У моей ученицы Ники есть несколько тайн. Может, две, а может, три. По совести говоря, она и сама толком не знает. Время от времени она не в силах утаить какой-нибудь секрет, как это было, например, с жуком в банке, набитой травой и одуванчиками. Жуку негде было повернуться, и он, как я заметила, подозрительно долго лежал неподвижно. По словам Ники, для жука так лежать было нормально, поскольку он набегался до того, как был помещен в банку, а теперь набирался сил. На следующем уроке, через неделю, я спросила:
— Ну, что твой жук? Жив?
— Жив, — сказала Ника неохотно. — Он подрос, и я его выпустила на траву.
Немного помолчав, она добавила:
— Он стал немножко пахнуть, и у мамы сделалась аллергия.
Я молча выслушала обе версии, которые мало совпадали друг с другом. Ника — мастерица приврать. Поэтому, когда она, прижав палец к губам и очень тихо спросила меня, обещаю ли я хранить ее тайну, я уточнила:
— Это страшная тайна или обычная? Потому что если это страшная тайна, мне, возможно, придется рассказать ее маме.
— Страшная, но не до конца. Просто я была у моря на пляже ночью, и мы плавали с Николя, — выпалила она, а затем прибавила: — Николя плавает медленнее меня и ныряет только по голову. А я ныряю вся, с головой, с руками и с ногами.
Я обдумала Никину речь. И вот пока я думала, Ника сказала:
— У меня голубой купальник. Я его купила в том году в Ницце.
— Садись давай, — сказала я в конце концов и пододвинула стул. — Про пляж расскажешь после урока.
Ника мрачно кивнула.
— Мне никто не верит, — сказала она, болтая тонкой ногой. — Ромка говорит, что такой тайны нет. А мама говорит, что в Версале нет моря.
— Естественно, в Версале нет моря. Тут для него маловато места.
— А парк мадам Элизабет? — спросила Ника. — Там тоже нет моря?
— Нету.
— А что там есть?
— Трава, деревья. Ты перестанешь болтать ногой?
— Когда я плыву, то так болтаю ногами, что идут волны. Николя попытался меня догнать, но я скрылась из вида. Я плаваю с огромной скоростью.
Мы открыли книгу, и некоторое время читали по очереди. Когда была очередь Ники, я устанавливала поперек страницы закладку. Ника сказала одобрительно:
— У тебя один ноготь зеленый, а другой розовый.
— Я знаю.
— У меня есть золотой лак, — сообщила Ника. — Но я его разлила.
Мы еще немного почитали. Это была повесть про Льва, колдунью и платяной шкаф. Я и Ника — поклонницы «Хроник Нарнии». Однажды мы даже раскрыли белый икеевский шкаф в Никиной комнате, и Ника своими руками раздвинула верхнюю одежду и постучала по задней стенке.
— У них тоже не сразу получилось, — сказала она уныло.
— Естественно, — откликнулась я. — Но вообще говоря, тебе восемь лет. И не мешает разделять сказочную повесть и собственную комнату.
Ученица одарила меня хмурым взглядом. Но, будучи здравомыслящим человеком, кивнула:
— Знаю.
Тем поразительнее для меня было Никино бегство на отсутствующий в нашем регионе пляж. Ночное купание в несуществующем море. Плавание наперегонки с неизвестным мне мальчиком по имени Николя. А главное — обилие, и даже изобилие конкретных деталей, которые, как мне казалось, девочке придумать было не под силу. Однако моя ученица стояла на своем.
— Николя мне тоже не верил. Он говорил, что если бы было море, то были бы и корабли.
— Это правда, — вставила я.
— Корабли могли быть скрыты из-за того, что земля и море загибаются.
— Загибаются?
Ника принесла глобус и продемонстрировала мне с помощью стирательной резинки, как корабли скрываются за горизонтом от глаз наблюдателей.
— А потом выплывают обратно наверх, — объяснила она.
— Выплыл хоть один?
— Была же ночь, — сказала моя ученица.
Парк мадам Элизабет расположен в десяти минутах ходьбы от дома Ники. Я сама нередко заглядываю туда по пути на урок. Это просторный, но не слишком парк, которым в семнадцатом веке владела одна из придворных дам Людовика Четырнадцатого. Раньше, насколько я знаю, его территория охватывала куда большие пространства по обе стороны главного авеню Версаля. Теперь это один из нескольких парков, обожаемых местными жителями — с холмами, цветами, деревьями, луговыми полянами, покрытыми одуванчиками и густой травой — и полянами для пикников с короткой ярко-зеленой травкой. Гулять там одно удовольствие; и сидеть на скамейке тоже недурно, разглядывая сквозь ветки каштанов пышные облака. Весной там цветут тяжелые восковые магнолии, яблони, слива и сакура, а ближе к лету зацветают розовые кусты. На входе в парк стоит старинный двухэтажный особняк, выкрашенный в бледно-розовый цвет; его окна занавешены плотным тюлем цвета слоновой кости. Как будто внутри до сих пор предается послепрогулочному отдыху мадам Элизабет.
Надо сказать, что история с пляжем пришлась на осень. С глухим звуком, чуть не со стуком на землю падали огромные платановые и каштановые листья. От стволов платанов начали отходить куски коры; некоторые тяжело планировали на крыши машин и покрывали их, как какая-нибудь топорщащаяся носорожья шкура… Было еще очень тепло, но воздух осени разливался в аллее.
Когда Ника в очередной раз вернулась к своему ночному путешествию, я спросила:
— Кто такой Николя? Вы учитесь вместе? Это твой друг?
Но лучше бы не спрашивала. Нику охватило вдохновение, она принялась врать.
— Николя в меня влюблен, он все время хочет взять меня за руку. Меня все хотят взять за руку, а я просто иду по коридору. Не понимаю, почему всем хочется именно со мной ходить за руку? Мне даже приходится прятать руки в карманы.
— У тебя есть карманы?
— На куртке есть.
— Хорошо, — сказала я устало.
Мне припомнилось, что примерно год назад бабочки и стрекозы садились к ней на плечи.
— Они понимали, что я их люблю и оберегаю! — нахально врала моя ученица, уморившая своими заботами жука.
Ее воодушевление в рассказах о собственном царственном шествии было безмерно. Но теперь Ника стала старше. Бабочки, видимо, это заметили и больше не усаживались на ее плечи. Зато одноклассники стояли восхищенные…
— Ты больше не ссоришься с ребятами из школы? — осторожно спросила я.
— Я с ними не разговариваю! — запальчиво крикнула Ника.
Затем молча полезла под этажерку, на которой стояли вперемежку книги, альбомы, торчали фломастеры, карандаши, какие-то баночки, набитые блестками, кусками разноцветной фольги, бусинами, кольцами, браслетами. Наконец из-под драгоценной груды был извлечен браслет, составленный из прозрачных камешков разной величины. У меня сложилось впечатление, что Ника сама нанизывала камни на грубую нитку.
— Это мне подарил Николя, — сообщила моя ученица. — Он влюблен в меня, а я потом женюсь на нем.
— Выйдешь замуж, — поправила я рассеянно.
— Ромка тоже поженится, — для чего-то прибавила Ника. — Ему сейчас четыре года, — сказала она еще.
— На пляже, — сказала Ника, — десять тысяч шезлонгов.
— Многовато.
— Ну, сто тысяч. Нет, сто.
— Понятно.
— Николя сказал, что там не настоящие пальмы. Но одна пальма точно как настоящая!
Я кивнула, подумав: пальмы так пальмы. Рассказывай. Поглядим, как ты выпутаешься из своего пляжного сюжета.
Тем временем Ника наклеивала на бумагу разноцветные блестящие сердечки. За ее действиями чувствовалась солидная подготовка. И скоро половина листа была покрыта сердцами. Тут девочка оттолкнула лист и сказала, что она лучше всех умеет делать наклейки.
— У меня есть вкус, — сказала она с нажимом.
— Кто тебе сказал?
Девочка задумалась, а затем, вместо ответа, рассказала, как вчера — нет, один день назад, ей позвонил по телефону Николя.
— У меня есть бабушкин телефон. Он не звонит, потому что сделан в Китае.
— Как же ты им пользуешься?
— У меня очень хороший слух, — сообщила Ника неуверенно. — Я вижу самый мелкий ряд букв.
— Ясно.
Николя позвонил ночью по телефону, который не звонил. Но Ника не спала, так как собиралась пойти смотреть на море. Все в их классе знали, что в парке мадам Элизабет построили море и пляж, но никто не верил и говорили, что это fantôme. А Ника сказала: ну и что, что это фантом. Некоторые фантомы могут двигаться и говорить.
— Что, море тоже может говорить? И пальмы? — насмешливо спросил один мальчик.
А Николя промолчал. Он хотел подарить Нике кольцо с диамантом, но забыл код. Такие кольца хранят в специальных железных ящиках с кодом, как у входной двери. Это был желтый диамант, с грустью сказала Ника.
Николя ходит не так быстро, как Ника. Если она захочет, то бежит с такой скоростью, как мопед у разносчика пиццы. Но Николя в это не поверил, а Ника не хотела показывать. Какой смысл бежать по темной аллее со скоростью разносчика пиццы?
— Ты что, хочешь есть? — насмешливо спросила Ника.
— Я ужинал, — ответил мальчик.
— У меня есть морковка.
А у Ники, это была чистая правда, из кармашка маленького рюкзака торчала морковка. Но Николя от моркови отказался.
— Моя сестра ест морковь, — сказал он с презрением. — А я ем шпинат, зеленые овощи самые полезные.
— У меня нет шпината.
Некоторое время дети шли по аллее молча. Густые тени от гигантских деревьев заставили их притихнуть. Но возможно еще, их беспокоила мысль о том, что оба первый раз в жизни покинули дом без спроса, да вдобавок ночью.
— Ночью безопаснее, чем днем, — без особой уверенности сказала Ника.
— Это почему?
— Ночью чистый воздух, — сообщила девочка. — И люди не выбрасывают отходы.
— Они и днем не выбрасывают, — сказал Николя сердитым голосом. Он был обижен на Нику за то, что та уговорила его на ночную прогулку.
Наконец на возвышении они увидели темную громаду парка мадам Элизабет.
— Парк наверняка закрыт, — с надеждой проговорил Николя.
— Только с центральной стороны, — успокоила его Ника. — Нужно просто быстренько обойти вокруг. С той стороны, где птичий двор, есть второй вход.
— Для сотрудников!
— А может, мы хотим помочь природе? — после небольшого молчания высказалась Ника.
Дети немного запыхались. Когда обход парка был завершен, оба вынуждены были признать, что улица около заднего входа куда темнее, чем центральное авеню. Они даже не заметили, как взялись за руки. Но дверь оказалась открыта, что правда, то правда. Молча и с тревогой в сердце дети проскользнули на территорию парка. Паутина тропинок, слабо подсвеченных луной, открылась их глазам.
— Сюда, — распорядилась Ника. — Надо пересечь парк по этой…
— По диагонали?
— Ага.
Возможно, опытные люди знают, что никакой парк — ни большой, ни маленький — ночью не похож на дневной парк. И не только потому, что он темен, безлюден и молчалив под горящей луной. Он населен тенями, которые пришли на смену дневным посетителям — взрослым, детям, собакам, летающим мячам, звонким голосам, птичьим перекличкам. Взамен всего этого наступает царство гигантских молчаливых теней, которые колеблются столь медленно, словно это водоросли на дне огромного волшебного океана. Можно смело сказать, что парк стал не похож сам на себя. В этих изменившихся условиях продолжалось продвижение детей по петляющим тропам. На одной из таких троп оба одновременно приметили свернувшегося ежа. За деревьями был разлит свет — не лунный, а искусственный. Горел ярко-желтый прожектор, на свет которого и пошли дети. Они заметно повеселели. Надо отметить, что Ника ни разу не сбилась с дороги, как будто следовала указаниям невидимой карты. Хотя в обычных географических картах разбиралась неважно.
Желтый прожектор ярко осветил необыкновенное место. Светлый почти белый песок покрывал просторную поляну. Он выглядел в точности таким, каким бывает песок на морском пляже — плотным и мягким одновременно, да вдобавок разбегающимся во все стороны мелкими неподвижными волнами. Можно предположить, что ходить голыми ногами по такому песку — сплошное удовольствие.
— Его привезли к Дню ассоциаций, — небрежно бросила Ника. Ей больше не нужно было спорить и доказывать, что пляж существует. Она могла по праву насладиться своим торжеством. Николя потрясенно молчал. Белый песок граничил с теплой, зеленоватой в свете прожектора водой. Это было море. Ну а пальмы — может, и искусственные — стояли поодаль. Так же, как шезлонги, обтянутые кремовой тканью. Но до пальм и до шезлонгов никому больше не было дела!
Николя хмуро сказал:
— Ночью нельзя купаться в море.
Он хмурился, поскольку никому неприятно признавать свои ошибки. Теперь Ника будет вечно твердить: я говорила, что в парке построили море!
Глядя в морскую даль, Николя вынужден был сощуриться. Видимо, откуда-то мальчику было известно, что именно сощурив глаза опытный человек всматривается в море. Затем, по-прежнему не говоря ни слова своей подруге, Николя подошел к кромке набегающей на песок воды, едва заметно пожал плечами и снял, не расшнуровывая, кроссовки. Он и не думал купаться, но пройти по теплому мокрому песку стоило. Николя так и поступил. А Ника, не теряя времени, быстренько разделась и осталась в голубом купальнике, который надела заранее. Она подготовилась, и, как выяснилось, не зря. Через две минуты Ника и Николя, который, больше не раздумывая, полез следом за Никой, уже плескались в соленой воде. Они подняли столько брызг, сколько, наверное, мог бы поднять целый отряд отдыхающих скаутов. В свете желтого прожектора брызги казались золотыми. Где-то далеко, на границе серебристого песка, виднелись пальмы. Пустые шезлонги в беспорядке стояли на песке, как будто отдыхающие только что побросали их и отправились пить коктейли. Ника и Николя то плыли, то осторожно нащупывали ногами дно. Но море оказалось будто специально сделанным по их росту! Это вынужден был признать даже Николя, который не так уж давно научился плавать и пока что не слишком уверенно чувствовал себя на глубине. Ника же, отплевываясь от соленых брызг, сообщила, что она обожает плавать и нырять на глубине, и в Ницце видела огромную сиреневую медузу. Ей даже пришлось отгонять ее от Ромки, которого та пыталась ужалить. Но Николя больше не оспаривал Никины рассказы, хотя и точно знал, что огромных разноцветных медуз неподалеку от берега не встретишь. Однако море, в котором они плескались, — теплое и отливающее зеленым цветом, не располагало к спорам. Честно говоря, Николя не особенно и слушал Нику. Да и сама Ника не особенно слушала себя. Дети наплавались до того, что обоим одновременно пришла в голову совершенно абсурдная мысль: вернуться домой м о р е м, — то есть буквально доплыть по морю до дверей дома. Но от этой мысли пришлось отказаться. Оба вспомнили, что вряд ли море пересекает avenue de Paris, это уж слишком. Как-никак там проезжая часть, а вдоль нее тянутся велосипедные дорожки.
Не уверена, что есть смысл досказывать, как дети наконец вылезли из воды и ощутили небольшую прохладу. Как прожектор, хотя и заливал их ярким светом, однако не больно-то согревал. И оба как-то сразу вспомнили, что прожектор не солнце… Затем дети помчались домой, но предварительно Ника лизнула свою ладонь и крикнула с торжеством: соленая!
Уже добежав до того места, где надо было расходиться, дети изрядно запыхались и остановились. Они молча посмотрели друг на друга. Неизвестно почему, но обоим вдруг стало смертельно жалко возвращаться домой. Ника сказала:
— Если хочешь, могу поцеловать тебя в плечо.
— У меня мокрая рубашка, — сказал Николя.
Через день или два я тоже побывала в парке мадам Элизабет. И видела собственными глазами белый песок, сложенные шезлонги и искусственные пальмы, которые уже грузили в тележку. Стоял довольно тусклый осенний день, и накрапывал дождь, образуя в песке дырочки. Море не было, и остается думать, что это был фантом, как говорили Никины одноклассники.
Теплое зеленое море под желтым прожектором, ты было или не было?
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer10/vetrova/
