыханная наглость! Родной племянник. Что делает он здесь? (Видит Аксинью.) Аксюша! Меня здесь унижают. Удары судьбы еще не дают право называть меня говорящей лошадью.
Аксинья (прыщет в кулак). Простите, тетенька, смех на поминках неприличен, но он так же неудержим, как и слезы. Кто вас так называет?
Гурмыжская. Тот, кто дал за тобою приданое.
Аксинья. Сделал то, чего не сделали вы?
Гурмыжская. Я видела, что ваш брак будет несчастлив. Я боялась за тебя. Купеческий сынок тебе не пара. Хоть ты и с мальчишками на салазках каталась… на лбу челка, в голове пчелка. Теперь сама видишь.
Аксинья. Я должна была женить на себе Алексея Сергеевича? Проще простого, подходи и бери. Вам ли этого не знать?
Гурмыжская. Мальчик влюбился в меня. Моя зрелость притягивала его, и я уступила его чувствам.
Аксинья. Сожалею, что младенец выплевывает грудь. Сцеживаете?
Гурмыжская. Ты еще гаже, чем мой племянник.
Аксинья. Мы оба одинаково благоговеем перед вами, каждый на свой лад. Геннадий Демьяныч сама деликатность,
Гурмыжская. Ему достало деликатности, чтобы назвать меня лошадью, а Алексея Сергеевича жеребцом… буланым жеребцом…
Аксинья. Алешеньку?
Гурмыжская. Не смей его так называть. Он тебе не Алешенька.
Аксинья. Захотела б, так был бы.
Гурмыжская. Клевета, кругом клевета! Алексис стал жертвой клеветы, и вынужден скрываться. Да, картины претерпеваемых им лишений, разрывают мне сердце.
Аксинья. Клевета? Что написано пером, не вырубишь топором, Раиса Павловна. Перо опаснее топора. Уколешься и Богу душу отдашь. Расписка была дана им? Рука его?
Гурмыжская. Твой свекор самого черта мог обобрать и заставить расписку выдать, что ему еще причитается. Я помню, как меня слабую женщину, он обирал.
Аксинья. Вас все обирали, потому что вы сами себя обирали руками своих фаворитов. Иван Петрович, Бог ему судья, сорвал куш. Хотите знать, что он посулил вашему Алексису за расписку? Хотите знать, у кого господин Буланов искал забвения от ваших чар? И так, пока не спустил последнее. Одного мой свекор не предвидел: что через эту расписку девочка с улицы станет владелицей «Пеньков».
Гурмыжская. Ложь! Ложь, ложь, ложь!
Аксинья. Но не думайте, что я осчастливлю вас тем, что выставлю за порог — в ночь, в непогоду, всему миру на жалость. Этого не будет. Я буду великодушна, я снищу рукоплесканья зала. Я оставлю вас приживалкой, поселю в той же комнатке, где жила сама, вы займете за столом мое место. А сейчас позвольте мне выполнять мои обязанности хозяйки. У Евгения Аполлоновича небось язык чешется произнести что-нибудь. (Громко.) Господа, стол накрыт. (Уходит.)
Пробегает Милонов, на бегу оглядываясь. За воротничок заложена салфетка, в руке вилка. Следом Несчастливцев с пистолетом.
Гурмыжская. Я грежу. Кругом сон, а в середине мой портрет. Скорей бы проснуться (ложится на диван, закрывает глаза).
Улита и Счастливцев выглядывают из-за поставца. Улита держит в руках вазочку с конфектами.
Счастливцев. Хочешь засахарить себя? Придет великан и тебя съест.
Улита (с набитым ртом). Я сама кого угодно съем. А что это они тут разбегались?
Счастливцев. Живые картины смеха готовят. Народ животы надрывает, но этим не прокормишься. Если б дать бенефис. Мы с Геннадием Демьянычем представили бы сцены из трагедий. Бас и бес. Видели б, как он рыдал, обняв мое тело: «Зачем ты так обходишься со мной? Я так любил тебя». А я утопленница в белом платье.
Улита. Ой, грех на вас.
Счастливцев. А то вы греха не видали.
Улита. А это не тот грех… Глянь-ка! Матушка-то моя барыня почивают. Чай сны видят.
Счастливцев. «Ведь умереть — уснуть, не больше. И сознать, что этим сном мы заглушим все муки…» Геннадий Демьяныч не говорил, а пел дрожащим в мареве басом… Ах, подлец — восторг! А однажды с перепоя голоса лишился. Так чтоб деньги за билеты не возвращать, он рот открывал, а я за занавеской стоял и говорил: «Быть иль не быть? Вот в чем вопрос. Что лучше: сносить ли от неистовой судьбы удары стрел и камней или смело вооружиться против моря зла и в бой вступить. Ведь умереть — уснуть…». После этого мы стали акробатами. Была еще про запас панорама бомбардировки англо-франко-турецкой эскадрой Одессы…
Улита. Ой, Господи, помилуй нас грешных!
Счастливцев. Но у нас не было детской коляски для трехмесячных. А без нее какая бомбардировка Одессы? Эх, были б у нас деньги, моя хорошая.
Улита. У меня больше нету. Христовым именем промышлять придется, если не составите простецкую.
Счастливцев. Будет тебе протекция, все будет.
Улита. Глянь-ка, сызнова прыгают.
Вбегают Несчастливцев и Милонов.
Несчастливцев. Стойте! Как честный человек, я верну вам долг. Под какой процент вы мне подали милостыню?
Милонов. Вы просили, а сказано: просите, и дано будет вам.
Несчастливцев. Теперь я уже не прошу, я требую. Я требую сатисфакции. Допей твой кубок с жемчугом, иди вслед за матерью!
Милонов. Вы опасный для общества сумасшедший.
Несчастливцев. Выбор оружия за вами. Меняю пистолет на вашу вилку в ядовитой слюне. Пусть свершит яд свой долг!
Милонов (роняя вилку). Анархист! Я подам жалобу в полицию…
Несчастливцев. Я позволяю вам поднять ваше оружие. Я не страшусь судьбы Клавдия — ни короля, ни императора. Или возьмите мой пистолет. Вы видели, какая у меня в руках сила. Я против пистолета с голыми руками. Идет? (Дает Милонову пистолет, а сам плюет на свои ладони.) Правда, где твоя сила?
Счастливцев. И грянул бой, дока на доку.
Улита. Ой, люди добрые!
Несчастливцев, растопырив пальцы, душителем наступает на Милонова, который пятится, покуда пистолет в его руке не выстреливает. Несчастливцев падает. В дверях Аксинья, за ней Бодаев. Аксинья бросается к Несчастливцеву.
Счастливцев. Говорил я ему: раз в жизни и палка стреляет.
Аксинья. Братец! Братец! (Милонову.) Убийца! Благороднейшего убили. Братец! Братец! Что ты им сделал? За что они так ненавидят тебя? Ты был луч надежды среди чудовищ, населяющих этот лес… собирающих дань с таких, как ты, высоких душой, благородных рыцарей сцены. (Выходит на середину сцены.) Хватит кормить леших! А то они никогда не вымрут. (Милонову.) Вы хладнокровно застрелили его. Он был щедр, широк душой, как приволжские степи. Но лешим вольная степь — смерть. Братец, ты мне денег не пожалел. Все видел во мне дитя, ласкал меня, а я не стоила твоих ласк! Не стоила!
Счастливцев. Геннадий Демьяныч, наставник мой незабвенный! Что же, я никогда не попаду больше тебе под твою сердитую руку?
Милонов. Это был честный поединок, он меня вызвал.
Счастливцев. Честный поединок… А где его оружье, он что, из пальца стрелял?
Милонов (поднимает вилку). Вот…
Бодаев. Есть примета. Если вилочка падет, скоро дамочка придет…
В комнату прокрадывается фигура в пеньюаре, с голыми ногами. От неожиданности Бодаев костылем попирает распростертого на полу Несчастливцева. Тот вскакивает. Все: «Ах!»
Счастливцев. Ожил! Осанна в вышних! Мы видели чудо своими глазами!
Несчастливцев (Бодаеву). У вас что, глаз нет? Смотреть нужно, куда костыль ставите.
Аксиния. Братец! Вы живой? (Бросается Несчастливцеву на шею.)
Милонов. Какое счастье, что я промахнулся…
Бодаев. …а я, наоборот, наступил. Но, господа, я увидел босую женщину.
Милонов. Уар Кирилыч! Вы взаправду ее видели? Нет-нет, молчите. Не ей ли мы обязаны чуду?
Аксинья. Скажите, кого вы видели?
Бодаев. Я всегда думал, что это небылицы, а смотрите-ка…
Милонов. Потому вам, мизантропу, она и явилась. Не думайте, не один вы, мы все сопричастны к чуду, но в аккурат вам, к исправлению дурного характера, дано было узреть Небесную Заступницу нашу. Ибо вне сомнения это была она.
Бодаев. Раз вилка упала, я подумал, что придет женщина. Вижу, идет, на цыпочках, босенькая. Вдоль стеночки так и плывет. Получается, что воскресила моим костылем.
Счастливцев. Накостыляла, да, Геннадий Демьяныч?
Несчастливцев замахивается на Счастливцева, но сталкивается ладонью о ладонь с Милоновым в нечаянном рукопожатии.
Буланов (в пеньюаре, из укромного места, шепотом). Аксюша! Надюша моя!
Аксинья Ты?
Буланов. Меня раздели на улице, деньги отняли… Насилу убежал.
Аксинья. Знаю, кто тебя раздел и кто деньги отнял.
Буланов. По пятам идут. Пожалей добра молодца. Знаешь, какой я страстный до тебя. Мы же уговорились.
Аксинья. Ты с Иваном Петровичем уговаривался, а он приказал долго жить. Много переменилось, друг любезный. Теперь распоряжаюсь всем я. И лучше для меня позабыть, кто вы такой есть. Ни знать вас не хочу, ни видеть.
Буланов. Аксюша!
Аксинья. Аксинья Даниловна. Что вам угодно, Алексей Сергеевич? В такой нáряди прийти на поминки. Какой срам.
Буланов. Аксюша… Аксинья Даниловна, бежал. Через окно, как Гришка Отрепьев. В женщину одевшись. Сжальтесь, спрячьте!
Входит Теренька.
Теренька. Там пришли, вас спрашивают.
Буланов. Аксинья Даниловна, Христом-Богом заклинаю! Пропаду ни за что.
Аксинья. За кулисы!
Буланов. Куда?
Аксинья. За кулисы, я сказала.
Буланов скрывается. Входит становой пристав.
Становой (прикладывает руку к козырьку). Вынужден потревожить вас, сударыня. Долг службы. Имею предписание задержать и препроводить в часть Алексея Степановича Буланова, калиновского помещика. Как вам должно быть известно, господин Буланов обвиняется в присвоении двухсот тысяч рублей, выданных ему под расписку вашим покойным свекром для уплаты по долговому обязательству. Нам докладывают, что его повстречали неподалеку от вашего дома, причем в совершенно возмутительном виде. Я даже не осмеливаюсь продолжать, чтоб не оскорбить ваш слух.
Аксинья. Здесь его точно нет, да еще в каком-то необыкновенном виде. Я полагала, он сбежал с деньгами за границу.
Слышится пение:
Страстью и негою сердце трепещет,
Льются томительно песни любви,
Страстью и негой взор ее блещет,
Блещут в нем звезды, звезды любви.
Становой. Это кто так красиво у вас поет?
Аксинья. Это не у меня, это за сценой.
Становой. Что за сценой, нас не касается. Если под видом дамы в неглиже по улицам бегает городской сумасшедший, гоняться за ним — дело санитаров. (Слушает с явным удовольствием.)
Певец за сценой:
Грудью взволнованной в жарких объятьях
Нежится море в сверкающем сне,
Как я люблю, не в силах сказать я
Страшно и сладостно мне.
Прошу прощения. Примите мои глубокие соболезнования. (Отдает честь, уходит.)
Певец за сценой:
Жизнь моя, сердца восторг и мученье,
Ясное небо цветущей весны,
Голос твой — сказки задумчивой пенье,
Пенье или ропот, ропот волны.
Гурмыжская (просыпается). Это Алексис, это его голос. Алексис! Алексис, где ты!
Скрывается за сценой. С другой стороны сцены, оглядываясь и запахиваясь в пеньюар, появляется Буланов.
Буланов (с облегчением). Пронесло. (Аксинье.) Но что мне делать? Ты же знаешь, не брал я этих денег, чужих…
Несчастливцев (подходит). Чужих денег не бывает. Своих, и тех нету. Посему, братец, тебя, как пить дать, осудят за кражу двухсот тысяч.
Буланов. Я же их и вправду не крал. Я их в глаза не видел. А вдруг у меня обманом вымогли расписку. Сама по себе она ничего не доказывает. Это обвинение довольно-таки легко опровергнуть.
Несчастливцев. Браво, мой мальчик. Наконец ты начинаешь рассуждать зрело. Только вывод из этого следует диаметрально противоположный. Расписка ничего не доказывает. Подпоили. Да только как же можно опровергнуть то, чего нельзя доказать? А не сможете опровергнуть, пойдете в Сибирь. Ничего, у каторжан тоже есть театр, будете там звездой. Будете лучшим Певцом за сценой на всей каторге.
Буланов. Аксинья Даниловна…
Аксинья. Хорошо, сжалюсь над вами. Будете жить у меня в «Пеньках», в беседке. Холодно станет, будете на ночь к Раисе Павловне в коморку приходить погреться. А здесь вам делать нечего, глаза мозолить мне в этом халате. И без серенад попрошу. (Буланов уходит.) Не последовать ли нам к столу? Уар Кирилыч! Евгений Аполлонович! Геннадий Демьяныч! Кутья перепреет. Аркадий!
Замечает Улиту, которая бросается к ней.
Улита. Барыня-голубушка! Аксинья свет-Даниловна! А я-то куда немощи свои сволоку, Улита я бездомная. В «Пеньках» каждый куточек сыскан мною, жизнь там прожитая. Я сгожусь вам, светик мой ненаглядный. Как Бог свят, сгожусь.
Аксинья. Так и быть, знай мое сердце.
Улита. Знаю я его, светик-барыня, я его знаю. Угодно будет, нашепчу Раисе Павловне, что Алексис их с вами слюбился и вы с ним ночки коротаете? Пусть помается.
Аксинья (какое-то время стоит в задумчивости). Поди прочь, мерзкая.
Улита, радостно подпрыгнув, хлопает в ладоши и убегает. Комната пустеет. Кроме кормилицы с младенцем и Петра, в ней не остается никого.
Петр (держа голову на коленях у кормилицы). Ежели закинуть горсть на счастье в тятенькину конторку… да на пароход. Вниз-то бежит он ходко — по берегу не догонишь. Жить, чего душа попросит. Дорогого чтоб ничего не было. А знакомых встречу… Вот взял сейчас один глаз зажмурил, вот тебе и кривой. И не узнают, я так тебе три дня прохожу.
ДЕЙСТВИЕ IV
СОЛНЕЧНЫЙ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ. ВДАЛЕКЕ ГОСПОДСКИЙ ДОМ, ПРИШЕДШИЙ В ЗАПУСТЕНИЕ.
ЯВЛЕНИЕ I
Художник в широкополой соломенной шляпе с мольбертом, Несчастливцев. Потом Аксинья.
Несчастливцев. И даже не слыхали о трагике Несчастливцеве? Это удивительно. Его имя гремело на всю Россию. Бывало, выйдет на сцену, станет так… Уже мураши по спинкам стульев бегают. А он: «Быть?», наберет воздуху полную грудь и задержит дыхание. Как на приеме у врача. Потом выдохнет: «Иль не быть». Так-то.
Художник. Нет, не слыхал. Наш брат все больше по выставкам. А тут жена, она у меня из благородных, как я ее добился — целый роман. «Пойдем да пойдем…» — в оперу. «Да я же ничего не пойму, там все по-итальянски». А она: «Нет, в этой по-русски». Ну и уломала, знаете, женщины. И, скажу я вам, такие там переживания переданы в арии старухи-графини, что мне сразу сюжет. Представьте себе, старая помещица доживает свои дни. Обнищала, сидит в подушках, позади простая изба срубленная. А рядом такая же старуха няня, сидит вяжет. Две дряхлые голубки. А вдали на пригорке в мечтах воспоминаний встает господский дом. И назвать «Все в прошлом». Ну как, бомба-метеор, а?
Аксинья (подходит). Гляжу, вы уже познакомились с моим управляющим господином Гурмыжским? А это господин Максимов, художник из Петербурга. В поисках антуража для своей будущей картины. Так что, братец, уважь. Здесь надобно усадить Раису Павловну и Улиту, дать ей вязанье…
***
Неровно оборван лист, как будто кто-то хотел скрутить цыгарку. И дальше ничего нет. Бумага форматом «в четвертку», in quarto, сероватая с древесным вкраплением, разлинованная, но едва проступают линейки, поля широкие, отчерченные красным. Пегая картонная обложка, как теперь бы сказали «камуфляж». Не припомню такие в ленинградских «культтоварах», ассортимент продаж в которых у меня до сих пор перед глазами. (Или так не говорят: «ассортимент продаж»?) Изделие Котласского целлюлозно-бумажного комбината им. Виноградова, наименование изделия «Амбарная книга учета», гост (число), сорт 1-й. А еще стоит печать: «Котласский отдел Главного управления лагерей железнодорожного строительства. Культурно-воспитательная часть». Эту тетрадь можно видеть в экспозиции берлинского «Мемориала». Мне по знакомству позволили снять с нее копию.
Сейчас утро, 27 мая 2022. Судя по глянцевой черепице за окном, ночью прошел дождь. Первым делом тянусь к айпэду. Красный Лиман вроде бы взят. Северо-Донецк в полукружье. Битва за Донбасс. Нет, я не пью за победу Украины, я пью за поражение России. Большая разница. Украина, настаивающая на предлоге «в», говорящая на призраке моего языка… Ну, будет еще одна восточно-европейская страна «со следами былого владычества». (Нет, не проговорился, не сказал «со следами чужого величия»). Перелистываю в памяти когда еще написанное:
— Признайся, что тебе наплевать на Украину с высокой вышни. Просто ты ненавидишь Россию, о чем тебе говорилось неоднократно. А ненависть — это уже страсть, поэтому тебе на Россию не наплевать.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer10/girshovich/
